Текст книги "Молчание мужчин. Последнее танго в Париже четверть века спустя"

Автор книги: Кристин Орбан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 8 страниц)

43

E-mail Клементины Идиллии

Ты хотела выяснить, приводит ли поэзия в постель. Да!

E-mail Идиллии Клементине

Джек-пот!

E-mail Клементины Идиллии

Его зовут Жак.

E-mail Идиллии Клементине

Регламент соблюден идеально. Мы завершаем одну историю, чтобы начать другую.

Я счастлива сменить пластинку; старая уже истерлась.

E-mail Клементины Идиллии

Итак, ты решилась на разрыв? Собираешься сбросить оковы молчания? По крайней мере, нужно признать, что этот человек получил от ваших отношений больше, чем ты. Ты почти ничего не потеряешь.

В твою жизнь ворвется поток свежего воздуха, как иногда ветер врывается в тесную улицу, опрокидывая все на своем пути. И ты восстановишь душевное равновесие.

E-mail Идиллии Клементине

Я столько вложила в это молчание: свои мечты, надежды, слова, которые мне хотелось бы услышать – и даже если он их не произнес, какая разница! Он мне их внушил.

E-mail Клементины Идиллии

Ты путаешь вымышленную жизнь с реальной.

E-mail Идиллии Клементине

А что если он изменится? Мне стоило бы дать ему еще один шанс.

E-mail Клементины Идиллии

Он не изменится.

Переверни эту страницу, пока ты окончательно не свихнулась! Ты выйдешь из этой истории слегка потрепанной, но быстро придешь в форму.

Ты обретешь твердую почву под ногами, услышишь реальные слова – да, это более ограниченно, но в конечном счете лучше, чем облака и химеры. Спустись на землю, дорогая. И здесь, в толпе, в Лондоне, Париже, в провинции, в офисе, в лицее, в лесу – в один прекрасный день ты встретишь человека, который будет спрашивать тебя о делах, говорить, как ему тебя не хватает, думать о тебе, и тогда мечты сменятся реальностью. Дай ей шанс.

Ты выздоровеешь. Вот увидишь!

Выше голову, дорогая!

Свобода уже близко. Скоро мы ее отпразднуем.

44 Последний визит

Повелитель тишины появится через три четверти часа. Сейчас его пульс начинает учащаться. Может быть, кто знает, он собирается по дороге заехать в церковь и преклонить колени в молитве. Его шофер останавливает «сафран» возле Нотр-Дам, и он молится, потом заказывает по телефону сумочку от Вуиттона или от Гермеса для своей жены. Немного дороговато. Я хорошо представляю, сколько может стоить такая сумочка.

Шофер высаживает его на углу улицы, в двух-трех кварталах от моего дома. Дальше он пойдет пешком. Он хитер, мой Шерлок Холмс, настоящий профессионал.

Я отворачиваюсь от окна. В комнате не прибрано; мое жилище, как и я, в полном беспорядке. Розы увяли, вода, скорее всего, застоялась, ковер я не пылесосила уже лет сто.

Жан придет через полчаса, а я еще не одета, и мне на это наплевать.

Я снова слушаю голос Поля на автоответчике: «Жизнь прекрасна!» Да – если сам этого хочешь. Если избегаешь молчаливых людей, когда они встречаются на твоем пути.

У меня нет никакого желания быть соблазнительной. На мне серые спортивные брюки. Ничего, сойдет...

Он придет через двадцать минут, и все начнется сначала: учащенное сердцебиение, приближение, отдаление, мои просьбы, вопросы, обманутые надежды.

Резюме:

До: самые лучшие моменты, во всех отношениях.

Во время: ситуация осложняется.

После: он молчит.

Вот и весь сценарий.

Есть вещи, которые делаешь и не знаешь почему. Есть также горы, на которые нельзя взобраться, препятствия, которые лошадь отказывается перепрыгивать, и кости, которые собаки предпочитают зарывать, а не грызть.

