Текст книги "Игры в песочнице, или Стратегия соблазнителя"
Автор книги: Кристоф Дюшатле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
– Здравствуйте, мне уже все лучше и лучше, я, наконец, понял, почему моя мать звала меня Аш, когда я был маленьким. Я расспросил членов моей семьи и узнал, что в молодости у нее была большая любовь: Анри Белле, который руководил лабораторией по производству известного лекарства «Препарат Н». Молодой человек бесследно пропал во время экспедиции в амазонских лесах Бразилии. Его тело так и не было найдено. А моя мать не смогла его забыть и ожидала его возвращения. Всю свою жизнь она тайно его оплакивала. И вспоминая об этой большой любви, она дала мне это прозвище – Аш, не думая о том, что первая буква имени Анри[8] также входит в название основного лекарства, разработанного в лаборатории ее возлюбленного. Вы видите, как иногда недостающая деталь может разбить всю жизнь. Кажется, я даже похож на этого Анри. Тогда я подумал, что, возможно, я его сын. Моя бывшая жена узнала, в чем дело, и послала мне ободряющее письмо. Мои дети навещают меня раз в две недели. Жена отказывается платить за авиабилеты, и они стоят мне целого состояния. Но в целом ситуация нормализуется. Мои дети хорошо учатся в школе. Мой сын Стефан хочет стать биологом. Мне кажется странным его увлечение биологией, без знания которой невозможно стать медиком. Об этом нужно подумать, и я все еще сомневаюсь, стоит ли мне идти к психоаналитику. Кроме того, этим летом у меня была любовная связь со служащей полиции. Не так плохо для пляжного романа. Ее зовут Селин, я встретил ее в клубе развлечений в Марракеше. По возвращении в Париж она сказала мне, что встречается с другим мужчиной. Она была немного растеряна и показалась мне искренней. Селин попросила меня дать ей немного времени, чтобы все обдумать. А на днях я увидел ее в очереди за билетами в кино, она была со своим мужчиной, и они то и дело обнимались. После фильма я вернулся домой и мастурбировал, думая о Селин. А вечером мне никак не удавалось уснуть. На работе это не отражается. Кто-то перекупил нашу контору, и уже поговаривают об увольнениях. Но я все-таки сохраняю надежду: в моей профессии, информатике, рынок рабочей силы довольно широк.
– Спасибо, Даниэль, за твою искреннюю исповедь, – произносит председатель собрания.
– Здравствуйте, я здесь впервые, мне очень страшно начать рассказ. Столько надо всего сказать… Кто вы такие? И зачем это нужно? (Он не выдерживает и покидает зал под аплодисменты.)
В телестудии
В коридорах бегают какие-то люди. Они приходят в офисы, пьют, держа стакан в руке, смотрят друг на друга и уходят в другие помещения. Служба объявлений «Франс X» празднует день рождение некоего С., одного из звездных редакторов отдела. Это настоящий пулемет, сорок пять искрометных шуток в минуту, блестящий, обворожительный и холостяк. Все его любят, но ни одна женщина не хочет с ним спать. Он слишком эмоциональный.
На стенах офиса, занимаемого редакторами, развешаны порнографические фотографии. Показывать сцены соития крупным планом – это модно. Эти декоративные картинки сопровождаются бесчисленными фантазиями: «Хей-хоп! Хей-хоп! Возвращаемся с работы» – припев семи Гномов. Коллаж, задницы и поэзия.
Куча вспотевших людей толпится перед кофеварочной машиной в коридоре. Мне улыбается какая-то красавица. Смотрите-ка, я нравлюсь женщинам. Вперед, Матье, двигай задницей! Пока я придумываю предлог, чтобы познакомиться, моя красавица исчезает в толпе смотрящих на нее с вожделением парней. Все они с трехдневной щетиной на щеках, в рваных джинсах и обтягивающих футболках выглядят как поставщики кокаина, прикидывающиеся группой специального контроля на автодорогах. Радикально, и они похожи на хиппи. Не могу соперничать. Гиблое дело. Еще некоторое время топчусь среди незнакомых людей; возможно, в будущем их адреса окажутся в моей электронной записной книжке.
