Текст книги "Статья Пятая (ЛП)"

Автор книги: Кристен Симмонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Из нашей комнаты на нижнем этаже было очень просто выскользнуть через фрамугу и опустить ноги на землю. Настолько легко, что я удивилась, почему никто не пробовал этого раньше. Внезапное сомнение заставило меня остановиться – не могло не быть причины, по которой вся школа не исчезла после наступления комендантского часа, – но, если эта маленькая любимица Брок выбралась из комнаты, должна же она знать, что делает.

Я медленно и мучительно выдохнула и полезла дальше. Юбка закрутилась вокруг бедер, холодный воздух добрался до кожи, но как только ноги коснулись земли, я побежала.

Ночь была достаточно светлой, чтобы я могла видеть дорогу. Я промчалась через узкий проулок, потом побежала к лесу, в котором, как я видела, исчезла Ребекка. Гул мощного генератора заглушал хруст листьев под моими ногами – и благословение, и проклятие. Никто меня не слышал, но и я ничего не слышала тоже.

Несмотря на то, что я боялась быть пойманной, ноги несли меня дальше. Ребекка здесь уже три года. Она знала всю систему, весь этот объект. Она не попыталась бы сбежать, если бы не была уверена наверняка.

Чем дальше я забиралась в лес, тем темнее становилось, даже несмотря на лунный свет. Я гадала, куда же мы идем. Может быть, к бреши в заборе. Он ночного неба образовывались тени, оставляя видимыми только голые ветви и стволы деревьев. Я прокладывала себе путь руками, двигалась на ощупь. Я начала переживать, что потеряла ее. Шум генератора становился все громче.

Наконец я услышала голоса. Один был мужским, второй, без сомнения, принадлежал Ребекке. Я замерла как вкопанная и пригнулась, прячась за стволом сломанного дерева. Я не могла разобрать, что они говорили. Как можно незаметнее я подобралась поближе.

– Не могу поверить, что Рэндольф ударил ее, – услышала я голос Ребекки.

– Ага. Ему это нравится. Больной ублюдок, – ответивший голос показался мне знакомым.

– Шон... что вы все с ней делали?

– Брок сказала, чтобы мы отвели ее в барак. Да ладно, ты же знала, к чему это ведет.

Мои мышцы напряглись. Они говорили не обо мне; они говорили о Розе.

Я представила то черное кирпичное здание рядом с медпунктом. Это и был "барак"? Брок сказа, чтобы Розу отвели в "нижний кампус"; может, именно это она имела в виду. В памяти всплыл металлический скрежет, который я услышала, когда нашла телефон в клинике. Это кричала Роза?

У меня кружилась голова. Я все еще не могла узнать второй голос.

Ребекка помолчала немного.

– Думаю, ты прав.

– Что такое, тебе ее жаль? О, не огорчайся, Бекки. Эй, бьюсь об заклад, я смогу развеселить тебя.

Стало тихо, и я испугалась, что они уйдут без меня. В панике я подняла голову над колодой.

У меня отвисла челюсть.

Ребекка Лэнсинг сидела на генераторе, на ней была надета синяя парусиновая куртка. Ее ноги обнимали бедра охранника – солдата с рыжеватыми волосами. Почти симпатичный охранник, который этим утром отвечал за ее строй. Одна его рука лежала на ее светлых спутанных волосах, другая – на обнаженном бедре. Их губы соединились в бешеной страсти.

Часть меня решила, что это сон. В истории человечества не было такого варианта, чтобы эта ханжа, святоша Ребекка, моя соседка по комнате, студенческая помощница, занималась этим делом с солдатом. На территории школы. Посреди ночи.

Меня охватила ярость. Роза в бараке, ее наказывали, в то время как Ребекка крутит амуры с парнем, сидя на генераторе. Руки сжались в кулаки. Я скрипнула зубами. И если рассудок не покинул меня раньше, то это произошло сейчас.

Прежде чем осознать свои действия, я уже была на ногах.

– Какого...

Я не была удивлена, когда меня ослепил свет от фонаря. Он светил мне прямо в лицо, оставляя невидимыми людей с другой стороны. Я вскинула руку, чтобы прикрыть глаза, и вслепую двинулась вперед через ветки и мусор.

