Текст книги "Статья Пятая (ЛП)"
Автор книги: Кристен Симмонс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)
– Назад!
Глаза фермера бегали с одного вооруженного мужчины на другого, затем они метнулись к лесу, где прятался мальчик. Вечерний воздух звенел от неподвижности.
– Пожалуйста, Эдди! – выпалила жена вора. – Пожалуйста, уйдем отсюда!
Мужчина поднес обе руки к голове. Дуло пистолета прижалось к его виску.
"Он собирается застрелить себя", – в ужасе подумала я.
– Гляди, я опускаю пушку, ладно? – произнес Чейз. – Ты свою опусти тоже, и мы найдем тебе какой-нибудь еды. – Я в замешательстве смотрела, как Чейз нагнулся, чтобы положить пистолет на землю. Переговоры были частью его обучения, но правильно ли он поступал? Он добровольно становился практически беззащитным!
Моя внимание привлек треск кустов, что были в нескольких футах от меня.
Мальчик покидал свое укрытие.
– Эй, пацан! – прошептала я. – Пригнись!
Он не слушал меня. Казалось, он решил, что Чейз разрядил ситуацию.
– Папа! – Мальчик бросился бежать к фермеру, чье удивление быстро сменилось ужасом. Он уронил биту.
Вор выругался от неожиданности и рывком перевел серебристое дуло пистолета на выбежавшего из кустов мальчика.
– Эмбер, СТОЙ! – взревел Чейз.
До этого мгновения я не понимала, что тоже встала, что мои ноги тоже бежали. К мальчику. Я была ближе к нему, чем его отец. Я могла остановить его раньше. Я могла думать только об этом.
Бах! Выстрел раздался в тот момент, когда мы с мальчиком столкнулись. Мы рухнули на траву кучей запутавшихся конечностей и вылетевшего из легких воздуха.
– Ронни! – Фермер отбросил меня в сторону и стал отчаянно ощупывать тело своего сына, ища повреждения. Мои глаза также осматривали мальчика. Его джинсы и толстовка были покрыты грязью, а лицо – белым от шока. Но все же в него не попали, а я не чувствовала другой боли, кроме вышибленного из легких дыхания, так что оставался только...
– Чейз! – Я мгновенно вскочила на ноги, бросившись по влажной траве и лужам к двоим мужчинам на земле. Мне понадобилась целая секунда, чтобы понять, что они дрались. Ни один, пока по крайней мере, не был смертельно ранен.
Когда я миновала мертвую корову, мне стало ясно, что Чейз побеждал. Он перевешивал своего оппонента на пятьдесят фунтов (23 кг) и имел преимущество молодости и военные навыки. И все же женщина тоже попыталась напасть на него и была отброшена в торону, где несчастно зарыдала. Каким-то образом оба пистолета оказались лежащими на земле.
Первым мои глаза заметили пистолет Чейза: он был ближе. Быстро подняв его, забыв обо всех предохранителях и обоймах, я нацелила его на переплетенные тела в покрытой кровью одежде, что яростно катались по земле.
Мои руки дрожали. Я не могла выстрелить в одного без риска задеть другого.
– Прекратите! – прокричала я.
Чейз с диким видом заехал локтем вору в лицо. Мужчина впился когтями в раненую руку Чейза, и тот зашипел от боли.
В этот миг что-то во мне изменилось. Как будто спинной мозг прошило молнией. Горячая кровь быстро побежала по моим венам. Мои глаза превратились в узкие щелочки, а перед взором зависла красная завеса. Внезапно я перестала заботиться, насколько несчастно выглядел этот незнакомец и насколько он был голоден.
Это должно было прекратиться. Немедленно.
Я подняла пистолет вверх, к небу, и надавила на курок. Мои барабанные перепонки содрогнулись от грохота. Металл отскочил, отдача сильно ударила мою ладонь и волна прошла в руку. Я вскрикнула, и пистолет выпал из моей онемевшей ладони на землю. Мой разум непонятно, но мирно затих.
Чейз вскочил, его плечи тяжело вздымались. Спокойствие переговоров испарилось с его лица, обнажив бурлящую ярость. Его глаза дико метались в поисках источника выстрела и остановились на мне.
Женщина помогла встать своему мужу. Его рот и нос превратились в месиво крови и грязи. Не произнося больше ни слова, пара убежала в лес.
Я глядела им вслед и внезапно почувствовала себя не в своей тарелке, как молот без гвоздя. Что мне теперь делать? Все произошло так быстро и окончилось так внезапно.
