Текст книги "Игры в песочнице, или Стратегия соблазнителя"
Автор книги: Кристоф Дюшатле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)
В салоне, обустроенном в стиле ампир, Изабель приблизилась к свету, который льется из застекленного оконного проема, выходящего в сад. В этот момент она стоит ко мне спиной, устремив взгляд на аллеи парка. Эта дама из парка Монсо говорит, что она счастлива, полностью сознавая свою избранность. Ее муж, адвокат, работает в нефтяной промышленности, точнее, он консультирует саудовских принцев. У него бесконечные командировки, и в домашнее гнездышко он наведывается довольно редко. А потому дни ей кажутся долгими; поскольку она перечитала все иллюстрированные женские журналы и занимается фитнесом в престижном клубе, то теперь она проводит благотворительные акции в пользу африканских сирот, а также ищет другие занятия, более соответствующие ее глубоким духовным устремлениям.
Эта встреча сулит мне блестящую партию в постели, а иначе зачем Изабель пригласила меня в свой дворец? Действительно, надо же быть последовательной. Достаточно одного взгляда, чтобы оглядеться и представить мизансцену. Я рассчитываю сначала аккуратно уложить Изабель на софу, медленно снять с нее шелковые брючки, сделав остановку на уровне колен, чтобы полюбоваться ее сокровенным местечком – чудесной складкой плоти – и уверить ее, что этот вид волнует меня и заставляет робеть и таять перед такой еще не познанной красотой. Затем – раздвинуть ее розовые губы, полные надежды, и вскрикнуть от возбуждения и удивления, так, словно я сейчас заплачу, смущенный и опьяненный вновь обретенной невинностью; касаться ее языком, делая короткие и мягкие движения, нежно ласкать разбухшие складочки плоти, стонать вместе с ней, как девственница, стискивать руками ее бедра.
А потом – будет видно. Нельзя же всего предвидеть. Но предположим, что все пойдет как надо, и мне удастся довести ее до безумия, завладеть ею, чтобы она чувствовала все интимные места моего тела и потаенные уголки моей души. Я использую все средства, чередуя изъявление моего лихорадочного желания и периоды преднамеренного сексуального воздержания. Каждый день я буду рассказывать ей новую историю о нашем огромном мире, удивляя ее острым чувством юмора и вовремя пуская в ход все мое мужское обаяние. Я буду убеждать ее порвать со своим мужем, сделать так, чтобы всю тяжесть вины испытал этот мерзавец, который эксплуатирует нищету народов, и вырвать после тяжелых переговоров значительную субсидию на питание.
Когда я буду обеспечен, то предложу ей переехать в новую квартиру в квартал Марэ, близ площади Вогезов. И наконец-то мы будем вместе после стольких плотоядных встреч. Наши дети подружатся, будут рисовать вместе, сидя за столом. У Луны появится приятель по играм, сводный брат Максимилиан. А по воскресеньям мы будем изнывать от скуки всей семьей, но, во всяком случае, будем стараться выглядеть при этом утонченно.
Изабель по-прежнему стоит ко мне спиной, заинтересованная чем-то, что происходит на улице. Тихо подкрадываюсь к ней, смотрю в сад через ее плечо и замечаю над забором, увитым плющом, чью-то голову.
– Что это там за тип?
– Не знаю, – смущенно говорит она. Я продолжаю на него смотреть.
– Да я знаю его, это тот мужчина в розовом галстуке. Он мог хотя бы сменить галстук.
– Да, верно, теперь я припоминаю…
– Он часто приходит в парк со своим сыном, – говорю я. – Я заметил, что малыш обожает делать пирамидки из песка. Он не занимается ничем другим. Добро пожаловать в клуб тех, кто страдает навязчивой идеей, мой мальчик.
– Бедный ребенок, – грустно произносит Изабель.
– Скажи, а это случайно не агент твоего мужа? Он за тобой следит?
