Текст книги "Аферистка"
Автор книги: Кристина Грэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 21 страниц)
Глава 10
Молодая дама в сером костюме стремительной походкой вошла в офисное здание одной из политических партий. На ходу она разговаривала по мобильному телефону, а в левой руке держала кейс. Хаген Клейн, внимательно наблюдавший за ней из глубины вестибюля, хотел сейчас только одного – чтобы ему кто-нибудь позвонил. Достав из кармана мятого кашемирового пиджака телефон, он стал задумчиво разглядывать его. В этот момент дама закончила разговор и подошла к нему.
Она носила очки, которые совершенно не шли ей. Черные волосы гладко зачесаны назад и собраны на затылке. Прекрасная кожа, но уши слегка оттопырены, что, по-видимому, ничуть не смущало ее, поскольку она не старалась прикрыть их волосами. Костюм явно из недорогого бутика, но прекрасно сидит на стройной фигуре. Женщине можно было дать лет двадцать, но Хаген Клейн знал, что ей за тридцать. Личная помощница федерального секретаря Грета Майер. Насколько «личная», его люди не знали, так как Грета всегда держалась в тени своего шефа.
Клейн не мог отрицать, что Грета Майер – привлекательная женщина, но ему казалось, что за строгой деловой внешностью скрывается какая-то тайна. Вероятно, она состоит в интимной связи со своим шефом – федеральным секретарем. Хаген Клейн привык плохо думать о людях и подозревать их в неблаговидных поступках. И как правило, его подозрения оправдывались. Что касается федерального секретаря, то этот известный политик считал, что влюбленные женщины являются более преданными и старательными помощницами. А когда чувства начинали мешать делу, он увольнял их. На место бывшей любовницы легко найти новую молодую красивую девушку, готовую сочетать карьеру и секс.
У Греты Майер были очень красивые глаза, которые она прятала за стеклами уродливых очков. Говорила она нежным, почти детским, голосом. Поздоровавшись, Грета потупила взор и взглянула на обувь Клейна. Тот решил, что она смутилась, почувствовав исходящее от него мужское обаяние. Хаген Клейн никогда не испытывал трудностей в общении с женщинами, если только они не были старыми и безобразными. Ни одна из них не могла устоять перед его чарами. Ничего он не имел и против деловых женщин, они приятно разнообразили мужские игры и скрашивали борьбу за деньги и власть.
– Простите за опоздание. Давайте присядем.
Я положила кейс и мобильный телефон на стол и подождала, пока доктор Хаген Клейн – он на голову выше меня – усядется в кресло. Я знала о нем все. Сорок девять лет, разведен, отец восьмилетней дочери, которая живет с его бывшей женой, владелец «ягуара», любит конный спорт, занимается бегом трусцой, не курит, пьет бургундское вино, умеренно, конечно. Одним словом, мужчина, ведущий здоровый образ жизни и избегающий женщин своего возраста. Клейн являлся владельцем рекламного агентства в Дюссельдорфе, его дела, процветало и быстро развивалось. Будучи человеком с творческой жилкой, он носил конский хвост и одевался в дорогие костюмы свободного покроя и итальянскую обувь из серой кожи. На его руке я заметила золотые часы фирмы «Эбель». На фоне чиновников, одетых в строгие костюмы, мой собеседник казался яркой экзотической птицей, которая по ошибке попала в клетку с серыми пернатыми. Клейн приехал в Бонн в надежде осуществить грандиозные планы.
Мы с Кларой рассчитывали на то же самое. Я чувствовала, что потею в костюме из плотной ткани, который она для меня выбрала. Сейчас Клара сидит в своем гостиничном номере, а я нахожусь в офисном здании одной из политических партий, где легко можно затеряться. Я уже несколько раз заходила сюда разведать обстановку и убедилась, что никому не бросаюсь в глаза. Чтобы беспрепятственно проникнуть в здание, нужно всего лишь с надменным видом пройти мимо вахтера, на ходу разговаривая по телефону. Можно кивком головы поздороваться с ним и уверенным шагом направиться в глубь холла. А дальше следует найти уютный уголок, расположенный на максимальном расстоянии от вахты.
