Текст книги "Аферистка"
Автор книги: Кристина Грэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)
Я заплатила по счету и шепнула Кларе на ухо, что нам пора уходить. Однако ей хотелось остаться. Клару заинтересовал идеологический спор. В конце концов я оставила ее в преисподней вместе с тенями прошлого и покинула винный погреб, поднявшись на воздух по стертым каменным ступеням.
Я взяла такси и поехала в Бонн, мне не хотелось плыть на одном пароходе с шумными туристами. Выйдя в центре города, я завернула в пивную, где было много молодежи: веселой, легкомысленной и лишенной патриотизма. Бывшая столица не отличается элегантностью и роскошью и, казалось, смирилась с тем, что вновь стала маленьким германским городом. Михаэль назвал этот город «уютным», что в его устах звучало как похвала, однако мне слово «уютный» кажется ужасным.
Михаэль принадлежит к тому типу мужчин, которые очаровывают женщин, не прилагая к этому никаких усилий. Ему был двадцать один год, и он учился в консерватории, мечтая стать известным скрипачом. Я привела его в свой номер, и мы занялись сексом. Вначале он делал размеренные ритмичные движения, а затем убыстрял темп. Михаэль красив и незакомплексован, его не смущало то, что я не отличаюсь музыкальностью. Перед тем как заснуть рядом с чужим мне человеком, я подумала о Кларе. Интересно, удалось ли ей вновь ввязаться в драку? Утром я сказала Михаэлю, что не собираюсь завтракать вместе с ним. Я лежала в постели, пока он принимал душ и одевался. Когда он поцеловал меня на прощание, я обещала позвонить. Секс неотделим от лжи.
Глава 11
Пластиковые пальмы перед зеркалами во всю стену, ярко-синий ковролин на полу, раковинообразный аквариум, элегантная бледно-зеленая мебель в минималистском стиле. Интерьер фирмы «Креатикс» походил на экзотические виды с почтовых открыток. Его дополняли прекрасные женщины, такие же искусственные, как и окружавшая их обстановка. Личная помощница Хагена Клейна, длинноногая блондинка с обесцвеченными волосами, была совершенным искусственным продуктом, ненатуральным от белоснежных ровных зубов до дорогой обуви и костлявого, лишенного плоти тела, обтянутого дорогой тканью.
Вот какие женщины встретили Грету Майер, прибывшую в Дюссельдорф, чтобы просмотреть подготовленный фирмой рекламный ролик, наброски плакатов и проект плана проведения рекламной кампании. Клейн убедительно и профессионально изложил проект. Я заметила, что сотрудницы фирмы ловят каждое его слово. Он походил на короля, обращающегося с речью к народу, или на гения, дающего толпе возможность прикоснуться к своим высоким мыслям. Вся эта сцена с застывшими в умилении и восхищении слушательницами многократно отражалась в зеркалах.
У меня разболелась голова.
На длинном столе лежали шесть мобильных телефонов, по числу сотрудниц. Сквозь широкое окно падали солнечные лучи, но в помещении работал кондиционер, создавая приятную прохладу. «Совершенство» – слово, относящееся к разряду заклинаний, оно предусматривает господство искусственности над природой. Стоявшие в синей вазе розы на длинных стеблях вряд ли были живыми цветами.
«Из любви к Германии» – было написано на плакате, с которого улыбался председатель партии. Здесь же можно было прочитать актуальные политические лозунги. Хаген Клейн говорил об эмоциональной составляющей рекламной кампании. А мне изображенный на плакате политик казался акулой, изготовившейся к атаке. В аквариуме плавали радужные рыбки, которые время от времени наталкивались на стеклянные границы своего бытия. На пластиковых пальмах висели пластиковые кокосовые орехи. Одна из сотрудниц кашлянула, и оратор бросил на нее недовольный взгляд. У девушки были красивые серьги в форме полумесяцев, усыпанные бриллиантами. С удовольствием сняла бы их с нее! Эмоции, чувства, голос сердца – все это нам хорошо знакомо. Женщины и старики чаще всего руководствуются в своих поступках вовсе не разумом.
