Текст книги "В память о Саре"

Автор книги: Крис Муни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Ничего не видя перед собой, Майк устремился по проходу между столиками на улицу. Он посмотрел сначала налево, потом направо, не зная, куда бежать, и чувствуя, как подгибаются ноги.

– Скажи, что прощаешь меня! – пронзительно выкрикнула она. – Скажи!

Он побрел прочь, куда глаза глядят.

– СКАЖИ! – истерично закричала Джесс. – НЕ СМЕЙ УХОДИТЬ, ПОКА НЕ СКАЖЕШЬ, ЧТО ПРОСТИЛ МЕНЯ!

«Не оглядывайся, – сказал ему внутренний голос. – Что бы ты ни делал, иди вперед и не оглядывайся».

ГЛАВА 40

Майк остановился. По лицу его ручьями тек пот, а спина и подмышки были мокрыми. Он не знал, сколько шел и где находится. Он стоял рядом с каким-то банком, на мостовой было на удивление мало машин, а послеполуденное солнце загораживали высокие небоскребы.

Случившееся с Джесс в точности повторяло то, что вышло у него с Лу: Майк шел на встречу, ожидая получить ответ на один-единственный вопрос, а взамен узнавал намного больше и теперь не знал, что с этим тошнотворным знанием делать. Он-то думал, что Джесс просто подтвердит то, о чем он уже и сам догадался по фотографиям, но беременность?

О первой беременности он узнал совершенно случайно. Они арендовали второй этаж дома на две семьи, и он использовал свободную комнату под офис. Майк куда-то задевал чек на кругленькую сумму, который должен был депонировать, чтобы заплатить за квартиру, и, перерыв весь свой импровизированный офис, но так и не найдя чек, решил, что мог случайно выбросить его. Он спустился в гараж и стал рыться в пакетах с мусором, где и нашел чек, прилипший ко дну одного из мешков вместе с тремя полосками тестов на беременность. Сначала он наткнулся на одну пластиковую полоску, а потом обнаружил еще две. Результат на всех трех был положительным. Он разбирался в этих вещах, поскольку еще в школе они изрядно перепугались, когда Джесс примчалась к нему домой и заявила, что месячные у нее задерживаются вот уже на три недели. Тогда они купили два теста на беременность – «Они иногда ошибаются», сказала ему Джесс – и поехали к ней, поскольку матери Джесс не было дома. Оба теста показали отрицательный результат. Беременностью и не пахло. Через два дня у Джесс начались месячные.

А тогда он держал в руках три положительные полоски.

Он помнил, как слегка удивился. В общем-то, они уже поговаривали о том, что неплохо было бы завести настоящую семью и иметь троих, может быть, даже четверых детей, но вся штука в том, что они еще не приступали к реализации столь грандиозных планов. Хотя, с другой стороны, и предохранялись они не особенно. Джесс к тому же не принимала противозачаточные таблетки, у нее была на них какая-то аллергия.

Выкидыши случаются, заявила она ему в тот вечер – довольно нервно, как он теперь припоминал. Во время первого триместра, особенно если это первая беременность, запросто может произойти выкидыш. В этом нет ничего необычного. Она купила тест-полоски, но хотела подождать еще несколько недель, чтобы знать наверняка и тогда уже сообщить ему. А потом, словно в насмешку, у нее и впрямь случился выкидыш.

Вот только это была ложь. Она действительно была беременна, только это был не их ребенок, и никакого выкидыша не было тоже. Она солгала ему, а он поверил ей.

«У тебя не было никаких причин не верить ей».

Правильно. Если уж на то пошло, разве можно быть уверенным в чем-либо, когда речь идет о других людях? Вы приносите брачные обеты перед лицом Господа, обещаете быть честными друг с другом, но ведь истинные клятвы – те, которые не произносят вслух и, быть может, не признаются в них даже самим себе. Другие видят лишь то, что вы позволяете им увидеть: правду, приправленную полуправдой, маленькой ложью во спасение, а иногда – откровенной неправдой. В конце концов вы принимаете весь спектакль, призванный стать лишь дымовой завесой, за чистую монету, бросаете кости и надеетесь на лучшее – если только не хотите провести остаток жизни в гордом одиночестве.