Внезапно мое отчаяние, решительность и стремление к мятежу соединяются друг с другом. Эмоции захлестывают меня. Я больше не смогу открыть Жану дверь.

Слишком много безразличия, холодности. Ему бы стоило отказаться от грубостей, а не нанизывать их одну за другой, словно жемчужины в колье, которого он мне никогда не подарит.

Я больше не хочу этой связи, которая никак не называется, этого потерянного времени, непроизнесенных слов, обременительной любви.

Я не хочу молчания, пустоты, пробела, химеры вместо общения; я хочу настоящих свиданий, хочу есть спагетти, пить итальянское вино; хочу, чтобы утром мне говорили: «Привет!», а вечером – «Спокойной ночи»; хочу книг, обмена мнениями, сообщества, взаимопонимания – не только присутствия.

Прозвенел звонок в дверь – без предварительного сигнала домофона; должно быть, Жан вошел в подъезд вместе с кем-то из соседей. Я больше не смогу встретить его на лестнице.

Он стоял за дверью, он был уверен, что я ему открою, и дальше все тоже будет как обычно. Он и не подозревал о готовящемся мятеже. Я всегда безропотно принимала его правила игры, так чего же ему опасаться сегодня?

Мне было больно от приближающегося разрыва. Расставания всегда заставляли меня плакать – даже в кино. Заговаривать о них первой было для меня невыносимо. «Мы никогда не сможем без боли в сердце сделать то, к чему привыкли, в последний раз». Каждый раз, когда я вынуждена покинуть какое-то место или человека, даже если они не сделали меня счастливой, я глубоко чувствую истинность этой фразы из «Искусственного рая»[21]21
   Трактат о наркотиках (1860) французского поэта Шарля Бодлера (1821-67).


[Закрыть]. К печали от того, что я больше их не увижу, добавляется ужас перед расставанием.

К тому же мало кто способен пожертвовать пусть даже и посредственным настоящим ради лучшего будущего.

Мое сознание работает, как банкир: лучше сэкономить сегодня, но получить прибыль завтра. Вот и меня заразила эта система, хотя раньше я всегда предпочитала настоящее будущему. Пара таблеток «Стилнокс» помогут мне преодолеть самую трудную часть пути. Вызванное ими состояние похоже на кратковременную смерть. Я смогу отключиться от переживаний, которые мой неумеренный романтизм драматическим образом усиливает. Настоящее чудо фармакологии. Незаменимо в дальних поездках. Отличный способ забыть о любовных печалях.

Я приготовлю себе чай и отрежу кусочек кекса с йогуртом перед тем как заснуть беспробудным сном на двенадцать часов кряду.

Я раздеваюсь, как Клеопатра перед тем как опустить руку в корзину со смоквами, но с меньшей торжественностью. Отбрасываю туфли в один угол, блузку – в другой, еще усиливая царящий в комнате беспорядок; но мне все позволено, потому что сегодня я собираюсь сделать нечто очень трудное и мучительное. Итак, я не буду себе мешать и буду разбрасывать свои вещи, если мне так больше нравится.

Да, сегодня я собираюсь произвести ампутацию, вырвать человека из моих мыслей – даже не знаю, удастся ли мне это, будет ли моя воля достаточно сильной, чтобы восторжествовать; не получится ли так, что в ходе операции, несмотря на то что я уже буду под воздействием снотворного, на меня вдруг нахлынут сожаления и заставят открыть ему дверь, упасть перед ним на колени и заплетающимся языком просить прощения – за то, что заставила его ждать, за то, что пыталась от него ускользнуть, за беспорядок, за спортивные брюки, за таблетки «Стилнокс», из-за которых я такая вялая, за то, что я сомневалась, открывать или нет, за то, что кажусь немного нелепой, за мое нетерпение.

Нелегко порвать с человеком, даже если он плохой.

Особенно если он плохой.

