Текст книги "Империя крови"

Автор книги: Крис Уэйнрайт (Уэнрайт)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

– Ты действительно сын Акилы? – спросила Гнатена, но, взглянув на него пристальней, сама же и ответила: – Вижу, ты похож на нашу царицу. Бедняжка, сейчас мы тебя отправим в лагерь. Но к мужчинам, – усмехнулась она. – Так будет лучше.

Гнатена сложила ладони, и по лесу разнеслось уханье филина. Вскоре вдали послышался голос коростеля. Ингер усмехнулась. Женщина, взглянув на нее, все поняла.

– Значит, ты что-то заподозрила потому, что я не точно подражаю голосу птицы?

Ингер только кивнула в ответ. Гнатена сокрушенно покачала головой и вновь повторила крик филина. Ответ раздался снова, уже ближе, и на поляну вышел Давас.

– Что случилось? – шепотом спросил он, с некоторым подозрением глядя на Ингер и Вульфа.

– Это свои, – успокоила его Гнатена. – Отведи к Тайраду этого мальчугана. Он сын нашей правительницы, уже несколько дней скитается по лесу. Видишь, какой голодный и оборваный. Завтра расскажем обо всем Панне.

– Ничего себе мальчуган! – По губам Даваса, который был почти на голову ниже Вульфа, скользнула добродушная усмешка. – Пойдем, – кивнул он юноше. – Отведу тебя к нашим. Обогреешься и подкормишься, это я тебе обещаю. Ну, до встречи, – кивнул он подруге.

– До встречи. – Вульф повернулся к Ингер, которая только молча кивнула ему.

– А ты ему приглянулась! – обняв за плечи немного смутившуюся Ингер, сказала напарница, когда шаги мужчин затихли вдали. – Каков зверь! – восхищенно добавила она. – Не уступит статью даже Конану.

– Конан уже старый… – только и смогла ответить Ингер.

– Глупенькая! – засмеялась Гнатена. – Впрочем, ты по-своему права. Вам все люди нашего возраста кажутся стариками. Наверное, и моей дочке тоже, – добавила она и вздохнула.

Глава пятая

Киммериец с трудом разлепил глаза. Тело налилось бесконечной тупой болью. Он был все еще привязан к деревянной доске, временами впадал в забытье и, очнувшись, не понимал, где находится. Варвар уже потерял счет времени, ему казалось, что он висел здесь распятым всегда. Внезапно Конану показалось, что открываются двери, но эти звуки столько раз уже возникали в его воспаленном мозгу, что он перестал обращать на них внимание.

Однако на этот раз все было наяву. В каморку в сопровождении двух женщин, вооруженных короткими мечами, вошла Мэгенн.

– Ну что, вспомнил, кто ты такой? – спросила амазонка и, не дождавшись ответа, коротко бросила: – Развяжите!

Когда женщины ножами перерезали удерживавшие киммерийца ремни, он упал, не в силах шевельнуть ни рукой, ни ногой.

– Это тебя научит хотя бы немного уважать нас, Конан из Киммерии! – усмехнулась Мэгенн, наблюдая, как варвар тщетно пытается встать на ноги, опираясь на локти.

Услышав свое имя, Конан вздрогнул и медленно поднял голову.

– Удивлен? – засмеялась женщина. – Кто же у нас не знает спасителя Акилы? Один раз ты уже помог ей победить сестру и вновь взойти на трон, а теперь, похоже, намереваешься повторить это. Верно?

Киммериец попытался кивнуть в знак согласия, но у него это плохо получилось.

– На цепь его! – распорядилась Мэгенн. – Вставай!

Варвар, наконец, с трудом поднялся. Ему завели руки назад и, надев на сложенные вместе запястья обруч, пропустили цепь между ногами и накинули петлю на шею. Чтобы цепь не душила его, он вынужден был наклониться, но тогда удержать равновесие можно было, лишь согнув ноги в коленях.

– Пошли! – раздалась новая команда, и одна из женщин натянула свободный конец цепи.

С трудом передвигая ноги, Конан почти на корточках последовал за ней.

– Ха-xa! – залилась веселым смехом Мэгенн. – Смотрите, точь-в-точь косолапый медведь!

