Текст книги "Поджигатели"

Автор книги: Крис Клив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц)

Крис Клив
Поджигатели

Разразился ужаснейший пожар, погубивший не только соседние кварталы, но и места весьма отдаленные, с небывалым шумом и яростью.

Надпись на монументе в память Большого Пожара [1]1
  В 1666 г. Большой Пожар в Лондоне уничтожил почти 60 процентов строений, включая собор Святого Павла и Королевскую биржу.


[Закрыть]в Лондоне, северная сторона

ВЕСНА

Дорогой Усама, тебя разыскивают живого или мертвого, чтобы прекратился террор. Не знаю, что и сказать на это, то есть рок-н-ролл ведь не прекратился, когда Элвис умер на унитазе, наоборот, разошелся еще хуже. После него сразу появились Санни и Шер и «Дексиз миднайт раннерз». К ним я еще вернусь. Я хочу сказать, иногда начать легче, чем кончить. Наверно, ты тоже об этом думал, да?

За твою голову дают двадцать пять миллионов долларов награды, но насчет меня ты не беспокойся, Усама. Я не располагаю никакой информацией, на основании которой тебя могли бы захватить или арестовать. Я не располагаю информацией, и точка, баста. Я из тех, кого ты зовешь неверными, а мой муж называл рабочим классом. Это, знаешь ли, не одно и то же. Но вдруг, скажем, я тебя все-таки где-нибудь замечу. Допустим, ты будешь ехать на «ниссане-примера» в сторону Шордича, и я доложу куда надо. По правде говоря, я и не знаю, куда девать двадцать пять миллионов долларов. Да мне и не на кого их потратить, раз ты взорвал моего мужа и сына.

Вот что я имею в виду, понимаешь. Мне не нужны двадцать пять миллионов долларов, Усама, я только хочу, чтоб ты утихомирился. И РАЗВЕ Я ОДНА? Я хочу, чтобы я была последней матерью в мире, которой пришлось написать тебе такое письмо. Которой пришлось написать тебе про своего погибшего сына.

Насчет писанины. Последнее, что я написала, – это прочерк в бланке для заявления на государственное пособие, где надо было поставить имя супруга или партнера. Так что видишь, делаю что могу, но ты уж не обессудь, потому что какой из меня писатель. Я тебе напишу, какая осталась пустота, когда ты забрал моего мальчика. Я тебе напишу, чтобы ты заглянул в мою пустую жизнь и увидел, что мальчик на самом деле оставляет после себя дыру в форме себя, когда уходит. Я хочу, чтобы ты чувствовал эту дыру у себя в сердце, гладил ее руками и резал пальцы об ее острые края. Я мать, Усама, я только хочу, чтобы ты полюбил моего сына. Что может быть естественнее?

Я знаю, ты можешь полюбить моего сына. В «Сан» говорят, что ты ЗЛОБНОЕ ЧУДОВИЩЕ, но я не верю в зло, я знаю, что для ссоры нужны двое. Я знаю, тебя довели лидеры западного империализма. Ладно, им я тоже напишу.

А насчет тебя, то ты бы тут же перестал разбрасывать бомбы, если бы я смогла сделать так, чтобы ты хоть на миг увидел моего сына всем своим сердцем. Я знаю, тогда ты перестал бы заставлять мальчиков делать дыры в мире. Тебе стало бы слишком грустно. Так что я постараюсь рассказать как можно лучше, Усама, как только смогу. Наверно, ты понимаешь, что мне это дается не так уж просто, но я надеюсь, что письмо все-таки до тебя дойдет. Надеюсь, оно дойдет до тебя раньше, чем американцы, иначе мне придется пожалеть, что я вообще с этим связалась, правда?

Одним словом, Усама, если я хочу показать тебе моего мальчика, мне придется начать с того, где он жил и где еще живу я. Я живу в Лондоне, в Англии, и я согласна с тобой, что во многих смыслах это паршивое место, но я здесь родилась, так что ничего не попишешь. Снаружи Лондон кажется богатым, но в большинстве своем мы здесь очень бедные. Я видела запись, Усама, где ты говоришь, что Запад разлагается. Может, ты имел в виду Вест-Энд, запад Лондона? Мы не все такие. Лондон – это улыбающийся лгун, у него очень красивые передние зубы, но изо рта у него воняет, потому что задние зубы сгнили.