– Жаль, что он не похож на Ричарда Гира, – сказала моя соседка, имея в виду председателя партии, и Хаген Клейн заметил, что многое зависит от освещения и мастерства фотографа.
Кто-то предложил изменить председателю партии прическу, и все присутствующие заспорили по поводу его очков. Я попросила дать мне таблетки от головной боли, и мне тут же принесли три вида болеутоляющих средств, стильный стакан с водой и серебряную ложечку. Может, «Креатикс», помимо рекламы, производит еще и пилюли? Витамины, пилюли красоты, успокоительные таблетки, средства от запоров и старения? И лекарство от неудач…
Хаген Клейн прервал дискуссию и попросил меня поделиться первыми впечатлениями от увиденного и услышанного. В комнате сразу же установилась полная тишина. Я закурила, чтобы подольше помучить Клейна.
– Ну что же… – наконец произнесла я и замолчала.
Судя по выражению лица, Клейна охватила паника. Он едва владел собой. Я заметила, как веко его левого глаза задергалось от нервного тика. Личная помощница сначала пришла в ярость, но затем взяла себя в руки и через силу улыбнулась. Раздался телефонный звонок, и все похватали свои мобильные телефоны с такой поспешностью, словно это были спасательные круги. Звонила Клара, игравшая роль секретарши федерального секретаря. Я велела ей передать шефу подготовленный мной проект его выступления на конференции и добавила, что встреча прошла нормально.
Сотрудники агентства облегченно вздохнули, пытаясь скрыть радость. Закончив телефонный разговор, я обратилась к Хагену Клейну:
– К сожалению, я должна через четверть часа уехать, поэтому хочу коротко подвести итоги. Думаю, проект понравится руководству партии. Эмоциональный и дизайнерский аспекты соответствуют вкусам федерального секретаря. У меня, правда, вызывает сомнение заголовок плаката «Из любви к Германии». Звучит хорошо и выглядит патриотично, но, согласитесь, такой лозунг может показаться сентиментальным и несовременным.
Две сотрудницы кивнули, соглашаясь со мной. Хаген Клейн тут же достал другой плакат.
– Мы спорили на эту тему и искали альтернативы. А что вы думаете о таком варианте плаката?
На новом плакате акула была запечатлена с женой и детьми на лоне природы. Внизу крупными буквами написано: «Будущее – это мы».
Сотрудницы замерли, ожидая, что я скажу.
– Очень красиво. И даже душевно. Только лозунг какой-то неброский, в нем нет изюминки, которая отличала бы нас от других партий. Вы не находите?
Они кивнули.
– Вы правы, нам нужно создать неповторимый образ, – сказала арт-директор.
У нее были ярко-рыжие волосы, и весь ее облик говорил о том, что эта дама обладает чувственной натурой и непреклонной мужской твердостью. Закаленное в тренажерных залах тело было запрограммировано на вечную молодость. Даме можно было дать лет тридцать восемь. Она, конечно же, разведена и одинока. Дома у нее живет кошка, а из машин она предпочитает кабриолеты. Эта женщина находится в вечной погоне за успехом, признанием, сексом, удовольствиями, разнообразием. Каждая морщинка воспринимается ею как поражение, каждый мужчина – как трофей. Успех является для нее лекарством от депрессии. Да, в этом помещении только один человек может рассчитывать на красивую старость – Хаген Клейн.
– В таком случае взгляните вот на это.
Клейн достал еще один плакат. На нем погруженная в задумчивость акула была изображена вполоборота. Внизу стояла надпись: «У нас нет проблем. Только решения».
Сотрудники агентства смотрели на меня так внимательно, как будто ожидали, что я сейчас возвещу о чуде. Например, скажу, что Бог есть. И что его зовут Хаген Клейн. Я с честью выдержала испытание, но никто здесь не мог оценить по достоинству мою выдержку.
– Вот это мне действительно нравится. Точное попадание. И довольно оригинальное решение темы.
Лицо Клейна просияло.