– Кто это? – услышала я Ребекку. А потом: – О, мой Бог.

Охранник выругался. Шон, так она его назвала. Он отошел от Ребекки и бросился ко мне. Я почти хотела, чтобы он дошел до меня. Все, что я видела, когда на него смотрела, – каменное лицо, когда он тащил Розу.

– Постой! – Ребекка спрыгнула с генератора и встала перед ним. – Эмбер, что ты здесь делаешь?

Как же я ненавидела этот самоуверенный голос.

– Ты лгунья! – прорычала я.

– Что? Как давно ты здесь?

– Достаточно давно, Бекки. – Мои скрипучие слова вылетали, словно вода из лопнувшей трубы.

– Это не то, чем кажется.

– О, правда?

– Мне показалось, ты сказала, что она спит! – почти кричал Бэнкс.

– Замолкни, Шон! – отрезала она. Когда он не ответил, она схватила меня за рукав и потащила. – Давай же, мы возвращаемся.

– Я так не думаю, – сказала я. – Я уже сыта по горло тем, что слушалась тебя.

– Ты должна пойти. Следующий охранник пройдет через несколько минут. Тебя поймают. Уяснила?

– Только меня? Вот уж не думаю, – сказала я голосом, похожим на мой, но смелее. Я как будто отключилась. Кожа была холодной, но горячая кровь бодро бежала по венам. Казалось, все мои органы словно лежат по отдельности. Мне потребовалось большое усилие, чтобы вдохнуть морозный воздух. Я не чувствовала себя самой собой.

– Думаешь, их волнует, что мы с Шоном здесь? – сказала она, в отчаянии всплеснув руками. – Думаешь, они не делают то же самое? Они прикрывают друг друга, ясно? Если ты им расскажешь, тебя же и накажут.

– Может и так, – согласилась я и почувствовала, как возросло мое негодование. – Может быть, охранникам и все равно, но мисс Брок будет рада услышать, что ее яркая звездочка путается с одним из солдат.

Бэнкс посмотрел на нее, на его лице появилась паника – настоящая эмоция. Потом он взглянул на меня, ужас сменился отчаянием.

– Она никогда тебе не поверит, – сказал он мне.

– Может быть. Но за ней станут присматривать, не так ли? Поставят охранника возле нашей комнаты, чтобы удостовериться, что она ничего такого не делает, и... – Честно говоря, я понятия не имела, что предпримет мисс Брок, но мрачный взгляд Шона сказал мне, что я попала в точку.

– Ты не можешь рассказать ей... ты же Миллер, правильно? Бекки выходит через три месяца. Она должна продержаться.

– Позволь мне разобраться с этим, Шон, – сказала она.

Я была озадачена проявлением подобного рыцарства. Он что, действительно пытался ее защитить? Я скрестила руки на груди. Может, еще не все у них внутри омертвело, как кажется снаружи.

Ну, может быть, хотя бы у некоторых.

– Ты... ты не можешь рассказать ей, Эмбер. Ты не можешь.

– И что же меня остановит?

Громко вздохнув, Шон отстегнул кобуру на поясе. По его круглым, полным смятения глазам я поняла, что стрелять в меня ему не хотелось, но это ни на йоту не уменьшило мой страх. В этот момент я вспомнила дубинку Рэндольфа на моем горле и хлыст Брок на моих руках. И подумала, а почему я решила, что этот солдат окажется не способен на это или что похуже.

Я боролась с желанием дать деру.

– Она сказала, что следующий охранник будет здесь через несколько минут! – прокричала я. – Как ты объяснишь присутствие здесь Ребекки, если застрелишь меня?

Меня всю трясло. Оставалось надеяться, что из-за темноты они этого не увидят. Он не станет в меня стрелять. Не за это. Он не может. Слишком рискованно.

"Пожалуйста, не дай ему застрелить меня".

– Шон, – мягко сказала Ребекка. Он опустил руку, но я все еще не дышала.

– Чего ты хочешь? – спросил Шон. В обмен на мое молчание он собирался заключить сделку.