Они миновали длинный полутемный коридор и стали подниматься по лестнице, что было чуть легче, чем идти по прямому полу. Пройдя пару маршей, они оказались в просторном зале, в дальнем конце которого на помосте, покрытом звериными шкурами, восседала женщина в богатом убранстве. Варвар сразу же узнал ее – это была Энида. Когда-то она командовала одним из отрядов войска амазонок, выступавших на стороне Акилы. Теперь, как он знал, положение изменилось. Энида вот-вот провозгласит себя правительницей амазонок.

– Вот этот дикарь, правительница! – Мэгенн, поклонившись, приблизилась к помосту. – Мы к твоему приезду немного вправили ему мозги, чтобы понимал, что к чему.

Энида весело улыбнулась – не ему, а просто так, видно, от полноты чувств, и варвар заметил, что она изрядно пьяна.

– Да уж вижу! – рассмеялась Энида. – Славно поработали, только вот шкуру ему сильно попортили. Ты не перестаралась? Он еще годен для дела?

– А как же! – отозвалась Мэгенн. – Я знала, что такой зверь нам еще пригодится.

– Хм! – с интересом разглядывая варвара, будто видела его впервые, буркнула правительница. – Ты права, самец подходящий. Я еще тогда, три года назад, могла это понять.

Киммериец, согнувшись, исподлобья наблюдал за ними. К нему возвращалась ясность мыслей, но жажда сильно мучила его и мешала сосредоточиться.

– Послушай, Энида, – прохрипел он. – Я с удовольствием повеселюсь вместе с вами, только дай сначала глоток воды!

Тут же он получил увесистый удар от стоявшей сзади прислужницы. Она шлепнула его плашмя мечом, и варвар почувствовал, как лопнула кожа и потекла кровь.

– Не забывайся, раб! – прошипела Мэгенн. – Заговорил, надо же!

– Дайте ему напиться, – усмехнулась Энида. – Пусть не думает, что мы такие уж жестокие.

Прислужница принесла кружку с вином и поставила ее на пол перед Конаном. Руки варвара были скованы за спиной, поэтому он встал на колени и сначала, как собака, лакал вино, а потом, схватив кружку зубами, опрокинул остаток в глотку.

– Ловко! – засмеялась правительница. – Еще хочешь?

Киммериец кивнул. Вино прекрасно освежило его, и он решил вести себя тихо, чтобы не нарываться на лишние неприятности.

«Дальше видно будет, – подумал он. – Если уж попался, как желторотый юнец, придется не спешить. Случай всегда представится, надо только его не проморгать».

Варвар расправился со второй кружкой и почувствовал, что, когда жажда отступила, его начинает одолевать зверский голод. Неизвестно, сколько он провисел в этой каморке, может быть, и не один день.

– Теперь, правительница, не прикажешь ли ты меня накормить? – смиренно обратился он к Эниде.

– До чего же мы так дойдем? – расхохоталась она. – Наешься, а потом и женщину захочешь, наверное? А?

Все присутствующие в зале тоже рассмеялись, кроме киммерийца, которому было совсем не весело.

Энида кивнула, и перед киммерийцем поставили блюдо с кусками мяса. Он снова встал на колени и, как животное, принялся рвать его зубами. Конан действительно походил на зверя: громадный, с копной черных спутанных волос и засохшими потеками крови на голом теле, он алчно отгрызал мясо от костей, урча от удовольствия. Его мало заботило, что о нем думают окружающие. Главное, надо было успеть набить брюхо, пока неожиданное расположение правительницы не сменилась вспышкой гнева.

Он оказался прав. Блюдо еще не опустело, а прислужница, видимо по знаку госпожи унесла остатки пищи. Варвар тщательно облизал перепачканные жиром губы и только тогда взглянул на Эниду. Она разговаривала вполголоса с Мэгенн, но, заметив движение киммерийца, повернула к нему голову.

– Что будем делать с ним, Мэгенн? – спросила правительница, позевывая.

По ее лицу было заметно, что пирушка продолжалась уже довольно долго, и властительница несколько притомилась.

– Как обычно? – склонила голову Мэгенн.