– Плакат формирует у избирателя представление о силе и компетентности партии. Этот вариант кажется мне наиболее удачным. Хотя некоторые наши дамы считали, что ему не хватает душевности. Я всегда говорил, что не нужно недооценивать избирателей. Они ждут от политики ясности, решительности и прозрачности. Одним словом, активной мужественности.
Язык – он как проститутка, которой каждый может пользоваться, как ему заблагорассудится. Присутствующие дамы ни слова не возразили своему шефу. Рыжая предложила придать лицу председателя партии победоносную улыбку. Но я заявила, что мой шеф предпочитает, чтобы его запечатлевали с более интеллектуальным выражением лица.
– Я не принимаю решений. Я могу лишь способствовать их принятию и помочь вам понять, в каком направлении мыслят федеральный секретарь и все руководство партии. Последняя выборная кампания была…
– …не самой удачной, – подсказал мне Клейн и извинился за свое замечание.
Он обладал талантом политика, состоявшим в умении смешивать правду с ложью и топить откровенность в болоте обмана. Впрочем, кто я такая, чтобы критиковать его за это?
– Не буду возражать. Результат выборов был, как все мы знаем, неутешительным для нашей партии. Именно поэтому мы и решили воспользоваться услугами нового рекламного агентства. И я верю, господин Клейн, что вы нас не подведете. «У нас нет проблем. Только решения». Прекрасный лозунг! Соответствует духу времени.
Рыжая бросила на своего шефа торжествующий взгляд, и я поняла, что авторство этого лозунга принадлежит ей. Если фирма в конце концов получит заказ на проведение предвыборной кампании, она непременно потребует прибавки к жалованью. Бедняга и не подозревает, насколько далеки от реальности ее мечты. Мне стало жаль ее, однако обычно мне удается держать свое сострадание в рамках разумного.
Я отказалась от предложения пообедать с Клейном и поехала на вокзал, чтобы поездом вернуться в Бонн. В вагоне сидели деловые люди с кейсами, мобильными телефонами и диктофонами. От их костюмов салон казался серым. Здесь царила атмосфера солидности и значительности. Я давно уже заметила, что прохожие на улицах и люди в замкнутом пространстве избегают смотреть друг другу в глаза. Прямой взгляд или улыбка смущали моих соседей по вагону, некоторые сразу же смотрели на свою ширинку, полагая, наверное, что она расстегнута. Другие отворачивались к окну или начинали озабоченно листать деловые бумаги.
Я была слишком строго одета и не походила на шлюху. Пассажиры, наверное, терялись в догадках: кто я? Слабоумная, которая не может контролировать свои эмоции и постоянно ухмыляется? Германия – серьезная страна, в которой поезда ходят точно по расписанию, а пассажиры сидят, удобно устроившись в мягких креслах, обтянутых защитными чехлами. Проводники здесь не только проверяют билеты, но и приносят кофе по просьбе пассажиров. Правда, они воспринимают подобные просьбы как оскорбление, считая, что их превратили в официантов. Однако, несмотря на это, проводники вынуждены ходить по узким проходам между креслами с тяжелыми подносами и разносить пассажирам чашки с кофе.
Если Клара права и революция действительно состоится, то начнут ее проводники и официанты. Они будут бросать в клиентов и пассажиров тарелки и чашки до тех пор, пока не рухнет все здание общественного устройства. Я, со своей стороны, знала, что, как только разразится революция, первым делом нужно будет поставить к стенке всех мужчин в коричневой обуви, затем тех, кто носит золотые цепочки, а под конец всех пассажиров с мобильными телефонами и кейсами.
– Алло, алло, – слышалось со всех сторон, поскольку телефонная связь то и дело прерывалась.
Да, я забыла внести в список подлежащих расстрелу тех, кто носит галстуки в желтую крапинку, а также всех мужчин в клетчатых носках. И наконец, смертной казни должны подвергнуться сами проводники, поскольку революция, как известно, пожирает своих детей. В вагоне ехали всего лишь три женщины: пожилая дама, разгадывавшая кроссворды, молоденькая девушка, которая всю дорогу спала, и я.