– Мне нужно выбраться отсюда. Я должна найти маму, – сказала я. Чем дольше я говорила, тем более хриплым становился голос.

– Мы должны уйти! – пропищала Ребекка. Она оглядывалась через плечо, высматривая следующего охранника, который должен был прийти на смену. Теперь, когда я сказала, что расскажу обо всем Брок, она боялась, что я расскажу всем.

Шон резко втянул в себя воздух.

– Если я тебе помогу, ты поклянешься, что ничего не расскажешь директору. – Он не просил. Он сделал шаг вперед, вставая между мной и своей девушкой. Я была удивлена, насколько жалким он сейчас выглядел, когда его лицо было искажено от страха. Глаза казались очень большими. Губы стали тонкой полоской.

– Нет. Шон, нет! – Ребекка тянула его за руку, словно ребенок. Поскольку он продолжал смотреть на меня, она отпрянула от него, вставая в нескольких дюймах от меня. – Если его поймают, у него будут неприятности. Серьезные неприятности. Ты не...

– Миллер, – требовательно поторопил меня Шон, не обращая на нее внимания.

– Да. Клянусь. Ты меня вытащишь, я же ничего не скажу мисс Брок. – Я почувствовала, как внутри меня что-то треснуло, внезапно я вспомнила ужас на лице матери, когда я сказала Рою, чтобы он убирался из нашего дома. Я старалась поступать правильно, но я всегда при этом причиняла другим невыносимую боль. Ничего не изменилось и сейчас, несмотря на то, что этих людей я едва знала.

– Ладно, – сказал Шон. – Я... что-нибудь придумаю.

Он пнул бревно, за которым я пряталась.

– Как? Когда? – По моему телу с огромной скоростью мчалась кровь. Он согласился.

– Не сейчас. Она права. Следующий охранник будет здесь очень скоро. Дай мне время подумать.

Я была разочарована, но понимала, это лучшее, чего я могла сегодня добиться.

– Спасибо... Шон, – сказала я. От того, что я произнесла его имя, он стал мне немного ближе, словно был парнем, которого я знала в школе. Его плечи дернулись. На лице было написано презрение.

Спустя мгновение Ребекка скинула его куртку и бросила к нему. Очень долго они смотрели друг на друга. Даже в темноте я видела нежность на ее лице.

– Прости, – прошептала она. – Все будет хорошо. Я обещаю.

Одна его рука неловко лежала на шее, словно его мышцы были очень напряжены. Он втиснул плечи в куртку и растворился в темноте.

С напряженным выражением лица Ребекка направилась обратно в нашу комнату. Нехотя я последовала за ней, раздражаясь каждый раз, когда спотыкалась и запиналась, в то время как она шла почти бесшумно. Я напомнила себе, что она-то этот путь проделывала не впервые.

Когда мы добрались до третьего окна слева, Ребекка распахнула раму (я уверена, намного резче, чем если бы я спала внутри) и проворно подпрыгнула наверх, положив бедра на подоконник. Потом она нырнула вперед и откатилась на свою кровать. Я проследовала за ней, но гораздо менее плавно.

Когда мы оказались внутри, между нами повисло неловкое, напряженное молчание.

– Как ты могла? – наконец выпалила она. В приглушенном лунном свете я видела, что ее лицо горело от ярости и гнева. – Я должна была позволить тебе попытаться сбежать, как попыталась та девочка, Роза. Я знаю, ты хотела. И я бы позволила тебе, если бы знала, что ты будешь меня шантажировать! Как ты могла?

И тут весь гнев, страх и шок разом вырвались на свободу.

– Я? Ты такая лицемерка! Я попросила тебя о помощи, а ты просто меня проигнорировала! Подпевая Брок, ты несла каую-то чушь про летний лагерь и любовь, что пребывает здесь. И это все ложь! Ты в десять раз хуже, чем она, просто хорошо это скрываешь.

– Ты абсолютно права. И что? – Она положила руки на бедра.

Я распахнула глаза.

– Тебе нужно доктору показаться. Серьезно. И я вовсе не дура, что поверила тебе. Ты чертовски хорошая актриса.

– Да, – сказала она. – Так и есть.