Моя семья никогда не была нищей, мы сводили концы с концами, тут, знаешь ли, есть разница. Мы были респектабельными людьми, старались производить приличное впечатление, но это давалось с трудом, могу тебе сказать. Мы не были ни красивыми передними зубами, ни гнилыми задними, и нас таких миллионы. Средний класс наделал про нас веб-сайтов. Если тебе интересно, ты на минутку положи свой «Калашников» и набери в «Гугле» «реальные пацаны» или «рэперы». Как я сказала, нас миллионы, но теперь нас, конечно, намного меньше, чем было. Я очень по ним скучаю, особенно по мужу и сыну.

Мы с мужем и сыном жили на Барнет-Гроув, это улица, которая идет от Бетнал-Грин до Хаггерстона. На Барнет-гроув есть дома двух типов. Первые – это очень дорогие старинные дома с террасами. У агентов по недвижимости они называются «Жемчужины георгианской архитектуры, легко преображаемые в полностью обставленные роскошные квартиры неподалеку от престижного цветочного рынка на Коламбия-роуд, откуда легко добираться до лондонского Сити». Вторые – это такие дома, как у нас. Это грязно-кирпичные многоквартирные высотки, пропахшие внутри жареной картошкой. Все квартиры во всех высотках одинаковые, только входные двери разболтаны, потому что пинками их открывали так же часто, как и руками. Наши высотки построены в пятидесятых. Их построили в пустых местах, которые остались там, где Адольф Гитлер разбомбил жемчужины георгианской архитектуры.

Адольф Гитлер был последним человеком, который ненавидел Лондон так же сильно, как ты. «Сан» называет его САМЫМ СТРАШНЫМ ЗЛОДЕЕМ В ИСТОРИИ, и он проделал дыру в Барнет-Гроув, в которой построили нашу высотку. Наверно, это благодаря ему мы смогли позволить себе поселиться «неподалеку от престижного цветочного рынка на Коламбия-роуд», так что, может быть, Адольф Гитлер в конце концов был не так уж и плох.

Как я сказала, наша квартира находилась в одной из этих высоток. Это была маленькая квартирка, где было слышно, как наверху развлекаются соседи. Сначала они вздыхали очень тихо, а потом все громче и громче, аах, аах, господи, ААХ, а потом можно было все уши себе прослушать и так и не понять, чем они там занимались, любовью или убийствами. Моего мужа они бесили, но у нас, по крайней мере, было тепло и чисто, и квартира была наша. Это была бывшая муниципальная квартира, то есть она принадлежала нам. То есть нам не нужно было надрываться, чтобы выплачивать арендную плату. Мы надрывались, чтобы каждый месяц выплачивать по ипотеке, а это не то же самое, и это не то же самое называется ПРАВО СОБСТВЕННОСТИ.

Я не работала, я смотрела за нашим мальчиком. Зарплаты моего мужа хватало, чтобы выплачивать за квартиру, но сверх того оставалось немного, так что к концу месяца все становилось каким-то неуверенным. Мой муж работал в полиции, и не каким-то там патрульным, он был в отряде по обезвреживанию взрывных устройств. Может, Усама, ты думаешь, что за обезвреживание взрывных устройств должны были бы платить получше, но ты ошибаешься, если не принимаешь в расчет ставки на лошадей и собак, и на петушиные бои в задней комнате «Головы Нельсона», и пари, выпадет ли снег на Рождество. Мой муж был из тех, кто ставит на что угодно, и слава богу, что с бомбами он справлялся лучше, чем со ставкой на 11.31 в «Донкастере». Когда нам нечем было платить по счетам, у меня, бывало, зубы стучали от страха перед судебными приставами, Усама. Каждый раз, когда мне удавалось сэкономить пятерку на хозяйственных деньгах, я засовывала ее под ковер, на случай, если муж когда-нибудь все продует и нас со скандалом выставят из квартиры. Под ковром никогда не накапливалось больше месячной выплаты по процентам за ипотеку, так что до улицы нам всегда оставалось меньше тридцати одного дня или двадцати восьми дней, если бы мой муж продулся в феврале, как обязательно и получилось бы по закону подлости. Но я не могла ругать его за маленькие ставки, потому что ему нужно было как-то расслабиться, и то, что он делал, было не хуже, чем то, что делала я, Усама, а что делала я, я тебе сейчас расскажу.