Государство только тогда станет идеальным, когда человечество придет к мысли, что лучшая его часть – женщины. Сидевший напротив меня господин относился к тому типу мужчин, которые ходят в коричневой обуви. Он спал, и ему, наверное, снилось, что он сражается на ринге с двумя голыми бабами в боксерских перчатках. Он так блаженно улыбался, как улыбаются только дети и спящие люди. Когда мы подъехали к Бонну, начальник поезда по радио громко сообщил о прибытии на конечную станцию. Спящий господин испуганно вздрогнул и проснулся. По-видимому, ему показалось странным, что он все еще жив.
На перроне меня встречала Клара в облегающих брюках и длинном плаще, который она не застегнула на пуговицы, но и не сняла, несмотря на солнечный день. Лицо, как всегда, скрывали большие очки с темными стеклами. Из Кенигсвинтера Клара вернулась в Бонн целой и невредимой. Но мы с ней не разговаривали о том, что произошло в погребке после моего ухода.
Вокзалы являются тем местом, где сталкиваются враждебные элементы, представители разных слоев, классов, рас, поколений. Они соприкасаются друг с другом и строят баррикады из чемоданов и дорожных сумок. Клара очень ловко маневрировала в толпе и быстро продвигалась вперед, а я семенила за ней. Подойдя к стоянке такси, мы убедились, что свободных машин нет, и нам пришлось пешком идти в отель. На территории боннского вокзала было многолюдно. Клара была начеку и прижимала сумочку к груди. А я по дороге рассказывала ей о своем визите в Дюссельдорф.
Живя сначала в ГДР, а потом в доме Вондрашека, Клара никогда не встречала опасных нищих. Теперь в наших городах развелось много таких людей. На их лицах застыло выражение зависти, они мечтают иметь фирменные куртки и дорогую обувь. Коллективная жадность готова начать революцию в наших городах, где уже давно создан Интернационал Потребления. Состоятельные люди прячут глаза и стараются побыстрее укрыться в своих крепостях, где они чувствуют себя в относительной безопасности.
И все же опасения Клары, прижимавшей к груди сумочку, казались мне нелепыми. А она называла мою бесшабашность глупой. Я рассказала ей о Монако, крохотном государстве, где люди не стыдятся своего богатства. Там на бедность наложен запрет.
– Хочешь, переедем туда? Там ты сможешь изучать жизнь классового врага, не опасаясь за сохранность своей сумочки.
– Я не против. Но ты должна усовершенствовать свой французский.
– А тебе надо начать его изучение. От твоего русского нам нет никакой пользы, Клара. И вообще, знаешь, я хочу есть.
– Ты всегда хочешь есть. Я нашла прекрасный ресторан. Он расположен напротив здания суда. Что, полагаю, не помешает тебе пообедать со мной в этом уютном заведении. А почему ты не пообедала с Клейном?
– Потому что я люблю поесть, а притворство мешает мне насладиться пищей. Кроме того, это показалось мне излишним. Он и так смотрит мне в рот и верит каждому слову. Через два дня он привезет свои наработки в Бонн.
– Зачем ты рискуешь? Не лучше ли было бы тебе самой снова съездить в Дюссельдорф?
– Ты не понимаешь, Клара. Если бы я стремилась жить в безопасности и покое, то пошла бы работать продавщицей, буфетчицей или официанткой. Мной движет не только алчность. Сам процесс обмана и игры с жертвой доставляет мне удовольствие. Мне нравится водить мужчин за нос. Ведь это так просто! У меня есть все для того, чтобы одерживать над ними верх: талант, внешние данные и отсутствие моральных сомнений. У нас нет проблем. Только решения.
– Что за странная фраза!
– Лозунг, придуманный сотрудниками агентства «Креатикс». Он понравился тебе?
– Нет. Праздная похвальба. Глупость. Пустая бравада.