Я села на кровать лицом к ней. Она же села на свою кровать, лицом ко мне. Выглядело так, словно мы снова дети и играем в гляделки. Именно Ребекка нарушила молчание.

– Ты беспричинно подвергаешь его опасности, – сказала она. – Никому не удавалось сбежать. Либо ты уходишь, имея на руках выпускные бумаги, либо ты уезжаешь в багажнике фургона ФБР.

– Что ты хочешь сказать? – Я поперхнулась. Мои пальцы ощупали синяк на шее.

Она поморщилась, словно от боли.

– У охранников есть приказ стрелять в любого, кто пересекает границу.

Я потерла свои лежащие в подоле юбки ноющие руки друг о друга. Вот почему Шон потянулся к своему оружию. Он мог бы сделать вид, что я пыталась сбежать. Никто бы вопроса ему не задал, когда они увидели бы мой хладный труп так далеко от общежития. Я почувствовала прилив нежности к Ребекке. Если бы ее там не было, если бы Шон захотел, чтобы я умерла, прямо сейчас я бы истекала кровью в лесах Западной Виргинии.

Но опять же, если бы Ребекка не таилась, я бы вообще там не оказалась.

– Думаешь, они смогли бы? – спросила я. Вопрос прозвучал риторически. Я видела холодные, мертвые глаза солдат. Я могла бы представить, как некоторые (Моррис, товарищ Чейза, которого я видела в день ареста, и Рэндольф, местный охранник) убивают девушку.

– Я знаю, что смогли бы. Последняя, которую они... – Она засомневалась, возвращаясь взглядом к окну, думая о том, где сейчас был Шон. – Она была соседкой Стефани.

Сейчас, поняла я с болью в сердце, соседкой Стефани была Роза.

Ребекка сглотнула.

– Ее звали Кейтлин. Кейтлин Мидоуз.

Глава 4

– Кейтлин Мидоуз, – растерянно повторила я. Ее не было на доске разыскиваемых. А ее семья переехала после суда.

Ее не было на доске разыскиваемых, потому что ее никто не искал. Она была мертва. Я была рада, что сзади меня стояла кровать, потому что у меня подогнулись колени.

– Она была славной, – сказала Ребекка. – Я стараюсь не привязываться к кому бы то ни было здесь, они всегда чудаковаты. Но она была хорошей.

– Знаю, – сказала я. В памяти всплыло ее изображение на плакатах, развешанных по школе, и еще раньше – ее улыбающееся лицо на уроках по истории в младших классах.

– Ты ее знала? – спросила Ребекка.

Я кивнула.

– Не очень хорошо. Мы ходили в одну школу.

– О, – она прикусила ноготь, не находя слов.

– Когда это случилось?

– Думаю, около полугода назад. У нее уже почти подошел возраст, чтобы уйти отсюда, когда Брок попросила ее остаться в качестве учителя. А когда Брок просит тебя остаться, это вовсе не просьба.

"Здесь я – закон", – сказала мисс Брок, когда била меня по рукам. Нет, я не могла представить ее предложение стать учителем ничем иным, кроме как требованием.

Шесть месяцев назад я пошла в выпускной класс в "Вестерне". Для Кейтлин это тоже должен был быть последний год. Я не уверена, что известие о её смерти очень огорчило меня, я не знала её настолько хорошо, чтобы горевать. Но я ощутила страх от осознания того, что это означало для меня и какими были мои шансы на спасение. Я почувствовала себя эгоистичной и напуганной одновременно. Кроме того, меня начало подташнивать.

Я потерла руками глаза. Их щипало от засохших на ресницах слез.

– А Шон...

– Нет. Нет, это был кто-то другой. – Она вяло улыбнулась. – Шон никогда никого не убивал. Он мне так сказал. В ФБР их заставляли тренироваться на мишенях наподобие людей, но он едва с этим справлялся. Поэтому его отправили в женский реабилитационный центр и держат подальше от городов.

Я представила выстроившихся на стрельбище в ряд солдат и поёжилась. Так как Чейза не распределили в какой-нибудь женский реабилитационный центр, то это означало только то, что он был лучшим стрелком, чем местные стражи. Я гадала, убивал ли он кого-нибудь, но от этой мысли мне стало так неуютно, что я постаралась выбросить её из головы.