На самом деле я хочу оказать ей услугу, отдать немного своего семени, быть учтивым, внимательным слушателем исповедей, произносимых с мокрыми от слез глазами, для того чтобы исполнить свой номер, чуть преувеличивая свои подвиги. Но мне совсем не хотелось бы погибнуть в ванне с кислотой из-за ревнивого мужа. Ведь это разумно, не так ли? Конечно, мой GPS, который помогает мне передвигаться по дорогам судьбы, часто дает сбои, тем не менее я остаюсь отцом, папой, всемогущим героем. Моя дочка сильно нуждается во мне, в моих крепких руках, которые постоянно ее поддерживают; когда у нее горе, когда кружится голова от созерцания звездного неба, бесконечного и необъяснимого, когда ее мучают гормоны, вызывающие сомнения, я прижимаю ее к груди, и ей это нравится. Не хочу быть папой-паникером; не хочу терять контроль над многочисленными переживаниями, вынужденный прятаться, поворачивать голову при каждом косом взгляде, прерывать битву, которая уготована любому мужчине; не хочу скрыться без предупреждения на дорогах Невады, пробираясь к Большому Западу. Это неминуемое скольжение к трагической развязке, которая оставит меланхолическое воспоминание о мифическом отце, малодушие которого, в конце концов, вскроется в результате проведенного следствия и нескольких лет усилий, предпринятых моими потомками.
– У меня не так много времени, – говорю я.
– Может быть, сок? Чай? Или что-нибудь покрепче?
Она утверждает, что я славный, привлекательный, не в смысле красивый, глуповатый, нет, тут другое… Действительно, я ей нравлюсь, я напоминаю ей животное, она только не знает какое… «Быть может, куницу? – предполагаю я. – Или нутрию?»
Изабель неуверенно смеется: не понятно, то ли она расхохочется, то ли будет жалеть меня.
Вероятно, я ее очень смущаю. Но теперь ее голос становится более строгим, и это признак того, что она собирается сообщить нечто важное. Вот уже несколько месяцев она кое-что обдумывает, прежде чем принять решение. Сегодня она его примет, совершит большой шаг. Она напишет роман, который станет сенсацией, который повлияет на умы, заставит мир обратить внимание на глобальные вопросы, такие, как дружба между народами, понимание другого человека и все такое, право быть самим собой, есть ли предел богатству. Ее сюжет прост, но книга будет содержать значительное и универсальное послание. Она расскажет историю одной палестинской семьи, усыновившей еврейского ребенка, родители которого погибли в результате террористического акта в Иерусалиме. Она опишет мученическую судьбу этой семьи и этого ребенка, воспитанного в тайне, потом его бунт, потом, когда он узнает о своем настоящем происхождении, – его страдания, его метания между двумя культурами. Она напишет о том, как, будучи уже взрослым, он начнет участвовать в политической жизни, и о его борьбе за установление мира между евреями и палестинцами. «Сюжет занятный, – вежливо говорю я, – но слишком рискованный».
– Ты поможешь мне написать эту книгу?
– Ты знаешь, я не хочу участвовать в написании фантастического романа.
– Но это очень важно для меня, даже принципиально. Я уже набросала заметки. Но я не способна написать книгу одна. Ты умеешь писать книги, у тебя есть навык, и ты сможешь меня направлять.
– Уф! Да я по-настоящему не умею писать.
– Не скромничай.
– С профессией «негра» покончено. Теперь я для себя буду писать. У меня уйма мыслей в голове. Пришло время писать от своего собственного имени.
– А эта книга будет нашей, словно общий ребенок…
Опускаю голову и задаюсь вопросом: партия любовных утех в постели отменяется?
– Гм… Непросто писать вдвоем. В чем моя роль?
Она достает конверт из своей сумки.
– Держи, это для тебя.
Открываю конверт, дрожащей рукой достаю пачку денег и взвешиваю ее на ладони.
– Пятьдесят тысяч для начала, хорошо? А потом гораздо больше…
– Это нефтедоллары твоего мужа?
– Нет, это мои собственные деньги. У меня есть свои сбережения. Я получила наследство.
Поскольку я изображаю отсутствие интереса, Изабель взывает к моему сознанию и приводит свои аргументы.