– В таком случае этот лозунг не способен помочь победить на выборах. Значит, мы с тобой делаем доброе дело: оберегаем почтенную партию от услуг таких никудышных рекламных агентств, как «Креатикс». Давай встретимся в холле гостиницы, я только переоденусь и спущусь туда. Сегодня я закажу обед из шести блюд. Мне хочется омаров с соевым соусом, свиного студня со свеклой и…
Клара нажала на кнопку лифта и сломала ноготь. В подобных мелочах ей всегда не везет. Досадные неприятности подстерегают ее повсюду.
– В конце концов ты или растолстеешь, Фелиция, или окажешься в тюрьме.
– Или куплю себе дом в Монако.
Мы вошли в лифт и поднялись на свой этаж.
Дела мои шли неплохо. Шкаф набит одеждой из кашемира и шелка, и я могла позволить себе выложить за трусики двести марок. Я живу в окружении дорогих вещей, этих приятных спутников жизни. Однажды, когда-нибудь, где-нибудь, я создам свой домашний очаг, и моя семья будет не такой, какой была семья Вондрашека и Беатрисы, а прочной и счастливой. И конечно, в ней не найдется места для Клары. Членом моей семьи станет какой-нибудь милый мужчина. Или собака. Я больше не буду лгать, или буду, но только в случае крайней необходимости. Найму повариху-китаянку, которая будет не только готовить еду, но и делать мне массаж. Высокая крепкая ограда защитит мой дом от алчности других.
Хаген Клейн был, как всегда, пунктуален. В назначенное время он ждал меня в холле офисного здания партии. Поздоровавшись, я заявила, что федеральный секретарь, к сожалению, сегодня не сможет принять его, поскольку срочно отправился на встречу с канцлером.
Клейн был явно разочарован и впервые бросил на меня недоверчивый взгляд. Я поздоровалась с проходившим мимо депутатом бундестага, который, как и следовало ожидать, ответил мне на приветствие. Большая презентационная папка лежала на столике перед нами.
– Я знаю, что вы хотели бы лично представить федеральному секретарю свой проект рекламной кампании, однако важные политические встречи иногда, к сожалению, нарушают планы моего шефа. Хочу вас немного утешить и сказать, что федеральному секретарю очень понравился придуманный вами лозунг. Это хороший знак. Начало положено. Мой шеф настроен по отношению к вам очень позитивно.
Мимо нас прошел руководитель парламентской фракции, и я дерзко кивнула ему. Тот сначала не ответил, а потом остановился и поздоровался со мной. Человек в очках не мог исключить, что его приветствовала важная особа, которую он просто не узнал в спешке.
– Он тоже наверняка поддержит вас, – прошептала я Клейну.
– Я вижу, вы пользуетесь здесь большим влиянием.
Я скромно пожала плечами.
– Завтра, самое позднее послезавтра, я сообщу вам о предварительном решении. Как только у шефа будет свободная минутка, я обсужу с ним ваш проект и уговорю его представить ваши наработки руководству партии на ближайшем заседании.
Хаген Клейн поднес мою правую руку к своим губам и поцеловал.
– Не стоило этого делать, – сказала я, отдергивая руку.
– Стоило, дорогая моя. Вы просто очаровательны. Вы самый прекрасный из всех серых кардиналов. И мне очень хотелось бы пообедать с вами или по крайней мере выпить по бокалу шампанского.
Его жесты и взгляды опытного соблазнителя явно заучены. Должно быть, по утрам он стоит перед зеркалом, думает о выгодных заказах и репетирует свою роль. Хаген Клейн, мужчина, пользующийся успехом у представительниц прекрасного пола, динамичный бизнесмен во цвете лет, любимец богов, ты царишь в храме эротики, где стоят коленопреклоненные женщины.
– Ну как, согласны?
Я бросила взгляд на его черные мокасины.
– С удовольствием приняла бы ваше приглашение, но заседание начинается через… – я посмотрела на часы, – через двадцать минут. Как-нибудь в другой раз.
– Хорошо, Грета. Мы непременно должны отпраздновать наш успех. Может быть, съездим на Ибицу? Обещаю вам вести себя сдержанно и целомудренно.