Зайдя в один из залов, попадаю на демонстрацию фильма какого-то актера (забыл его имя), который выставляет напоказ свои конечности в сценах механического соития, прокрученных в убыстренном темпе в сопровождении мрачной синтетической музыки. Нигилистическая штука – продукт 1980-х годов. Реклама и дешевка.
Каждый из тех, кто созерцает эти порнографические картины, принимает какой-то вид, встает в определенную позу. Челюсти сжимаются, тела напрягаются, лица краснеют, некоторые люди критикуют увиденное, другие начинают дискутировать.
– Это что, искусство? Да?
– Парень пойдет далеко.
– Нет, действительно, у него было большое вдохновение.
– В третьем измерении это обретает свой истинный смысл.
– Моя бабушка может сделать так же, она как-то была дублером в порнографическом фильме.
– Искусство – это первое проявление жизни.
Элен, подруга, которая пригласила меня на эту телевизионную вечеринку, ищет способ познакомить меня со своими подружками. Место знакомства похоже на скользкую дорожку: мои собеседницы отворачиваются и теряют интерес так же быстро, как застегивают молнию на брюках.
Одна:
– Привет, ты друг Элен?
– Верно. Эта девушка гений…
– Чем ты занимаешься?
– Я – автор, немного «негр», понимаешь? Я создал литературный журнал с моими друзьями. Журнал назы…
– Классно! Ты знаешь, я тоже гений. Не такой, как она… Ну, привет! Меня ждут.
Другая:
– Извини, я тебя прерву. У меня длинная история. Я еще ношу траур, и у меня нет желания разговаривать.
– Бедняга.
– Я шучу.
(Мне неловко.)
– Все хуже и хуже.
– ?..
– Хватит, так ты увязнешь еще больше.
– Ты уже была в Хорватии?
– СТОП!
Следующая:
– Ты хочешь переспать со мной. Это видно. И ясно как день.
– Вовсе нет.
– Это написано у тебя на лице.
– Так не пойдет!
– Там на лбу надпись: «Сладострастный пенис ищет теплую кошечку».
– Да нет же! Что ты себе позволяешь?!
– Жаль, а я бы охотно с тобой переспала. Пока.
Еще одна:
– Кажется, у тебя есть маленькая дочка?
– Да, я ее обожаю. Я смотрю, как она растет…
– Лапочка… Тебе повезло.
– А ты… любишь детей?
– Тебе я могу сказать, поскольку ты отец: я сделала второй аборт…
– Очень жаль…
– Завести ребенка в одиночку – не мой стиль. Я знаю, что это уже тенденция. Но смотрю на вещи по-другому. Они меня обрюхатили и удрали. Сволочи.
Не знаю, каким образом, но мне удалось избежать всех этих случайных контактов, и я, победитель нашего условного мира, устремился к другим территориям – ближайшей встрече с «третьей категорией» женщин. Эта встреча случается в назначенное время по истечении определенного количества минут, давно предусмотренных необъяснимой волей Мисс провидения. Она сидит в большом винтажном кресле, положив ногу на ногу. Вижу младшую сестру Сигурни Уивер, которую повстречал несколько недель назад в кафе «Маронье». На этот раз на ней нет ни пальто из искусственного меха, ни красных сапог, вместо них – брюки «милитари» с боковыми карманами, белая футболка с прорехой на левом боку, на ногах кеды «Конверс». Сейчас ее темные волосы очень коротко пострижены а-ля рецидивист. Я смущен: она не только похожа на американскую актрису, но на ее лице то же выражение воинственного напряжения, что и у героини культового фильма «Чужой» лейтенанта Эллен Рипли, которая наносит удар беспощадному монстру… будучи в обтягивающих брюках. Эта сцена запечатлелась в темных тайниках моего сознания… От волнения перехватывает дыхание. Эта девушка в костюме астронавта разбудила во мне воспоминание о моих давних фантазиях.
Иду к ней, подхожу все ближе и ближе, переполненный необъяснимым предчувствием. Все в порядке? Да. Элоди, так ее зовут, встает, смешивается с толпой, одаривает поцелуем двух или трех друзей, возвращается, улыбается мне, высокомерно разглядывает меня и спрашивает, люблю ли я кино, телесериалы и участников музыкальной телепередачи «Тагада». Ну конечно, я все это люблю. Но не только. Я хочу сказать, что люблю много другого в этой жизни.