– Видимо, немногие, кроме Шона, имеют совесть, – с горечью сказала я.

– Пожалуй, – согласилась она. – Очевидно, ты знакома с Рэндольфом.

Я невольно вцепилась в колени. У меня заболели костяшки пальцев.

– Это был он? Кто... кто сделал это с Кейтлин?

Было темно, но я все-таки видела, как она кивнула.

– Теперь ты понимаешь, что пытаться бежать бессмысленно.

– Я должна попытаться, – сказала я. – Если они вытворяют подобные вещи с нами, что же тогда они делают с моей мамой?

Она помялась.

– Возможно, тоже самое.

Я встала так резко, что закружилась голова.

– Что тебе говорил Шон? Ты должна мне рассказать!

Между нами повисла вся тяжесть нашей сделки. Не было смысла врать, когда я знала ее секрет.

– Он не особо много слышал, – сказала она, защищаясь.

Охранники в школе были изолированы; остальные солдаты находились в распоряжении командиров своих подразделений, но некоторые из них, не освоившие кое-каких аспектов подготовки, как Шон, были переведены под руководство Сестер спасения.

– А кто вообще такие эти Сестры? – спросила я. – Мисс Брок у них за главную?

– Ей бы этого хотелось, – сказала Ребекка. – Брок была назначена Советом Образования во время Реформации. Она вроде – я не знаю, как сказать точно, – управляющей школами в этом регионе. Есть другие Брок, в других регионах, управляющие другими исправительными учреждениями тем же железным бюстом. – Она захихикала – Это Шон придумал так назвать – "железным бюстом". Вместо железного кулака, понимаешь?

– Понятно, – сказала я ровно. Множество злых директрис. Множество исправительных учреждений. Этого уже было достаточно для того, чтобы я снова почувствовала себя слабой. Слабая улыбка Ребекки исчезла.

– Брок говорит, что Сестры принимают участие в делах, – сказала она. – Управление благотворительностью и продуктовыми поставками и прочая чепуха. Разумеется, никто не знает, правда ли это.

Мама была волонтером в нашей местной столовой. Я с трудом могла представить её в синей юбке и с дурацким платком на шее.

– Так значит, Брок отчитывается перед Милицией нравов, но здешние охранники в её подчинении? – спросила я. Ребекка смотрела на меня непонимающе, и я осознала, что она никогда не слышала этого прозвища ФБР. Находясь здесь с четырнадцатилетнего возраста, она немного отстала от жизни.

– Милиция нравов, – задумчиво сказала Ребекка после того, как я все объяснила. – Забавно.

Очевидно, чтобы избавлять общество от злодеев, большого мастерства не требовалось. Теоретически, здешними солдатами командовало ФБР, но мисс Брок руководила их повседневной деятельностью. К несчастью, это значило, что Шон очень мало контактировал с военными за пределами этого учреждения.

– Но есть курьер, – продолжила Ребекка. – Он бывает здесь каждую неделю и доставляет мисс Брок сообщения. Указы от управления образования. Поправки к Статуту. Ну и так далее. До Шона иногда доходят слухи. Он узнал, что некоторое время назад было решено прекратить суды над нарушителями Статей, и это оказалось правдой. Уже более месяца солдаты не заглядывают сюда за свидетелями.

– Прекратить суды? Что это значит? – спросила я, чуть повышая голос.

– Тсс! – Она жестом указала, чтобы я опустилась обратно на кровать. – Я не знаю, что это значит. Может быть, твою маму просто отпустят. А может, отправят на реабилитацию. Шон упоминал, что обвиняемым нужно будет "отработать" что-то вместо судов. Думаю, это вышел новый протокол. В следующем месяце Шон будет проходить обучение на основе него.

Я представила себе маму, оказавшуюся на моем месте. Представила, как ее маленькие ладони с наманикюренными ногтями лежат на столе, а Брок лупит по ним розгой, как в моем сне. Я представила, как непокорность сменяется страхом. Как мама корчится на полу, как это было при Рое.

Я не могла позволить этому произойти. От самой мысли о том, что ей могут причинить страдания, мне становилось плохо.

