Текст книги "Аферистка"
Автор книги: Кристина Грэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)
Глава 13
Меня утешала мысль о том, что в случае вынужденной посадки самолета пассажиры первого класса смогут выйти через запасные выходы. Икра и хорошая водка тоже помогали преодолеть страх во время полета. Клара улетела в Гамбург, а я отправилась через Атлантику в Лондон. В моей сумочке лежала половина суммы, которую Герман выплатил нам в качестве гонорара. На этот раз я поделилась с Кларой по-сестрински.
В салоне самолета стояли широкие удобные кресла, предназначавшиеся для крупных бизнесменов, успешных предпринимателей, влиятельных политиков, известных состоятельных спортсменов, удачливых сутенеров и мошенников. Рядом со мной сидел чернокожий молодой человек, одетый в фатовской костюм. Я решила, что это избалованный отпрыск какого-нибудь коррумпированного, а потому богатого африканского политика. Ему, похоже, доставляло большое удовольствие гонять по пустякам красивого белого стюарда. Чернокожий парень, словно ребенок, упивался своей властью.
На ногах моего соседа были белые ботинки и красные носки! Стюард закатывал глаза, когда чернокожий пассажир в очередной раз вызывал его. То не нравилось шампанское, то просил принести ему льда, то жаловался на невкусную еду и плохое обслуживание. Когда капризный пассажир наконец заснул, стюард находился уже на грани нервного срыва, он курил у туалета одну сигарету за другой, проклинал свою профессию и мечтал встретить богатого любовника, который взял бы его на содержание.
Герман проводил нас в аэропорт Санто-Доминго. В конце концов он смирился с неизбежным. Все получилось вовсе не так, как мы предполагали. Составляя планы, всегда надо учитывать, что может случиться непредвиденное. Оказалось, мы зря целых пять дней потратили на подготовку, заказывали фальшивые документы, детально обсуждали план своих действий. Лучше бы я все это время провела у бассейна с книгой в руках. Правда, в библиотеке Германа можно было найти только порнографические журналы, боевики и фантастику. Все это меня мало интересует.
Герман больше не смотрел с вожделением на пышные формы Клары. Целыми днями они обсуждали детали нашего плана. Спорным вопросом, в частности, было меню вечеринки. Клара настаивала на том, чтобы гостям подавали шампанское, Герман возражал. По его словам, в основном в его доме соберутся немцы, которые предпочитают бочковое пиво и сосиски. Наш хозяин проявлял истинную скупость, он не желал, например, приглашать местных музыкантов, потому что они, на его взгляд, требовали неоправданно большое вознаграждение за свое «треньканье». Однако Кларе во многом удалось отстоять свои представления о том, как должна выглядеть вечеринка в приличном доме.
Герман показал нам свою гостиницу на тысячу мест. Она соответствовала самым современным требованиям. По холлу ходили упитанные полуголые люди. В бассейне, от которого пахло хлоркой, резвились шумные дети. На табуретах у стойки бара восседали толстые задницы, в волосатых руках были зажаты банки с пивом. В шезлонгах лежали полуголые, опаленные солнцем женщины, потягивая экзотические коктейли.
– Все очень красиво и со вкусом обставлено, – осторожно сказала Клара, тщательно подбирая слова.
Кроме гостиницы, Герману принадлежал ресторан под названием «У Германа». Там клиентов обслуживали официантки, одетые в тяжелые баварские национальные костюмы. Это были местные жительницы. Потея и изнывая от жары, они подавали посетителям студень и венский шницель. В саду гостиницы оркестр играл немецкую народную музыку. Все это нравилось немецким туристам, они чувствовали себя здесь как дома.
– Как оригинально, – пробормотала Клара.