Когда ты в отряде по обезвреживанию взрывных устройств, тебя могут вызвать на работу в любое время дня и ночи, и у моего мужа такое часто случалось. Если его вызывали вечером, то мы в это время сидели перед телевизором. Мы много не разговаривали. Просто сидели с тарелками на коленях, ели куриные котлеты по-киевски. Фирмы «Финдус», более-менее нормальные, он всегда их любил.

Во всяком случае, у нас работал телевизор, и мы наверняка смотрели «Топ гир». Муж хорошо разбирался в машинах. Мы никогда не могли позволить себе новую машину, но муж умел выбрать подержанную, но хорошую. В основном у нас были «Воксхолл Астры», они нас никогда не подводили. Понимаешь, полиция распродавала свои старые машины. Их перекрашивали, но при подходящем освещении из-под краски всегда проступало слово «полиция». Мне кажется, Усама, вещь не может поменять своей природы.

В общем, мы смотрели «Топ гир», и звонил телефон, и муж ставил тарелку на диван и брал трубку в соседней комнате. Он ничего не рассказывал мне про свою работу, но когда он возвращался в гостиную, был один способ точно сказать, серьезное это дело или так. У них всегда знали, когда настоящая бомба, а когда, скорее всего, ложная тревога. Если это была ложная тревога, муж садился обратно на диван и доедал котлету перед уходом. У него уходило на это не больше тридцати секунд, но он никогда ее не доедал, если дело было серьезное. Когда дело было серьезное, он просто брал куртку и уходил.

Когда дело было серьезное, обычно я не ложилась спать до его возвращения. Наш сын уже спал, так что я могла отвлечься только с телевизором. Разумеется, он меня совершенно не отвлекал. После «Топ гир» начинался «Холби-Сити», [2]2
  «Холби-Сити» – многолетний сериал Би-би-си о больнице.


[Закрыть]а потом новости. Во время «Холби-сити» начинаешь нервничать из-за смерти и пожаров от фритюрниц, а во время новостей начинаешь нервничать из-за жизни и денег, так что они вместе могли довести тебя до ручки и оставить с мыслью, зачем вообще надо было морочиться и оплачивать лицензию. Но я не могла выключить телевизор на случай, если что-нибудь произойдет и выйдет экстренный выпуск новостей.

Так что я сидела, Усама, смотрела телик и надеялась, что там будет обычная скука. Когда у тебя муж обезвреживает взрывные устройства, тебе хочется, чтобы в мире все время была обычная скука. Чтобы ничего не происходило. Уж поверь мне, появляется желание, чтобы миром правили Ричард и Джуди. [3]3
  Ричард и Джуди – ведущие развлекательного ток-шоу с приглашенными знаменитостями.


[Закрыть]Ночью я всегда смотрела Би-би-си. Я никогда не смотрела другие каналы, потому что терпеть не могу рекламу. Женщина с красивыми волосами рассказывает про тот или другой шампунь, что от него волосы перестают сечься. Из-за этого у меня появлялось странное чувство, пока я дожидалась, не взорвется ли мой муж. На самом деле из-за этого мне было довольно погано.

В наше время, Усама, в Лондоне полно бомб, потому что если ты хочешь обратиться к народу, то добраться до Ричарда и Джуди тебе будет трудновато, – конечно, проще напихать в спортивную сумку старых гвоздей и болтов. В наше время половина всех несчастных одиноких подонков делает бомбы, Усама. Надеюсь, ты собой гордишься. Полиция каждую неделю обезвреживает четыре или пять бомб, а еще одна-две взрываются и проделывают дыры в людях, и в половине случаев дыры получают именно полицейские. В новостях про это больше не показывают, потому что тогда люди посходили бы с ума. Я мало что понимаю в цифрах, Усама, но один раз поздно ночью я думала, какова вероятность, что мой муж однажды подорвется, и с тех пор я сама начала сходить с ума. Вероятность почти стопроцентная, клянусь, даже «Лэдброукс» [4]4
  «Лэдброукс» – букмекерская компания.


[Закрыть]не стала бы принимать твою ставку.

Иногда уже успевало взойти солнце, когда возвращался мой муж. По телевизору шла утренняя программа, и какая-нибудь девица рассказывала про погоду или индекс Доу-Джонса. Если тебе интересно знать мое мнение, все это довольно бессмысленно. То есть, если хочешь узнать погоду, посмотри в окно, а что касается Доу-Джонса, ну, хочешь – смотри в окно, хочешь – не смотри. Можно делать что угодно, потому что все равно ни так, ни этак ничего нельзя сделать с Доу-Джонсом. Это я к тому, что мне всегда плевать было и на то и на другое. Я только хотела, чтобы муж вернулся домой целым и невредимым.