Эти слова он прошептал мне на ухо. Терпеть не могу, когда кто-нибудь прикасается губами к моему уху. Геральд часто делал это, когда мы находились в обществе. Нашептывал мне непристойности и находил это очень сексуальным. Сплошные скабрезности и похабщина. За три года я выучила все неприличные слова. В основном они описывали разнообразные виды занятий сексом. Не все из того, что нашептывал Геральд, я испытала на себе. Его эротические фантазии походили на компьютерные программы, управлявшие физическими упражнениями в постели. Идея поехать с Клейном на Ибицу, где он будет вести себя «сдержанно и целомудренно», мне сразу же не понравилась. Я отшатнулась от него, и Клейн испугался. Он схватил мою руку и сжал ее в своих ладонях.
– Не поймите меня превратно. То, что я предлагаю, всего лишь дружеский жест. Я хочу выразить вам свою благодарность. И называйте меня, пожалуйста, Хаген. Мне это было бы очень приятно.
Я сдержанно кивнула и освободила свою руку.
– Поживем – увидим. Битва еще не выиграна… Хаген.
– Не сомневаюсь, что с вашей помощью мы победим.
Я заметила, что вахтер внимательно смотрит на нас, и быстро распрощалась с Хагеном. Сказав, что позвоню ему, я взяла со стола громоздкую папку. Клейн пружинящей походкой направился к выходу. У дверей он обернулся и кивнул мне. Хаген и Грета крепко связаны узами лжи и притворства.
Я одарила вахтера лучезарной улыбкой и направилась к лифту. Это была детская игра, простая и гениальная. Клара все правильно рассчитала, и теперь нам оставалось лишь пожинать плоды своего труда. Мы поехали в Кельн, и я купила Кларе две пары туфель и шляпу, а себе кое-что из мелочей. В шляпе, очках и длинном плаще с поясом Клара напоминала трагический персонаж. Ее можно было принять, например, за возлюбленную Сартра.
Костюм вдохновил Клару, и она начала посвистывать вслед мужчинам. Нам это казалось очень забавным, а мужчинам, похоже, нет. Только совсем молодые парни иногда оборачивались и смеялись, а один из них остановился и спросил, не работаем ли мы на телевидении? Он решил, что нас снимают скрытой камерой. Клара заявила, что мы проводим научное исследование: изучаем социальное поведение мужчин в необычных для них ситуациях. Парень поверил. Чем невероятнее ложь, тем легче ее принимают за правду. Потому что ход человеческой мысли сложен и запутан. И потому что люди недоверчивы и оттого легковерны.
– Мужчины привыкли чувствовать себя охотниками, – сказала Клара. – В роли добычи они ведут себя бездарно.
– Но для меня они как раз являются добычей.
– Да. Потому что преследовать проще, чем убегать. Лгать проще, чем быть откровенным. Обманывать легче, чем вести себя достойно. Красть легче, чем работать. Ты чертовски упростила и облегчила себе жизнь, Фея.
Я свистнула вслед солидному господину с кейсом. Тот обернулся, испуганно взглянул на меня и поспешно перешел на другую сторону улицы. Я помахала ему рукой.
Возлюбленная Сартра рассмеялась.
– Я не понимаю тебя, Клара. Сердце и язык – не одно и то же. Я считаю себя очень честной обманщицей.
Мы стояли перед Кельнским собором: две женщины с пакетами, в которых лежали наши покупки. Мужчины старательно обходили нас стороной. И по-моему, правильно делали. Клара, придерживая рукой шляпу, посмотрела вверх:
– Какая великолепная постройка! Она должна внушать страх. Такие сооружения приводят меня в трепет. Что же касается твоих слов, то хочу сказать, что мое сердце на стороне революции, а вот голова не всегда. Никто не в состоянии полностью примирить чувства и разум. Хотя надо признать, у Вондрашека это порой получалось. Вечная ему память.
– Ты шутишь?
– Ясное дело, шучу.
Клара сняла очки, и я увидела, что она плачет. Она плакала беззвучно, по щекам текли слезы, оставляя черные следы размытой туши. Бедная старая Клара, она тоскует по Вондрашеку. Я для нее неравноценная замена.