Герману не понравилась ее скупая похвала. А я тем временем с аппетитом ела огромную порцию свиной грудинки с жареным картофелем и насмешливо поглядывала на Клару. Я знала, что ей не нравится царящая в этом ресторане обстановка. Жующие, глотающие, пьющие и курящие статисты на фоне отвратительной, безвкусной декорации. Мне тоже не хотелось принимать участие в спектакле. Клара, которая терпеть не могла пиво, с презрением перевернула полную кружку. Герман готов был снова вцепиться ей в горло, однако сдержался. Один из посетителей, одетый в шорты и майку в сеточку, сунул руку за лиф официантки, которая несла тяжелый поднос со стаканами. Девушка испуганно вскрикнула, и мужчины разразились громким смехом.
Свинцовая жара нависла над пропахшим пивом садом. Над нами роились тучи москитов. Пронзительно звенела медь духового оркестра. Настоящий ад. Земля казалась мне преисподней. Но похоже, никто, кроме меня, этого не замечал. В этом мире человеку чертовски легко удовлетворять свои скромные потребности – голод, жажду, похоть, желание посмеяться над ближним. Кроме нашего грубого простецкого ада, существует еще ад рафинированный, утонченный, с кондиционерами и тонкими наслаждениями. Впрочем, только в этом и состоит различие между ними.
Странно, что Клара с ее острым взглядом до сих пор еще не заметила этого. Идеологическая слепота. Прекрасные слова и прекрасная музыка, прекрасные картины и редкие незабываемые мгновения неземного счастья. Это тоже был ад. Жизни, лишенной боли и страданий, не существует. Я знала это, потому что меня осаждали москиты, сосавшие мою кровь, а в спину толкали люди, которым я мешала пройти на свое место. Напившаяся пива Клара вновь, по своему обыкновению, погрузилась в меланхолическое состояние опьянения. Герман рыгал, но ничуть не смущался, зная, что его толстый кошелек искупает все недостатки.
На вечеринку в свой дом Герман пригласил пятьдесят гостей, в основном эмигрантов из Германии, бизнесменов и еще нестарых пенсионеров. Все они явились с дамами: некоторые – с блондинками европейской внешности, другие – с красавицами мулатками. Среди приглашенных были и местные высокопоставленные чиновники, с которыми Герман вел дела. Служанки в белых кружевных передниках подавали гостям шампанское.
Клара была одета в черное вечернее платье с глубоким вырезом, а я – в белое с открытой спиной. Герман представлял нас гостям, и мы одаривали каждого лучезарной улыбкой. Княгиня слегка переигрывала, разговаривая со слишком сильным прононсом. Но похоже, публика этого не замечала. Разговор шел в основном о деньгах, глупых туристах и нерадивых слугах. Джонни Линден опаздывал, как и положено солидному гостю.
Появление Джонни Линдена повергло меня в шок. Это была настоящая катастрофа. Я чувствовала, что мой самолет летит низко над домами, задевая за провода линии электропередачи. Я видела, что одно крыло уже объято огнем, и слышала крики пассажиров.
Я часто думаю о смерти. Когда я лечу в самолете, то всегда представляю, что будет, если он начнет падать. Я не хотела бы умереть такой смертью. Лучше уж замерзнуть и превратиться в глыбу льда. Это тоже один из сценариев смерти. Я решаю, что когда состарюсь и стану бесполезным для общества человеком, то выйду ночью на мороз и замерзну. Вондрашек говорил, что это самая прекрасная смерть. Особенно если подогреть себя спиртным. Так умер мой дедушка. Он нализался какой-то дешевой сивухи и не смог дойти до дома. В нескольких шагах от крыльца он упал в мягкий уютный сугроб и захрапел. И так незаметно для себя к утру перебрался в мир иной. Конечно, это не был добровольный уход из жизни. Тем не менее мне нравилась легенда о замерзшем в снегу старике. В ней смерть приобретала некий героический ореол. А ведь каждый человек должен иметь право на героизм.
Я узнала его сразу же, как только он вошел. Он изменил имя, но победная улыбка осталась прежней. Правда, он сильно загорел и отрастил длинные волосы. Всегда одетый с иголочки пижон, теперь он носил белый полотняный костюм и обувь такого же цвета. На мой взгляд, это было почти непристойно. Я выразительно посмотрела на Клару, которая в этот момент, стоя рядом с Германом, здоровалась с депутатом местного парламента. Улыбка застыла у нее на губах.