В Люксембургском саду
Стою, как на посту, на выходе из здания социологического факультета на площади Пантеон, при мне все «снаряжение», которое должно быть у опросчика. Это уже моя пятидесятая попытка. Мне удалось подцепить одну студентку с социологического факультета. Ее зовут Жеральдина, и ей двадцать четыре года. Думаю, я сочинил довольно достоверный сценарий для охмурения: я – журналист и готовлю репортаж об отношениях матери и дочери. Сначала Жеральдина смотрит недоверчиво, но потом соглашается откровенно ответить на мои вопросы. Я сказал ей комплимент, и мне даже удалось ее рассмешить. Благодарю друга, который посоветовал мне применить эту стратегию обольщения, основанную на настойчивости и вероятности: из определенного количества женщин, встреченных случайно на улице, по крайней мере одна согласится на длительный диалог. Все искусство состоит в том, чтобы приучить свое самолюбие к повторению неудач. Мы расположились в кафе на территории Люксембургского сада. Отсюда можно с интересом наблюдать за привычками гуляющих. Жеральдина заказала колу, а я – чай. Девушка смущается и краснеет. Надо перестать смотреть ей прямо в глаза с такой страстью. Продолжая смущаться, она признается мне в большой необходимости высказаться. По ее словам, в жизни ее матери нашли отражения все проблемы конца двадцатого века. Сегодня маме Жеральдины сорок восемь лет, и на своем веку она разбила сердце стольким мужчинам…
«Все очень просто, – начинает рассказ Жеральдина, – как только я привожу нового дружка, она начинает со мной соперничать. Первый звоночек прозвучал во время моей первой вечеринки. Я помню, она сама напросилась и танцевала медленные танцы с тринадцатилетними мальчиками из моего класса. Когда я была подростком, у нее случился кризис среднего возраста, ей было сорок. После трех беременностей она слишком сильно похудела. То есть у нее был такой же вес, как у меня. Каждое утро она приходила в мою комнату и брала что-нибудь из моей одежды. Она носила конский хвост. Со спины нас часто путали.
Проблема в том, что она живет в стеклянной клетке. У нее никогда не возникает сомнений. И она считает себя безупречной. Моя мать – как мыльный пузырь, от которого щиплет в глазах. Она любит все: природу, море, кемпинг, прогулки, костер, нудизм (и я ее понимаю – ведь это так романтично). Ее родители были хозяевами небольшого предприятия, мелкая буржуазия из провинции. Ее мать обожала свою собаку, которая охраняла ее депрессивного сына. А мамин отец, бабник, всегда хотел переспать с дочерью.
Сейчас моя мать преподает естественные науки в лицее в провинции Овернь. Как-то она подцепила молоденького мальчика в ночном клубе. Голосом восторженной девочки, которая радуется всякой уловке, она сообщила мне: „Потрясающе! Я встречаюсь с юношей двадцати двух лет! Романтический вечер в кафе «Макумба». В белой мокрой футболке!!!“ Я сказала ей: „Мама, твой приятель – ровесник моего парня“. Она словно не услышала меня и продолжала гнуть свое: «Когда он вновь захотел переспать со мной, я сказала, что могла бы быть его матерью. Он принялся плакать, бедняга, и я должна была его утешить. Мы занялись любовью в моей машине, на этот раз на парковке перед магазином «Ашан», окруженные металлическими тележками! В это время началась ужасная гроза, и мы кончили одновременно с раскатами грома. Вау! Это потрясающе! Мне снова пятнадцать лет!“
Когда моя мать влюбляется, она вновь обретает свои детские привычки. Она страстная. Необычная. Ведет себя как проказница. На улице раздает поцелуи направо и налево. Все время подпрыгивает, ее конский хвостик и разноцветные ленточки хлещут ее по лицу, она кричит от счастья, слушает всю эту несусветную чепуху о вечной любви и красоте заходов солнца. А ее наряды – это странный фольклор. Она носит широкие клетчатые комбинезоны приглушенных тонов на манер бродячих музыкантов из группы „Биг базар“[9] и поет так же, как они, призывая громким голосом: „Ну, давайте же, пойте, это романс, это красивая история, произошедшая во время каникул. Ля-ля-ля! А теперь все вместе!“
Самое плохое то, что моя мать потрясающе выглядит даже для своего возраста. Она привлекает своим пышным бюстом, полными губами и глазами сиамской кошки. С ямочками на щеках, она похожа на актрису… как там ее зовут? Полная, с белой кожей, повсюду родинки, ягодицы упругие, и все это еще находит спрос. Мама как огненный шар вторгается в чужую жизнь и разрушает все на своем пути.
