Текст книги "Вендетта"

Автор книги: Крис Хамфрис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)

– Помоги мне, – попросил он.

Чья-то тень заслонила свет.

– Поможет.

Голос был тихим, но для Ская, который, казалось, целую вечность провел в тишине, он прозвучал громким воплем. Юноша вскрикнул от неожиданности, оступился и повернулся к существу, вставшему в дверном проеме и затмившему солнце.

– Они все тебе помогут, Скай. Этого они и ждут – в этот самый день.

Паскалин вошла в склеп и опустила на пол огромную корзину; вытащила из нее маленький складной стол, застелила скатертью. Затем разложила еду: французский батон, немного козьего сыра, виноград, салями. Под конец бабушка отвинтила крышку термоса, и Скай ощутил знакомый запах подогретого вина, которое они пили в хижине перед его первой охотой.

– Будем ужинать здесь?

Бабушка, разливая вино, улыбнулась смятению внука.

– Конечно. Мертвые всегда рады компании.

Несмотря на то что за весь день во рту у него не было маковой росинки, сейчас Скай сомневался, что хочет есть, и, когда бабушка, отломив кусок хлеба, уронила на вычищенный пол несколько крошек, тихо возмутился. Паскалин, не обращая на него внимания, положила сверху на хлеб сыр и протянула внуку. Все еще с неохотой он сел, скрестив ноги, и взял бутерброд. Откусив кусок, Скай понял, как же в действительности проголодался. Бабушка принесла с собой складной стул и теперь со вздохом опустилась на сиденье.

– Ты хорошо поработал, внучек, – отметила она, осмотревшись.

– Мм, – промычал Скай, набивая рот, затем сделал еще один большой глоток вина.

– Достаточно, – сказала Паскалин, отводя его руку, протянутую к термосу. – Здесь не все тебе.

– Почему? Мы ждем гостей?

– Конечно. – Она поднялась. – Помоги мне.

Из корзины появились новые предметы: коробка пирожных и связка свечей, которую бабушка протянула Скаю.

– Это для гробов, тех, что с фотографиями. Пока не зажигай.

Он поместил по одной свече перед каждым глядящим на него лицом, вставив в углубление, очевидно специально для этого предназначенное, и с трудом удержался от того, чтобы не ослушаться и не чиркнуть колесиком зажигалки, дабы разогнать окружающий мрак. Снаружи ночь уже вступила в свои права. Скай так и не привык к тому, как быстро в Средиземноморье заходит солнце.

Сделав дело, он обернулся к бабушке. Паскалин передвинула столик в глубину гробницы, поставила на него открытую коробку с пирожными, налила вино в три маленьких стакана.

– Жаровня, Скай. Занеси ее. Там есть и дрова.

Он вышел на улицу. Ночь была холодная. Из соседних склепов также сочился свет. Скай сложил в железную жаровню растопку, несколько полешек и, вернувшись внутрь, поставил, где указала бабушка: в самом центре помещения.

– Разожги огонь, – велела она.

Скай заколебался. Последний раз, когда он имел дело с огнем, оставил не самые приятные впечатления. Паскалин заметила его нерешительность.

– Давай, внучек, – ободрила она Ская. – Время пришло.

Он кивнул и принялся за работу. Раненая рука побаливала, но сделать требовалось немногое: жаровня была небольшая, и Скай быстро соорудил домик из сухих лучинок, обкладывая снаружи все более крупными поленьями, а внутрь запихнул газету. Бабушка кивнула, и он поднес зажигалку. Через несколько мгновений весело заиграли язычки пламени. Скай впервые за целый день ощутил тепло и подошел ближе к огню.

Из клубящихся вокруг жаровни теней выступила Паскалин. Голова ее была замотана в черный шарф, темные одежды подчеркивали мертвенную белизну кожи; острые скулы, казалось, готовы были разорвать напоминающую пергамент кожу. Лицо бабушки маячило в темноте, словно фонарь. Словно череп.

– Время пришло, – повторила она шепотом. – Время, когда ты должен ступить на тропу, ведущую к твоей судьбе. Сегодня, в единственную ночь в году, Ночь всех душ, мертвые возвращаются, чтобы учить живых.

Паскалин забрала зажигалку, которую Скай все еще сжимал в руке, встала и подошла к одному из гробов со свечой.

– Ты веришь в это, Скай?

– Ты имеешь в виду, верю ли я, что они восстанут, – он судорожно сглотнул, – чтобы учить меня?

– Мы не какие-то там некроманты, внучек. Мы не пытаемся силой вырвать мертвых из вечного сна. Но им и не нужно вставать, чтобы учить нас. Есть и другие способы. Я и спрашиваю: веришь ли ты в это?