У вахтера должно сложиться впечатление, что вы слишком важная персона и не можете задерживаться на вахте. Дешевый, но эффективный трюк, который не удается только в том случае, если вахтер слишком глуп или слишком благоразумен. Сегодня на вахте дежурил человек средних умственных способностей.
В лихорадочной толкотне и суете, в беспрерывном мельтешении входящих в здание и выходящих из него людей, чтобы не бросаться в глаза, достаточно создать впечатление деловитой целеустремленности. Я была Гретой Майер, рабыней федерального секретаря. На самом деле эта женщина сейчас в родильном доме. Все это и многое другое я узнала в пресс-клубе, где провела пять вечеров, прислушиваясь к разговорам и праздной болтовне кичащихся своей информированностью журналистов. Меня удивляло, что они даже не находили нужным понижать голос, когда делились друг с другом секретами сильных мира сего. По мере того как журналисты поглощали спиртное, у них все больше развязывались языки. Казалось, они ведут своеобразную игру под названием «А я знаю больше, чем ты».
О многом из того, о чем они говорили, не принято писать в газетах. И журналисты, по их словам, накапливали материал для книги. Я внимательно слушала их треп. У меня потрясающая память на все банальное, как выражалась Клара. Она заносила добытые мной сведения в ноутбук, набирая текст одним пальцем. Мы жили в маленьком, уютном, расположенном у вокзала отеле «Домисиль», в двух разных номерах. В отличие от меня Клара сохранила за собой квартиру в Гамбурге. Она не доверяет мне, хотя и не подает виду. Мы договорились провернуть одно дельце и после окончательно решить, стоит ли нам работать вместе.
Доля Клары составляет пятнадцать процентов от суммы чистой прибыли. Я предлагала ей тридцать процентов, но она настояла на пятнадцати. Она находит слишком фривольным мое эротическое, совершенно неразумное отношение к деньгам, хотя считает, что это перешло ко мне по наследству от Вондрашека. Проект «Грета Майер» был чистой воды авантюрой, хотя Клара называла его гениально простым. Как раз гениальность проекта больше всего беспокоила меня.
Я внимательно наблюдала за Хагеном Клейном, сравнивая свои первые впечатления с тем, что знала о нем. Клейн держался самоуверенно и сидел, небрежно развалившись в кресле, но то, как он покачивал ногой, выдавало напряжение. В его глазах читалось выражение жадности, и я прекрасно понимала настроение своего визави.
– Я с удовольствием пригласила бы вас в свой офис, господин Клейн, но в гостях у моего босса сейчас находится телевизионная группа, идет съемка политической программы, и мне не хотелось бы мешать. Как вы смотрите на то, чтобы пообедать вместе? За столом мы могли бы побеседовать совершенно непринужденно.
«Непринужденно» было главным словом в этой тираде, и Хаген Клейн клюнул на него. Он довольно двусмысленно ухмыльнулся и тем самым дал мне моральное право презирать его. «Такой тип мужчин нравится женщинам», – сказала Клара, характеризуя Клейна. Женщины склонны к ошибкам, когда речь заходит о типах мужчин, и я тоже не всегда свободна от просчетов. Обаяние и некоторая легкомысленность Геральда в конце концов стали раздражать меня. В мужчинах я теперь ценю одно – прямолинейность. Обычно в другом человеке ищут то, чего не находят в себе.
– У вас очень милое имя, господин Клейн. Я предлагаю пойти в итальянский ресторанчик.
Работавшие в этом здании чиновники всегда ходили в итальянский ресторанчик, потому что он располагался поблизости, напоминал о проведенном в Тоскане отпуске и счета в нем не выходили за рамки разумных накладных расходов.
Клейн заказал два блюда, а я – четыре. Он, наверное, решил, что я пользуюсь случаем, чтобы истратить на себя побольше казенных денег, выделенных на оплату накладных расходов. Однако на самом деле я просто обжора. Мне совестно сознавать это, я знаю, что мужчины почему-то считают прожорливых женщин опасными особами, но ничего не могу с собой поделать.