– Вот черт! – пробормотала она по-немецки.
Гость, наверное, решил, что она произнесла приветствие на родном языке.
Клара отвела Германа в сторону и что-то зашептала ему на ухо. У Германа отвисла челюсть.
– Привет, Фея. Какой приятный сюрприз! – сказал Геральд Фрайзер, он же доктор Джонни Линден.
Двое мошенников смотрели друг на друга и пытались прийти в себя от изумления. Геральд криво усмехался. Он постарел и подурнел. Ситуацию спасла Клара. Она быстро подошла к Геральду, взяла его под руку и увела в сторону кухни. Я последовала за ними мимо удивленных нашим поведением гостей. Спина Геральда была так напряжена, как будто он ждал, что ему сейчас всадят нож между лопаток. Мне было неловко сознавать, что я когда-то любила этого мужчину.
– Что все это означает? – спросил он, когда мы оказались в кухне.
Здесь суетились поварихи и официантки в белых передниках и наколках. Эти женщины спали с Германом за деньги, потому что хотели купить новое платье или транзисторный приемник. Вам, мужчинам, никогда не заполучить наши души. Мы лжем напропалую и говорим правду только раз в неделю, да и то по незначительным поводам.
Геральд взял со стола бокал с вином:
– За тебя, Фея! Или я должен называть тебя княжной? В таком случае как мне обращаться к старой доброй Кларе? Я не хотел бы нарушать придворный этикет.
Он всегда был высокомерен и заносчив. Я сказала, что преступники в розыске, живущие под чужим именем, не должны слишком заноситься. Им вообще лучше помалкивать. Вошедший вслед за нами в кухню Герман запыхтел, мрачно уставившись на Геральда. Несмотря на то что наш план сорвался, Герман мог торжествовать победу. Разоблаченный Джонни Линден был теперь не опасен для него. Клара ткнула Геральда в грудь щипцами для омаров и приказала поднять руки вверх. Я решила, что она сошла с ума. Однако Геральд тут же повиновался ей и поднял руки. Клара звонко расхохоталась. На его белом костюме, там, где у людей обычно бьется сердце, осталось пятно.
Мы изложили ему суть дела, объяснив, что не совершаем ничего противоправного, а просто решили развлечь и повеселить публику на этой вечеринке.
– А вот тебя Герман в любой момент может передать в руки полиции, – сказала Клара и разрешила Геральду опустить руки.
Мужчина, испугавшийся щипцов для омаров, находился явно не в лучшей форме. Он знал это, но тем не менее продолжал улыбаться. Самообладание всегда было сильной стороной его характера, и я когда-то восхищалась именно этим качеством Геральда.
– Мне очень больно сознавать, что к числу моих самых близких друзей принадлежит находящийся в розыске преступник, – промолвил Герман, прижав руку к левой стороне груди.
Впрочем, я подозревала, что у него, как и у Геральда, сердце заменяет кусок гранита. Бывшие враги теперь объединятся и начнут вместе проворачивать дела.
Я лихорадочно размышляла над тем, какую выгоду мы с Кларой можем извлечь из ситуации. Доминиканская Республика не подписывала с Германией соглашения о выдаче преступников, значит, Геральд мог чувствовать себя здесь в относительной безопасности. С другой стороны, Геральду очень важно сохранить свое новое имя. Разоблачение могло бы повлечь за собой шантаж со стороны местных чиновников. Клара тайком показала мне два пальца. Что это могло означать? Два миллиона? Геральд легко расставался с женщинами, но деньги имели для него слишком большое значение, ему было больно отрывать их от сердца.
Герман между тем открыл бутылку шампанского и предложил Геральду выпить за перспективы их будущего сотрудничества. Я мысленно сосчитала до трех и пошла в атаку:
– Ты должен дать мне полтора миллиона, Геральд, половину той суммы, которую ты на меня повесил, заставив подписать банковские документы.