Она зажгла первую свечу. Пламя ярко вспыхнуло, затем успокоилось. Его свет отразился в глазах Мадлен Маркагги. Когда ее фотографировали, Мадлен смотрела в камеру, а теперь – прямо в глаза Ская.

Он отвернулся.

– Я сам толком не знаю, во что верю.

Паскалин перешла к следующему гробу и следующей свече.

– Ты молод, Скай. А молодые никогда не хотят верить ни во что, кроме самих себя. Они думают, что будут жить вечно. – Она положила руку на деревянную крышку. – Этот, внутри. Он думал так же. И она тоже.

Палец указал на фото Мадлен.

– И она. И он.

Бабушка обвела рукой гробницу.

– Все они верили, что всегда будут сильными, храбрыми, прекрасными. Что будут живыми! И что они теперь?

– И что же?

– Прах.

Еще одна свеча зажжена, еще один предок призван, всматривается в полумрак.

– Их роскошные волосы, сияющие глаза, сверкающие зубы – всего лишь пыль. И я также обращусь в прах. И ты, Скай.

– Я знаю…

– А знаешь ли ты, что какая-то часть тебя не сгниет в могиле, не станет тленом? Веришь, что что-то переживет смерть?

– Non omnis moriar, – пробормотал Скай.

Это изречение было вырезано на надгробии другого, норвежского деда.

– Я умру не весь. – Он посмотрел на бабушку. – Да, я верю, что что-то переживет смерть.

Она подошла к следующему гробу, зажгла свечу.

– Значит, ты веришь в дух мертвых – дух, который может ходить по земле. И ты веришь, что в тебе есть дух, который тоже может ходить…

– Ты знаешь: я верю! – прервал ее Скай. – Ты видела его. Меня. Мы вместе охотились.

– И тем не менее ты не веришь, что этот дух может ходить свободно, по собственной воле. Почему?

– Потому что он никогда не ходил – я не ходил.

– Просто, несмотря на все, что видел и делал, ты просто не веришь, что можешь. Вера, Скай. Насколько сильна твоя вера?

Паскалин подошла к нему.

– Ты говоришь, что веришь. Но так ли это? – Она наклонилась, и ее лицо оказалось на одном уровне с лицом Ская. – Веришь?

Он верил! Он знал это. Он слишком много видел, слишком много сделал, чтобы не верить.

– Да! – крикнул Скай.

Бабушка повысила голос:

– Тогда в первый раз я говорю тебе: выйди из своего тела!

Он закрыл глаза, попытался представить предыдущие выходы, попытался заставить себя вырваться на свободу. Встал, открыл глаза и обнаружил себя на прежнем месте. С тяжелым вздохом Скай медленно опустился на корточки перед жаровней.

Паскалин некоторое время пристально изучала внука.

– Так. Теперь мы знаем, что для тебя веры как таковой недостаточно. Пока что. Ты не из тех людей, которым нужно просто верить. Тебе требуется что-то материальное.

Она снова отступила в тень, в пространство между гробами, куда не попадал свет свечей.

– Требуется большее. Очень хорошо.

В жаровне потрескивали дрова. Бо́льшую их часть уже поглотил огонь, и сейчас в его затухающем свете Скай наблюдал за бабушкой.

– Что же еще может быть?

Она повернулась.

– Кровь.

– Кровь? Ты имеешь в виду – как наследие?

– Я имею в виду именно то, что сказала. Кровь.

Она ткнула пальцем в темноту, туда, где стояли гробы.

– Что Мадлен Маркагги чувствовала в первую брачную ночь – я чувствую сейчас.

Указала на другой гроб.

– Пуля, которая сразила его в сражении с французскими захватчиками, застряла здесь.

Паскалин дотронулась до своей шеи.

– Кинжал, воткнутый между его ребер гнусными Фарсезе? Вот он!

Женщина ткнула в следующий гроб.

– Мне не нужно знать, чтобы до сих пор чувствовать все.

Напоминающее череп лицо смутно вырисовывалось в свете зажигалки.

– А что знаешь ты, внучек?

– Ничего, – прошептал Скай.

– А что ты чувствуешь в своей крови?

– Все! – выкрикнул Скай.

– Тогда во второй раз я говорю тебе: выйди из своего тела!

Что-то нахлынуло на него, зашевелилось внутри. Скай узнал знакомое ощущение, будто его куда-то засасывает, тянет, толкает; кости словно сдавливало прессом. Ощущения были сродни тем, что он испытывал ранее во время «путешествия», когда проникал в плоть предка-берсерка, когда охотился вместе с маццери. Голова закружилась, перед глазами все поплыло и в то же время обрело поразительную четкость.

Однако, попробовав встать, Скай поднялся самим собой. Это снова был он сам, его тело пыталось удержаться в вертикальном положении, но неудачно, и он опустился обратно на каменный пол.

– Я не могу! – воскликнул юноша.