Утром она неожиданно появляется в ванной и заставляет меня осматривать себя в зеркале, потом восклицает своим восторженным девичьим голосом: „Смотри, Жеральдина, какая я стройная!“ Представьте себе, моя мать живет в зеркальном отражении. Она ест перед зеркалом, ходит в туалет перед зеркалом, спит перед зеркалом. Она просыпается и смотрит в глаза своего любовника. Чтобы позвонить, она запирается в ванной комнате, садится на бортик ванны перед зеркалом, разглядывает себя, разговаривает, курит с бокалом вина в руке, потом слегка приглаживает волосы расческой, накладывает косметику, а во время этих ритуальных движений делает комментарии: „Гм… неплохо, да, вот так хорошо… можно сказать, что это“… Говорить по телефону в коротких штанишках – это, очевидно, предлог. За рулем автомобиля она буквально сражается с зеркалом заднего вида. Она постоянно следит за своей мимикой, никогда не бывает удовлетворена тем, что видит, разве что иногда в течение секунды. Странно, что мы все еще живы.
Моя мать рассталась с отцом при жутких обстоятельствах. Однажды, будучи в гостях у родителей, мой отец собирался написать картину… Мне рассказывали, что мама набросилась на него, как кошка, поцарапала, разорвала эскиз, повсюду разбросала клочки бумаги и после этого ушла. Через три дня ее нашли в лесу в полной прострации, в разорванной одежде. Она разговаривала с папоротником. Кто его знает, что она рассказала этим несчастным растениям. Моя мать обожает все, что имеет растительное происхождение.
Утром я часто застаю ее медитирующей в странных позах. Она говорит мне: „Накапливаю энергию на весь день“. Понимаешь, моя мать горожанка, антиглобалистка, приверженец экологически чистых продуктов, имеющая склонность к терроризму.
Как-то летом нам с братьями довелось проводить время в Лорзаке вместе с Жозе Бове[10] и его бандой деревенских олухов, этаких псевдоинтеллигентов с грубыми манерами. Они, считая себя новыми антилиберальными сторонниками Ганди, провели акцию – уничтожили поле трансгенной кукурузы. Мои братья были разочарованы. Им было все равно, трансгенная кукуруза или нет, просто им не нравилось, когда вырывают растения. Им было не по себе. В любом случае, везде одна химия. Ведь даже мы, человеческие существа, тоже были генетически модифицированы.
Для моей матери декоративное искусство – это всего лишь использование старых вещей. Она может сказать: „Смотри, дорогая, я смастерила новый абажур!“ На самом деле она просто приклеила к лампе мешок из-под лука. Моя мать коллекционирует абажуры из джутовой ткани и еще бог знает что. Она – королева пресловутого деревенского дизайна, но с явными элементами стиля ретро. Например, она часто украшает мебель венками из засушенных цветов. Она также кладет цветы в салат: одуванчики и лепестки фиалки. Для нее это совершенно необходимо, чтобы оставаться модной. К тому же она все время ест семечки. Говорят, это полезно для здоровья. Но у меня впечатление, что она откармливает меня как индюшку.