Я запиваю патентованное снотворное чашкой «Эрл Грей». Никакого вкуса. Таблетки проскальзывают в горло и попадают в желудок.

Через пятнадцать минут, что бы ни случилось, они отправят меня в объятия Морфея, а когда я проснусь, будет уже другой день – без Жана, стоящего за дверью. На мне остались только трусики и светло-голубой топик на тоненьких бретельках. Ничего особенно возбуждающего – как раз подходящая одежда для того, чтобы просто заснуть. Хотя некоторые мужчины настолько глупы, что находят эти трусики фирмы «Пти Бато» сексуальными. У меня кружится голова, и больше всего мне хочется вытянуться плашмя на кровати. Я боюсь оказаться недостаточно сильной для сопротивления, боюсь, что меня хватит ненадолго...

Прошло уже больше пяти минут. Это невероятно, но, несмотря на действие снотворного, я сожалею о том часе, который могла провести с ним и который у него отняла. Мое тело восстает против меня. Моя боль становится нестерпимой: я враг самой себе.

Он изменится, я должна дать ему шанс! Бесполезно... Через несколько минут я достигну такого состояния, в котором сон будет для меня желаннее всего на свете – даже любви. Через несколько минут я успокоюсь.

Терпение.

Мне нравится, что ко мне приходит сила – пусть даже вызванная искусственным путем, – которая управляет моим поведением и все решает за меня. Моей воли хватило лишь на то, чтобы проглотить пару таблеток.

Как я дошла до такого?

Он звонит в дверь.

Тишина.

Я стараюсь не дышать.

Он снова звонит.

Невозможно оставаться на месте.

Я поднимаюсь.

Он звонит.

Я открываю фарфоровую шкатулку, достаю свернутую салфетку, вдыхаю ее запах, которого уже почти не чувствуется, и она становится влажной от моих слез.

Он звонит.

Я возвращаюсь в маленький альков, опускаюсь на колени и закрываю лицо ладонями.

Он звонит.

Звуки резко отдаются у меня в голове.

Должно быть, он не понимает, что происходит. Впервые он не услышал моих торопливых шагов  к двери.

Он звонит.

Я слышу его голос.

Не помню, называл он раньше меня по имени.

Он стучит в дверь.

Колотит по ней кулаками.

Я встаю, испытывая сильное искушение подойти к двери, но вместо этого направляюсь в ванную с салфеткой в руке, бросаю ее в унитаз и спускаю воду.

Теперь у меня от него больше ничего не осталось.

Я лежу, вытянувшись, на кровати. У меня кружится голова, я хочу, чтобы он обнял меня, хотя бы только затем, чтобы заснуть в его объятиях. Человек, которого я люблю, стоит за дверью, а я ему не открываю. Изо всех сил борюсь с собой. Что же я делаю? Я хочу вернуться назад, засунуть пальцы в горло, выблевать таблетки, умыться, почистить зубы, попудрить нос... Но пока я буду все это делать, он уже уйдет!

Мое дыхание успокаивается, действие снотворного уже началось; оно унесет меня туда, где мне будет не так больно, туда, где исчезнут желания и мечты. Мои глаза закроются, и я уже ничего не увижу.

Я прогоняю его не затем, чтобы сильнее привязать, у меня нет стратегических планов – я прогоняю его, чтобы он больше не возвращался.

Он стучит в дверь костяшками пальцев. Сейчас соседи услышат шум и начнут возмущаться.

Я переворачиваюсь со спины на живот, чтобы заснуть, хотя меня еще не сильно клонит в сон.

Когда спасительная жажда сна придет мне на помощь?

Я закрываю голову двумя подушками – своей и его, на которой он никогда не спал.

Я считаю вслух, но заснуть все не удается. Я колочу ногами по матрасу. Мне хочется исчезнуть.

Не закрывая глаз, я пытаюсь представить себе Поля. Сможет ли он спасти меня?