Запечатленные на тех фотографиях мгновения не относились к измене – они означали утешение. Роджер не целовал ее, а обнимал, успокаивая после… процедуры.

Майк сунул руку в карман рубашки за сигаретами и закурил, думая о том, что было бы, если бы он увидел эти снимки много лет назад. Остался бы он с ней? Нет, ни за что! Никогда, будь оно все проклято! Есть вещи, простить которые невозможно.

«Но ведь она простила тебя».

Майк вспомнил слова Сэм о том, что люди, дескать, совершают необдуманные поступки. Все, кто ведет двойную жизнь, старательно хоронят свои тайны с острыми краями – даже Роза Жиро, святее которой был, кажется, только папа римский, и то призналась, что у нее случился…

Майк замер на месте как вкопанный.

Две женщины, дети которых пропали без вести, в молодости сделали аборт.

Что это, ниточка или случайное совпадение?

Он снял с пояса сотовый телефон, порылся в номерах в телефонной книге, нашел Розу и нажал кнопку вызова.

– Я рада, что ты позвонил, – сказала она. – Мне так стыдно за прошлую ночь.

– Роза, мы все через это прошли. Но я звоню тебе по другому поводу. Это связано… с тем, что ты сделала. Я понимаю, мой вопрос покажется тебе странным, но могу я узнать, где ты сделала эту процедуру?

Из трубки донесся долгий вздох.

– Роза, я понимаю, что веду себя бестактно, но это может быть очень важно.

– Нет, я не возражаю против твоих расспросов. Просто с тех пор, как я выложила это тебе вчера ночью, я тщетно пытаюсь вновь забыть обо всем. – Голос ее звучал напряженно и холодно. Воцарилось долгое молчание, потом она сказала: – Конкорд, Нью-Гэмпшир.

– Опиши мне это место, пожалуйста.

– Оно похоже на дом. Это первое, что я помню. Ни на двери, ни на ограде не было никакой таблички. В те времена, если ты решалась… на такую процедуру, приходилось делать ее тайно. Сейчас все совсем не так. Можно полистать желтые страницы и найти клиники, гордо предлагающие подобные услуги. Внутри было очень холодно, и люди там…

– Опиши мне здание снаружи. Как оно выглядело? Оно было синим?

– Белым, – без колебаний ответила она.

– Ты уверена?

– Я до сих пор помню тот день в мельчайших подробностях. Мне пришлось карабкаться на самый верх по очень крутым ступенькам. Я их никогда не забуду. Мне казалось, что я поднимаюсь на высокую гору. Когда я выходила, то чувствовала себя настолько плохо, что Стэну пришлось поддерживать меня. Спускаясь с его помощью по ступенькам, я думала, что сейчас упаду.

Все в точности так, как на фотографии. Роза описывала то же самое место.

– Роза, ты знаешь номера телефона Сюзанны Ленвиль?

– Она больше не Ленвиль, а Кларксон. Она взяла себе другую фамилию, когда вышла замуж во второй раз, и даже сменила имя на Маргарет. Теперь ее зовут Маргарет Энн Кларксон.

– Правильно, я совсем забыл об этом. Так у тебя есть ее номер?

– Поверь мне, она не станет разговаривать с тобой. Когда Джоуна умер, я решила позвонить ей и сказать, что мне очень жаль, что все так вышло. Я знала, что у нее незарегистрированный номер, и понимала, что она, скорее всего, не захочет разговаривать со мной.

– Но ты все равно позвонила ей, – сказал Майк. Роза всегда вела себя, как заботливая мать, желающая удостовериться, что у вас все в порядке.

– Я понимаю, что поступила дурно, но моя знакомая – она работает в телефонной компании – дала мне ее номер. Я позвонила ей… Наверное, мне хотелось утешить ее и поговорить так, как я говорила с тобой. А она едва не откусила мне голову, заявив, что этот номер не зарегистрирован, потому что у нее есть на то свои причины, и повесила трубку.

– Все равно, дай мне его, пожалуйста.

– Я могу спросить, зачем он тебе понадобился? Раньше ты никогда не изъявлял желания поговорить с ней.