Ко всему прочему, мама верит в таинственные силы. Она даже примкнула к секте оккультистов, группе сумасшедших, которые крутят столы и вызывают духов. Но не для того, чтобы узнать счастливый номер в лотерее, а чтобы выяснить первую букву имени будущего возлюбленного! Поскольку они ничего не находят оккультными путями, они спят друг с другом. Это более практично. Обмен партнерами и спиритизм. А еще они все берут себе уменьшительные имена, это им кажется более натуральным: Иза, Каро, Фло, Ноно, Крис, Пат… Их последняя акция – вечеринка викингов в горах: одетые в звериные шкуры, они танцуют вокруг костра до тех пор, пока не впадают в транс. Мне кажется, они посмотрели какой-то репортаж по телевизору о танцующих дервишах и решили: мы сделаем нечто подобное, но только на фоне северных пещер.
Моя мать подцепила двух своих дружков именно благодаря этой секте. Сначала появился Анри (Рири). Она сразу стала специалистом в социальной области. Такие потерянные парни, интеллигентные, носители западной культуры ее возбуждают. Ей хочется их спасти, но на самом деле она желает придать себе больше значимости. Это героизм или преданность, за которой часто скрывается гиперболизированная невротическая потребность в благодарности. Я уверена, что настоящих, бескорыстных, искренних бойцов можно пересчитать по пальцам. Но все-таки лучше сумасшедшая Мать Тереза, чем ничего. Анри тридцать пять лет, он преподаватель, лысый, беззубый, живет в грузовике, почти как бомж. Его самый любимый трюк – убегать в горы. Он считает себя самым главным друидом на земле. Он чувствует, как дрожат камни, то есть то, чего не слышит никто. Он все время ест реблошон[11] и запивает его ликером „Шартрез“ – чудесным лекарством, изобретенным монахами.
Последние выходные я проводила у матери. Обычно я сплю на первом этаже на раздвижном диване. Но вот она с безумным выражением на лице повелительным жестом отправляет меня в мезонин, не говоря ни слова. Невозможно ее ослушаться: это почти как объявление третьей мировой войны. Поднимаюсь в мезонин и там испиваю до дна всю чашу моего несчастья… Да, это действительно была война, со стрельбой и патриотическими возгласами. Моя мать и Анри всю ночь занимались любовью. Рано утром, с тяжелой головой после бессонной ночи, спускаюсь вниз и застаю их в самый разгар любовных игрищ. „Умоляю вас, – говорю я, – ради всего святого, хватит! В понедельник мне сдавать промежуточные экзамены“. Моя мать убивает меня взглядом наповал. Позже, провожая меня на поезд, она говорит: „Нет, ты действительно эгоистка! В первый раз кто-то захотел меня приласкать!“
Теперь она встречается с Полем (Пополем), англичанином, который мнит себя аристократом; ему сорок три года, он живет на антидепрессантах со времени своего последнего развода, алкоголик. Каждый раз, когда он встает с постели, его начинает бить дрожь. Это лесной человек с шевелюрой, как у Тарзана, но более отвратительный, ходит в шортах и зимой, и летом, носит ботинки только фирмы „Катерпиллар“. В его деревенском бараке ноги можно переломать, такой жуткий там беспорядок. Он собирает старые вещи и чинит их. На это уходит уйма времени. В гостиную маминого дома он притащил около двадцати чугунных радиаторов, соединенных вместе в духе инсталляций современного искусства цыганского стиля. Он лепит космос при помощи сварки, используя для этого барабаны от стиральных машин. „Ты понимаешь, дочка, он будет создавать вселенную своими рукам при помощи одного только взгляда. У него пламя вырывается из ушей. Он – СОЗДАТЕЛЬ!“ Моя мать от него в восторге. Во всяком случае, пока… Небольшой плюс: Пополь бисексуален. Никаких хлопот. Наоборот, это придает отношениям определенную пикантность. Благодаря своим редким душевным качествам моя мать смогла превратить своего любовника в гетеросексуала. Каким образом? Да очень просто: она играет роль мужчины и предлагает два половых органа вместо одного. Ловко придумано. Об этом следует подумать. Во время рождественского ужина она деликатно сообщила мне: „Мы с Пополем приобрели игрушку, сексуальный пояс – последний крик моды. Понимаешь, Жеральдина, у него есть женское начало, спрятанное глубоко в душе. А у меня всегда были некоторые мужские качества в подсознании. И мы нашли друг друга. Поль – мужчина моей жизни. В наших отношениях я смогла выразить себя не только как женщина, но и как мужчина. Ведь жизнь так прекрасна, не так ли?“