Смогу ли я любить его достаточно сильно, чтобы забыть Жана?

Сможет ли Поль погрузить меня в такую же безумную мечту?

Умеет ли он произносить слова любви?

Будет ли мое счастье таким большим, чтобы заслонить собой несчастье?

Звонит телефон. Номер в окошке определителя не высвечивается. Повелитель молчания звонит с мобильного. Я не снимаю трубку, и он отсоединяется, не оставив сообщения.

Он повсюду – за дверью и на пленке автоответчика, но, как всегда, ничего не объясняет и не извиняется. Одно лишь молчаливое загадочное присутствие. Но благодаря снотворным таблеткам я тоже могу загадочно молчать.

Я плачу, я рыдаю, слезы меня душат. Таблетки подействовали только на мое тело, но мозг все еще бодрствует, и все мысли – только о нем. Можно подумать, что я выпила цикуту. Это действительно конец – и дело не в одной-двух таблетках снотворного, а в том, что я его больше не увижу. Расставание похоже на смерть, и я буду носить траур по тому, чего я так и не узнала, но могла бы узнать; по тому, что хотела ему сказать и не сказала. По тому, чего он не знает. У меня перехватывает дыхание. Почему он никогда не позволял мне говорить? Как только я пыталась это сделать, он или целовал меня, или уходил. Я должна была попробовать совершить государственный переворот в чувствах – может быть, он втайне надеялся, что я так и сделаю и это освободит меня от власти его молчания. Может быть, он из тех мужчин, которым нравятся непокорные женщины?

Пыталась ли я на самом деле?

– Слишком поздно, – говорю я, мой голос заглушён подушкой.

Я пытаюсь думать о Поле. Я мало его знаю. У него всегда слегка надменный вид, как будто он знает больше остальных, и иногда это меня раздражает. Чего стоит его манера набрасывать куртку на одно плечо, сдвигать солнечные очки на лоб, носить свой портфель так, словно он весит тонну, и, перед тем как уйти, оглядываться на меня с таким видом, словно мы прощаемся навсегда. Я помню, что была им заинтригована, если честно, даже больше чем заинтригована. Однако его возраст меня беспокоит. Я никогда не занималась любовью с мужчинами младше меня.

Жан стучит в дверь.

Я поднимаюсь и медленно иду к двери. Я дура, мазохистка, я отказываюсь признать, что этот человек не любит меня так, как я бы хотела. У меня очередной каприз, я хочу развлекаться, мне нужно время, внимание, слова, комплименты. Я хочу быть любимой и сознавать это.

Жан стучит.

Очень трудно впервые произнести «Нет» – это самоотречение, самоистязание, тяжелая операция, насилие над собой.

Мое тело упорствует, оно не подчиняется мне, не слушает доводов рассудка и само управляет мной. Когда властвует тело, начинается полный хаос; наши тела понимали друг друга, но души находились в вечном противостоянии. Его тело зовет меня, его душа – отталкивает. Он стоит за дверью, но я почти чувствую на ощупь его матовую гладкую кожу, и меня охватывает дрожь. Я встаю с кровати, делаю несколько шагов, останавливаюсь почти рядом с дверью, трогаю ее, глажу и плачу; но его тело сейчас не властвует, а подчиняется, его душа запрещает ему быть заботливым любовником, даже просто любовником.

И с его душой я не могу ничего сделать.

Я бы хотела наполнить фарфоровую шкатулку до краев, хотела бы коллекционировать салфетки «клинекс», полные им, набрать их десять тысяч и больше... Может быть, в другой жизни, в один прекрасный день я бы и собрала десять тысяч... Я бы вдыхала их запах, хранила бы их в специальном сосуде, где бы запах не выветривался, специально достала бы такой в химической лаборатории. Я бы без всякого стеснения объяснила врачам, психиатрам, биологам, что я хочу сохранить сперму моего любовника свежей и влажной, и не хочу, чтобы она высохла и испарилась.