Когда я обернулась, Чейз шел в моем направлении. Его походка сообщила мне о его ярости еще до того, как он открыл рот.
Я не могла ясно соображать. Мои уши звенели от выстрела, а мысли разлетались от еще горящих во мне остатков гнева. Мой взгляд застилали слезы. Страх, который на минуту отступил, вернулся в полной силе, и в этом суматошном состоянии я побежала навстречу Чейзу и бросилась в его объятия.
Сначала он, казалось, удивился, но скоро обнял меня в ответ.
– Все в порядке, – успокаивал он. – Никто не ранен. Ты в порядке.
Его слова стрелой пронзили мой разум, и в первый раз с того времени, как он забрал меня из школы реформации я поняла истину: я никогда не буду в счастлива, если не счастлив он. Боль, кошмары, борьба – все это отошло на второй план. Он был частью меня.
– Никогда больше так не делай! – сказала я ему.
– То же самое относится и к тебе, – ответил он. Я чувствовала его теплое дыхание на своей щеке.
– Пообещай мне! – потребовала я.
– Я... Я обещаю.
– Я не могу потерять тебя.
В тот миг меня не волновало, попадем ли мы в Южную Каролину. Я говорила о том, что он был нужен мне. Так, как когда-то раньше. Так, как это могло быть снова, если он не выпустит меня из своих объятий. Не знаю, что заставило меня сказать это, но в ту минуту я ни о чем не сожалела.
Он поколебался, затем еще сильнее прижал меня к себе, так что я едва могла дышать. Мои ступни больше не касались земли. Я чувствовала, как его ладони сжимали мою куртку.
– Знаю.
Мое сердце замедлилось, но билось сильнее, чем когда-либо раньше. Он и в самом деле знал. Он вспомнил, как было, когда мы были вместе. Я поняла это по тому, как он позволил себе снова стать самим собой, как бросился в то сияние, которое соединяло нас, когда перестал думать. И вот наконец мой Чейз вернулся.
Кто-то прокашлялся.
Мы отпрянули друг от друга, как одноименные стороны магнитов, и то ощущение, что казалось нам таким незыблемым, разлетелось вдребезги. Забыв, что здесь присутствовал кто-то еще, мы с удивлением глядели теперь на фермера. Бейсбольная бита была зажата под его ампутированной рукой, а ладонь другой руки лежала на голове сына. Мальчик глупо улыбался. Мое лицо обдало жаром, хоть уже похолодало.
– Прошу прощения, что отвлекаю. Меня зовут Патрик Лофтон. А это мой сын Ронни.
* * *
Двадцать минут спустя мы шли за Патриком и Ронни к фермерскому дому. К неудовольствию хозяина нам пришлось оставить мертвую корову в поле до утра, чтобы фермер мог похоронить ее надлежащим образом. Пустить ее на мясо они не могли: не было достаточно большой холодной комнаты для складирования, а скупщик должен был приехать только через неделю. При упоминании о скотобойне я содрогнулась: это напомнило мне о трупе собаки в фургончике той женщины.
Патрик настоял, чтобы мы остановились у него, а его жена отблагодарила нас трапезой. Когда мы сказали фермеру, что спешим, что в Льюисбурге нас ждет семья, он предложил подвести нас и мы согласились. Незнакомые арендаторы фермы не могли быть опаснее отчаянных, голодающих людей леса.
К тому же, не поешь мы чего-нибудь в ближайшее время, мы бы мало отличались от тех бродяг.
Чейз назвал нас Джейкобом и Элизабет, и Патрик, похоже, принял эти псевдонимы, хоть и слышал наши настоящие имена. Вымышленные мне не понравились: я совсем не была похожа на Элизабет. Я знала Бет, и та была на пять дюймов (13 см) выше меня и имела ярко-рыжие волосы. Ну, хотя бы не Элис.
Затем Чейз выдумал безупречную историю о том, как нам пришлось переехать в Ричмонд после бомбежки Чикаго, на что Патрик ответил, что тоже был свидетелем подобных зверств. Он был солдатом армии Соединенных Штатов и находился в Сан-Франциско, когда государство пало. Там он и потерял руку.
Мы приблизились к шаткому красному амбару и зеленому трактору, что стоял возле огромных дверей постройки. Напротив было пастбище, где паслись около тридцати черных коров, которых едва можно было различить в свете уходящего дня.
– Ты не мог бы оставить пистолет здесь, Джейкоб? – спросил Патрик, помедлив у входа в амбар. – До отъезда. Мы не входим в дом с оружием – Ронни очень мал.