Когда он в конце концов приходил домой, у меня такая тяжесть падала с души. Он почти не разговаривал, потому что очень уставал. Я спрашивала его: ну, как прошло? А он смотрел на меня и говорил: я же здесь, верно? Мой муж был тем, кого в «Сан» назвали бы ТИХИМ ГЕРОЕМ. Забавно, что ШУМНЫХ среди них нет, наверно, это было бы не очень по-британски. В общем, муж выпивал стаканчик «Знаменитой куропатки» [5]5
  «Знаменитая куропатка» (Famous Grouse) – название дорогого шотландского виски по изображенной на этикетке куропатке.


[Закрыть]и ложился спать не раздеваясь и не почистив зубы, потому что он был ТИХИМ и к тому же иногда ему просто все было до лампочки, и кто его может упрекнуть? Когда он спокойно засыпал, я уходила взглянуть на нашего мальчика.

У нашего сына была своя комната, и мы до ужаса этим гордились. Муж сделал ему кровать в виде самосвала Боба-строителя, а я сшила занавески, и мы вместе ее покрасили. Ночью в комнате сына пахло мальчиком. Мальчик хорошо пахнет, смесью ангела и тигра. Сын спал на боку и сосал лапу Мистера Кролика. Я сама сшила Мистера Кролика, он был фиолетовый с зелеными ушами. Он везде ходил с моим мальчиком. Иначе была беда. Мой мальчик лежал так спокойно, умилительно было смотреть, как он спит, такой мирный, с прелестными рыжими волосами, освещенными восходящим солнцем сквозь занавески. Из-за занавесок свет казался розовым. Они оба, он и Мистер Кролик, очень тихо спали в розовом свете. Иногда мальчик спал так тихо, что я проверяла, дышит ли он. Я приближала лицо к его лицу и слегка дула ему на щеку. Он сопел, хмурился и чуть-чуть ворочался, а потом опять становился тихим и спокойным. Я улыбалась и на цыпочках выходила из его комнаты и очень тихо закрывала дверь.

Мистер Кролик выжил. Он все еще у меня. Его зеленые уши почернели от крови, и одной лапы не хватает.

Теперь, когда я рассказала тебе про своего мальчика, Усама, я, наверно, должна рассказать еще кое-что про его маму, чтобы ты не подумал, что я была какая-то святая, которая только тем и занималась, что шила плюшевые игрушки и ждала своего мужа. Жалко, что я не святая, потому что этого заслуживал мой мальчик, но он получил не это. Я не была ни идеальной женой, ни идеальной матерью, на самом деле я не была даже обычной, я была той, которую в «Сан» назвали бы ГРЯЗНОЙ ИЗМЕННИЦЕЙ.

Слава богу, муж и сын так и не узнали. Но теперь, когда они оба мертвы и мне все равно, кто это читает, я могу сказать. Плохо им от этого уже не будет. Я любила моего мальчика и мужа, но иногда я встречалась с другими мужчинами. Или скорее они встречались со мной, а я не особенно старалась их отшить, и иногда одно цеплялось за другое. Знаешь ведь, какие бывают мужчины, Усама, ты же сам тысячами их обучал, они НЕНАСЫТНЫЕ БАБНИКИ.

Для меня секс не прекрасен и не совершенен, Усама, это такое состояние, в которое приходит организм от нервов. Я нервничаю с тех пор, как была еще девочкой. Чтобы вывести меня из равновесия, много не надо. Когда ты атакуешь башни-близнецы или когда два парня спорят из-за того, кому платить за такси, мне все равно. Все насилие в мире связано, совсем как водоемы. Когда я вижу, как женщина кричит на своего ребенка на парковке у «Асды», [6]6
  «Асда» – сеть дешевых гипермаркетов.


[Закрыть]я вижу, как бульдозеры ровняют с землей лагерь беженцев. Я вижу африканских мальчишек со шрамами на черепах, похожими на наушники. Я вижу все нервные срывы в мире, я вижу АД НА ЗЕМЛЕ. Все равно что, из-за всего этого мне не по себе.