Геральд бросил на меня пренебрежительный взгляд:
– Исключено. У меня нет денег, все мои средства вложены в дело, в земельные участки. Более того, я влез в огромные долги.
Герман внимательно посмотрел на меня. На его добродушном лице читалось выражение восхищения. В принципе он был милым человеком, испорченным той властью, которую благодаря деньгам получил над людьми. Впрочем, все богатые мужчины такие, варьируется лишь степень их испорченности.
Клара молча пила шампанское.
– Джонни прав, – наконец сказал Герман. – Он почти банкрот, но если мы объединим усилия, то заработаем много денег. Думаю, через два года он сможет расплатиться с вами. – Он повернулся к Геральду: – Напиши ей расписку с обязательством выплатить требуемую сумму.
– Вы хотите обмануть нас, – заявила Клара, икнув.
Герман похлопал ее по плечу:
– Не беспокойся, сокровище мое, все будет хорошо. Я лично прослежу за тем, чтобы Фея получила необходимую сумму. В конце концов, она имеет на это моральное право.
Герман говорил совершенно серьезно, даже Геральд понял это. Ему нечего было возразить своему партнеру по бизнесу.
– Похоже, мне остается только согласиться, ведь у меня нет другого выхода, – пробормотал Геральд.
О, как он ненавидел нас всех в этот момент! Я наслаждалась местью.
– И не надейся, что ты получишь назад свой бриллиант, – сказала я, поигрывая кольцом на пальце. – Ведь это подарок, а подарки не требуют назад, верно?
Герман засмеялся, он чувствовал себя победителем и был настроен благодушно.
– Не расстраивайся, парень, скоро у нас с тобой будет столько денег, что ты сможешь купить себе тысячу таких колец, – сказал он. – Радуйся, что ты легко отделался и Фея не отрезала тебе яйца.
Герман подмигнул мне. Клара тем временем замерла, задержав дыхание, и покраснела как рак. Так она боролась с икотой. Я подозревала, что Клара может не дышать очень долго, до тех пор пока не упадет в обморок. Я ткнула ее указательным пальцем в щеку, и Клара с шипением выпустила воздух изо рта. Мы подождали несколько секунд, однако икота больше не возобновлялась.
Вскоре все мы вернулись к гостям. Геральд пробыл в доме Германа совсем недолго. Его со всех сторон окружали блондинки, наверное, считавшие Геральда романтичным страстным любовником. Какое заблуждение! После полуночи он покинул вечеринку с одной из красоток, которая намертво вцепилась в его руку. На прощание я насмешливо кивнула ему.
Клара лежала в плетеном кресле. Стоявший рядом гость, крупный землевладелец, обмахивал ее веером и заглядывал ей в вырез платья. Герман неуклюже танцевал с одной из местных красоток. Увидев, что среди присутствующих нет мужчины, которого я могла бы обмануть или осчастливить, я нырнула в бассейн прямо в белом вечернем платье. Жизнь прекрасна и порой поступает с нами совершенно справедливо. Когда-нибудь я найду Коэна и попробую купить его. Почти любую мечту можно осуществить с помощью денег.
Почти любую, но только не эту… Я задремала в кресле самолета, и меня разбудил стюард, когда самолет пошел на посадку. Лондон был окутан туманом. Зачем я приехала сюда? Что надеялась найти в этом городе? Клара пыталась отговорить меня от поездки. У нее созрел план новой аферы. Клара хотела взять в оборот художника, занимавшегося подделкой документов. Мне понравился ее план, но он не был привязан к определенному времени, и я решила съездить в Лондон. Через два года я должна была получить полтора миллиона марок, расписка Геральда лежала у меня в кармане.