– Хм! Нет, пожалуй, не стоит, – потянулась правительница. – Сейчас война, не до потомства. Хотя… – Она задумалась на мгновение. – Пусть. Оставь его пока при себе. Этих мы скоро перебьем, может, тогда он нам и понадобится.

– Хорошо, повелительница, – вновь склонила голову Мэгенн, и во взгляде, направленном на него, варвар уловил хищный блеск, словно в лесной чаще мелькнули глаза голодного волка.

– Устала я что-то… – снова потянулась всем телом Энида. – Пойду, пожалуй, отдохну.

Она, пошатываясь, встала, и Мэгенн почтительно подхватила ее под руки.

– Да, вспомнила, – зевнула правительница. – Чтобы зря пищу не переводить, используем его завтра. Выживет, его удача, а нет – и пес с ним. Самцом больше, самцом меньше, какая разница? Или не так? – хихикнула она, поворачиваясь к Мэгенн.

– Разумеется, госпожа, – ответила та.

– Вот именно, – прервала ее Энида. – А сейчас немедленно спать, меня уже ноги не держат.

Она забросила руку на шею Мэгенн и, почти повиснув на ней, покинула зал. Варвар внимательно следил взглядом за уходившими женщинами.

«Что это с ней сталось? – недоумевал он. – Такая крепкая была девица. Спилась, что ли, от безделья? Совсем нет порядка у этих амазонок!»

Ему встречались, и нередко, мужчины, которых страсть к вину превращала в жалкую тень когда-то могучих воинов, но чтобы такое происходило с женщиной? Все же не какая-то там портовая шлюха…

Его раздумья прервал голос прислужницы:

– Пойдем, раб!

Вновь натянулась цепь, и киммерийца повели обратно по лестнице, потом по коридору, но уже в другую каморку. Его втолкнули внутрь, и дверь с лязгом захлопнулась. Конан пристроился на соломе, наваленной в углу, и тотчас провалился в глубокий сон.

Глава шестая

– У тебя есть дочка? – удивленно спросила Ингер.

– Да, – ответила Гнатена. – Во всяком случае, когда я родила ребенка и кормила полгода грудью, она была жива и здорова. Вот второй был мальчик, – вздохнула она.

– Понимаю, – кивнула девушка.

Когда у амазонок рождались дети, мальчиков сразу убивали, а девочек первое время держали вместе с матерями, но потом забирали от них, и они воспитывались со своими сверстницами под присмотром воспитательниц. Женщины возвращались к своим делам и больше никогда не встречались с дочерьми. Никто не знал своих родителей, а родители не знали детей. Правда, иногда сходство двух женщин бросалось в глаза, и это могло породить соответствующие сложности, но служительницы храмов и отряды стражи зорко следили за этим и тотчас же их разделяли: одну из женщин отправляли в другую деревню или в дальний отряд, чтобы они больше не встречались друг с другом. Так было с незапамятных времен, и амазонки воспринимали все это как само собой разумеющееся. Иногда, конечно, бывало, что материнский инстинкт проявлялся с особой силой, но тогда правители сурово наказывали непокорную. Ей могло повезти, и тогда она отделывалась поркой и заточением в темницу, но столь же вероятно она могла распроститься с жизнью во время церемониальных жертвоприношений.

Исключение в стране амазонок было сделано для царствующего дома: правительницы, ее сестер, если они были, а также для высших служительниц храмов, командиров больших отрядов, заодно исполнявших роль наместниц в городах и подчиненных им деревнях – в общем, для знати. Поэтому такие понятия, как мать, дочь или сестра могли применяться только в высшем обществе, а остальные амазонки были просто женщинами – охотницами, воительницами, прислужницами.

Другие дела, также необходимые для жизни: строительство домов и крепостей, прокладка дорог, шитье одежды и заготовка пищи на зиму – выполнялись всеми сообща под руководством старших женщин, которые кое-что смыслили в этом и потому считались носительницами знаний. Но прежде всего амазонки должны были быть храбрыми, выносливыми, умелыми воительницами, великолепно владеть копьем, дротиком, пращой и кинжалом. Воительницы считались высшей кастой, все стремились стать ими, и лишение звания воина за какую-либо провинность считалось среди амазонок самым суровым наказанием. Все девочки с раннего возраста обучались искусству обращения с оружием и верховой езде, умению найти пропитание в лесу и защититься от холода и снега. Страна амазонок была суровым краем, и таким же был характер большинства населявших ее женщин, что, ко всему прочему, умело поддерживалось служительницами богов и командирами.