Я едва не сказала, что в перестрелке никто не посмотрит на то, насколько мал мальчик, но сдержалась, зная, что просьба Патрика была обусловлена больше беспокойством по поводу нашего присутствия, чем молодостью сына. Я почувствовала, как Чейз выпрямился, но согласно кивнул. В конце концов, у него оставались дубинка и нож.
– Конечно. Без проблем.
Партик отворил скрипящую дверь амбара. Нас окатило затхлым запахом связок сена, что подпирали потрескавшиеся деревянные стены. Перед нами стоял, опершись подножкой о пол, мотоцикл с широкими серебристыми рукоятями. Его вид заставил меня почувствовать укол ностальгии.
– Ого. Спортстеров прекратили выпускать еще до войны, – в восхищении сказал Чейз.
Партик хохотнул.
– Неплохо. Ты разбираешься в байках, а?
– У меня был кроссовер. Без передач и...
– Папа, пойдем. Нам нужно к маме! – перебил его Ронни.
Улыбка, которой Патрик ответил на комплимент, погасла, и он открыл извлеченным из кармана ключом шкафчик, что стоял в дальнем углу помещения. На верхней полке лежало охотничье ружье. Фермер добавил к нему пистолет вора. После секундного колебания Чейз поступил так же со своим.
Дом Лофтонов был просторным и теплым. Пол гостиной, которая находилась сразу же за постирочной, был завален игрушечными машинками и солдатиками. Камин был вмонтирован в стену, а на его полке стояла дюжина семейных фотографий. На всех – улыбающиеся лица.
Чейз опустил рюкзак, и мы вытерли ноги. Я поглядела на Чейза, приподняв брови, и он ответил мне тем же.
Деньги у Лофтонов были.
Богатой эта семья не являлась. Кроме того, вероятно, когда у мамы была работа, у нас было больше средств. Здесь в гостиной не было даже телевизора. Но на журнальном столике стояла стеклянная ваза и декоративная лампа, вокруг валялись игрушки, а на полу мальчик – Ронни – разбросал кое-какую запасную одежду. Это были те вещи, которые я продавала, когда нам было тяжело. Этим людям не пришлось идти на такие меры, и это говорило о том, что жили они лучше, чем большая часть страны.
В кухне над столом была стеклянная крыша. Стены были покрашены в темно-бардовый цвет, а полотенца и кухонные принадлежности на разделочном столе сияли модным черным. Большая медленноварка на мраморной столешнице испускала заманчивый солоноватый запах. Я уже давно не ела мяса. В супах из столовой его никогда не было, и выделенной нам электроэнергии не хватало на работу холодильника. Мне потребовалась вся моя сила воли, чтобы не сунуть нос в кастрюлю. Меня отвлек знакомый гул генератора, исходящий снаружи.
Не знаю, свело ли у меня живот от голода или от внезапно накатившей нервозности. Генератор? Их достаточно часто можно было увидеть на производстве, но не в частном доме. Кем были эти люди, сторонниками президента? Они, несомненно, жили весьма неплохо. Цены на говядину были заоблачными.
– Дорогая! – позвал Патрик. – Мэри Джейн! Все в порядке, выходи. – Он положил свои ключи в керамическую мисочку, стоящую возле холодильника.
Я услышала, как в коридоре щелкнул замок, и поверх ковра открылась дверь.
– В случае неприятностей семья прячется в подвале, – объяснил Патрик. Ронни бегом вернулся в кухню и проскользил по полу одетыми в носки ногами. – Ну, почти вся семья, – добавил Патрик тихонько.
– И часто случаются неприятности? – спросила я.
– Чаще, чем мне бы хотелось, – горько ответил хозяин. – Раз в несколько месяцев, чуть реже, когда все вымерзает. Но вот с пистолетом пока на нас не нападали, – добавил он; его лицо при этом ничего не выражало.
– Ронни? Он с тобой? – В комнату в спешке вошла миниатюрная женщина. Ее волосы были рыжего цвета и доставали до подбородка. Одета она была в свитер с вывязанными ромбиками и джинсы. Женщина показалась мне весьма яркой, совсем не той простой фермершей, которую я себе представляла. Это заставило меня осознать, насколько грязными мы с Чейзом стали после того, как днями пробирались сквозь лесную чащу. Увидев нас, женщина резко остановилась.
Патрик нас представил и быстро разъяснил ситуацию. Щеки женщины залил румянец. Она стала неосознанно перебирать пальцами волосы сына. Тот прислонился к ее ноге, как довольный кот.
– Добро пожаловать... О Боже, добро пожаловать, – наконец сказала она. – И спасибо вам.