Хаген Клейн заказал к салату особый соус, приготовленный на основе оливкового масла, и я поняла, что он большой гурман и хорошо разбирается в итальянской кухне. Клейн заявил, что ему не мешает то, что я курю. В конце концов реклама одной из марок сигарет принесла ему хорошую прибыль. Он блестяще преподносил себя, а моя задача заключалась в том, чтобы сыграть роль недоверчивой клиентки, которую он должен был убедить в своей профессиональной состоятельности.
Мы пили минеральную воду, чтобы сохранять ясную голову. Все-таки бизнес-ленч. Речь шла о нескольких миллионах марок. Моему боссу якобы требовалась рекламная кампания для успешной борьбы на предстоящих выборах в бундестаг.
Пока я ела салат с пармезанским сыром, Хаген Клейн старался убедить меня в том, что у его фирмы высокий творческий потенциал. Он жонглировал такими понятиями, как «аналитическая группа», «прогрессивный маркетинг», «интервенция на рынке»… Политика тоже товар, который покупается и продается. В этом мы с ним были едины, хотя я, как Грета Майер, должна была представлять и отстаивать идеологические взгляды своей партии. Хаген Клейн с похвалой отзывался о политическом курсе нашей партии, но подчеркивал, что ее успех на выборах будет зависеть от упаковки, в которой подадут ее политику средства массовой информации. Упаковка эта должна быть эмоционально содержательной и учитывать пожелания и иррациональные страхи электората, который в своем политическом поведении традиционно склонен к инертности.
О Боже, как он мне надоел! Клара предупреждала, что роль Греты Майер вряд ли придется мне по вкусу. Но я и не предполагала, что люди могут испытывать такой бурный оргазм от собственных слов. Я слушала Клейна со скептическим видом личной помощницы крупного партийного функционера, порой кивала, улыбалась, выражая свое согласие, или возражала, когда Клейн на мгновение замолкал чтобы перевести дыхание. Я умею слушать, а мужчины высоко ценят это искусство. Создавалось впечатление, что Клейн знает обо всем на свете и всегда бывает прав. Единственным пробелом в его знаниях была та истина, что свиньи не могут летать.
Несколько дней назад я позвонила Клейну и сообщила от имени партийного руководства о том, что он является одним из немногих претендентов на роль главного рекламного агента партии в предстоящей предвыборной кампании. И действительно, такой конкурс сейчас проводился. Клара проверила это. Однако «Креатикс», фирма Клейна, не входила в число претендентов. Конкурс держался в строжайшем секрете, однако в Бонне, в партийно-правительственных кругах, о нем знал каждый четвертый.
Мне подали макароны с трюфелями, а Клейну – салат из помидоров. За обедом мне очень не хватало вина. Хотелось расслабиться, чтобы разгадать шараду, в которой было слишком много текста.
– Вы знаете, наверное, что мы поручили трем агентствам подготовить свои предложения по проведению рекламной кампании. По понятным причинам мы не хотели бы, чтобы участвующие в конкурсе претенденты знали друг о друге. Поэтому я прошу вас держать наши переговоры в секрете.
Клейн прекрасно понял меня и стал поглощать свой салат с такой жадной поспешностью, как будто боялся, что кто-нибудь отберет его. Конкуренция в рекламном бизнесе очень жесткая, и, чтобы сохранять творческий потенциал, необходимо хорошо питаться.
– Мы остановились на вашем агентстве, потому что федеральному секретарю нравятся ваши достижения в рекламе. Однако политическая партия – это, конечно, не марка сигарет.
О Боже, что я такое несу?! Неужели он воспринимает мои слова всерьез? Клара достала несколько рекламных брошюрок партии и велела мне читать их перед сном, и теперь я была в состоянии ответить на вопросы о политических целях и задачах партии, задай мне их Клейн. Я знала о том, что думал федеральный секретарь, чего он хотел и о чем мечтал. Я была его тенью, доверенным лицом, правой рукой. Я была Гретой Майер. И я справлялась со своей задачей. Обманывать людей не составляет большого труда.