Все здоровые женщины (а других в стране не было, потому что рожденных с какими-нибудь изъянами тут же убивали, как и мальчиков) независимо от положения и происхождения должны были выполнить Главную Обязанность. Она состояла в том, что один или два раза в жизни женщина проводила время с мужчиной, чтобы не исчез род отважных воительниц, и не оскудела их земля. Других отношений с самцами, как презрительно именовали мужчин амазонки, у суровых обитательниц Северных Холмов – так они называли эти покрытые густыми лесами горы, рассеченные долинами с множеством озер и полноводных рек, – не было. Мужчина считался грязным, презренным и бесполезным существом, годным лишь для продолжения рода, гладиаторских боев во время праздников да тяжелых работ на строительстве пограничных укреплений и добыче камня, причем правительницы старались, чтобы это происходило как можно дальше от селений амазонок.

Меньше встречаются – меньше соблазнов, так считали женщины из знати и были совершенно правы, потому что многие из них исполняли Главную Обязанность несколько чаще, чем предписывалось обычаями, и бывало, что мужчина, прежде чем попасть в Зал Таинства, где должен был дать начало новой жизни, долгое время проводил в храме у старших служительниц, которые определяли его пригодность к этому чрезвычайно важному делу.

Некоторые проверявшие, случалось, входили во вкус, но обычно тайная служба и знатные амазонки старались не оповещать об этом остальных, если, конечно, не преследовали каких-то других целей. Вот когда сведения о проступках соперницы можно было использовать в продвижении наверх или, что бывало нередко, в борьбе за трон – тогда весь поток обвинений выплескивался в общество, которое обычно горой вставало за сохранение обычаев и традиций.

– Я хочу спросить, – неуверенно начала Ингер. – Мне показалось… Показалось, что быть с мужчиной… – Она замялась, но Гнатена пришла ей на помощь:

– Доставляет удовольствие?

– Да, – смущенно кивнула девушка. – Но почему же тогда воспитательницы нам говорили…

– Ты еще девочка, – погладила ее по плечу Гнатена. – Но я тоже была такой, и когда дважды была в Зале Таинства, ничего, кроме отвращения и боли, не чувствовала.

– Как же ты тогда… – начала Ингер.

Она знала по рассказам подруг, которые, в свою очередь, знали это от других, что ничего хорошего в Зале Таинства для большинства женщин не происходило, хотя появлялись слухи, что некоторым якобы нравилась Главная Обязанность. Девушки до пятнадцатого года воспитывались отдельно и только после Испытания почти сразу же отправлялись в один из храмов для совершения Главной Обязанности, а уже потом вливались в общество.

– Это совсем другое! – мечтательно произнесла Гнатена и некоторое время молчала, видимо вспоминая о Давасе. – Этот человек научил меня испытывать удовольствие, и теперь меня можно назвать отступницей. – Она повлажневшими глазами почему-то с вызовом посмотрела на Ингер.

– Мне кажется, – тихо сказала девушка, – что я немного понимаю тебя.

– Понимаешь? – удивилась Гнатена. – Ну, разве что чуть-чуть… – Она ласково улыбнулась напарнице. – Я уверена, этого нельзя понять до конца, если не ощутишь сама. Я поделюсь с тобой одной тайной… – Она наклонилась к уху Ингер, хотя вокруг не было ни души. – Многие женщины из нашего отряда поступают так же, как и я.

– Да ты что? – чуть не подпрыгнула девушка.

– Тихо! – приложила палец к губам Гнатена. – Сама понимаешь, что за это нам может быть. Когда мы ждали вас, рядом с нами остановился отряд Тайрада, и Паине, – она почти беззвучно рассмеялась, – Паине пришла в голову великолепная мысль, что неплохо бы нашим женщинам научиться стрелять из лука, как гирканцы. С этого все и началось… – Она счастливо улыбнулась. – Я вот что тебе скажу. Все наши воспитательницы и служительницы храмов врут и морочат нам головы. «Это плохо, это скверно!» – скривив губы, передразнила она кого-то. – Конечно, раньше я им верила. А теперь и представить не могу, как жила до сих пор…

– Но ты же была в Зале Таинства?