Будущее казалось ясным и безоблачным. Правда, у меня не было домашнего очага, профессии, друзей и цели в жизни. Зато у меня была Клара. А также полная безграничная свобода, от которой кружилась голова. И загадка Беатрисы. Клара обозвала меня романтичной идиоткой. Прощаясь со мной в аэропорту, она снова попыталась уговорить меня вернуться с ней в Германию. Но я стояла на своем. Нет ничего хуже неизвестности и сомнений. Лучше испытывать душевную боль, чем страдать от чувства неизвестности. До сих пор я блуждала в поисках самой себя, проявляя легкомыслие и малодушие. Пускалась в авантюры, чтобы добыть деньги или просто получить удовольствие. Легко поддавалась соблазну, ныряя с головой в каждое желание, как в бассейн Германа, в котором плавали искусственные лотосы, снизу похожие на презервативы.
Стоя в очереди у окошка паспортного контроля, я вспоминала, как одна дама на вечеринке у Германа сказала, что единственным приемлемым видом путешествия является полет на частном реактивном самолете. Совершенно согласна с ней. В очереди толпились пассажиры всех классов: понурые серые лица, медленные, семенящие движения шаркающих ног. Все это навевало тоску. Далеко впереди я видела сотрудников службы паспортного контроля, склонившихся над предъявленными им документами. Они походили на садистов.
Время от времени один из них не спеша протягивал руку, чтобы взять штемпель и неторопливо поставить его отпечаток в паспорт, разрешая тем самым въезд в страну. Я сглотнула слюну, делая вид, что меня вот-вот вырвет, и двинулась к окошку, расталкивая пассажиров и бормоча извинения.
– Меня тошнит, простите… Пропустите меня, пожалуйста… – бормотала я.
Пассажиры, недовольно ворча, расступались. Ненавижу ждать. Неужели все эти люди не знают, что мы не должны терять ни минуты времени? У служащего паспортного контроля была большая бородавка на щеке под левым глазом. Он воспринимал обязанность рано вставать и идти на работу как своеобразную пытку и хотел, чтобы пассажиры разделили с ним хотя бы часть его мучений. Однако и он почувствовал жалость к молодой женщине, которую страшно тошнило, и обслужил меня с достойной удивления скоростью. Должно быть, испугался, что меня вырвет прямо на его священное окошко. Жизнь – спектакль, и тот, кто довольствуется ролью статиста, сам виноват в этом или ни на что больше не годится.
С первого взгляда было видно, что отель «Дорчестер» имеет старые добрые традиции. Мои апартаменты оказались настоящим плюшевым раем. Персонал отеля в основном состоял из мужчин, обутых в черную блестящую обувь. Их правильный чистый английский язык приводил меня в замешательство.
Я позвонила Кларе в Гамбург. Она говорила холодно, почти враждебно. Обиделась на меня за то, что я уехала в Лондон. Деньги валялись у нас под ногами, достаточно было только нагнуться и поднять их, но я не стала этого делать. Клара считала, что я поступила непрофессионально, по-детски, и упрекнула меня в неблагодарности. Ее слова показались мне странными. Мы никогда не говорили о том, кто из нас кому обязан и кто у кого в долгу. Клара пожаловалась на сильные головные боли, и я посоветовала ей воздерживаться от алкоголя. Она положила трубку.
Швейцар принес чай и хрустящее печенье. Швейцары – привилегия богатых, снимающих дорогие апартаменты. Мне они очень нравились. Меня восхищало то, как они брали чаевые. Они делали это с выражением услужливости и одновременно брезгливости на лицах. Швейцар отдернул тяжелые портьеры на окнах, выходивших на серые городские фасады.
По дороге из аэропорта я успела составить себе представление о Лондоне. В пригородах стояли крохотные домики, а в центре возвышались роскошные здания. Темза лениво несла свои коричневые воды. По ней сновали туристические пароходики. Лица у лондонцев замкнутые. Наверное, на их характер и настроение влияет местный климат. У жителей тех стран, где круглый год светит солнце, более открытые, веселые лица. Мне было холодно в этом городе и пришлось купить себе теплую одежду.