– Нам необходим свежий подход. Усталый избиратель нуждается в свежей современной мультимедийной политике, – сказал Клейн, когда нам подали основное блюдо. Ему – цыпленка-гриль, мне – оссо букко. Я с омерзением запивала пищу минеральной водой, мечтая о бутылочке брунелло.
– Да, вы правы. Все должно быть свежим.
Клара не одобрила бы подобное замечание. Владелец рекламного агентства удивленно посмотрел на меня. Должно быть, задался вопросом, кто я – идиотка или скользкая дамочка, с которой надо держать ухо востро? В конце концов он, по-видимому, решил проверить меня и справился, часто ли я обедаю здесь.
Никто не здоровался со мной в этом ресторанчике, и официанты не обращались ко мне на ты. Я тоже заметила это, дорогой мой.
– Нет, я здесь всего лишь второй раз. Чаще всего я обедаю в буфете и тем самым приучаю себя к умеренности в еде. Понимаете, у меня слишком хороший аппетит, и приходится волей-неволей следить за весом и фигурой.
– У вас превосходная фигура, – возразил Клейн. – Насколько я могу судить.
О настоящей Грете Майер, которая сейчас на сносях, он, пожалуй, не мог бы сказать такого.
– Но мой шеф часто захаживает в этот ресторан – солидные люди не любят питаться в буфетах. Им не нравится входить в слишком близкий контакт с народом.
Мы улыбнулись.
– А какой характер у вашего шефа, федерального секретаря?
– Он очень милый. Его настроение обычно зависит от того, что написано в утренних газетах. А если говорить серьезно, то он в восторге от вашей рекламной продукции и с нетерпением ждет предложений по проведению предвыборной кампании. Идея привлечь вас к участию в конкурсе принадлежит ему, господин Клейн. Я всего лишь посредник.
– Лучшего посредника он не смог бы найти.
Мы пили кофе, и он осыпал меня комплиментами. Клара советовала мне не открывать все карты во время первой встречи, и я старалась следовать ее совету. Бросая на меня многозначительные взгляды и время от времени отпуская плоские шуточки, Клейн пытался расспросить меня о том, как руководство партии представляет себе предвыборную кампанию и сколько средств отпущено на рекламу. Мои ответы на эти вопросы явно заинтриговали его.
В два часа мне позвонила Клара и, выдавая себя за секретаршу федерального секретаря, сообщила, что меня срочно вызывает шеф. Она говорила так громко, что Хаген Клейн мог хорошо слышать ее. Пока я разговаривала, он попросил подать нам счет и расплатился. Очень любезно с его стороны, и я, улыбнувшись, поблагодарила его.
Прощаясь, я дала Клейну номер своего мобильного телефона, по которому он мог связаться со мной в любое время. Я сказала, что редко бываю в офисе. Мы договорились встретиться на следующей неделе в его агентстве. Он хотел представить мне своих сотрудников и обсудить содержание пробного рекламного ролика партии.
– Au revoir, – сказал Хаген Клейн, пожимая мне руку так вяло, словно уже исчерпал все свои креативные силы.
Я поспешно направилась к выходу. На крыльце офисного здания обернулась и увидела, как Клейн садится в свою машину. Я вошла в здание, и вахтер приветствовал меня как старую знакомую. Все шло слишком гладко, и это вызывало у меня беспокойство. Я не верила в гениальный план Клары, хотя первый акт прошел как по маслу.
– А что, если он все же позвонит в главный офис партии? – спросила я Клару, вернувшись в гостиницу, но напарница заверила меня, что Клейн не сделает этого. А даже если подобное произойдет, ему там не скажут ничего конкретного.
– Или ты думаешь, что ему сообщат о положении Греты Майер и о том, что она лежит на сохранении беременности в клинике?