– Глупышка, – покачала головой Гнатена. – Это совсем другое. Когда меня в первый раз привезли в храм, не в Ульменский, в другой, за Холмами, я думала так же, как и ты, да и все девушки тоже. Мы только что прошли Испытания. Тогда наши женщины взяли в плен нескольких ваниров. Это я теперь понимаю, какими могут быть мужчины, – амазонка усмехнулась, – а тогда мне было просто страшно… Да и противно. Нам ведь все уши прожужжали, что самцы мерзкие, грязные…

– Страшно? – переспросила Ингер.

– Да, – кивнула Гнатена. – Нас сначала осмотрели храмовые служительницы, потом несколько дней мы жили в кельях, нас хорошо, очень вкусно кормили, но все равно было как-то неуютно и тревожно. В день исполнения Обязанности нас привели в Зал. Было нас… – Она задумалась, припоминая. – Трое. Да, трое, – уверенно закончила женщина и взглянула на Ингер, которая во все глаза смотрела на нее. – Ты ведь об этом не знала?

– Нет, – замялась девушка. – Я слышала про Зал, что там происходит, но как это все…

– Так вот, – продолжала Гнатена, – в Зале было несколько каменных постаментов, покрытых шкурами, и вокруг них огороженное перилами возвышение. Там сидели старшие воспитательницы. Нас раздели и приказали лечь на ложе, а потом привязали руки и ноги к кольцам, вделанным в камень.

– Совсем, как меня! – сорвалось с губ Ингер.

– Тебя? Где?

– В подземелье у колдуна. – И девушка рассказала Гнатене все, что приключилось с ней в подземелье.

– Говоришь, он не смог? – переспросила женщина, давясь от смеха.

– Да, – засмеялась в ответ Ингер. – Я плохо помню, но колдун дал ему что-то выпить, и все вот так получилось, а потом старик сказал, что допустил ошибку.

– И что дальше?

– Дальше ничего. Колдун велел своим слугам увести его, а меня отвязали и отправили обратно к остальным девушкам.

– А потом?

– Прошло совсем немного времени, и киммериец – это мы потом узнали, что он из Киммерии, никогда раньше не слышала о такой стране… Он показал нам лестницу. Мы убежали… Вот и все.

– Тебе, считай, повезло, – выслушав девушку, заметила Гнатена. – Со мной было хуже. Они тоже, наверное, дают мужчинам какое-то снадобье, но оно действовало совершенно наоборот. Мне попался здоровенный ванир. Не такой, конечно, как твой Вульф, – засмеялась она, – а настоящий зверь…

– Почему это мой? – смутилась Ингер, но слова женщины неожиданно оказались ей приятны.

– Твой, твой, – махнула рукой Гнатена, – у него чуть глаза из орбит не вылезли, когда он смотрел на тебя. Ну ладно. Слушай дальше. – Она помрачнела. Видимо, эти воспоминания были ей крайне неприятны. – Он набросился на меня, как жеребец. Ты видела, как это происходит у животных?

– Угу, – опустила голову девушка.

– Вот так и со мной. Я даже закричала. Мне казалось, он разорвет мое тело пополам. А эти на возвышении смеялись и подбадривали его и еще двоих криками – одновременно со мной на соседних ложах были привязаны мои подруги.

– А потом?

– Когда этот великан слез с постамента, воспитательница осмотрела меня и сказала, что все хорошо. Затем через день меня еще раз отдали на растерзание этому же ваниру, и на этом все закончилось.

– Все?!

– Да, – ответила Гнатена. – Через месяц, когда стало ясно, что ребенок будет, меня и других, таких же, как я, оставили в храме. Я побыла с моей девочкой полгода, и больше ее никогда не видела. Да уж и не увижу… – грустно вздохнула женщина.

– А вдруг… – попыталась утешить ее Ингер.

– Нет, – покачала головой женщина. – Я и узнать ее не смогу, столько уже лет прошло…

Раздался тихий свист.

– Смена идет. – Гнатена приподнялась с травы и ответила условленным сигналом. – Возвращаемся в лагерь, подружка.