И когда я нервничаю из-за всего этого ужаса, который творится в мире, мне просто нужен кто-то очень тихий, тайный и теплый, чтобы я хоть ненадолго забылась. Я даже не понимала, что со мной, пока мне не исполнилось четырнадцать лет. Один мамин приятель меня разоблачил, но я не напишу его имя, а то у него будут неприятности. Наверно, он был ИЗВРАЩЕНЕЦ-ПЕДОФИЛ, но я до сих пор помню, какое это было приятное чувство. Потом он покатал меня по городу, и я просто улыбалась и смотрела в окно на суровые лица и на бездомных, проплывавших мимо машины, и им до меня не было совсем никакого дела. Я просто улыбалась и ни о чем таком не думала.

С тех пор всякий раз, как я нервничаю, я могу пойти с любым, если он будет нежен. Я не горжусь этим, я знаю, что это не оправдание, и я очень старалась измениться, но не могу. Это крепко въелось в меня, как татуировка, которую никак нельзя вывести, ох господи, как я иногда устаю.

Я расскажу тебе про одну ночь, Усама. Ты поймешь, что это не правда, что я всегда дожидалась мужа. Однажды ночью прошлой весной его вызвали на задание, и, пока я его ждала, телевизор стал ужасно действовать мне на нервы. Шло какое-то политическое ток-шоу, и все пытались говорить одновременно. Такое впечатление, что они на корабле, который тонет, и дерутся из-за последнего спасательного жилета. Я просто не могла этого выносить. Я побежала на кухню и стала наводить порядок, чтобы отвлечься, только проблема была в том, что я уже раньше навела порядок. Проблема в том, что, когда я начинаю нервничать, я всегда начинаю убираться, а я нервничаю очень много, и в маленькой квартире особенно нечего убирать. Я оглядела кухню, потопталась с ноги на ногу, я уже начала отчаиваться. Плита чистая, сковорода сверкает, все жестяные банки в шкафу расставлены по алфавиту, надписи на них смотрят вперед. Апельсинные дольки, бобы, вермишель, горох и так далее, вот беда-то, все в идеальном порядке. Я не знала, куда себя деть, даже стала грызть ногти. Я могу грызть ногти до тех пор, пока у меня не пойдет кровь из пальцев, но, к счастью, вдруг меня осенило, я поняла, что никогда не расставляла по алфавиту продукты в холодильнике, верно? Да, Усама, иногда на меня находят такие озарения. В общем, я открыла холодильник, вывалила все на пол и потом расставила в правильном порядке сверху донизу. Алфавитные чипсы, баклажаны, ветчина, горчица, дайкон, ежевичный джем, я могла продолжать и дальше, но дело в том, что, пока я этим занималась, я была счастлива и мне ни разу не представилось, как муж перерезает не тот провод на самодельной бомбе с гвоздями и разлетается на куски размером с палец. Беда в том, что, как только все пакеты и пачки были уложены в холодильник, именно это мне и стало мерещиться. Так что потом я сделала то, что любой сделал бы на моем месте, Усама, – я спустилась в паб.

На самом деле это не совсем правда. Сначала я еще раз открыла холодильник, вынула пакет с алфавитными чипсами, разложила их в алфавитном порядке и положила их обратно в холодильник, а потом уже спустилась в паб. Мне ничего другого не оставалось, я должна была убраться из этой квартиры и закрыть за собой дверь.

Я знаю, говорят, что ребенка никогда нельзя оставлять одного в квартире, но так уж вышло. Вот интересно, что бы сделали люди, которые это говорят, если бы остались дома совершенно одни, а их муж обезвреживал бы бомбу, причем все белье уже постирано и выглажено, и все продукты разложены в идеальном порядке. Я думаю, тоже могли бы заскочить в паб, как я. Просто чтобы увидеть несколько дружеских лиц. Просто немножко выпить, чтобы стало полегче. Вот я и потащилась по улице в «Голову Нельсона», взяла джин-тоник, села в углу за ближайший к телевизору столик и сидела там и смотрела канал «Скай», как все смотрят. Там показывали лучшие голы сезона, что меня полностью устраивало. Я знаю, Усама, ты лучше бы посмотрел, как парням с завязанными глазами отрезают ножами головы, – вот в этом и есть главная разница между нами, наверно, у нас разные взгляды на телевидение. Если бы ты когда-нибудь зашел к нам с мужем на вечер посмотреть телик, мы, наверно, подрались бы из-за пульта. Короче, я хочу сказать, что спокойно сидела, никого не трогала, совершенно одна, как хорошая девочка, а за стойкой сидели старенькие дедушки и болтали про футбол, и никто не обращал на меня внимания.