– Я обманула тебя, – сказала Клара. – Он умирал мучительно трудно. Два дня длилась агония. Что-то в нем сопротивлялось и не хотело оставлять этот мир. Он кричал, выл, метался. В конце концов санитары вынуждены были привязать его к кровати. Иногда он звал Беатрису. И тебя. Меня он не узнавал. Я сильно разозлилась на него. Или на себя. Было невыносимо больно смотреть на него. Это была жалкая безобразная смерть, лишенная всякого достоинства. Я думала, что не выдержу этого испытания, но, несмотря ни на что, не отходила от его кровати. Мы с Манфредом бежали через туннель, и, когда его подстрелили и он упал, я не остановилась. Лишь оглянулась и увидела, что он лежит неподвижно. В таких ситуациях нет времени на обдумывание своих поступков. Я не знала, мертв ли он или только ранен, я побежала туда, где брезжил свет, – к выходу из туннеля. Я могла бы вернуться и вынести жениха на себе, но не сделала этого. Только оказавшись по ту сторону границы, когда меня закутали в одеяло и дали выпить стакан шнапса, я осознала, что произошло.
Клара взглянула на меня с таким видом, как будто ждала, что я отпущу ей этот грех. Придерживая шляпу рукой – на улице было ветрено, – она вновь надела солнцезащитные очки.
– Я поступила не лучше, чем те, кто стрелял в него. Но когда я вскоре прочитала в газетах сообщение о том, что «предатель родины» погиб при попытке бегства за кордон, у меня на глазах выступили слезы радости. Смерть Манфреда снимала с меня тяжкий груз вины. Ведь при подобных обстоятельствах я поступила правильно, не остановившись, потому что все равно ничем не могла помочь ему. Или ты думаешь иначе?
Я не знала, что ответить.
– А какое отношение это имеет к отцу?
– В больнице я совершила второй трусливый предательский поступок. Когда Вондрашеку сказали, что у него нет шансов встать на ноги и его дни сочтены, он попросил меня принести ему яд. Он не хотел умирать медленной жалкой смертью. Я обещала выполнить его просьбу, но не сдержала слово. Мне казалось, что врачи тюремной больницы ошибаются и Вондрашек может выздороветь. Я поверила в чудо и стала утешать его. Я сделала свой выбор, а у него выбора не было. И вот когда началась агония, я поняла, что ошиблась. Вондрашек был прав. Чтобы избежать ужасной смерти, нужно самому вовремя позаботиться о ней.
Я вспомнила, как приятно проводила время в Венеции. Мои попытки дозвониться до Клары не были слишком настойчивыми. Тем самым я избежала мучительных переживаний, которые наверняка испытала бы, если бы отец умирал на моих глазах. Любая вина – безмерно тяжелая ноша, но по прошествии времени она забывается и начинает казаться несущественной. Мне было двадцать шесть лет, и я жила настоящим в отличие от Клары, которая взвалила на свои плечи бремя принятых решений и не хотела оставлять его в прошлом. Я не знала, чем утешить ее в этой ситуации.
Я крепко обняла ее, выражая свое сочувствие. Мы стояли у Кельнского собора и ощущали себя по сравнению с ним крохотными песчинками. Я любила Клару, потому что не встречала в своей жизни более честного человека. Мне было очень одиноко в детстве, и Клара каждый раз, когда нам приходилось переезжать в другой город, утешала меня. Она поила меня какао с печеньем, декламировала Брехта, пела «Интернационал». Отец при этом обычно затыкал уши. Он никогда не слушал то, чего не желал слышать. У меня разрывалось сердце всякий раз, когда я теряла очередную подругу из-за спешного переезда.
– Не оглядывайся назад, – говорила мне Клара, когда мы покидали дом и отправлялись на новое место жительства.
Но сама она каждый раз оглядывалась.