Синяк уже сошел с лица Клары, но она продолжала носить очки с темными стеклами, по крайней мере надевала их, выходя на улицу. Мы гуляли по набережной Рейна, и я во всех подробностях рассказывала ей о своей встрече с Хагеном Клейном. Я надеялась, что Клара похвалит меня, но вместо этого она отчитала меня за мои легкомысленные насмешливые замечания.
– Ты недооцениваешь его, и здесь твоя главная ошибка. Этот человек ворочает миллионами. Если бы он был идиотом, то не достиг бы таких успехов в бизнесе. Среди капиталистов нет остряков, и ты не должна шутить с ними. Следует играть на честолюбии Клейна, на его тщеславии. Он хочет во что бы то ни стало получить этот заказ, хочет любой ценой одержать верх над своими конкурентами. Зная об этом, ты можешь поймать его на свою удочку.
Порой Клара действует мне на нервы.
– Шестнадцать лет ты не вмешивалась в мою жизнь, а теперь слишком назойливо пытаешься учить меня, Клара.
Сняв очки, она прищурилась от бившего в глаза яркого солнца.
– Я была не Кларой, а Клер, это совсем другая роль. Теперь мы партнеры по бизнесу, и наш проект не должен завершиться неудачей. Кроме того, мне нужны деньги.
Клара говорила, подняв лицо к небу.
– Чтобы финансировать революцию?
Клара показала на стоявшего у кромки воды рыбака:
– Как думаешь, почему он стоит здесь часами, глядя на поплавок? Потому что он во что-то верит, Фея. Я полагаю, не стоит отрицать то, что кажется тебе утопией.
– Не утопией, а идеей, потерпевшей полное поражение, Клара.
– Идеи не терпят поражений. К тому же прямо сейчас, у нас на глазах, он вынимает из воды рыбу, ты видишь?
Это была не рыба, а рыбка. Даже издали она выглядела жалкой и несъедобной.
– Неужели ты могла бы съесть это?!
Клара рассмеялась и пошла дальше, увлекая меня за собой.
– Ты неисправима, Фея. И всегда была страшно прожорливой. В младенчестве ты начинала громко кричать, когда у тебя отнимали бутылочку с питанием. Ты устроила Беатрисе настоящий ад, неудивительно, что она сбежала.
Был прекрасный теплый день, и Клара своими накрашенными красным лаком ногтями разрывала мои едва зажившие раны. Одно из тех мероприятий, которые она любит проводить. А Вондрашек сейчас лежит в дешевом гробу. Когда я шла в новую школу, Клара всегда отказывалась провожать меня. По ее словам, человек сам должен был прокладывать себе путь в жизни и пробиваться в одиночку. Только тогда у него есть шансы стать сильным.
– Это отец сказал тебе, что я виновата в бегстве мамы, или это твоя интерпретация нашей семейной драмы?
Когда речь заходит о некоторых наиболее болезненных для меня вещах, мой голос становится пронзительно-резким. Клара решила пойти на попятный:
– Твоя мать ушла к другому мужчине. Она хотела стать счастливой и сделала то, что считала необходимым.
– Эта женщина, конечно, не вышвырнула меня в выгребную яму. Но ведь она могла взять меня с собой.
– Давай прекратим разговор на эту тему, – мягко сказала Клара. – Как бы ты ни оценивала прошлое, ты все равно не сможешь изменить его. Стань наконец взрослой, Фея. Тебе никто не нужен. И ты никому не нужна. Если повезет, найдешь себе богатого мужа, которого будешь обирать на законных основаниях. Правда, это вряд ли можно назвать счастьем.
– А ты была счастлива с отцом?
Клара не сразу ответила на мой вопрос. Некоторое время она шла рядом, глядя в небо. Однако Вондрашека там не было.