Туризм во всех формах – великая страсть моей матери. Летом мы часто ездим на мыс Ферре и устанавливаем там палатку… Моя мать приходит в восторг, когда видит океан. Чтобы отпраздновать свою очередную встречу с океаном, однажды она решила не прибегать к помощи эпиляции. Волосы на лобке видны из-под купальных трусов… Ей на это наплевать. Плавки слипаются у нее между ягодицами… Ничего, это нормально. И не надо церемониться. Она приходит на пляж и кричит голосом истеричной девчонки: „Море, это я!“ Затем снимает лифчик, и две ее молочные груди обнажаются. Она в экстазе восклицает: „Я свободна!“ Потом начинает изображать Памелу Андерсон: идет в море, купальные трусы по-прежнему залипают у нее между ягодицами, а ее груди раскачиваются из стороны в сторону. И тут она начинает кричать: „Море! Я люблю тебя!" – и бросается в воду, как сирена. Но вместо того, чтобы плыть, подняв голову, она начинает жестикулировать, указывая на полотенце. Купальные трусы она крутит в руках, чтобы все могли восхищаться ее чудными формами. И все парни на пляже, читающие газеты, искоса поглядывают на эту безумную русалку. Мама заставила всех, кто пришел на пляж, испытывать неловкость. Но этого мало – она продолжает кричать: „Фантастика! На мне совершенно ни чего нет! Давайте расслабляться! Это каникулы!“ Мой знакомый, который этим летом приехал вместе со мной, не мог прийти в себя от этого спектакля. А моя мать, выйдя из воды, сунула свои груди ему чуть ли не под нос. Потом она стала наносить крем на все тело. При этом она приоткрыла рот, и было похоже на то, что она начнет стонать от наслаждения… Я испугалась, что мой знакомый расстанется со мной…
На следующий день на пляже организовали пикник. Рядом с нами собралась группа подростков с гитарой, у которых были прыщавые лица и длинные волосы. Разглядывая этих милых мальчиков, моя мать тотчас начинает испытывать волнение. Ей приходит на ум очень необычная мысль: она поднимает большой арбуз, приобретенный в Испании как раз для этого случая, смотрит на мальчишек и кричит: „Внимание! Играем в футбол!“ – и бросает арбуз на другую половину пляжа; все игроки вынуждены передавать арбуз друг другу. Наконец он трескается. Мама приказывает: „Теперь все к столу!“ Мы подбираем треснутый арбуз, поскольку мама не выносит, когда выбрасывают продукты. „Мама, вы играли в футбол арбузом. Это стыдно!“ – говорю я. Она возражает: „Нет, не стыдно, они хотят быть такими же свободными, как и мы. Играть с арбузом – это здорово!“ Моя мать собирает мальчиков, использует их, а потом выбрасывает. При каждом разрыве она мне говорит: „Ты видишь, я была права, этот тоже оказался недостойным“. Так она разбила жизнь моему отцу, отчиму и многим другим. Кто следующий? (Жеральдина оглядывает посетителей кафе, сидящих за соседним столиком.) Моя мать – продукт поколения фастфуда, тейлоризации и свободного рынка, все ее фокусы сопровождаются неопацифистским фольклором, приправленным соусом из эстетики хиппи и эзотеризма. Но это еще не все. Моя мать – как телепрограмма, она все время повторяет одну и ту же картинку – свою собственную.
С годами мама стала считать себя сложной личностью. Анализируя свой образ, она составила каталог женщин: интеллигентка, педагог, спортсменка, девчонка, истеричка. Индийская революционерка, покорительница, рабыня, экспериментатор, грубиянка, ласковая кошечка, зануда, сволочь, эгоистка… Она также может быть бабушкой: вечером она садится в кресло, принимается вязать и смотреть сериал „Комиссар Деррик“. Иногда она классно одевается, а на следующий день ходит чумазая; не моется несколько дней, а затем может облачиться в белое пончо и резиновые сапоги, но никогда не наденет ни юбки, ни костюма. Вот интересный объект изучения для социальных наук. И последний штрих: мама терпеть не может обручальных колец, то есть всего, что способно ее привязать. Она все время повторяет: „Я – дикая трава, люблю жить, как мне хочется…“».