– Разве народ может существовать без земли? Евреи и палестинцы имеют на нее одинаковое право. Земля – это мать и отец, объединенные одной территорией. В этой книге будет написано о наших отцах и матерях. Это книга о браке. В этой истории с усыновлением, с борьбой и многочисленными встречами после разлуки я хотела бы показать мощь силы убеждения, всепобеждающую жизнь, только и всего… А также разоблачить некоторые неблаговидные поступки, которые я могла наблюдать в дипломатическом мире и в мире бизнеса. Это также будет политическая книга, – заключает она.
– Ты хочешь скандала?
– Я приняла решение.
– А зачем я нужен?
– Ты способен на многие вещи. Я это знаю.
– Это непростое решение, – говорю я. – Мне надо подумать.
– Возьми деньги, так лучше думается.
– До свидания, Изабель.
– Я на тебя рассчитываю.
Нет, конечно, я не прикоснусь к деньгам. Кладу пачку в конверт и ухожу даже без поцелуя. Еще многое остается для меня неясным.
Наступает ночь. Пора бы и подкрепиться.
Включаю компьютер, шлифую предложения, переделываю записи. Потом вытягиваюсь на диване. Что же происходит на потолке? Ничего особенного. Погружаюсь в мечты. Моя кровать – в нескольких метрах, но кажется, что она далеко. Голоса рэперов из группы Public Enemy разносятся по всей квартире. Вообще-то, Изабель возбуждает меня сильнее, чем я мог предположить. Прежде всего, она неглупая женщина, у нее есть стиль, легкость. У нее притягательные глаза. И она очень неплохо сложена. У нее не только славная фигурка, но и светлая голова. Без глупостей. И это очень хорошо. Говорить обратное – все равно что самому себе вредить. Гм… Желание овладевает мной, все мои внутренности горят: может, наброситься на эту симпатичную пачку денег, которую она мне великодушно предлагает. Наброситься, как дикий зверь, выпустив когти, улыбаясь, оскалив белые зубы, и сказать: «Прощай, моя курочка». И испариться навсегда. И не поминайте лихом. Ведь у каждого своя судьба. Но что потом? Изабель, жена адвоката нефтяных магнатов, пустится за мной в погоню? Подожди, подумай немного.
В супермаркете
Луна улыбается мне, сидя по-турецки в тележке для покупок. Проезжаем вдоль длинных продуктовых рядов в супермаркете «Монопри», набираем скорость. В карманах у меня почти ничего не осталось. В ожидании, что деньги упадут с неба, внезапно ускоряю шаг. При этом издаю странные звуки, похожие на урчание мотора болида «Формулы-1», набравшего полную скорость. В отделе фруктов и овощей берем упаковку зеленого салата, потом делаем резкий поворот. Проезжаем мимо прилавков с продукцией в упаковке «Тетра Пак». Берем направление на йогурты и мясо. Рискованно. Мчимся к большим холодильникам и замороженным продуктам.
Тележка наполняется. Я торможу ногами об пол. «Гоночная машина» кренится набок. Мы наталкиваемся на бедную женщину, которая сначала возмущается, а потом сияет, увидев мою счастливую дочку, которая смеется, широко открыв рот, и меня со слезами на глазах – от радости, от надежды (все чувства перемешаны) и от сомнений, что выбрать на ужин сегодня вечером. Но я уже задумываюсь о будущем, когда колесо совершит полный оборот и остановится перед моей дверью. Луна будет носить красивые платья, в шестнадцать лет я благословлю ее на ношение стрингов (но только в пятницу вечером), я приглашу ее на концерт Принца. Мы пойдем в ночной клуб «Барон» танцевать под психоделическую музыку, она представит мне всех своих подружек, и я стану их любимым папашей. Наши политические споры будут острыми и патетическими. Потом она сойдет с ума, станет курить, нюхать наркотики, переспит со всеми моими приятелями, превратившимися в старых сердцеедов, а я стану ревновать, буду злиться. Она получит свою первую роль в фильме Жака Одияра, потом сведет с ума лиричного американского режиссера Теренса Малика, а затем станет тайной советницей Софии Копполы[3].