В общем, может, я и безвольная, но я не развратная, Усама. Я не напрашивалась, чтобы Джаспер Блэк садился за мой столик и мешал мне смотреть повторные показы острых моментов. Я не проявляла интереса к Джасперу Блэку, это он подошел ко мне, тут есть разница.

Можно было сразу сказать, что Джасперу Блэку в Ист-Энде делать нечего. Он был из тех типов, которые предпочли бы местечко неподалеку от престижного цветочного рынка на Коламбия-роуд, откуда легко добраться до лондонского Сити. В «Сан» их зовут ЕХИДНЫМИ ПИЖОНАМИ. Обычно они года три живут на Бетнал-Грин или в Шордиче, а потом переезжают в пригород, чтобы быть со своими. Я как-то смотрела документальный фильм про лососей, которые плывут против течения, чтобы нереститься, и они как эти люди. Однажды обернешься на них, а они снялись с якоря и пропали, и тебе остается только исчезающий запах «Босса» от «Хьюго Босс» на любимой футболке и «Старбакс» [7]7
  «Старбакс» – сеть кофеен-кондитерских.


[Закрыть]вместо магазинчика, где когда-то продавали пироги.

Вместе с Джаспером Блэком за его столиком сидело трое ЕХИДНЫХ ПИЖОНОВ, и не нужно было быть Шерлоком Холмсом, чтобы их заметить. Я смотрела «Скай» и пыталась не встретиться с ними взглядом, но я чувствовала, что они оторвали глаза от стаканов и втихомолку ухмыляются друг другу, потому что вид у меня был немножко местный. Как будто так и надо, на мне была футболка «Найки» и тренировочные штаны, но им бы хотелось, чтобы я была одета, как Жемчужная королева [8]8
  Ярмарочный персонаж, Жемчужные король и королева в костюме со множеством жемчужных пуговиц.


[Закрыть]или, может, как маленькая девочка со спичками из мюзикла «Оливер». Если бы они выпили хоть немного больше, они, наверно, сфотографировали бы меня на свои мобильники для тех веб-сайтов, про которые я говорила. Они считали себя очень умными. Это я все к тому, что они были не больно-то славные люди, и ты мог бы взрывать их сколько твоей душе угодно, Усама, никто бы не пожаловался.

Короче, Джаспер Блэк встал из-за стола и подошел ко мне, и это был сюрприз. В обычное время я бы отправила его по известному адресу, но я не могла не заметить, какие у него славные глаза для ЕХИДНОГО ПИЖОНА. Я хочу сказать, у большинства из них мертвые глаза, как будто их обработали электрошоком, как Джека Николсона в «Пролетая над гнездом кукушки». А у некоторых такие маленькие возбужденные глазки, как будто у них шиншилла в заднице, как у Хью Гранта в этом… ну, во всех его фильмах. Но Джаспер Блэк был не такой. У него были славные глаза. Он был похож на человека. Я отвела взгляд и стала смотреть на голы в замедленном темпе. Я знала, что опасно смотреть на Джаспера Блэка, уж хотя бы в этом можешь мне поверить.

– Вы болельщица? – сказал Джаспер Блэк.

– А вы как думаете?

– Я думаю, вы красивая, – сказал Джаспер Блэк. – И мои друзья тоже так думают. Мы с ними поспорили на двадцатку, что я не смогу узнать, как вас зовут. Так что скажите мне ваше имя, и я поделюсь с вами выигрышем и никогда больше к вам не подойду.

Он улыбался. А я нет.

– На двадцатку?

– Да, – сказал он, – на двадцать английских фунтов.

– Послушайте-ка меня. Я буду говорить медленно. Ваши друзья КОЗЛЫ.

Джаспер Блэк и глазом не моргнул.

– Так помогите мне выудить из них деньги, – сказал он. – Поделим пополам. Каждому по десятке. Ну, как вам?

– Мне не нужна десятка.

Джаспер Блэк перестал улыбаться.

– Не нужна, – сказал он. – Да и мне тоже. Может, тогда мы просто с вами поболтаем?

– Я замужем. И жду своего мужа.