– Нельзя, чтобы это случилось с моей мамой. Я должна найти ее. Должен же быть какой-то выход. Что пыталась сделать Кейтлин? Как ее поймали? – спросила я.

– Шон сказал, что ее поймали у южной стороны ограды. Она пыталась перелезть.

Кейтлин была долговязой, но никто не назвал бы ее спортивной. Я не могла представить ее перебирающейся через забор. Но, с другой стороны, в отчаянии люди способны на невероятно безумные поступки. Мне следовало бы это помнить.

– Другого способа нет? Дыр в заборе? Запасных выходов?

Ребекка беспомощно пожала плечами.

– Охрана каждый час обходит периметр. Единственный путь наружу – главные ворота. А они охраняются, и дежурные обыскивают все средства передвижения.

– Никто никогда не сбегал? – недоверчиво спросила я.

Ребекка свернулась клубочком. Когда она снова заговорила, ее голос прозвучал тонко, будто бы она стала на несколько лет младше.

– Одна девочка, сразу после того, как я попала сюда. Она перелезла через забор и пробралась в лес, но шел такой сильный снег, что она умерла от переохлаждения. Брок заставила солдат принести ее тело в столовую, чтобы показать нам, что произойдет, попытайся мы сбежать. Тело девочки было черно-синим и... – Ребекка качнула головой, будто бы пытаясь отогнать воспоминание. – Тогда Брок и дала солдатам разрешение стрелять в любого, кто окажется слишком близко к забору.

Я вздрогнула, подумав о том, как опустошающе было бы достичь свободы, только чтобы снова ее потерять.

– Только три девушки с тех пор зашли достаточно далеко в своих попытках сбежать, и всех их убили. Когда что-то подобное происходит, это надолго отбивает у остальных охоту. Если ты достаточно безумна, то будешь первой после Кейтлин.

Понимание реального положения дел начало укореняться где-то в моем животе. Если я попытаюсь сбежать, то должна понимать, что это может стоить мне жизни, и если я умру, то это, скорее всего, будет насильственная смерть. Но если я останусь, то никогда не узнаю, была ли моя мама избита, брошена в тюрьму или расстреляна.

Западня. У меня было два варианта. И оба были не ахти какие.

– Знаешь, если ты достигнешь выпускного возраста, по закону им больше не нужно будет искать тебя.

Я не могла ждать восемнадцатилетия, но что-то ее голосе сказало мне, что она говорила не обо мне.

– Именно поэтому вы с Шоном не сбежали?

Она кивнула.

– Через три месяца я буду в безопасности. Но если он когда-нибудь решить уйти, ФБР может убить его.

Значит она сделала свой выбор. Защищать солдата.

Я недоверчиво покачала головой.

– Они не убьют одного из своих.

– Ты не права. Он будет осужден Советом. Если он уйдет в самоволку и его поймают, то казнят. Сейчас так всё устроено. Если ты мне не веришь, вспомни, почему ты здесь.

Воздух между нами застыл, а мои мысли побрели в опасном направлении. Если Шона могут казнить, то как насчет моей мамы? Это казалось маловероятным, но не невозможным.

Я должна была выбраться. И поскорее.

* * *

До того как Шон придумал план, прошло две ночи.

Мы были в классе, где читали брошюрку под названием "Дресс-код леди", когда он привлек мое внимание. Легкий кивок его головы, и я без колебаний подняла руку, чтобы попросить сопровождения до уборной. Не давая Сестре времени поручить Рэндольфу проводить меня, Шон ступил вперед и придержал для меня дверь открытой, указывая мне выйти в коридор.

Как только мы покинули остальных, он быстро сообщил мне, что директриса приказала ему подменить другого солдата, который готовился покинуть заведение; это означало, что он получит двойную смену обхода периметра. Когда это произойдет, он проведет меня к забору и будет смотреть в другую сторону, пока я не переберусь.