Мне всегда нравилось петь в супермаркетах. В очереди у кассы замечаю отца с маленькой девочкой. У нее бледное личико и раскосые азиатские глаза. Она тащит его за руку и требует какую-то дрянь, выложенную на полках возле кассы. Он остается невозмутим. Ему больше тридцати, он внимательно рассматривает штрихкоды на продуктах и советы по приготовлению блюд. На нем спортивный костюм, и выглядит папаша неряшливо, как будто он только что проснулся после нескончаемой сиесты, проводимой под медицинским контролем. Парень кажется страшно подавленным, глаза заплыли, под ними – темные круги, взгляд словно вопрошает о помощи Всевышнего после недели медитаций, проведенных в монастыре. Полный крах в эмоциональной жизни. У его дочки, наоборот, вид довольно радостный. У нее одна цель: съесть как можно больше сладостей. Она пытается растормошить своего родителя, несгибаемого и невозмутимого снаружи, но очень хрупкого внутри. Его дочь вся переполнена желаниями. А он – нет. Представляю себе его супругу на грани эмоционального срыва, потерявшую всякое доверие к своему партнеру и вообще ко всему мужскому населению планеты. Ты знаешь, я чувствую, что мы близки, мой младший брат. Хочу тебе сказать, что, несмотря на все мои усилия, мне не удается преодолеть 2 метра 38 сантиметров, которые нас разделяют. Самое большее, что я могу сделать, так это научить тебя танцевать с тележкой.
Квартирка Фаделы
В ходе интервью Фадела раскрывает мне планы третьей мировой войны, войны религиозной, то есть худшей из всех. Словно цветные кинокадры, прокрученные в убыстренном темпе, перед моими глазами возникают жуткие видения: взрывы бомб, расчлененные тела, линчевание нечестивцев обезумевшей толпой, обесчещенные знамена, испачканные мочой или спермой в ходе апокалипсических поминовений, народные восстания, охватившие все города, изнасилование наших женщин и наших детей. И наконец, триумфальное явление Эль-Махди[4], Спасителя в голубых одеждах, с посохом пилигрима и в светящихся сандалиях.
Фадела, кажется, совершенно убеждена в правомерности этого рискованного мероприятия. Следуя ее объяснениям и используя ее концепцию, я отождествляю себя с героем антиинтегристского сопротивления, выдумываю, как буду совершать героические подвиги, незабываемые в глазах человечества, представляю сцену своего возвращения: я получил ранения, иду, прихрамывая, по перрону, а моя дочь бежит мне навстречу, раскинув руки. Теперь все происходит как при замедленной съемке, повторяющейся несколько раз на пронзительном эмоциональном фоне.
Удастся ли этой розе Магриба объединить политические силы, способные противостоять контрнаступлению фундаменталистов? Станет ли она героиней новой феминистской революции в исламском мире? Появится ли она на первых страницах корпоративного журнала «Вэнити фэйр»[5] в военной форме и с портупеей?
Вечером я, словно краб-отшельник, сижу за компьютером, оттачиваю формулировки. Мастерски вонзаюсь в сознание автора и даже глубже. Я проникаю в самое сердце его существа полудьявола или полуангела. Как только исправления внесены и книга закрыта, я удаляюсь, исчезаю в расплывчатых воспоминаниях и возвращаюсь к своей холостяцкой жизни. От моего пребывания в мире Фаделы остается лишь дыхание мечты, смутное ощущение присутствия.
Все эти дни у меня были серьезные опасения: как бы у меня не поехала крыша из-за муллы, отправляющего службу.
Частный особняк на краю парка Монсо
Перед приездом к Изабель я вновь столкнулся с мужчиной в розовом галстуке. Случайность или совпадение? Как сказать…
На улице холодно и сухо. Январь.
Голые деревья в парке Монсо дремлют, сложив ветки. Изабелла угощает меня чаем. Максимилиан взял Луну за руку и увел ее в свою комнату. Они будут играть вместе.