– Я подумал, что Джейкоб и Элизабет не откажутся от ужина. – При этой фразе мой живот снова заурчал. – У них в Льюисбурге семья. Я предложил подвести их утром.
Утром?
– Ты... разумеется. В смысле, ты совершенно прав, – сказала, качая головой, Мэри Джейн.
– Я прошу прощения, – вставила я, надеясь не показаться неблагодарной. – Я думала, что отправимся в Льюисбург сегодня. – Я поглядела в окно. Стемнело еще не до конца.
– Мой дядя последнее время плохо себя чувствовал, – добавил Чейз.
Патрик нахмурился.
– После наступления комендантского часа путешествовать запрещается законом. Кроме того, после всего, что вы сделали...
То, как он упомянул закон, заставило меня поежиться. Очевидно, Патрик следовал правилам. Я незаметно наступила Чейзу на ногу, и он кивнул один раз в согласии, не глядя на меня.
У нас не было другого выбора, кроме как остаться на ночь – или, по крайней мере, сделать вид, что мы остаемся на ночь, – ведь мы не хотели, чтобы о нас сообщили в МН как о нарушителях комендантского часа. Здесь и в самом деле был генератор, а значит, ночью работал телефон. Их слепое послушание напугало меня.
Мэри Джейн изобразила улыбку.
– Даже не спорьте. Вы остаетесь, а утром я сама отвезу вас в Льюисбург. И никак иначе.
Ничто другое они не примут. Это было ясно.
– Замечательно, – сказала я, надеясь, что мой голос не прозвучал слишком мрачно.
Подтверждая то, что я думала про свою неопрятную внешность, Мэри Джейн провела меня в ванную, подав мне потертое старое полотенце из уборной и кусок мыла. Следом шел Чейз с нашим рюкзаком. Я знала, что он изучал план дома, искал возможные выходы.
– Они ужасно дружелюбны, – прошептала я, пока он мыл руки. – А ведь мы могли оказаться серийными убийцами.
Он издал горлом звук согласия.
– Мы не можем оставаться здесь до утра, – сообщила я ему. Но мои натертые до крови ступни, сведенные судорогой мышцы спины и голеней советовали мне совсем другое.
Чейз не ответил, его лицо снова помрачнело, и меня ранило то, что он был таким милым с незнакомцами, а со мной молчал. Произошедшее между нами в тот миг снаружи было, очевидно, забыто, и это причинило мне больше боли, чем я готова была признать.
Когда он решительным шагом выходил из ванной, я заметила, что его глаза поднялись и с интересом осмотрели слишком большой туалетный шкафчик и шикарный плед золотистого цвета. Но не мог же он планировать украсть что-нибудь. Не тогда, когда хозяева были в соседней комнате.
Благодаря генератору, вода была теплой и, пока я стирала слои грязи, успокоила мое ноющее тело. Но все равно я не могла расслабиться. Я не знала, что происходило в этом доме, и мне это не нравилось.
Я быстро переоделась, убедилась, что ботинки сидели плотно на случай, если нам придется быстро уходить, и поглядела в зеркало на свои волосы. Их длина шокировала меня. С тех пор как Чейз постриг меня, я еще не успела привыкнуть к своему отражению. Сейчас, когда волосы были мокрыми, я видела неровность прядей в тех местах, где нож Чейза чуть соскальзывал. Хмурясь, я опустилась на колени у рюкзака, чтобы поискать резинку для волос, и мои руки замерли у наружного кармана.
Почему Чейз не позволял мне рыться в сумке? Он всегда настойчиво сам доставал то, что мне было нужно. Должно быть, он что-то прятал.
Я взглянула на дверь, волнуясь, что он мог прийти и проверить, как я. Прислушавшись, я уловила только звуки того, как Ронни играл со своими игрушечными грузовиками в гостиной. Тогда я расстегнула широкую медную молнию.
Сверху лежала одежда, которая была аккуратно свернута, чтобы занимать меньше места. Ткань по большей части так и оставалась влажной после того, как рюкзак на днях намок. Под одеждой я нашла свою резинку для волос, которую автоматически надела на запястье, а также спички, фонарик, внушающую ужас дубинку, пластиковую упаковку мыла и другие туалетные принадлежности. Затем я наткнулась на пластиковую косметичку с застежкой-молнией, наполненную деньгами. Пока я проглядывала купюры, у меня отвисла челюсть. Одни двадцатки. Почти пять тысяч долларов. Как долго Чейз копил?