Звучало просто, но далеко не беспроблемно. Во-первых, надо было ждать восемь дней. Во-вторых, перебравшись через забор, мне останется надеяться только на себя, что означало около четырех часов (или пятнадцати миль) ходьбы через глушь Аппалачей в одиночестве. И, в-третьих, как только я попаду на ближайшую автозаправку, мне нужно будет напроситься на попутку, а значит, придется найти гражданина, который охотно подвезет меня и не будет требовать денег за топливо.

– Тебе следовало бы постараться, – посоветовал Шон. – Как только поймут, что ты сбежала, тебя начнут искать. Тогда я больше ничего не смогу сделать.

Я кивнула, и хоть мое горло уже не было распухшим, я почувствовала, как в нем поднялся комок. План был ужасным, но другого у меня не было. Шон на некоторое время уставился на меня, будто бы удивленный тем, что я всерьез задумалась над его идеей. Не знаю, считал ли он меня храброй или глупой. Скорее, последнее.

– Для всех будет лучше, Миллер, если ты подождешь своего выпускного возраста.

– Я не могу ждать, – твердо сказала я, – зная, что она может быть в таком же месте.

Выражение его лица помрачнело. Я спросила, не знал ли он еще чего-нибудь о моей матери, но он ответил отрицательно. Я подумала, не скрывал ли он чего-нибудь, но, так как наши отношения балансировали на лезвии ножа, я больше не настаивала. Он недостаточно при мне запачкался, чтобы рисковать его предложением. В конце концов, музыку заказывает тот, у кого пистолет.

Поэтому я ждала.

* * *

Роза вернулась на следующий день к полудню. Она молча сидела рядом со мной в течение урока Брок по нормам этикета. Никаких шуток, никаких нахальных, показывающих промежуток между передними зубами ухмылок. Ее глаза, выглядывавшие из окружения поставленных кулаком Рэндольфа синяков-полумесяцев, теперь были не непокорными, а кроткими. Пустыми. Она была настолько же опустошенной, как та девочка, которую мы видели, как только прибыли.

Теперь у меня не оставалось сомнений в том, что услышанный мной в медпункте крик принадлежал Розе, находившейся в бараке. Когда я спросила об этом Ребекку, та отвечала уклончиво. "Это страшно", – только и сказала она. И все. Но я была в ужасе.

В течение последовавших дней я изо всех сил старалась быть незаметной. Я оставалась вежливой, когда мне приходилось вести неловкие светские беседы с персоналом и другими девочками, и не нарушала правил. Я не выказывала досады или боли, когда мои неуклюжие распухшие ладони что-то роняли или когда я не могла сжать кулак, чтобы удержать карандаш. Я не привлекала внимания и таким образом позволила Брок думать, что она победила.

Но прямо у нее под носом я собирала различные вещи, как тогда, когда нам с мамой было хуже всего во время Войны. Чашку из столовой, пока никто не смотрит. Мочалку из ванной. Готовясь покинуть это место, я начала складировать еду, которая долго не портилась, под матрасом.

И я поняла, что стала полагаться на Ребекку. Хоть она и строила из себя королеву реабилитации, когда рядом с нами кто-то был, судя по всему, это был ее способ выживания. Это притворство разогревало мою надежду.

По ночам мы разговаривали, и она оказалось удивительно открытой. Почти как будто я была ее лучшей подругой, а не той, кто мог доставить ей огромное количество проблем, раскрыв ее тайну. Посмотрев на Шона с ее точки зрения, я стала видеть его в другом свете. Я стала замечать, как он отвлекал внимание Рэндольфа от девочек и как он старательно кивал, когда Брок говорила о чем-то особенно нелепом, вроде того, как Сестрам следует общаться с мужчинами.

К моему изумлению, я тоже ей немного открылась. Я рассказала ей кое-что, например, о том, как я скучала по матери. По попкорну и ночам, проведенным за старыми, изданными еще до Войны журналами. По песням, которые мы вместе распевали. По тому, как мы никогда по-настоящему не разлучались. Ребекке нравились эти истории. Думаю, они помогли ей понять, почему я так стремилась убежать.

На пятые сутки я даже рассказала ей о Чейзе.