Глава седьмая

Поспать, как следует, варвару не пришлось. Загремели засовы, и стражница, просунув голову в камеру, коротко бросила:

– Вставай, тебя зовет госпожа.

Конан резко вскочил, забыв о цепи, но она немедленно напомнила о себе, впившись в тело.

«Мерзавки! – проворчал про себя киммериец. – Нергалово племя!»

Стражница взяла конец цепи, и варвар поплелся за ней снова на полусогнутых ногах, проклиная в душе изобретательность амазонок, знавших толк в пытках. Впрочем, путь оказался недолгим, они свернули за угол коридора и вошли в низкое помещение, откуда тянуло запахом горевших углей.

«Это еще что? – спросил себя Конан. – Кузница, что ли?»

Однако он ошибся. В комнате находились три женщины: две стражницы с мечами и еще одна, в кожаном фартуке. Она повернулась к жаровне, на которой лежали раскаленные металлические прутья, и киммериец на мгновение залюбовался линией ее спины и округлостью ягодиц, потому что фартук был надет прямо на голое тело.

«Аппетитная! – причмокнул варвар. – Но мне совершенно не нравится то, что эта девица сейчас со мной сделает. В пыточную привели, не иначе. Чего же эти девки хотят от меня?»

Ему приказали встать в угол и надели на крюк обруч, скреплявший его руки. Заскрипел ворот, и Конан повис в воздухе, едва касаясь носками пола.

– Что вам от меня нужно? – прохрипел он.

Женщины молча смотрели на него, словно не слышали вопроса.

– Вы что оглохли, суки?! – загремел варвар, но и на его крик они не обратили ни малейшего внимания.

В коридоре послышались шаги, и в камеру вошла Мэгенн. Она мельком взглянула на висевшего под перекладиной киммерийца и уселась на покрытую малиновой накидкой скамейку.

– Свободны, – кивнула она стражницам.

– Что тебе надо? – спросил киммериец, яростным взглядом сверля свою мучительницу.

– Сейчас узнаешь, – усмехнулась Мэгенн. – Я рада, что ты заговорил. Может быть, обойдемся малой кровью, если, конечно, ты будешь хорошим мальчиком. – Последние слова она произнесла с особенным выражением, и ее глаза вновь напомнили Конану глаза лесного хищника. – Ты пришел за Акилой, так?

– Так, – выдохнул варвар, понимая, что глупо отрицать очевидное.

– Вряд ли ты решился один забраться так далеко в глубь нашей страны.

– Почему нет? – усмехнулся киммериец.

– Вот об этом мы сейчас и поговорим, – улыбнулась Мэгенн. – У тебя есть сообщники?

– Сообщники? Зачем они мне?

– Но, может быть, ты им нужен. Ответишь, где Паина?

– Паина? – изобразил удивление варвар. – Знавал я эту женщину, скрывать не буду. Только года три прошло с тех пор.

– Врешь! Ее послали за девушками, прошедшими Испытание, и сколько мы ни ждали, ни она, ни девушки не вернулись.

– Подождите еще, наверное, что-то их задержало.

– Гонцы уже обыскали все в тех местах. И обнаружили только следы лагеря.

– А при чем здесь я? Ты можешь забить меня до смерти, но откуда мне знать, куда делась ваша Паина?

– У меня есть подозрение, что ты пришел вместе с ними.

«Ну, уж этого я тебе не скажу, – пообещал про себя киммериец. – Она сомневается… Может, и выкручусь как-нибудь».

– Послушай, уважаемая, – начал он медленно, словно выдавливая из себя слова. – Я пришел повидать правительницу Акилу – не сомневаюсь, тебе известно, что мы с ней были близко знакомы, – и уже здесь узнал, что ее заточили в храме. Клянусь Нергалом и всеми его кишками, что я знать ничего не знаю ни про Паину, ни про девушек.

– Если ты врешь, я прикажу спустить с тебя по кусочкам твою дубленую киммерийскую шкуру. – Видно было, что подозрения Мэгенн ни на чем не основаны.

– Бей сколько твоей душе угодно, жги каленым железом, но что я могу тебе сказать? Я на самом деле ничего не знаю про это.