– Я не обирала его, скорее, это он эксплуатировал меня, мои чувства, мой талант… И все же порой я чувствовала себя счастливой. Правда, это случалось не часто. Впрочем, «счастье» – смешное детское слово. Я всегда думала, что не смогу жить без него. Но видишь, я живу после его смерти. Люди часто сами себе морочат голову. Когда музыкант бросил Беатрису, она легла на рельсы. Однако поезд запаздывал. И тогда она встала и пошла в паб. Там она напилась, а потом провела ночь с каким-то типом. После этого Беатриса целый год жила у него.
Набережная Рейна, выглядевшая так же скромно, как и весь город, была многолюдной. Здесь прогуливались плохо одетые старики и молодые матери с колясками, катались велосипедисты и скейтбордисты. Женщины заботливо и любовно поглядывали на своих младенцев, которые и были для них счастьем в жизни. Клара слегка приоткрыла мне завесу прошлого, но мне хотелось знать больше. Я не могла довольствоваться крохами правды.
– Расскажи мне о Беатрисе. Подозреваю, ты гораздо больше знаешь о ней, чем говоришь.
– Ты ошибаешься, – промолвила Клара, но я знала, что она лжет, и догадывалась о причинах, по которым она это делала.
Открывая мне правду дозированно, маленькими порциями, она тем самым привязывала меня к себе.
– Расскажи мне о матери, Клара. Иначе я прямо сейчас уеду в Лондон. Я не щучу.
В стеклах ее очков отражался Рейн, и больше ничего. Клара криво усмехнулась:
– Вот увидишь, поезд не придет и ты никуда не уедешь. Все сведения о Беатрисе получены мной из вторых рук, из рассказов твоего отца и отчетов нанятых им сыщиков. Она была очень красива. Красота дает человеку массу преимуществ в жизни. Я не знаю, как она выпала из буржуазного гнездышка и попала в руки Вондрашека. Он был ниже ее ростом и вел аморальный цыганский образ жизни, который ужасал Беатрису. У нее были слабые нервы, и грудной ребенок изводил ее своим криком. Ведь она мечтала стать певицей, у нее был обостренный слух. Хотя Вондрашек не посвящал ее в свои дела, Беатриса жила в постоянном страхе, она боялась, что ее арестуют. Она хотела уверенности в завтрашнем дне, а он поклонялся ей и дарил меха и драгоценности. Подобное отношение может убить любовь, понимаешь?
Мне было трудно понять. Оказывается, я тоже помогла убить любовь родителей. Беатриса, по словам Клары, была человеком, привыкшим много брать и мало давать. Но Клара на все смотрела сквозь очки с темными стеклами.
– По иронии судьбы она попала в руки молодого музыканта, Брюса, не помню его фамилию. Он был ударником в одной достаточно известной рок-группе. Десять лет Беатриса колесила с ним по миру, пристрастилась к марихуане и кокаину, Брюс изменял ей со своими поклонницами. Целый год они прожили в Индии, у какого-то гуру, но так и не достигли просветления, Она дважды делала аборты, потому что Брюс терпеть не мог детей. Он был инфантильным ублюдком, но женщины, как ты знаешь, слепы, когда любят. Она мечтала выйти за него замуж, но он предпочел ей какую-то певицу. И тогда Беатриса легла на рельсы. А потом у нее было несколько десятков мужчин, с которыми она жила в разных городах Англии. Вондрашек составил список ее любовников и порой изучал его с таким задумчивым видом, как будто хотел понять, где теперь ее искать. Он хотел понять, что ею движет. Би искала свое счастье в области низменного…
– «Нёбо и яички», – промолвила я, цитируя Брехта.
Клара рассмеялась и сказала, что поражена моей памятью, которая и правда очень избирательна и деструктивна. Однако она помогает мне добывать деньги моим излюбленным способом. Я помню множество любовных стихотворений Брехта, особенно вульгарных, которые в подростковом возрасте, в период полового созревания, будили мою фантазию.
– С какими мужчинами жила моя мать?
– С самыми разными. С сумасшедшими, красивыми, интеллигентными, с богачами и аутсайдерами. Удивительно то, что все они в конце концов бросали ее. Вондрашек был единственным, от кого она сама ушла. Твой отец много размышлял над этим. Мужчины не любят проигрывать точно так же, как и женщины. Беатриса ничем особенным не выделялась, кроме красоты и приятного голоса.