– Я понимаю, но…

– Это имеет какое-то отношение к Джоуне? – В голосе Розы звучало сдерживаемое волнение.

– Послушай, я, скорее всего, просто хватаюсь за соломинку.

– Расскажи мне, в чем дело.

– Сначала я должен поговорить с Сюзанной. Если то, о чем я думаю, выгорит, то я позвоню тебе завтра утром.

– Можешь подождать? Мне надо найти его.

– Конечно. Не спеши.

Роза положила трубку. Вслушиваясь в далекий стук её каблуков по полу и шум выдвигаемых ящиков, он прикидывал, с чего начнет разговор с Сюзанной Ленвиль – Маргарет Энн Кларксон. Все указывало на то, что она решительно не желает говорить о том, что случилось с ее дочерью. Если у нее стоит определитель номера абонента, то она могла узнать Розу Жиро, когда та звонила, но, тем не менее, сняла трубку, хотя и дала Розе от ворот поворот.

Сюзанна не стала бы вести себя так, если бы ей позвонил офицер полиции.

Но Меррик не станет звонить. По его мнению, дело закрыто. А вот Тугодум Эд может и согласиться. Конечно, технически такой звонок можно счесть нарушением установленных правил, но…

На линию вернулась Роза.

– Записывай, – сказала она и продиктовала ему номер.

– Спасибо, Роза.

– Обещай мне, что позвонишь сразу же, как только выяснишь что-нибудь.

– Обещаю и клянусь. – Он отключился.

К тому времени, как Майк нашел платный телефон-автомат в двух кварталах от банка, у него уже была заготовлена железная – и правдоподобная, как он надеялся, – история. Майк набрал номер…

«Это безумие!»

.. и облегченно вздохнул, когда на другом конце линии сняли трубку.

– Алло, – прощебетал жизнерадостный женский голос.

– Миссис Кларксон?

– Да.

– Миссис Кларксон, вас беспокоит детектив Смитс. Прошу прощения, но мне нужно задать вам один вопрос. Это займет совсем немного времени.

– Я не желаю разговаривать с вами. Ваши коллеги приходили ко мне каждый день, и я уже рассказала им об этом монстре все, что знала. Вы меня понимаете? Мне больше ничего не известно.

У нее не было определителя номера абонента. Она решила, что он звонит ей из того же города, в котором живет она сама.

«Но тебя показывали по телевизору. Даже по CNN. Что будет, если она узнает твой голос?»

Но пути назад уже не было. И он с разбега бросился в холодную воду.

– Миссис Кларксон, вы католичка?

– Это и есть ваш вопрос?

– Я понимаю, мой вопрос кажется странным, но он очень важен.

– Я была католичкой. Понимаете? Была.

– А вы… Я отдаю себе отчет, что это очень личный вопрос, но я должен знать, не делали ли вы аборт еще до рождения Каролины.

На другом конце провода воцарилась мертвая тишина.

– Я знаю, что вам было очень и очень нелегко, – заговорил Майк. – Поверьте, если кто-нибудь и понимает, через что вам пришлось пройти, так это я. Я бы не спрашивал вас, если бы это не было чрезвычайно важно.

– Моя дочь мертва уже двадцать пять лет. – Жесткость исчезла из ее голоса, и теперь в нем звучали слезы, готовые смениться гневом. – И я не собираюсь переживать все заново. С меня довольно. Я не просто так сменила имя и фамилию. И новую жизнь вы у меня не украдете.

– Это означает «да»?

На другом конце линии раздались короткие гудки. Майк шагнул к обочине, подняв одну руку, чтобы остановить такси, а другой набирая номер Меррика.

ГЛАВА 41

Значит, ты рассказал обо всем Меррику, – сказал Билл, глядя на Майка. – Теперь его очередь принять эстафету.

– Я почти уверен, что он спустит все на тормозах.

– Салли, он же пообещал заняться этим.

– Я ему не верю.

Билл вновь принялся протирать мыльной губкой капот новенького желтого «Форда Эскейп» Патти. На нем были шорты, шлепанцы и рубашка с короткими рукавами, выставляющая напоказ татуировку в виде значка биологической опасности на внушительных бицепсах. Шелковую рубашку покрывал рисунок из сотен миниатюрных обложек журнала «Плейбой».