Бабушка покачала головой.

– Сможешь. У тебя уже получалось. Помнишь то одно спокойное мгновение возвращения? Здесь почти то же самое. Почти. Но повторить по команде… Ладно, значит, мы обнаружили, что и веры, и крови тебе не вполне достаточно. Нужно кое-что еще.

Скай спрятал лицо в ладонях.

– Да что же еще?

Паскалин шагнула назад.

– Когда ты «путешествовал» прежде, как это происходило?

Не поднимая головы, Скай стал вспоминать. Каждый раз присутствовал некий внешний побудительный фактор. В самый первый раз к Сигурду его отправила доска Уиджа. Принеся в жертву летучую мышь, Скай перенесся в далекое прошлое и воплотился в теле Бьорна. В приступе лихорадки снова попал к Сигурду, а потом к Бьорну. Грезя наяву, превратился в ястреба. Руны привели его к Тиццане. А когда Скай охотился с маццери…

– Ты дала мне зелье.

Бабушка кивнула.

– Верно. Это один путь. Быстрый, безболезненный… По крайней мере, до поры. Со временем, когда привыкаешь, так сильно жаждешь «путешествий», что забываешь о предназначении. Кто-то скажет тебе: так и должно быть, но… – Она вскинула голову. – Они не корсиканцы.

Паскалин подошла ближе.

– В каждом столетии новые и новые враги, захватчики приставали к нашим берегам. Мы никогда не позволяли себе роскошь путешествовать ради удовольствия, без цели. Мы выработали собственные пути – одним из них была вендетта. Другой – маццери. Призрачные охотники точно знают цель, поэтому для них не составляет труда по желанию покидать тело.

Скай подскочил.

– Ты хочешь сказать, что мой дух освободит моя цель?

– Да.

– Желания достаточно?

– Абсолютно.

– Но я желаю.

– Нет! Ты хочешь по некой причине. Хочешь достичь некой цели. А я говорю тебе: просто захоти. Приобрести эту силу. То, что она даст твоей крови. Эта сила означает, что ты не умрешь полностью, а будешь жить вечно в тех, кто придет за тобой, точно так же, как те, кто жил прежде, сейчас продолжаются в тебе. – Она обвела жестом гробы покойных предков. – То, что ты ищешь, – это не что-то, чего ты хочешь. Это – кто ты есть, кем всегда был. Это ты.

Паскалин понизила голос, и в то же время он будто бы обрел новую силу. Бабушка подняла зажигалку.

– Итак, в третий раз я прошу тебя…

Пламя. Пламя дедовской зажигалки, склонившееся к свече, которая стояла перед фотографией Луки Маркагги. Фитиль занялся, и глаза деда уставились на Ская. И в этих глазах, этими глазами он увидел, хотя не перевел взгляд, почувствовал, хотя ничего не коснулся, – узнал мужчину, павшего в битве от пули французского мушкета; другого, чья жизнь медленно вытекала из раны, нанесенной в переулке Сартена кинжалом Фарсезе; снова ощутил то, что переживала Тца на верхушке Горна Дьявола, – ее боль и еще бо́льшую боль при рождении ребенка, ставшего первым звеном в длинной цепи, соединяющей их, – цепи, что началась задолго до Тиццаны и продлится еще далеко после Ская. Ская, который сейчас поднимался с пола и начинал полет через туннель в бесконечность, в центр всего, что есть, было и будет…

– …Выйти из своего тела!

И он вышел.

Это действительно оказалось совсем легко и не потребовало ровным счетом никаких усилий воли, вообще никаких усилий. Никакого желания – отсутствие всякого желания. Вера, кровь и цель соединились, а затем были забыты. Словно он выдохнул воздух.

Скай посмотрел на бабушку и увидел ее совершенно по-новому, как никогда прежде. Он разглядел каждую черточку лица. Посмотрел ее глазами назад, в прошлое своих предков по крови. Сегодня был их день! И наконец он посмотрел на самого себя, другую часть своего «я», тихо сползшую на плиточный пол.

ГЛАВА 20
БИТВА МАЦЦЕРИ

Несколько мгновений двух Скаев будто соединяла невидимая нить, протянувшаяся, словно пуповина, между животами. По ней, точно электрические волны, пульсировала чистая энергия; она текла и наполняла каждую клеточку. Затем нить замерцала и исчезла. Скай стоял рядом с собственным телом, ощущая себя так, будто парит в воздухе, а ноги едва касаются твердого пола.

За спиной раздались стон и усталый вздох, переросший в восторженный крик, – и все это в одну секунду, за которую бабушка опустилась на маленький стульчик и затем вскочила на ноги, будто подброшенная пружиной. Это была больше не пожилая женщина – ничто в ее движениях не выдавало почтенного возраста. В глазах отражалось пламя всех горящих в склепе свечей.