Жеральдина излила душу. Я оказался ее случайным слушателем. Так случайно встречаются поезда и вода из одного сосуда переливается в другой. Сейчас девушка чувствует себя лучше. Она хочет, чтобы мы встретились вновь. Почему бы и нет… Я колеблюсь, но все-таки соглашаюсь. Погода прекрасная. Я мог бы руководить сердцем этого нежного цветка, поделиться частью моего опыта. Я отдамся ей, и мы будем заниматься любовью, поедим блинчиков в Мон-Сен-Мишель, а потом она бросит меня, как ее мать проделывала это со своими любовниками. И все же это будет любопытно. Благодаря нашей чудесной любви она десять лет сможет не посещать психоаналитика. Наши губы робко соприкасаются. Я кладу руку на ее шею, она отталкивает ее, потом улыбается мне. Мы расстаемся, а несколько дней спустя я звоню ей, чтобы рассказать о своих чувствах. «К сожалению, данного номера телефона не существует…»
В апартаментах на улице Тюрен
Звучит джаз. Раздаются голоса. Одна за другой приходят девушки, иногда они появляются группами. Вот уже третий раз я праздную новоселье в этом месяце. И я добился небольшого прогресса: получил десять номеров телефонов, договорился о четырех свиданиях, два из которых оказались неудавшимися. Нормальный результат. Во время первого свидания за ресторанным столиком мне удалось поговорить с Натали в течение двадцати пяти минут: тембр ее голоса и особенно то, что она говорила, настолько вывели меня из равновесия, что я расстался с ней, даже не дождавшись, пока принесут меню. Во время второго свидания дело дошло до постели на квартире у девушки. Не могу сказать, что мне действительно удалось кончить, во вся ком случае, все произошло слишком быстро. Наши тела не нашли гармонии, мы стукались коленками. Она не хотела, чтобы я поласкал ее между ног (потому что, очевидно, не хотела делать минет). В половине двенадцатого я ушел, испытывая смущение. По возвращении домой мне пришлось заняться онанизмом, когда я услышал, как стенает от наслаждения моя соседка снизу. У нее вечер проходил хорошо – она нашла свое счастье под одеялом, не задавая никаких вопросов.
Ален, наш хозяин, приготовил мне пунш (в память о времени, когда он работал на Карибах). Он доволен: отбелил себе зубы, используя неизвестное мне стойкое вещество для получения столь блистательного результата, переехал на новую квартиру со своей молодой женой Шан. Она – китаянка, убежавшая от нищеты из своей родной провинции. Их идеальная любовь – результат глобализации – проста как мир. Чудом сбежавшая от порочного хозяина подпольной мастерской, Шан нанялась работать официанткой в один из ресторанов Бельвиля, где и познакомилась со своим европейским принцем. Оказалось, что на тот момент ее будущий супруг потерял всякий интерес к французским женщинам, утомленный их постоянной неудовлетворенностью. И тогда его взгляд в поисках послушной экзотики обратился на представительниц Востока. С тех пор как представился удобный случай, он надеялся на встречу. Десять раз Ален возвращался в ресторан и ел пекинскую утку, прежде чем осмелился заговорить со своей будущей женой, – похвальное усилие, если учесть, что он не выносит китайскую кухню.
В начале их отношений они общались при помощи жестов. Но это их не смущало, так как почти все время они проводили в постели. Затем Шан начала учить английский язык. А теперь все идет хорошо: они создали свой бизнес по импорту старинной азиатской мебели, что дает им некоторую самостоятельность и обеспечивает уровень жизни, соответствующий их идеалу.
Салон площадью сто квадратных метров (с лепниной на потолке и паркетом) заполнится с минуты на минуту. Гости прибывают, словно по сценарию. Порядок появления следующий: педантичные фанаты, воображалы, строящие из себя неизвестно что, наркоманы, живущие в другом временном измерении, опоздавшие интроверты, опасающиеся первых неловких моментов вечеринки.