На Изабель какая-то совсем короткая одежда. Она уже начала писать, когда обрела надежду проникнуть в глубины собственной души, дрожа от волнения, стараясь понять суть вещей, упорядочить свое воображение. По ее словам, публикация этой книги должна помочь воссоединению двух враждующих народов. Ни больше ни меньше. Она мечтает о том, что территория будет между ними поделена. Изабель ничего не сказала мужу и ждет от меня полной конфиденциальности. Рот на замке. А об остальном я еще ничего не знаю. Теперь ей хочется, чтобы я прочитал первые страницы. Щекотливая ситуация. Автор произведения – это не нормальное человеческое существо, это нечто другое, машина с пультом управления, которую случайная искра может вывести из строя. Вижу на столе конверт – в нем наверняка деньги. Мне их не хватает. Мне нужно на что-то жить.
Изабель протягивает мне стопку листов. Ее рука дрожит. Глаза умоляют.
– Это начало моего романа, – сообщает она.
– Ах, вот как? Очень мило.
Ищу слова, чтобы заполнить паузу и скрыть тревогу.
– Я смотрю, ты – трудяга.
Присвистываю, хочу показать свое восхищение проделанной работой, но звук, вылетевший из моего рта, получается слишком пронзительным. Залпом выпиваю стакан воды, потом читаю первые строчки: «Солнце клонилось к земле. Вдалеке завывали сирены. Повсюду еще оплакивали мертвых. Быть может, это конец света?»
– Да, здесь чувствуется стиль, сразу погружаешься в атмосферу.
– Ты думаешь?
– Ну… да, а что?
Вторая страница: «Земля была усыпана дымящимися обломками автобуса. Спасатели собирали остатки тел. В это время Самир, находящийся на другом конце города, спал сном праведника в детской коляске под присмотром няньки».
– Это хорошо, как в жизни. Остатки тел и детская коляска, это впечатляет. Смерть и жизнь рядом, не так ли?
– Да, это именно так. Я рада, что тебе нравится.
Мое лицо каменеет. Я – в ступоре. Продолжение романа этой дамы смущает меня еще больше. Текст буквально распадается на куски. Синтаксис не соблюдается, повествование превращается в побоище слов, нанизанных одно на другое без всякой логики.
– А это уже больше похоже на современную поэзию.
– Я не нарочно, – виновато произносит Изабель.
Мне становится жарко. Как выйти из этого щекотливого положения?
– Мне пора уходить. Нужно заняться стиркой. За месяц накопил много грязного белья. У тебя есть план?
– Вдохновение покинуло меня. Не могу написать первые десять страниц. Помоги мне закончить эту историю. Пожалуйста.
– Ты знаешь, я никогда не пишу фантастические истории для других.
– Ты будешь соавтором. Будем писать вместе и вместе пойдем на телевидение.
– Пойдем за детьми, – говорю я.
Идем по коридору. Открываем дверь в детскую. Максимилиан не скучает, он оседлал Луну. Не знаю, видел ли он порнографические фильмы, но думаю, что малыш в этом разбирается.
– Ну и выдумщики эти дети! – всплескивает руками Изабелла.
– Иди сюда, дочка, пора домой.
В кафе «Маронье»
Среда. Литературное собрание и чаепитие в кафе «Маронье» на улице дез Аршив. Артист Бернар Ламарш-Вадель отвечает на вопросы учредителей журнала «Ревю Перпандикулер», устраивающего еженедельные диспуты. Зал на втором этаже, помещение с низкими потолками заполняется за несколько минут самыми неожиданными поклонниками Бернара Ламарша: артистами с многочисленными визитными карточками, журналистами, богатыми промышленника ми, целителями и в особенности красивыми девушками, чрезвычайно общительными. Приглашенный гость Бернар Ламарш проповедует ясность стиля. Два года назад он опубликовал в издательстве «Галлимар» свой впечатляющий роман «Сметая все на своем пути». Это очень неглупый человек, умеющий жонглировать концептами, имеющий склонность к поэзии и способный делать философские умозаключения. Его влияние на дам, сидящих за столиками, потрясающе. Большая конкуренция. Мысль сексуальна, а молодые девушки, которые мечтают о несуществующем мире, любят мыслителей.