Я взяла в руку джин-тоник так, чтобы он наверняка хорошо разглядел обручальное кольцо. У меня не серебряное обручальное кольцо, Усама, на самом деле оно платиновое, шикарная вещь. Муж сам его выбрал, оно обошлось ему в месячный заработок. Он всегда говорил, что на некоторых вещах нельзя экономить. Я до сих пор ношу его на шее на серебряной цепочке. Оно широкое, как взлетно-посадочная полоса в аэропорту Хитроу, и сверкает, как солнце, но, видимо, Джаспер Блэк его не заметил.

– Вы здесь одна? – сказал он.

– Нет. То есть, наверно, одна. Я же сказала, что жду мужа. Он полицейский, он кремень, он никогда меня не подводил, мы женаты четыре года семь месяцев, у нас сын, ему четыре года три месяца, он спит со своим кроликом, а кролика зовут Мистер Кролик.

– У вас все хорошо? – сказал Джаспер Блэк. – Просто у вас вид слегка перевозбужденный.

– Пере… какой?

– Переутомленный.

– Правда? Почему вы так говорите?

– Ну, – сказал Джаспер Блэк, – я только спросил, одна ли вы здесь, а вы мне рассказали всю подноготную, кроме, разве девичьей фамилии вашей матери.

– Ноулз.

– Что, простите? – сказал Джаспер Блэк.

– Девичья фамилии моей матери Ноулз. На самом деле она ее никогда не меняла, потому что не была замужем за моим отцом.

– А-а, – сказал он.

– Извините. Не знаю, почему я все это вам наговорила. Обычно я не такая. Не вываливаю все на незнакомых людей в пабе.

– Пожалуйста, не извиняйтесь. Если хотите говорить, говорите. Снимите тяжесть. Я умею слушать.

– Вы уверены? Вид у вас очень добрый, у вас доброе лицо, мой муж в отряде по обезвреживанию взрывных устройств.

– Ну и ну, – сказал Джаспер Блэк, – ну и ну и ну. Дайте-ка мне минутку. Я пойду к стойке и возьму нам обоим выпить, а вы отдышитесь, сосчитайте от десяти до нуля, а когда я вернусь, вы мне все про это расскажете.

– Ладно.

– Хорошо, – сказал он. – Вы что пьете?

– Джин-тоник, пожалуйста.

– Значит, джин-тоник, – сказал он.

– Бар скоро закрывается, – сказал хозяин.

Тогда Джаспер Блэк подошел к стойке, и два его ЕХИДНЫХ ПИЖОНА встали из-за стола и пошли в мужской туалет сделать пи-пи, а я встала и заперла их там, потому что они пялились на нас с Джаспером Блэком и делали неприличные жесты все время, пока он сидел со мной. Запереть их было проще простого. Там с наружной стороны двери был висячий замок, и я просто защелкнула металлическое кольцо, вернулась к столу поближе к телевизору и села как ни в чем не бывало. Хозяин и дедушки у стойки все видели, они толкали друг друга локтями и улыбались мне, что было бы очень мило, если бы у них зубы были в хорошем состоянии, а так это было похоже на фильм ужасов, что-нибудь вроде «НОЧЬ ОСКАЛЕННЫХ ДЕДУШЕК В ВЯЗАНЫХ КОФТАХ». Когда Джаспер Блэк вернулся от стойки со стаканами, он огляделся, выглядывая своих приятелей, и сделал вопросительное лицо, подняв брови.

– А куда делись парни, с которыми я сидел? – сказал он.

– Они пошли в задницу. Жалко, что вы не видели. Удивительное зрелище.

Джаспер Блэк посмотрел на меня и нахмурился. Потом пожал плечами и сел. Мы с минуту пили и больше ничего. Мы не смотрели друг на друга, а смотрели на стаканы друг друга, как будто это была невидаль какая-то. Как это бывает между людьми, если они знакомы меньше двадцати пяти минут или больше двадцати пяти лет. В общем, я пялилась на светлое пиво Джаспера Блэка, а Джаспер Блэк пялился на мой джин-тоник, а через минуту из мужского туалета раздался громкий стук, когда его дружки обнаружили, что заперты. Они барабанили все громче и громче. Может, ты думаешь, что хозяин их выпустил, но он не выпустил, потому что у нас в Ист-Энде иногда поступают не так, как везде. На этом клочке земли между Бетнал-Грин и Хаггерстоном есть тайны, Усама, над которыми твоим мудрецам пришлось бы почесать голову.

Джаспер Блэк мотнул головой в сторону двери, откуда доносился стук.

– Это они там? – сказал он.

– Они первые начали.