Время приближалось к шести, и солнце уже скрылось за горизонтом, но воздух еще оставался теплым. Майк только что вернулся. Сойдя с трапа самолета в Логане, он прямиком направился в полицейский участок, чтобы повидаться с Мерриком, который согласился на встречу. Майк рассказал детективу все, за исключением того, что представлялся офицером полиции.

– Прекрасный цвет, – одобрительно сказал Майк. – А что, розовые уже все проданы?

– Патти сама выбрала, – ровным голосом ответил Билл. – Так что я тут ни при чем.

– И поэтому ты недоволен?

– У меня был трудный день. Близнецы. – Билл покачал головой. – Иногда я жалею, что меня не стерилизовали раньше.

– Готов биться об заклад, что Маргарет Кларксон делала аборт в Нью-Гэмпшире.

На лице у Билла появилось усталое выражение, в точности такое же, как у Меррика, с которым он расстался всего несколько минут назад. Ничего не говори, просто кивай, и, будем надеяться, собеседник заткнется и уйдет сам, подобру-поздорову.

Майк опустил жестянку колы прямо на асфальт подъездной дорожки и подошел к Биллу.

– Тебе не кажется странным, что все три женщины делали аборт?

Билл пожал плечами.

– Такое случается чаще, чем ты думаешь.

– Даже учитывая, что они делали его в одном и том же месте?

– Ладно. Допустим, в этом что-то есть.

– Допустим.

– Но при чем здесь Джоуна?

– Не знаю. Поэтому я и обратился к Меррику. Это называется «ниточка».

Билл уронил губку в ведро и взял бутылку «Сэма Адамса», стоявшую на капоте.

– Я вспоминаю вечер пятницы, когда ты сошел в кухню разодетый, как франт. Знаешь, что сказала Грейс на следующее утро, когда подошла ко мне? «Дядя Майкл снова улыбается».

– Я не напрашивался на это.

– Нет, напрашивался. – Билл ткнул в Майка горлышком бутылки. – Это ведь ты пошел к Лу и прищемил ему яйца, так что он раскололся и выложил всю правду о твоей матери. Теперь ты не знаешь, что делать с этим, но, словно тебе этого мало, едешь в Нью-Йорк и раскапываешь историю с Джесс. Может, пора подвести черту? Ни к чему хорошему это не приведет.

– Мне кажется, что из этого может кое-что получиться.

– Ну да. Еще бы. Лишь бы не думать.

– О чем?

Билл оперся локтями о капот «эскейпа» и принялся отдирать этикетку от бутылки. С внедорожника на землю стекали капли воды.

– То, что я сейчас скажу, идет от души. Отпусти Сару. Хочешь заплакать, закричать, напиться, в конце концов, – отлично, только скажи, и я буду рядом и подставлю плечо, если тебе это нужно. Но все это копание… Остановись, Салли. В какой-то момент надо идти дальше и радоваться жизни.

Майк закурил и отвернулся, глядя на лужайку, где Грейс и Эмма играли в куклы. Пола сидела на ступеньках, одной рукой прижав к уху трубку радиотелефона, другой почесывая пузо Фанга, который лежал на боку, млея от удовольствия.

Пола заметила, что Майк смотрит на нее, и помахала ему. Майк помахал ей в ответ.

– Она уже совсем взрослая, верно?

– Прости меня, Салли. Я знаю, ты хотел услышать совсем не то, но мне больше нечего сказать.

– Мне надо отлучиться ненадолго.

– Останься на ужин. Пола приготовила свиные отбивные. «Алка-зельцер» не потребуется.

– Как-нибудь в другой раз. Спасибо, что присмотрел за собакой. Желаю тебе приятного вечера в кругу семьи.

Майк свистнул, подзывая Фанга, и зашагал прочь.

ГЛАВА 42

Майк уже направлялся домой, когда его вдруг охватило необъяснимое желание немедленно заехать на кладбище. Не раздумывая, он повернул в обратную сторону и сейчас стоял словно завороженный, глядя на могилу Джоуны. Фанг остался в грузовичке – пес слишком устал, чтобы идти куда-то.