Общество «Перпандикулер» появилось в 1985 году, и я счастлив, что мое имя стоит в списке его создателей рядом с такими личностями, как Николя Бурьо, Жан-Ив Жуанэ, Кристоф Ким, Лоран Кентро. Все началось с дружбы сначала в лицее, потом в университете, затем последовали необыкновенные заявления, эстетические искания и, наконец, выработка манифеста. Это общество оформилось первоначально как компания, но вместо того, чтобы продавать людям страховые полисы и всякую другую дребедень, она предлагала различные фантазии и определенный порядок действий.
Как заметил Лоран К., член исторической секции, слово перпандикулер включает в себя два слова: «пер» («отец») и «пан» («сторона, грань»). Это, вероятно, одна из самых замечательных выдумок. Идея отцовства лежала в основе нашего сообщества. У всех нас, и это правда, были довольно странные отношения с нашими отцами. Мы были нерешительными сыновьями стыдящихся нас отцов, не имеющих голоса, живущих под ужасной угрозой холокоста. Вследствие этого искусство стало нашим прибежищем, вымысел – смыслом жизни, генеральной линией, поддерживающим фундаментом. Однако неприятности только начинались.
Деятельность компании продолжалась довольно долго. Она достигла своей кульминации к моменту создания одноименного журнала в 1995 году и начала проведения литературных вечеров в кафе «Маронье».
Рассматриваемые прессой как первый литературный boys-band, члены «Перпандикуляра» охотно заявляют о себе как о банде полных бездельников. Мы свободны, красивы, мы вызываем интерес у публики, и это классно.
В нашей группе я первый, кто поменял свой социальный статус: я – отец, недавно разведенный супруг, к тому же небольшая звезда на литературном поприще. Это – счастливый билет.
В глубине кафе, у стены можно заметить Мишеля Уэльбека, он тоже один из членов-создателей журнала «Ревю Перпандикулер». Как обычно, у Мишеля хмурый вид, мысли его витают неизвестно где, но он держит ухо востро. По прошествии нескольких месяцев нам предстоит схлестнуться с ним в литературной полемике. Дело получит широкий резонанс. Не знаю, злится ли он еще на нас за этот период нашей литературной жизни. С тех пор мы с ним не разговаривали. Бывает, отношения никогда не восстанавливаются, сколько бы воды не утекло со времени конфликта. Разрыв – это одна из вех человеческих отношений. Уметь правильно расстаться так же ценно, как уметь вовремя объединиться.
Волнительные воспоминания, которые я храню от этого сотрудничества, непосредственно связаны с историей о преемственности. В начале нашего знакомства Мишель Уэльбек как-то вскользь упомянул о своем сыне и о трудностях, связанных с отцовством. Я тогда счел его рассказ трогательным. В сущности, мы все плывем на одном корабле посреди океана, где дуют разные ветры и один шторм следует за другим. Среди вымышленных персонажей Улисс был нашим самым давним отцом-любимцем. Вернуться в объятия своей жены, увидеть своих детей и надеяться на лучшее, когда кончится мрачный период жизни. Возможно, он кончится довольно скоро. За пару месяцев до нашей ссоры Мишель обедал у нас в гостях. В то время как он расправлялся с куриной ножкой, его вилка соскользнула, и кусочек птицы упал на юбку Клары. На юбке образовалось сальное пятно, ставшее причиной неловкости Мишеля.
Бернар Ламарш-Вадель, в свою очередь, умел приворожить аудиторию. Среди его навязчивых идей была одна идея, которая до сих пор остается необъяснимой: его глубокая ненависть к французскому государству. Мы так и не нашли этому объяснения.
Я вспоминаю об одном визите год спустя: вместе с Николя Б. я отправился в замок Бернара. Наш друг говорил с нами много и доверительно… Это был волнующий день, насыщенный по содержанию и пропитанный ощущением уходящей надежды. Помимо дружеских чувств, которые Бернар выразил при нашей встрече, он принял нас так, словно мы были его сыновьями. Он хотел нам что-то передать. Не знаю что. Но это было. Прогуливаясь по его владениям, мы придумали такую сцену: вернемся к нему через две-три недели с камерой и снимем его как агента по недвижимости, описывающего достоинства своего замка анонимному клиенту, рассказывающего о произведениях искусства, висящих на стенах, о книгах, о своих привычках, то есть о своем взгляде на жизнь.