Целью моего приезда было посещение скромного паба в Челси. Я представляла, как явлюсь туда. Привет, мама. Как дела? Давно не виделись. Больше двух десятилетий. Порой мне очень не хватало тебя. Но Клара всегда утешала меня. Однако лучшим утешением является маленькая пластиковая карточка, которая открывает передо мной двери в мир роскоши. Я покупала теплые вещи, чтобы не мерзнуть в холодном городе, и согревала себя воспоминаниями о поражении Геральда. Как только я получу от него деньги, я его заложу. Нужно прощать своих врагов, но не раньше, чем их повесят.
Как часто мысленно я представляла свою встречу с матерью, но сейчас, оказавшись в Лондоне, никак не могла на нее решиться. И делала все новые и новые покупки. Покупала одежду, куртки, обувь, шляпы, сумочки, чемоданы, серьги. У дверей магазина меня ждала машина, шофер брал у меня из рук многочисленные пакеты и свертки и открывал передо мной дверцу. Сидя за рулем, он пытался флиртовать со мной, поглядывая в зеркало заднего обзора.
Когда я назвала ему улицу и название паба в Челси, он сокрушенно покачал головой. Было уже темно, шел дождь, и по переулкам Лондона бродил Джек Потрошитель. Мы ехали мимо маленьких аккуратных домов, в которых жили представители среднего класса. В этих домах правил серый обывательский террор. Затем мы въехали в квартал многоэтажек – этих тесных казарм, которые снимали жильцы разных национальностей и культур. Паб «Кот и пес» располагался в переулке. Ярко освещенное пристанище для всех, кого мучили страхи, тянуло к спиртному или пугало одиночество. Шофер припарковал машину у самого входа и заверил меня, что не выйдет из нее. Я вошла в паб, чтобы встретиться наконец со своим прошлым.
Она сидела на маленькой сцене, перебирала струны гитары и тихо пела «Калифорнийские мечты». Стоявший в пабе шум заглушал ее голос. Казалось, ее никто не слушал. Это была обычная пивная, в меру грязная, в меру уютная, с привычными запахами пива и табака. На стенах висели картинки с изображением кошек и собак в причудливых позах. Клара называла Беатрису старой кошкой, но женщина на сцене все еще была хороша собой. Она пела с таким отсутствующим выражением лица, как будто ей не было никакого дела до того, слушают ее или нет. У Беатрисы были большие зеленые глаза и заплетенные в косы рыжие волосы, покрашенные дешевой краской.
Я остановилась у сцены и стала слушать. Теперь она запела песни Джоан Баэз: сентиментальные баллады и романсы, которые всегда нравились мне. Однако здесь никого не интересовало, во имя чего или против чего протестуя, поет Беатриса. Это была пивная, куда приходили плохо одетые люди, которые уже утратили молодость и потому больше не надеялись подняться. Джордж, хозяин паба, с улыбкой, прячущейся в густой черной бороде, принес мне заказанный джин с тоником. Он говорил с ирландским акцентом, и от него исходил запах не то потерпевших поражение революций, не то дешевой туалетной воды.
– Чудесно поет, правда? – промолвил он, и я снова взглянула на одинокую фигуру на сцене.
Беатриса посмотрела на Джорджа и улыбнулась, и в этот момент я позавидовала ее умению любить и щедро отдавать всю себя этому чувству. Однако тут же подумала о том, что все это означает на практике. Нет, любовь слишком утомительна. Деньги дают больше уверенности и свободы. Кто захочет проводить время вечер за вечером в этом пабе, где подают тепловатый тоник в пластмассовых стаканах?
Певица закончила свое выступление под жидкие аплодисменты и, опустив глаза, спустилась со сцены. Подойдя к стойке, Беатриса остановилась рядом со мной. Джордж налил ей в стакан красного вина так торжественно, как будто совершал какой-то ритуал. Обычно бородатые мужчины или скрывают некрасивый подбородок, или просто являются лентяями, не желающими каждое утро бриться. Георг излучал добродушие, и я находила это отвратительным. Однако Би, похоже, обожала его. Она с выражением нежности на лице следила за каждым его движением. Моя мать невысокого роста, и длинное мешковатое платье совершенно не шло ей. Макияж слишком яркий и слишком небрежный. Странно, но она одновременно казалась девочкой-подростком и неумеренно пользующейся косметикой старухой. Кошка любила дешевые серебряные украшения, почти на все ее пальцы были надеты кольца.