Через шесть дней после этого экскурса в прошлое Клары мы с Хагеном встретились в рыцарском замке, в шикарном дорогом ресторане. Нас бесшумно обслуживали элегантные оруженосцы, а осознававшие свое высокое общественное положение посетители держались так чопорно, как будто были закованы в латы. В меню, которое давали дамам, не были указаны цены, из чего можно было заключить, что владелец хорошо знал, что в советах директоров и правлениях крупных немецких предприятий нет женщин. Спутницы важных посетителей в подавляющем большинстве были блондинками, я чувствовала себя среди них черной вороной. Хаген заметно побледнел, увидев цену перечисленных в меню вин. Бутылка самого дорогого из них, бургундского, стоила десять тысяч марок. Я заказала восемь блюд, опасаясь, что порции будут очень маленькими.
Конечно, можно наесться и сосисками с соусом карри в какой-нибудь забегаловке. Но такой способ питания мне претит. Не могу есть стоя, пластиковыми вилками с бумажных тарелок. Еда для меня – символ статуса. Дешевые кафе и забегаловки соответствуют автомобилю среднего класса и собственному дому типовой застройки. О голодающих детях и копающихся в помойках бомжах я вообще не говорю. Лучше ли те люди, которые едят сосиски с соусом карри и пьют пиво, чем те, кто предпочитает красное вино? Если бы действительно произошло великое перераспределение благ, о котором мечтает Клара, то она, возможно, подбросила бы всю икру в воздух, чтобы каждый человек поймал по икринке. Но тот, кто привык есть сосиски с соусом карри, так и продолжал бы делать это. Я ничего не имею против идеи равенства людей. Они действительно равны в своей жадности, похоти, страхах, в способности творить добро и зло. Но их многое разделяет. Внешность, язык, образование, уровень доходов, положение в обществе. Мне нравится мир богатых. Еда в нем, во всяком случае, намного лучше.
Хаген внимательно изучил список вин в меню и в конце концов заказал самое дешевое бургундское. И правильно сделал, так как сегодня вечером его еще ждали крупные траты. Говоривший с французским акцентом сомалиец подал нам «Привет из кухни» – блюдо с нежными листьями салата и перепелиными яйцами. Хаген сказал, что я сегодня просто очаровательна. А я призналась в том, что питаю слабость к черным галстукам в желтую крапинку. Обменявшись любезностями, мы перешли к делу.
– У меня для вас две новости из Бонна, хорошая и плохая.
Он сразу же испугался. На верхней губе выступили капельки пота. Веко задергалось. Я подняла бокал с шампанским. У него была такая длинная ножка, что он чуть не опрокинулся.
– У нас возникла небольшая проблема, И это плохая новость. А хорошая состоит в том, что правлению очень понравился ваш проект рекламной кампании. Он был оценен как свежий и позитивный. Вероятно, мы закажем вам еще один плакат с изображением депутата от нашей партии. Однако вопрос все еще дискутируется. Руководство склоняется к тому, что на плакате должна быть привлекательная женщина. Когда я это услышала, то сразу же подумала о председателе социального комитета. Она очень фотогенична.
Моя болтовня была для Клейна настоящей пыткой. Он лихорадочно размышлял над тем, в чем могла заключаться проблема, о которой я упомянула, и с нетерпением ждал, когда я заговорю о главном. Хотя Клейн улыбался, я видела, что в душе он страшно боится провала. Еще бы, потерять такой выгодный заказ.
Я заговорила о возникшей проблеме, лишь когда подали горячее блюдо. От волнения Хаген все время жадно пил, поэтому пришлось заказать вторую бутылку вина, содержимое которой тоже уже было на исходе.
– То, что я вам сейчас скажу, должно остаться между нами. Если вы не сохраните все услышанное в секрете, я могу лишиться работы. Честно говоря, я сама не понимаю, почему поступаю подобным образом. Вероятно, это происходит потому, что у меня вызывает отвращение принцип протекционизма в политике. Итак, как я вам уже говорила, ваш проект одобрен. На последнем заседании президиума партии его члены должны были принять окончательное решение о передаче заказа вашей фирме. Но тут вмешался руководитель фракции нашей партии в бундестаге и стал горячо возражать против кандидатуры вашей фирмы. И принятие решения в конце концов пришлось отложить.