Не знаю, почему. Может, потому, что она любила солдата, или потому, что я чувствовала нужду дать ей знать о чем-то личном для меня. Может, потому, что ни часа не проходило, чтобы я не спросила себя, почему он поступил так, как поступил. Какой бы ни была причина, я рассказала. Не вдаваясь в детали и то, как глубоки были мои чувства к нему, а общую картину произошедшего между нами.

– Им нельзя ни с кем встречаться, если они не являются офицерами, – сообщила мне Ребекка, когда я рассказала, что он не писал. – Они должны посвящать всю свою жизнь Цели или чему-то вроде того. Они расписываются за это, когда поступают на службу.

– Кажется, Шона это не особенно заботит. – Я не смогла полностью очистить свой голос от наигранной нежности.

Ребекка улыбнулась, и внезапно я увидела, насколько она хорошенькая.

– Ты можешь его винить за это?

Мы обе смеялись тогда. Это был первый и единственный раз, когда мы смогли позволить себе это.

* * *

Прошло одиннадцать дней с тех пор, как я попала в исправительный центр, а от мамы или Бет не было слышно ни слова.

На двенадцатую ночь я подготовилась к побегу.

– Я пойду с тобой, – в десятый раз сказала Ребекка. Она ходила по комнате туда-сюда. Уже перевалило за полночь, но она все еще была полностью одета.

– Нет. – Это мы уже обсуждали. – Шон хочет, чтобы ты была здесь.

– Меня не волнует, чего он хочет! – Ее голос стал выше. Она нервно теребила в руках блузку. – Я не могу ничего не делать, когда он рискует жизнью ради тебя.

В течение последних дней напряжение между нами нарастало. Подлинная сущность плана становилась все более явной. Неосознанно я коснулась все еще воспаленных полос на тыльной стороне ладоней и несильно сжала кулак. Раны к этому времени затянулись, но все еще были украшены фиолетовыми и желтыми цветами. Они дико болели, особенно в такую холодную ночь, как эта.

– Он просто покажет мне, как пройти к забору, и станет притворяться, что не видит меня, – очередной раз уверяла я ее. – Он не будет в опасности.

Ни одна из нас в это не верила.

Проходили минуты. Одна. За ней еще одна. И еще.

Я не смогла заставить себя съесть ужин. Слишком нервничала. Но вместе с остальными запасами, завернутыми в привязанный к моей талии свитер Ребекки, я спрятала холодную печеную картофелину.

– Хорошо, мне пора, – наконец сказала я ровно через полчаса после полуночи.

Она кивнула, ее лицо было бледным.

– Ну, что ж... рада была с тобой познакомиться, – слабым голосом сказала она. – Спасибо, что не рассказала Брок про нас с Шоном. И... постарайся, чтобы тебе не пристрелили.

Я попыталась улыбнуться, но не смогла. Почти сказала, что надеялась снова с ней увидеться, или что-то в этом роде, но я знала, что этого не произойдет. Когда она достигнет выпускного возраста, им с Шоном придется прятаться от МН, как и нам с мамой. Вместо слов я сжала ее плечи, быстро и неловко обняла и выскользнула в окно.

На улице шел снег, как и в ту ночь, когда девочка умерла от переохлаждения, но я была подготовлена; я натянула на себя всю выданную мне одежду – две юбки, сорочку, три водолазки с длинными рукавами и мой серый свитер. А для подпитки под одеждой у меня было немного еды.

Земля была твердой, как камень, и холод просачивался через подошвы к ступням. Кирпичное здание общежития было покрыто белым инеем. С водостоков, подобно острым клыкам, свисали длинные сосульки.

Я посмотрела в обе стороны дорожки, перед тем как ринуться через лес в направлении к генераторам. Шон будет там, готовый покончить со всем этим. Я тоже была готова.

К тому времени как я услышала монотонный гул механизмов, мои мышцы разогрелись и размялись, а ритм сердца участился. Даже живот перестал болеть – в моем организме было слишком много адреналина, чтобы погрязать в беспокойстве. Я радовалась. Мне нужно было распалить себя до предела.

Мой слух был острее, чем обычно, и голова резко повернулась на звук треснувших неподалеку прутьев. Я непроизвольно замерла, ногти впились в ладони. Мне потребовалось все мое самообладание, чтобы выкинуть из головы Кейтлин Мидоуз.