Моя рука уткнулась в кое-что еще. Проспект Статута, обернутый вокруг чего-то прямоугольного и твердого и перетянутый резинкой. Она легко снялась, бумага развернулась, и из-под нее показалась книга в мягком переплете, распухшая от заложенных между страницами листов бумаги.
Моя сердце забилось о грудную клетку. На потертой обложке значилось: "Франкенштейн".
* * *
– А что такого в этой книге? – Его голос звучал нежно дразняще.
Я отложила ее на туалетный столик с стала смотреть, как Чейз ходил по моей комнате. Он осторожно брал в руки некоторые вещи. Ставил их обратно. Аккуратно протирал их, если оставался отпечаток. Теперь, после Войны, он не понимал, что делать с собственностью.
– Мне она нравится. А что не так?
– Просто забавный выбор, – сказал он теперь с еще большим интересом. – Она как-то не совсем... девчачья, я бы так сказал. – Он рассмеялся.
– Ее написала женщина.
– Женщина, которой нравятся монстры.
– Может быть, они и мне нравятся. – Я спрятала улыбку.
– В самом деле? – Чейз прищурился, глядя на меня. Он сел на кровать рядом со мной и, будучи непривычным к матрасам, немного поерзал, затем улыбнулся, как ребенок.
– Но он же на самом деле не монстр, – сказала я. – Это другие делают его таким, потому что он отличается от остальных. Знаешь, это грустно. То, как тебя могут разорвать подобным образом. То, как ты пытаешься делать то, что правильно, но не можешь.
"Это как когда я говорю Рою, чтобы он не прикасался к маме", – едва не добавила я и почувствовала, как к щекам прилила краска.
Он наклонил голову, его глаза уставились внутрь меня, и мне показалось, что он видел меня насквозь так, как еще никто раньше. Но в то же время я почувствовала себя в безопасности: знала, что он никогда не расскажет, что нашел здесь. Его пальцы переплелись с моими.
– В твоих словах одиночество, – сказал он.
* * *
Я открыла книгу и бережно развернула сверток бумаг, две из которых были салатового цвета. Это были официальные документы, сообщающие, что дом его родителей переходил к единственному выжившему члену семьи, Чейзу Дженнингсу. Меня огорчила мысль о его бремени.
Следующие бумаги, которых было около тридцати, были очень тонкими и такими хрупкими, чтобы порвались бы, разверни я их быстрее. Мое сердце стало биться чаще. Я узнала бумагу... почерк.
Это были мои письма. Те, которые я писала Чейзу, когда его призвали в МН. Я развернула несколько из них, зная, что нужно спешить, но не в состоянии запретить себе убедиться, что письма реальны. Я перечитала свою бессмысленную болтовню: наши с Бет дела, учебные занятия, разговоры, которые были у нас с мамой. Слова возбудили поток ностальгии. Твердый кухонный стол, и запах ванильных свеч, и я, сижу и пишу по ночам. Беспокоюсь за него. Тоскую.
Кое-что об этом и писала. Говорила ему, что скучаю. Что с нетерпением жду от него вестей. Что постоянно о нем думаю. Каждое письмо я заканчивала следующими словами: "С любовью, Эмбер", и они были правдой. Я любила Чейза Дженнингса.
Я подумала о том, как он прижал меня к себе снаружи, и задалась вопросом: люблю ли его до сих пор.
Эта мысль заставила мое сердце сжаться в замешательстве. Он выводил меня из себя своим непостоянством. Пытался руководить мной, излишне опекал меня, не говорил ничего конкретного. Никто не беспокоил меня так, как он.
И я знала: это потому, что никто не значил для меня больше. Кроме мамы, но моя любовь к ней отличалась от того, что я испытывала к Чейзу, как потребность в кислороде отличается от потребности в воде.
Почему-то я разозлилась. Зачем он сохранил эти письма? Иногда мне казалось, что он едва терпел мое присутствие, но все же он пронес память о наших отношениях через службу и через полстраны. Насколько этот солдат отделился от старого Чейза, моего Чейза?
Но чего будет стоить мне надежда, что он все еще любит меня?
Я сложила письма обратно между страницам романа, постаравшись не оставить следов того, что что-то трогала. Когда я это делала, мой взгляд упал на строчку, которую произносил рассказчик, Виктор, обращаясь к своей возлюбленной.
"У меня есть один секрет, Элизабет, ужасный секрет. Когда я открою его тебе, он обдаст тебя ужасом, и тогда ты, совсем не удивленная моим несчастьем, будешь думать лишь о том, как я прожил до сих пор и что я вынес".
Я непроизвольно содрогнулась. Очевидно, мой псевдоним был не случайным.