– Ладно, – махнула рукой женщина. – Сейчас посмотрим. Мерл, можешь приступать! – повернула она голову к палачу.

Киммериец внутренне сжался, готовясь к удару бича или ожогу раскаленным железом, но женщина в фартуке поднесла к губам варвара кружку с горячим вином, приправленным каким-то снадобьем.

«Пить или нет? – подумал Конан. – С этих сук станется подсунуть какую-нибудь колдовскую дрянь, от которой, кроме других неприятностей, буду еще и животом маяться несколько дней. Нет уж, пусть сами пьют!»

Он сжал зубы.

– Выпей, – поднявшись со скамьи, посоветовала ему Мэгенн. – Это поддержит тебя. Думаю, ты успел немного утомиться. А если не станет пить, – выходя из камеры, бросила она палачу, – можешь делать с ним, что хочешь. Разрешаю.

«Выбора нет, – решил Конан. – Нергал с ними, попробую».

Жидкость оказалась на удивление вкусной. Когда киммерийца вели обратно в камеру, его начала одолевать зевота и по всему телу разлилась приятная слабость. Он улегся на солому и мгновенно заснул. Сон его сопровождали чудесные видения. Конану снилось, что с него сняли цепи и он, наконец, смог с невероятным блаженством вытянуть руки и ноги. Потом его вывели из камеры, и повели длинным подземным коридором к выходу во двор. Варвар с наслаждением хлебнул свежего воздуха, показавшегося ему после подземелья просто нектаром. Его привели в жарко натопленный деревянный низкий домик. Он напомнил варвару баню, которую он видел когда-то у бритунцев. Северные немногословные великаны любили там мыться, без устали хлеща себя связанными в пучки березовыми ветками. Как-то киммериец попробовал это, и ему очень понравилось. Сейчас он не ошибся: его действительно привели, чтобы помыть. Две женщины в кожаных фартуках, таких же, как у палача, очистили его тело от грязи, пота и запекшейся крови с помощью кадки горячей воды, настоянной на можжевеловых ветках, и связки растрепанных веревок, примерно таких же, какими матросы мыли палубы кораблей, только без рукояток. Варвар почувствовал себя свежим и отдохнувшим.

Дальше видение поплыло, женские голоса растворились в птичьем клекоте и мычании коров. Конан почему-то снова увидел протянутые к нему руки матери. Кто из спящих может сказать, сколь долго продолжаются зыбкие смутные видения? Но вдруг сон вновь стал более ясным и четким.

Киммерийца опять вели по длинному каменному коридору, однако он сознавал, что это не узкий и затхлый проход в подземелье. Здесь чистый деревянный пол и стены казались сложенными более ровно, а может быть, просто были новее. Стены коридора внезапно подернулись туманом, и сон опять стал неотчетливым.

Послышалось жужжание пчел или мух, зазвучали неясные голоса, сначала где-то внизу, потом с боков, а затем и со всех сторон. Люди говорили, но, ни слов, ни кто их произносит, Конан разобрать не мог, будто многоголосый гул слился с шелестом крыльев тысяч огромных мух, и он замахал руками, пытаясь их отогнать. Но кому же это удается во сне? Руки двигались медленно, нехотя, они были слабыми и непослушными, словно кипа хлопка или шерсти, и насекомые облепили его лицо, не давая вздохнуть.

Киммериец напряг все силы и попытался проснуться, чтобы отогнать наваждение, но сон опять превратился почти в явь, и варвар хотел было ущипнуть себя, чтобы проверить, спит он или нет, но тут же забыл об этом, ибо очутился в поистине чудесном месте. Оно настолько поразило его воображение, что все остальное перестало его волновать.

Овальное помещение с тремя небольшими зарешеченными окнами на высоте его роста было устлано коврами. Они целиком закрывали стены и пол, придавая комнате сходство с огромным ларцом изящной кхитайской работы, внутренние стенки которого обычно драпировались вышитым шелком. Мебель была низкая, из темного полированного дерева, с мягкими спинками и резными вычурными ножками и подлокотниками. Чувствовалось, что мастер, изготовивший ее, потратил, может быть, не один год упорного труда, чтобы сотворить такое чудо. Было похоже, что Конан в своих сновидениях попал в дом иранистанского вельможи или, того выше, во дворец самой раджассы где-нибудь в далеком Прадешхане. Однако он трижды мог поклясться хоть Кромом, хоть Нергалом, хоть самим Светлоликим Митрой, что все это происходит в Ильменском храме, потому что на одной из кушеток восседала та самая сука Мэгенн, по приказу которой его хлестали плетьми, оставили неизвестно сколько времени висеть распятым, чуть не прижгли раскаленными прутьями и чем-то опоили.