В то утро, когда он сорвался, разговаривая по телефону с Джесс, – он плакал о Саре, но так и не смог отпустить ее. И даже позже, слушая Меррика, который чуть ли не открыто признал, что Сара мертва, какая-то часть его души отказывалась хоронить последнюю надежду. Когда он упаковал вещи в ее комнате, в сердце прозвучал крик надежды, и он понял, что поторопился. И вот сейчас, стоя у могилы, он осознал, что надежда так и не умерла, что она все еще подгоняет его и не дает опустить руки.

«Я не собираюсь сдаваться. И знаете что? Вам меня не заставить!»

Может быть, Билл и прав. Может быть, то, что он раскопал всю эту грязь, было всего лишь попыткой обмануть самого себя.

Джоуна лежал на глубине шести футов, в заколоченном гробу, полном бальзамирующей жидкости. Трава совсем недавно была скошена. Майк заметил, что травинки прилипли к его ботинкам, и вспомнил, как любила бегать по свежескошенной траве Сара, как она возвращалась домой с зелеными пятками, роняя травинки на ковер, чем приводила Джесс в неистовство. Он вспомнил, как она любила объедать сыр с пиццы – «Папочка, это же такая вкуснятина!» – и как закатывала истерику, если ей не разрешали самой выбрать, во что одеться, или положить столько черники на блинчик, сколько она хотела, или добавить шоколадные чипсы в кексы, которые они с Джесс пекли вместе. Когда он думал о Саре, то всегда вспоминал именно такие моменты проявления ее характера, когда она пыталась контролировать окружающий мир, доказать свою правоту и независимость, – и да поможет вам Господь, если вы осмеливались перечить ей! Эти воспоминания о Саре – об ее отчаянном упрямстве, с которым она шла по жизни, – тоже были своего рода отдушиной для него. Быть может, он просто боялся представить, как она охотно уходит с Джоуной, доверчиво держа его за руку.

«Почему ты не кричала и не вырывалась, Сара, когда Джоуна уводил тебя? Почему ты не закатила ему истерику? Я бы услышал тебя. Почему ты просто ушла с ним и оставила меня одного?»

В гробу у его ног лежало не одно тело, а четыре. И это уже навсегда – разве что он захочет устроить отдельную поминальную службу для Сары и, быть может, похоронить ее зимнюю куртку и брюки, когда полиция вернет их ему. Вот только хоронят не вещи, а людей. Вы готовите их к путешествию под землю и к тому, что их там ждет. И с курткой нельзя попрощаться. Он, во всяком случае, не мог.

Как можно сказать «до свидания» тому, чего даже не знаешь? И когда наступает подходящее время для того, чтобы проститься с людьми, которых вы любили?

Майк повернулся и окинул взглядом Эвергрин-стрит. Двое мальчишек яростно сражались на деревянных мечах, а их мать или няня восседала на крыльце на пластиковом стуле, перелистывая журнал, лежавший на коленях.

Может, если он закажет какую-нибудь службу, то друзья поймут, что он наконец смирился с тем, что Сары больше нет. «Я люблю тебя, Сара. Прощай. А теперь, черт бы вас всех подрал, оставьте меня в покое!»

Немного погодя он достал телефон и набрал номер Сэм.

– У тебя уши не горят? – поинтересовалась она. – Я только что о тебе говорила.

– В самом деле? И с кем?

– С Нэнси. Буквально минуту назад. Она позвонила, чтобы рассказать мне о «свидании вслепую», что состоялось у нее вчера вечером.

Майк представил, как Нэнси в своей сокрушительной манере общается с каким-нибудь парнем. Бедный малый.

Сэм спросила:

– Как прошла твоя поездка в Нью-Йорк?

– Как тебе сказать… Хочешь, составлю тебе компанию?

– Конечно. Ты уже ужинал?

– Еще нет. Как ты относишься к собакам?

– Когда-то у меня был терьер.

– А к большим собакам, которые пускают слюни?

– У меня есть лишние полотенца.

– И последний вопрос. Если Нэнси не занята, я могу пригласить ее к тебе? Ненадолго?

– Разумеется. Что происходит, кстати?

Майк перевел взгляд на могилу Джоуны.

– Объясню, когда приеду.