Джаспер Блэк опять нахмурился, а потом стал смеяться.

– Молодец, – сказал он.

– Да, на самом деле я молодец, так что не рассчитывайте ни на какие извращения.

Джаспер Блэк усмехнулся.

– Даже и не думал, – сказал он.

– Мой муж работает в отделе по обезвреживанию взрывных устройств, вечером его вызвали на работу, и я жду, когда он вернется домой.

– Обезвреживание взрывных устройств, – сказал Джаспер Блэк. – Красный провод или зеленый, да? Да уж, работка не из легких.

Я вскрикнула, когда он сказал про красный и зеленый провод, не могла сдержаться.

– О господи, – сказал он. – Простите, ради бога, не знаю, как с языка сорвалось. Господи, иногда я такой придурок, что хочется сквозь землю провалиться.

– Вы не виноваты. Я сама сегодня как бомба, вся на нервах, вот-вот взорвусь. Такое чувство, что в любую минуту могу сорваться.

– Бедная, – сказал он.

Он положил руку на мою руку, и я вздрогнула.

– Прошу заканчивать, – сказал хозяин.

Он не шутил. Через пять минут нас выставили из паба, и грохот из мужского туалета затих, когда бармен запер за нами дверь.

– С ними там ничего не случится? – сказал Джаспер Блэк.

– С вашими приятелями?

– Да.

– А вам не все равно?

– Все равно.

– Ну и отлично.

Мы стояли и смотрели друг другу на обувь. Шел дождь. Это же Лондон, Усама, так что, если я забуду сказать про погоду, ты просто представь себе, что холодно и дождливо, сильно не ошибешься.

– С вами ничего не случится? Я что-то за вас волнуюсь.

– Вы за меня волнуетесь? Да вы меня совсем не знаете. Вас мои проблемы не касаются.

– Есть еще такая штука, называется сочувствие, – сказал он. – Мы должны друг друга поддерживать. У вас тяжелая ночь. Может, разрешите мне хотя бы проводить вас до дому?

– Не разрешу, потому что у меня нет дома. У меня квартира.

– Тогда до квартиры.

– Это рядом, за углом. Не беспокойтесь за меня, со мной ничего не сделается. Приду домой, поставлю чайник.

– Где вы живете? – сказал он.

– Веллингтон-Эстейт, на углу Веллингтон-роуд. С мужем.

– Забавно, – сказал Джаспер Блэк. – Вы живете прямо через дорогу от меня. Мне видно Веллингтон-Эстейт из окна.

– Спорим, на цену вашего дома это не повлияло.

– Уверен, что внутри очень симпатично, – сказал он.

– Сойдет. Во всяком случае, у нас окна не выходят на Веллингтон-Эстейт.

Он улыбнулся.

– Пойдем в ту сторону вместе, – сказал он.

Мы пошли, и он обнял меня за плечи. Я не знала, как ему помешать. Я думала, может, он просто добрый. Я боялась, вдруг мой муж пойдет мимо и увидит, как мы идем. Я боялась, что мой муж взорвется. Да господи, я просто боялась.

Когда мы дошли до дому, машины мужа не было на улице. В нашей квартире свет не горел, было ясно, что он еще не вернулся.

– Он еще не вернулся.

Не знаю, зачем я это сказала. Как глупо. Не знаю, зачем я вообще разговаривала с Джаспером Блэком, он ведь даже не сказал мне, как его зовут.

– Ваш муж еще не вернулся? – сказал Джаспер Блэк.

– Да. Окна темные.

– Может, зайдем ко мне? – сказал Джаспер Блэк. – Я вам заварю кофе.

– Я не пью кофе.

– Ну чаю, – сказал он.

– Нет, спасибо. Мне уже пора домой.

– Да зачем? – сказал он. – Вас же там никто не ждет.

– Похоже что нет.

Хотя там меня ждал мой мальчик. Но я не могла сказать ему про это, как я могла? Я не могла сказать ему, что пошла в паб и бросила единственного сына совершенно одного в пустой квартире. У меня могли бы отнять ребенка. В смысле социальная служба. Так что я замерла. Я не знала, что делать. Дождь шел все сильнее, а я так нервничала, что не могла говорить, даже думать не могла. Джаспер Блэк сделал все за меня.

– Тогда пойдемте, – сказал он. – Пойдемте ко мне. В таком состоянии вам нельзя оставаться одной. Хорошая чашка чаю вам не помешает, я настаиваю.