Я скажу, что не собираюсь его шантажировать или отправлять в тюрьму, не собираюсь заиметь таким образом ребенка – мне просто нужна его сперма, чтобы вдыхать ее запах по вечерам, перед тем как ложиться спать, потому что мы, понимаете ли, не спим вместе. Потому что мы не живем вместе, потому что я его тайная любовница, и мне нужно быть осторожной, чтобы это не стало известно.

Жан стучит в дверь.

Я тянусь к нему, я понимаю, что было бы слишком легко погрузить его в молчание, которое он меня заставил испытать на себе.

Но молчание – это не мой стиль.

Я прижимаюсь губами к замочной скважине и произношу без всяких эмоций:

– С меня хватит.

Ответ Жана: молчание.

– Я сплю, – добавляю я.

Молчание.

– Я сплю, но не потому, что устала: просто выпила две таблетки снотворного.

Молчание.

– Я бы хотела, чтобы ты был ревнив, как итальянец. Хотя по темпераменту ты мог бы быть итальянцем, но морально ты ближе к северу, к Северному полюсу. Ты как ледяной.

– Мадемуазель, с вами все в порядке?

– Жан?

– Нет, это не Жан.

– Нет?

– Это консьержка, мадемуазель. Вам не нужна помощь? Я не разобрала, что вы сейчас говорили.

– Мадам Гриффарен?

– Я стучала вам в дверь, звонила вам с мобильного телефона, но не получила ответа. У вас что-то не так? Вы одна? Вам нужна помощь?

– Что вы делаете у меня за дверью?

– Я пришла, чтобы отдать вам письмо. Его оставил какой-то господин и просил сразу вам передать.

– Письмо? А что это был за человек?

– Он называл вас Идиллией.

– Просуньте письмо под дверь.

– Может быть, вызвать врача?..

– Нет, все в порядке.

– Вы уверены?

 – Да. Пожалуйста, просуньте письмо под дверь.

И мадам Гриффарен просовывает под дверь бледно-голубой конверт, на котором черными чернилами написано: « Идиллии, лично в руки».

Я быстро вскрываю конверт и вынимаю два листка бумаги, исписанные с обеих сторон. Но у меня кружится голова, а почерк слишком мелкий, и это мешает читать. Я похожа на лодку, которая попала в жестокий шторм и вот-вот пойдет ко дну. Глаза у меня слипаются. Вот они, слова, которых я так ждала – они появились передо мной, выстроились в ряд, но я не могу их разобрать. Они танцуют перед глазами и отдаляются, как мираж. Кажется, несколько раз мелькает слово «любить», но я не могу точно сказать, в каком времени – в настоящем или прошлом. Такова ирония судьбы.

Но, может быть, это и к лучшему?

Я больше не хочу раскрыть тайну этого человека.

Молчание объединило нас, и оно же нас разъединит. Я целую бумагу, глажу ее, провожу по ней губами – как делала раньше с его пенисом. Я ощущаю Жана между строк. Я люблю его в последний раз, я прикасаюсь губами к словам, которых он не произносил, потом вкладываю письмо в конверт и убираю его подальше, где, надеюсь, больше его не найду. Снова падаю в кровать.

Вот и все.

После долгих месяцев надежд у меня осталось его письмо, хромированная кофеварка «Мажимикс» за пятьсот евро, которую я купила ради него, но которая будет работать для кого-то другого, красная пластмассовая зажигалка, которая выпала у него из кармана и застряла между диванными подушками, сердце, отданное ему, но оставшееся моим.

И, разумеется, у меня останется его молчание.

Я любила его в молчании.

Его молчание нас соединяло.

Его молчание было домом, в котором он меня поселил.

Я занималась обстановкой.

Я не буду читать письмо.

Прощай, моя любовь.

45

E-mail Клементины Идиллии

Идиллия, тебе грустно?

E-mail Идиллии Клементине

Я скажу тебе завтра.