Когда настал вечер, Бернал захотел, чтобы мы остались переночевать. Он смотрел на нас умоляющим взглядом, когда поезд на Париж приближался к перрону. Мы уехали с чувством сожаления и облегчения одновременно.
Мы ехали молча, неспособные довести до конца сюжет нашего гипотетического фильма. Через полгода мы узнали, что Бернар наложил на себя руки в своем замке.
Диван-кровать
Рано утром, когда начинает светать, прогуливаясь после выпитого джина с тоником вдоль набережной со стоящими не ней такси, видишь Париж, который завораживает и придает новые силы. Это известная штука, но это происходит каждый раз: едешь от моста Альма до острова Сен-Луи, головой прижавшись к стеклу автомобиля, уходя от действительности. Фасады домов, освещенные огнями реклам, пробуждают ненужные воспоминания, вспыхивают обрывки мыслей, не имеющих никакого значения. Бред. Ассоциации бедных мыслей. Перед глазами еще мелькают сверкающие силуэты танцующих, их ритмические движения. Едва покинув танцплощадку, вспоминаешь, что Париж – это праздник. Если оставить в стороне общеизвестные истины, возможна ли счастливая жизнь?
Суббота, на следующий день после возлияний. Валяюсь на просторном диване-кровати. Новая полоса бездействия на 2,85 квадратных метрах несвежего белья. Его давно уже надо было выстирать, судя по количеству пятен странной формы, природу которых установить невозможно: здесь отметились творожные сырки «птисюис» и представительницы Швейцарии, овощное пюре и ром. Пойди теперь разберись. Внизу, сидя на ковре, Луна что-то строит из пластмассовых игрушек, тут же валяются куклы, кубики, карты таро. Она живет в своем собственном мире, сделанном из шагов на ощупь, впечатлений и сиюминутного настроения. Об этом никому никогда не будет известно, ни ее психоаналитику, ни самому современному сканеру.
Лучше всего будет, если я встану с кровати и начну играть с Луной. Боже мой, какое жуткое похмелье. Наконец, дочка подходит ко мне и проводит куклой по моим волосам. Это так сладко, что я выхожу из своего летаргического сна. Но тут же наталкиваюсь на бесконечные настойчивые звонки, которые только усиливают мою головную боль: мало того, что мне приходится сидеть за компьютером и марать страницы ее романа, так Изабель тренирует свои пальцы, набирая мой номер телефона каждые десять минут. Она оставляет странные послания на автоответчике и безумные мольбы о помощи. Обложили со всех сторон. Заберу ее денежки и исчезну. И все будет закончено. И не будем больше об этом говорить.
В пиццерии
Воскресенье, вечер. Ужин в ресторане с Абделем Иллахом Салхи. Заказываем себе пиццу, огромную, больше тарелки, слегка непропеченную по краю. Я встретил Абделя во время литературного вечера в кафе «Маронье». Он показал мне свои сочинения, и мы стали друзьями в считанные минуты. Абдель написал сборник рассказов под названием «Убить в себе араба». В результате он нажил себе немало врагов в Марокко, своей родной стране. И естественно, как истинный кочевник в поисках новых приключений, он присоединился к группе безродных мятежников, скачущих на лошадях в перерыве между удовольствиями и возлияниями. Обожающий американскую литературу, он, в частности, перевел Ричарда Бротигана и Чарльза Буковски на арабский язык. Он также любит остроумные, модные у молодежи остроты философа Жиля Делёза и его знаменитую теорию «ускользающей линии», из которой он выводит правила поведения, чтобы применить их в своей повседневной жизни: как стать другим, занимаясь любовью? Как не утонуть? Это денди, лишенный всякого тщеславия, слишком прозорливый, чтобы верить в положительный результат предпринимаемых усилий. Он пописывает поэмы, придумывает «бомбы», но не те, которые прикрепляют к поясу и прячут под одеждой, а те, что проникают в самую глубину сознания. Как, скажем, это изречение, родившееся после пробуждения от наркотического опьянения, странное и обжигающее, как удар кинжала: «Я сплю с большой ошибкой».