За ужином Майк посвятил Сэм в подробности своей поездки в Нью-Йорк и разговора с Мерриком и Биллом.

– Так что теперь ты, наверное, уже сама догадалась, для чего я пригласил Нэнси, – сказал он.

– Что ж, в этом есть смысл.

– И что ты мне скажешь?

– Не имеет значения, что думаю об этом я. Если ты полагаешь, что нужно покопаться в этих вещах, значит, копайся. Причем настолько глубоко, насколько считаешь нужным, а если решишь, что стоит остановиться, – останавливайся. В таких делах не бывает правильных ответов. Какая, к черту, разница, что говорят или думают другие?

– Ты всегда умела докопаться до сути, Сэм.

– Это лучше, чем жить в утомительной серой зоне [17]17
  Сэм имеет в виду, что существует не только черно-белый мир, четко разделенный на добро и зло, правильное и неправильное. «Серая зона» – это место для вопросов и бесконечных возможностей. Нельзя ограничивать себя заданными рамками, нужно стремиться выйти за их пределы, и тогда можно добиться успеха.


[Закрыть].

Они помолчали. Майк первым нарушил молчание.

– Тот вечер мне очень понравился.

– Канноли и впрямь были очень вкусными.

– Я имел в виду твое общество.

Сэм улыбнулась.

– Я догадалась.

Им было хорошо вдвоем. Вечер получился приятным и легким. Никто не заставлял их вести себя строго определенным образом. К ним вернулся прежний уютный ритм, и он не хотел разрушать его.

– В моей жизни недостает порядка.

– Как и у всех, Салли.

В дверь внизу позвонили, и Фанг, лежавший на полу, сонно приподнял голову. Сэм впустила Нэнси, и, когда она вошла в столовую со своим привычным «привет-как-поживаете?», пес поднялся и подошел к ней, виляя хвостом, а потом принялся радостно обнюхивать ее.

– Хотите, я заберу его? – предложил Майк.

– Вы шутите? Это самый ласковый прием, который устроил мне мужчина за последние несколько недель. – Фанг потрусил за Нэнси, когда та направилась к столу и села. – Итак, – обратилась она к Майку, – о чем вам не терпелось поговорить со мной?

Майк принялся рассказывать. Когда он закончил, Нэнси помолчала, обдумывая услышанное. Окна были открыты, и по квартире гулял теплый весенний ветерок, принося в комнату отзвуки автомобильных гудков и голоса людей.

– Ладно, – заговорила Нэнси. – Значит, Маргарет Кларксон не призналась, что сделала аборт.

– Нет, не призналась, – подтвердил Майк, – но я понял, что вопрос попал в самую точку.

– Ты можешь узнать, действительно ли она проходила эту процедуру? – поинтересовалась Сэм у Нэнси.

– Раньше бы я не задумываясь сказала «да», – ответила Нэнси. – Но сейчас по счетам платят медицинские страховые компании. И все данные хранятся в МИБе.

– Что такое МИБ? – спросил Майк.

– Медицинское информационное бюро, – пояснила Нэнси. – Это нечто вроде компьютерной сети, в которой хранятся все истории болезни и тому подобное. Обычно ею пользуются только страховые компании.

– А я полагал, что история болезни неприкосновенна.

– Добро пожаловать в век цифровых технологий. Забудьте о МИБе. Сомневаюсь, что там можно добыть нужные нам сведения. Маргарет Кларксон где-нибудь около семидесяти, верно?

– Шестьдесят шесть, – ответил Майк. В последней статье в «Глоуб» упомянули ее возраст.

– Выходит, Каролину она родила, когда ей было двадцать семь, – очень поздно по тогдашним меркам. Можно предположить, что аборт она сделала, ну, не знаю, лет в двадцать, то есть где-то в пятидесятые годы. Отцы тогда носили шерстяные кардиганы и курили трубки, а матери были просто счастливы, изображая домохозяйку Сьюзи [18]18
  Домохозяйка Сьюзи – нарицательное имя женщины, олицетворяющей счастливую домохозяйку.


[Закрыть]. В те времена слово «аборт» и произнести-то было немыслимо, не то что сделать его.

Сэм добавила:

– Даже если она и сделала его, то наверняка подпольно.