Внезапно она обратилась ко мне на родном языке:
– Ты ведь немка, правда?
– Да. Я туристка, приехала на пару дней посмотреть Лондон.
– А как ты попала в этот паб? Я хочу сказать, что он не обозначен в путеводителях и не входит в экскурсионные маршруты.
– Случайно. Шла мимо, и тут начал накрапывать дождь, вот я и завернула сюда, чтобы переждать непогоду.
Би бросила взгляд в окно и увидела стоявшую у входа машину с шофером.
Я сказала, что у нее очень хороший голос, и Би кивнула. Очевидно, ей часто говорили подобные комплименты.
– Где ты живешь?
– Нигде. Нет, честное слово! У меня нет постоянного жилища. И я к этому уже привыкла. Обычно я останавливаюсь в дорогих хороших отелях.
– Значит, ты журналистка, – промолвила Би.
Я отрицательно покачала головой и заказала кружку пива, а также шерри для Джорджа. Моя мать пила дешевое красное вино маленькими аккуратными глоточками. Серебряные украшения бренчали при каждом ее движении. Я сказала, что у меня нет профессии, но что я получила богатое наследство. Мне хотелось заинтересовать ее, вызвать у нее восхищение. Но Би интересовал лишь один-единственный человек на свете – тот мужчина, с которым она сейчас жила. Обслужив очередного посетителя, Джордж подходил к ней и брал ее за руку. Однако вскоре его снова отвлекали, и он уходил.
Би рассказала мне, что ее первый муж, американец, погиб во Вьетнаме. С тех пор она начала петь песни протеста. Джордж, по ее словам, несколько лет сидел в тюрьме за политическую агитацию. Би, по-видимому, очень гордилась этим. Интересно, много ли бородач знал о прошлом Би? Тем временем Би рассказала мне о ребенке, которого потеряла при трагических обстоятельствах.
– Во время демонстрации против испытаний ядерного оружия меня сильно толкнули, и я выронила из рук младенца, он упал на землю, и тут полиция предприняла атаку на нас. Началась паника, давка, и в толчее полицейские затоптали мою девочку насмерть. И никто из них не понес за это никакого наказания.
У нее на глазах выступили слезы. У меня дыхание перехватило от злости. Я понимала, что ее ложь – попытка преодолеть прошлое, однако мне было неприятно, что она жертвует мной и Вондрашеком ради своего душевного спокойствия. Неужели она каждому, кто наливал ей красного вина, рассказывала эту печальную историю? Би сказала, что, к счастью, она встретила Джорджа, который помог ей справиться с горем и дал силы жить дальше. И конечно же, ей помогала музыка, старые американские песни, протестующие против зла в мире. Би улыбнулась и в заключение своего рассказа заявила, что все мы должны быть сильны духом, чтобы выносить несправедливость.
Мы все вынуждены лгать, чтобы выжить. Я прекрасно знаю это по собственному опыту. Но ложь Беатрисы поразила меня своей безвкусицей. Подобного отвратительного вранья мне еще ни разу в жизни не приходилось слышать. Мое терпение лопнуло, я отбросила последние надежды на воссоединение с матерью и со стуком грохнула кружкой о стойку.
– Какого черта! – воскликнула я на весь паб. – Вондрашек был мошенником и умер в тюрьме. Он никогда не поехал бы во Вьетнам, потому что был умным человеком. И я никогда не была на демонстрациях. Ты бросила меня, когда Мне было четыре года. Говорят, тебя раздражал мой плач. О том, что было с тобой дальше, я знаю от Клары. Жила с разными мужчинами и несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством. И твоя ничтожная жизнь никогда не была политически корректной. Знаешь, кто ты на самом деле? Второразрядная певичка в третьеразрядном пабе!