Правда, сейчас она уже не казалась ему такой мерзкой, как наяву, тем более что была весьма приятной, пожалуй, даже красивой женщиной. Мэгенн была одета не как обычно, в кожаные штаны и белую рубаху, а наряжена в легкий шелковый хитон со множеством складок, и стоило ей чуть шевельнуться, как складки распадались и сквозь почти невесомую ткань просвечивало загорелое, как у всех амазонок, тело.

– Хорошо, что ты все-таки пришел, – пропела она, и варвара поразило, что даже голос женщины, показавшийся ему там, внизу, хриплым, сейчас звучал нежно и мелодично.

Киммериец хотел ответить, но губы не слушались его, они были таким же неподатливыми, как и руки, которыми он в предыдущем сне пытался отогнать рой надоедливых насекомых. Мэгенн поманила его к себе, и он, повиновавшись, подошел к столу, стоявшему перед ее кушеткой, и сел в большое кресло, такое удобное, что оно сразу мягко приняло его в свои ласковые объятия.

– Что выберешь? – заботливо спросила Мэгенн, указывая на изящные кувшинчики и графины. – Барахтанское, зингарское, аргосское?

Конан опять собрался ответить, но она понимающе усмехнулась и сама налила в его кубок красного, как кровь, терпкого и ароматного аргосского нектара, лучшего вина во всех хайборийских землях.

Варвар осушил кубок и непроизвольно щелкнул языком от восхищения вкусом этого дарованного богами напитка, покрутив головой в знак одобрения.

Кубок снова оказался наполненным, киммериец вновь опрокинул его, и он почувствовал себя счастливым и беззаботным, каким можно быть только в благословенном детстве или сладостном сне. Если бы так могло продолжаться вечно!

Неуловимая мысль метнулась в затуманенном мозгу варвара и тут же пропала, потому что мысли, пришедшие во сне, а особенно в таком чудесном, чудесным же образом и испаряются. Когда проснешься, в памяти остается только что-то зыбкое, неуловимое, словно вкус выпитого вина на языке. Такую мысль, кажется, вот-вот схватишь, уловишь, а она тускнеет и исчезает, пока не растает совсем, словно уходящий в туманное море корабль.

Мэгенн, приподняв руки, хлопнула в ладоши, и киммериец полюбовался ее полной налитой грудью, просвечивавшей сквозь легкую ткань. Женщина перехватила его взгляд и призывно улыбнулась, сверкнув белыми ровными зубами. На ее зов в комнату вбежали две молоденькие девушки, которые принесли подносы с яствами. Они грациозно поклонились и поставили блюда на стол. Девушки были совершенно нагими, юными и стройными, они напомнили варвару таких же юных амазонок, томившихся в пещере колдуна, однако смотрели на него совсем не так, как те девчонки, что безжалостно столкнули его вниз, в подземелье. Их взгляды были открытыми и восхищенными. Перехватив один из них, Мэгенн резким движением руки велела девушкам удалиться.

Она вновь наполнила кубки и указала Конану на лакомства. Тот отдал им должное, запивая чудесным напитком. Скоро щеки женщины разрумянились, и она стала нравиться ему еще больше – варвар уже с трудом сдерживал себя. Мэгенн заметила это и залилась, глядя на него, серебристым смехом. Только тогда он понял, что наг, и она все видит. Киммериец потянулся к ней всем телом и почувствовал, как вновь становится сильным и крепким, а руки его снова налились мощью, как всегда. Женщина отпрянула от него, но только на миг, чтобы, изогнувшись в сладостной истоме, сбросить через голову шелковое невесомое одеяние и предстать перед ним во всем блеске зрелой красоты. Варвар обнял ее и бросил на ложе.