– И, будем надеяться, врачом, который ничего не испортил, – подхватила Нэнси. – Платишь ему деньги, он делает свое дело, и остается только молиться, чтобы все было в порядке. Что и говорить, время тогда было совсем другое. Никаких объявлений на желтых страницах, никакой рекламы в защиту жизни на телевидении. До семьдесят седьмого года аборты считались незаконными.

– И компьютеров тогда тоже не было, – сказала Сэм. – По крайней мере, персональных компьютеров. В те времена все данные хранились в бумажном виде.

– Получается, никаких записей об операции не осталось, – заключил Майк.

– У Кларксон? Почти наверняка. Держу пари, даже когда аборт делала Роза Жиро, это тоже было в тайне, – сказала Нэнси. – Многие женщины предпочитали пользоваться вымышленными именами и платили наличными. Никаких медицинских записей. А если медицинская карточка и существует, что почти невозможно, но все-таки предположим, что она где-то хранится, то я могу получить к ней доступ только одним способом – подкупив кого-нибудь из тех, кто работает в этой клинике. На мой взгляд, мы зашли в тупик. Рискну заявить, что в те времена, когда Маргарет Кларксон делала операцию, этого заведения в Нью-Гэмпшире еще и в помине не было.

– Другими словами, вы хотите сказать, что у нас нет ни малейших шансов узнать что-нибудь, – пробормотал Майк, уже предчувствуя горечь поражения.

– В данном случае наилучший способ добиться хоть какого-нибудь результата – задать прямой вопрос, что вы уже сделали. Если Меррик позвонит ей, я почти уверена, что она ни в чем не признается. Копы, как правило, не имеют привычки наводить справки по телефону. Они являются в гости без приглашения, суют под нос свои значки и заставляют говорить, пока не получат то, что им нужно. Что, кстати, ответил вам Меррик?

– Он сказал, что займется проверкой.

– И вы ему не поверили, – заметила Нэнси, – и поэтому я здесь.

– В самую точку.

– Я могу говорить откровенно?

– А разве у вас бывает по-другому? – поинтересовался Майк.

Уголки губ Нэнси дрогнули в улыбке.

– Мои источники сообщают, что полиция уже нашла в доме Джоуны личные вещи всех трех девочек. Они были спрятаны под полом в его спальне. Кроме того, нам известно о крови на внутренней стороне капюшона, и еще мы знаем, что Джоуна совершил самоубийство.

Майк глубоко вздохнул.

– Прошу прощения, – сказала Нэнси. – Просто я не понимаю смысла расследовать то, что ни к чему не приведет и лишь продлит ваши страдания.

– Неужели только мне одному подобные совпадения кажутся странными?

– Женщины делают аборт. Не все, конечно, но уж если женщина решилась на операцию, она не станет рассказывать об этом всем и каждому. Может, она и признается лучшей подруге или даже двум, но по большей части они предпочитают хранить молчание и жить дальше, пытаясь убедить себя в том, что ничего не произошло.

– Плавно переходим ко второму пункту моих рассуждений, – продолжала Нэнси. – Вы – католик. Будучи вашей пламенной сестрой по вере, могу заявить, исходя из собственного опыта, что мы, католики, неважно, практикующие или нет, одержимы чувством стыда и вины. Я не собираюсь изображать здесь записного мозгоправа, но вам никогда не приходило в голову, что ваше желание продолжать расследование, несмотря на очевидные факты, вызвано стремлением исправить то, что случилось в тот вечер на Холме?

– А что, если все это как-то связано с Джоуной?

– Например?

– Ну, не знаю, – признался Майк. – Но это же не означает, что такой связи не существует.

– Мне неприятно говорить вам это, – сказала Нэнси, – но я думаю, что вы хватаетесь за соломинку.

– Значит, вы не готовы рассматривать даже теоретическую возможность?

– Я беру сто двадцать долларов в час плюс расходы. Если вы хотите, чтобы я начала копать, пожалуйста. Это ваши деньги.

– Думаю, последние события заслуживают расследования.

– Договорились, – согласилась Нэнси. – Я официально принимаюсь за дело. Сейчас только возьму свой блокнот, и мы начнем.