Или вот еще что:
Франция энд Компани.
Мы жаждем твоей любви,
Арабы и негры,
Красноречивые и голодные.
Мы страдаем без слез
И по-французски, несмотря
на наш акцент.
У тебя нежный и пронзительный взгляд,
Однозначный
И интровертный,
Как эта дыра на твоих колготках.
Ты слышишь голос своего сердца.
В наших пластиковых пакетах
Скрыты разные религии
И табак для самокруток.
В твоем теле – тепло,
А в наших намерениях полно спермы.
Мы не можем больше бороться,
И нам трудно это признать.
Кассирши нам сочувствуют
Как могут,
Когда мы объясняемся им в любви
Среди консервных банок.
Иногда они злятся
И посылают свои слова
на движущийся эскалатор.
Враг в очередной раз
Изменил свою тактику.
Статистика указывает на это строго,
Волоски же на твоем теле
Говорят об этом с нежностью.
Я с любопытством разглядываю компанию девушек, ужинающих в глубине зала заведения. Двое из них управляются со спагетти, наматывая их на вилку, третья режет на куски эскалоп. Мне с трудом удается сконцентрироваться на разговоре с Абделем. Интересно, находят ли девушки меня привлекательным? Я выпрямляю спину и расправляю плечи.
Абдель, кажется, тоже заинтересовался какой-то группой, сидящей за соседним столиком. У этой «группы» округлые формы и длинные волосы. Мы явно не в своей тарелке. Быть может, в тарелках наших будущих подружек? Еще одно усилие, и они посмотрят на нас и поймут, что мы лучшие парни на данный момент.
– С Анни все кончено, – сообщает Абдель. – Мы разводимся. Я думаю о моем сыне Фариде. Что я ему скажу?..
Я бормочу:
– О’кей… добро пожаловать… в клуб холостяков.
Слезы застилают ему глаза.
– Ты видишь, я переживаю, – добавляет он.
Смех девушек, так сладко звучащий для солдат, потерявшихся на фронте рентабельности, снова возвращает меня к действительности. Но я тут же ощущаю резкую боль в шее – невозможно повернуться. Напрасные надежды.
Абдель с удовольствием разглядывает хорошенькую брюнетку, а его глаза ребенка превосходно скрывают его постоянное желание заниматься сексом. Он большой любитель нежно раздвинуть лепестки сладостного цветка. Однако девушки за соседним столиком, кажется, заметили, какое дикое желание он испытывает. Они поглядывают на него с настороженностью. Женщина всегда более проницательна.
– Ты котируешься, – говорю я.
– Это потому, что я не мылся сегодня. От меня пахнет сексом.
– Хитрец.
Потом я осмеливаюсь дать ему совет:
– Главное для тебя – это твой сын, защити его. Потому что позже, когда ты станешь стариком, страдающим недержанием, он будет менять тебе пеленки. Подумай об этом.
– Спасибо за совет. А как ты себя чувствуешь после развода?
– Я купил абонемент в бассейн.
– Это помогает?
– Плаваю на длинные дистанции.
Алкоголь провоцирует на философские рассуждения в пиццерии. Абдель считает, что всякий европеец обречен на искания. Они ведутся в пределах одного и того же пространства, но в трех направлениях: прежде всего, это Эго, потом Банковский счет и, наконец, Любовный идеал, источник постоянных кризисов.
Я соглашаюсь и вношу в схему свои дополнения. Наши реплики, сдобренные одинаковыми порциями алкоголя, указывают на близость наших позиций. Мы поняли мысль друг друга, но принимаем доводы с оговорками и проповедуем различные подходы. Сходимся на некоторых умозаключениях, которые верны только на одну минуту. Проблема Эго по Абделю заключается в зависимости от возраста количества сожалений, иллюзий, с которыми пришлось расстаться, или побед. Проблема Банковского счета всегда требует радикальных мер. Что же касается Любовного идеала, встает вопрос: одинаков ли он у мужчин и женщин?