Постепенно музыка создает непринужденную атмосферу, люди начинают перемещаться. Прекрасный кастинг: молодые и совсем молодые лица, высокий социальный уровень: рекламщики, продюсеры, новоиспеченные артисты, галеристы, гламурные стажерки…
Итак, у меня две мысли в голове: я устремляюсь вперед – жизнь вынуждает; надо действовать, побеждать, открывать неизведанные земли. Мое включение в общий разговор происходит очень деликатно. У меня создается впечатление, что на вечере встретились две подружки и теперь выясняют отношения. Они замолкают, ожидая, что мне наскучит эта ситуация, что мое тело примет необратимую позу, оставив о себе самое незначительное воспоминание. Тогда я, мило улыбаясь, пытаюсь найти повод для ухода, потом начинаю говорить банальности, стараюсь из них выпутаться, применяя неудачную игру слов. Они искривляют рот в виде улыбок, машут руками перед моим побледневшим лицом: «Привет, привет! Воздушный поцелуй. Лучше тебя больше не видеть».
Тут меня замечает Ален и подводит к странному существу, подруге своей жены, тоже китаянке, но кривоглазой. («Она – класс!» – шепчет он мне на ухо. Интересно, откуда он это знает?) Меня представляют. Пытаюсь найти какую-нибудь тему для разговора, но ничего не идет в голову. Быть может, из-за физического недостатка девушки? У меня ступор или еще что-нибудь? Однако китаянка как раз фигурирует в списке моих фантазий. Интересно, вход во влагалище у азиаток более узкий, чем у европеек? Пока жив, надо это проверить. К тому же интуитивно чувствую, что китаянки должны быть хорошими матерями. Но то, что она кривоглазая… хотя все-таки красивая, несмотря ни на что. Но мне понадобятся месяцы, чтобы к этому привыкнуть.
– Ее подвергали пыткам. Она писательница, как и ты, – сообщает мне Ален.
В это время за спиной моего собеседника появляется чудесная девушка, и она мне улыбается. Я прощаюсь с китаянкой. Ничем не могу помочь делу глобализации и солидарности собратьев по перу. Останавливаюсь рядом с улыбающимся созданием. Незнакомка, оказывается, меня знает.
– Здравствуй, меня зовут Корин. Изабель мне о тебе рассказывала.
– Изабель? Но…
– Да, она тоже здесь, посмотри туда.
Около стойки вижу знакомую фигуру – Изабель мне коротко кивает.
– Ты знаешь, она тебя очень любит. Ты ей здорово помог. Она сказала мне, что…
– Да ничего особенного. А как ее фильм?
– Она снова взялась за написание книги.
– Очень рад.
– Изабель послала меня к тебе, чтобы сказать… Сама она не осмеливается с тобой заговорить.
– Не стоит. Надо быть проще.
– Но она не одна.
Изабель вновь делает мне знак. Она пожимает плечами, указывая мне на какое-то неудобство. Рядом с ней мужчина зрелого возраста, у него волосы с проседью. Он смотрит на меня с мрачным видом.
– Что это за тип?
– Это ее муж.
– Ого!
Неужели Изабель рассказала ему о нашей тайне? Это объяснило бы его мрачный взгляд самца, который почувствовал конкуренцию. Физически ощущаю, как меня обдают волны его магнетического презрения. Черт! В курсе ли он, что я познакомился с его женой довольно странным образом? Хотелось бы поразмыслить над ситуацией, но Корин не дает мне на это ни секунды, забрасывая меня вопросами. Что я люблю, что читаю, каковы мои планы на будущее, каковы мои артистические пристрастия, какие у меня отношения с дочерью, как я определяю любовь, каковы мои политические убеждения? Можно ли еще изменить ход событий? Верю ли я в победу «зеленых»? Куда катится мир? Что я думаю по поводу трансгенных растений и животных? Является ли клонирование опасным для человека? Существует ли у бизнесменов коммерческая этика? Сможет ли человечество когда-нибудь освоить другие планеты? Являюсь ли я сторонником психоанализа Фрейда или Лакана[12]? Осознаю ли я свое женское начало? Кого я предпочитаю, собак или кошек?