– А как она выглядит сейчас?
Клара коварно улыбнулась:
– Я могу показать тебе ее фотографию, сделанную несколько лет назад в Лондоне нанятым Вондрашеком частным детективом. Представь себе состарившуюся, но все еще грациозную кошку, которая начинает мурлыкать, как только завидит мужчину. Я думаю, что она никогда ничего собой не представляла. Подлаживалась под своих любовников так, как если бы была лишена собственной индивидуальности. Би была светской подружкой плейбоя, музой малоизвестного художника, полгода играла роль хозяйки аристократической усадьбы в Шотландии, жила с одним журналистом в Париже…
– Ты ненавидишь ее, да?
Клара не ответила.
– Несколько раз она устраивалась на работу, но это всегда заканчивалось новым романом. За свою жизнь она сменила множество масок, была радикальной, консервативной, доверчивой, эмансипированной, ласковой, верующей и атеисткой. Это истинное самоотрицание. Ее нынешний дружок является владельцем паба в Челси, и сейчас она играет роль поющей хозяйки этой пивной.
В описании Беатрисы я, как в зеркале, узнала саму себя, и мне это было неприятно. Я тоже занимаюсь самоотрицанием, но не ради мужчин, а ради самой себя. Кроме того, в отличие от матери я мошенница, как и мой отец. Ну и что такого? Если нет истцов и судей, то нет и раскаяния. Беатриса была идиоткой, принесшей свой талант на алтарь любви, гнилой и грозящий со временем рухнуть. Вондрашек, мой бедный отец, сохранил этот алтарь чистым и свободным, на нем лежали лишь фотографии моей матери и отчеты частных детективов. Клара не выбросила их, потому что ненавидела Би.
– Она хорошо поет?
Клара хотела что-то сказать, но уловила коварство в моем вопросе и пожала плечами. Немая ложь. Иногда мне очень хочется нанести ей, как на боксерском ринге, прямой удар в челюсть. Я готова была бы даже оплатить протезирование выбитых зубов.
– Ты что-то скрываешь от меня, Клара, но я все равно докопаюсь до истины. Можешь не сомневаться.
Мои слова не произвели на нее никакого впечатления. Клара обняла меня за плечи – ее рука показалась мне очень тяжелой – и сказала, что я должна выбросить посторонние мысли из головы и сконцентрироваться на нашем проекте. Это сейчас главное. А потом я могу куда-нибудь съездить, чтобы развеяться. Например, в Париж, Рим, Лиссабон или Вену. Но сейчас я должна думать только о Хагене Клейне.
– Представь, что это не человек, а бриллиант, который ты давно мечтаешь заполучить…
– Прекрати разговаривать со мной как с жадным ребенком.
– А ты сказала ему, что федеральный секретарь поручил тебе вести с ним все переговоры? В противном случае Клейну может прийти в голову идея позвонить непосредственно федеральному секретарю.
Сию деталь я упустила из виду.
– Да, конечно, я сделала все, как нужно, – солгала я. – Не беспокойся, все будет хорошо.
А если нет, то это случится лишь по моей вине. «Меа culpa» – вот все, что я усвоила из уроков латыни. Я не превратилась бы в нерадивую школьницу, если бы мне не пришлось сменить более десятка школ. Вондрашек не желал отдавать меня в интернат. Он хотел, чтобы я всегда была рядом с ним, и называл это любовью.
– Хаген Клейн употребил по крайней мере пять непонятных иностранных слов, которых я никогда прежде не слышала. Когда-нибудь меня разоблачат как последнюю идиотку. И больше никогда не говори в таком тоне о Беатрисе. Никогда, слышишь?