Мой голос звучал громко и уверенно. Джордж с беспокойством посматривал на нас, однако он был занят и не мог подойти к нам. Би надула губки, она была похожа на обиженного ребенка, которого слишком строго наказали за невинную ложь. Моя мать могла бы засмеяться или обнять меня, но она снова предпочла ложь.
– Бедняжка несет какую-то чушь, – сказала она Джорджу. – Должно быть, наркоманка.
Завсегдатаи паба: безработные, бывшие нонконформисты, аутсайдеры – любили Би и считали ее своей. Я ловила на себе их враждебные взгляды. Для этих людей я была чужой, нацисткой, богатой, слишком хорошо одетой женщиной. Теперь я понимала, что совершила, приехав в Лондон. Клара права: передо мной стояла чужая мне женщина. Мечта обрести мать была иллюзией.
Би взяла меня под руку и повела к выходу из паба. У двери мы остановились. Сквозь стекло я видела ожидавшую меня машину с шофером.
– Я рада, что ты приехала повидаться со мной, – промолвила Би, чужая женщина, не испытывавшая ко мне никаких чувств. – Но сейчас мне пора снова на сцену. Скажи, тебе понравился Джордж?
Я пожала плечами. Би торопливо обняла меня, ее серебряные украшения позвякивали при каждом ее движении.
– Мне необходима любовь, – сказала Би. – Это та пища, которая не дает мне умереть.
Бедный Вондрашек! Оказывается, она просто съела его. По-видимому, мужчины обладают большей выносливостью и стойкостью, чем женщины, и продолжают жить и завоевывать мир даже тогда, когда от них остаются одни кожа и кости. Би очаровательно улыбнулась. Мне она нравилась. Би была, как и я, настоящей идиоткой. Ни в чем не виноватой. Я погладила ее по нарумяненной щеке.
– Я хотела только одного – узнать, кто ты.
– Я всегда была такой, какой меня хотели видеть мужчины. То есть не представляла собой ничего особенного.
Снова улыбнувшись, Би повернулась и направилась к стойке, где ее ждали Джордж и завсегдатаи паба. Я вышла на крыльцо. Небо было затянуто темными тучами. Я так и не узнала тайну Би. Возможно, ее просто не существовало, а может, Би ее слишком хорошо скрывала. На меня навалилось чувство одиночества, словно огромный хищный зверь. Никто не любил меня. В том числе и мужчина, с которым я провела эту ночь. Этого черноволосого голубоглазого шотландца я подцепила на дискотеке, куда отправилась из паба. У шотландца был странный акцент и трусы в крапинку. Он оказался таким страстным, что стоявший рядом с моей кроватью ночной столик ходил ходуном. Я всегда предпочитаю заниматься сексом с совершенно чужими, незнакомыми мне людьми. Этот род интимных отношений подходит мне как нельзя лучше. Нас ничто не связывало, кроме жадной неутоленной страсти, и ничто не мешало утолять ее.
Мой партнер счел странной причудой то, что я расплакалась в момент оргазма. Он спросил, у всех ли немок глаза на мокром месте? А я поинтересовалась, все ли шотландцы задают подобные глупые вопросы? Желудок Эмуса, так звали моего партнера, был полон пива, и он втягивал живот, когда я смотрела вниз. Мужской член после полового акта является жалким, неэстетичным зрелищем, впрочем, как и крупно запечатленные на снимке женские гениталии. Надо просто не смотреть вниз. По возможности отводить взгляд в сторону. Закрыть глаза и расслабиться.
Нет, Эмус, не все женщины плачут во время полового сношения. Некоторые кричат, потому что им это нравится, или потому что они считают, что это нравится мужчинам. Другие стонут, повизгивают, царапаются, кусаются, потому что им так хочется или потому что они считают, что это возбуждает мужчин. Некоторые думают при этом о браке или о неоплаченных счетах. Самые мужественные молчат, потому что чувственное желание и наслаждение в конечном счете то, что невозможно разделить с другими.