Идея совершить водную прогулку в Кенигсвинтер принадлежала Кларе. Жалкое в своей пышности местечко, которое обычно посещают туристы. Отсюда открывается прекрасный вид на Рейн, и здесь текут реки сладкого вина. Клара всю дорогу молчала, созерцая мир сквозь темные стекла своих очков. Из винных погребков в Кенигсвинтере раздавались взрывы смеха и пение, а из широко распахнутых дверей кафе разносился запах жареного картофеля. Мы ели итальянское мороженое, не имевшее ни вкуса, ни запаха. Куда подевались мороженщики, работавшие в годы моей юности? Нынешние производители этого лакомства изготавливают не мороженое, а некую безвкусную смесь из сахара, жира и красящего вещества.
Клара, которая выросла в кулинарной пустыне, с аппетитом ела свою порцию, а я искала глазами урну, чтобы выбросить недоеденное мороженое. Не могла же я бросить стаканчик прямо на тротуар. Несмотря на свой образ жизни, я тоже придерживаюсь некоторых общепринятых правил поведения.
Клара прервала молчание и заговорила о потребительском обществе, в котором увеличивается пропасть между изобилием и недостатком, а товарные отношения, пронизывающие все общественные явления, калечат души людей. Она оборвала свой монолог, только когда мы остановились у урны и я выбросила свое мороженое и облизала липкие пальцы. Клара, как всегда, была права, но недоеденное мороженое не стоило того, чтобы подводить под него политическую теорию. Я знаю, что являюсь ярким представителем общества потребления, предпочитающим роскошь. Моя душа вроде склада товаров с фирменными этикетками. Я продала свою душу, брат Фауст, в тот момент, когда последовала за Геральдом в Мюнхен и вкусила прелести капиталистического образа жизни. Если ад существует, то он наверняка похож на Кенигсвинтер.
В винном погребке, куда мы завернули, посетителей обслуживали марокканцы, говорившие с рейнским акцентом. Бумажные салфетки и столовые приборы лежали на двух столах, клиенты должны были сами обслужить себя. Рядом стояли маленькие пластиковые мусорные ведра с шутливыми надписями, которые я знала наизусть, поскольку не раз читала нечто подобное в буфетах второразрядных отелей. Нас с Кларой со всех сторон окружали голландские туристы. Кроме них, в погребке я заметила несколько возбужденно улыбавшихся японцев, совершенно не вписывавшихся в окружающую обстановку. Вероятно, мы казались им очень странными. Быть может, смысл жизни заключался в посещении Кенигсвинтера? Съездить в Кенигсвинтер и умереть… Нет, не хотела бы я прожить подобную жизнь.
Здесь сильно пахло картофелем фри. Клара что-то сказала о роковом уюте, и мы заказали сыр и сухое белое вино. Вино оказалось теплым, и я попросила принести кубик льда. Льда в погребке не нашлось. Я была рада, что Клара снова заговорила со мной, хотя не могла расслышать ее слов, потому что голландцы затянули застольную песню. При этом они раскачивались в такт мелодии, а мы находились посередине этих бушующих волн. Мои представления об аде постепенно становились более отчетливыми. Теперь я не сомневалась, что в аду двадцать четыре часа в сутки поют и раскачиваются, а также пьют теплое сладковатое вино и едят нарезанный кубиками сыр, похожий на резину.
Однако Кларе, похоже, обстановка в погребке пришлась по душе. Она сняла очки и с улыбкой стала подпевать голландцам. Возможно, это была месть мне за расспросы о Беатрисе. Голландец с лопнувшими жилками на носу и щеках пытался флиртовать со мной. Он постоянно подымал свой стакан и пил за мое здоровье. Однако я не реагировала на его заигрывания. Тогда голландец, рассердившись на меня, стал громко по-немецки говорить о надменных козах, предки которых были нацистами. Атмосфера с каждой минутой все больше накалялась. Меня особенно раздражало то, что Клара перебила его и начала вслух рассуждать о нацистском коллаборационизме в Голландии. Несколько посетителей встали на ее сторону, но большинство было настроено против. Начался шумный спор, и в эту минуту японцы завели свою песню. Прошлое таит в себе опасность и является источником агрессии. Несколько посетителей особенно разъярились, вспомнив о зверствах нацистов.