Она посмотрела сверху вниз на распростертое тело Ская и перевела взгляд на того, кто стоял сейчас перед ней.

– Добро пожаловать, внучек, – сказала Паскалин и, протянув руки, возложила их на голову юноши.

Она говорила не на английском и не на французском, а на старинном языке, корсиканском, из которого Скай не понимал ни слова. Однако его двойник, высвобожденный силой крови, которая соединяла Ская со всеми предками, что лежали вокруг в своих гробах, хорошо понял слова. Они парили, они устремлялись вниз, эти слова древней песни острова – когда плач, когда проклятие, а сейчас молитва.

 
Маццери позвали его,
Кричали сквозь годы.
Кинжал, что дали ему,
Висит на поясе его.
Пусть Фортуна бежит вместе с ним
Вперед, вперед по тропам ночным.
Пусть он убьет и затем увидит.
Увидит новым зрением, зрением маццери.
 

Отняв руки от головы Ская, бабушка шагнула назад.

– Добро пожаловать, маццери, – поприветствовала она внука и, проходя к выходу, воскликнула: – К бою!

Она, казалось, не вышла, а буквально выскочила из склепа. Скай чуть задержался, чтобы кинуть последний взгляд на своих покойных предков. И все они, казалось, вопили: кто – будто шевеля губами на фотографии, кто через толстые стенки гроба, – напутствуя Ская, и их благословение звучало как проклятие. И все проклятия складывались в одно-единственное слово: Фарсезе! Тело словно прошил электрический разряд, и Скай ощутил пустоту внутри. Пустоту, которую могла заполнить лишь кровь; голод, который можно было утолить только убийством. Пять веков ненависти сконцентрировались в этот самый миг, взывая к мести.

– Что ты там застрял? – сердито проворчала Паскалин, когда он вышел на улицу.

Лысая голова сверкала под капюшоном, словно обрамленная каким-то внутренним светом. Не дожидаясь ответа, бабушка склонилась над входом и положила на порог ножницы с лезвиями, раскрытыми наружу, в ночь. Затем закрыла двери, повернула в замке ключ и спрятала его в складках одежды.

– Теперь мы защищены от нападения. Кто бы это ни был.

Скай огляделся.

– Где Амлет?

– Дома. В эту ночь люди не единственные, кто может убивать. А он всего лишь песик.

Паскалин снова нагнулась и подняла с земли какой-то предмет.

– Вот, – сказала она, прижав его к животу Ская.

Это оказалась дубинка его дедушки, та самая, с которой он уже охотился и которой свалил кабана – Джанкарло. Только теперь Скай по-новому ощущал исходящую от нее силу, не так, как прежде. Не просто удобная форма и отлично сбалансированный вес орудия, предназначенного для одной-единственной цели. Теперь в нем жила частичка каждого павшего от дубинки за многие годы. Точно как в Клыке Смерти, боевом топоре Бьорна.

– Отлично, – заключил Скай, взвешивая оружие в руке.

– Идем.

Паскалин широкими шагами направилась по тропинке, но не к главному входу, а в противоположную сторону.

– Где мы будем охотиться? – спросил Скай.

В том, другом теле ему было бы трудно поспевать за бабушкой, так быстро она мчалась по кладбищенским тропинкам. Но не сейчас. И только то, что он не знал, где лежит цель их ночного путешествия, удерживало Ская от того, чтобы вырваться вперед.

– Только в эту ночь мы охотимся в долине, что лежит между двумя заброшенными деревнями. Одна из них – старинное место обитания семьи Маркагги. В другой прежде жили Фарсезе.

– И только члены наших семей выйдут сегодня на битву?

– Нет.

Они добрались до ворот. Пропустив Ская вперед, Паскалин снова заговорила:

– Все маццери из окружных деревень охотятся там в эту ночь. Все, кто решится выйти на битву.

– Но будет резня, – заметил Скай, улыбаясь.

– Не будет. Это лишь воспоминание о тех далеких временах, когда каждый десятый был призрачным охотником и мы могли себе позволить жертву в Jour des Morts. Сейчас нас осталось слишком мало, чтобы мы безболезненно перенесли потерю одного из нас. Вот уже несколько веков это всего лишь ритуальная битва, не более. Ни один маццери не умирает. Вот почему то, что сделали Эмилия Фарсезе и ее братья – убили твоего деда на призрачной охоте, – это ужасное преступление. Вендетте здесь не место! Битву нельзя использовать в личных целях.

– И тем не менее именно это мы и собираемся сделать. – Фраза прозвучала не как вопрос, а как решительное заявление.

– Фарсезе начали убивать здесь. И здесь же мы с убийствами покончим.

Они стояли на холме позади кладбища, где приютился одинокий домишко, вокруг же раскинулись заросшие и неухоженные сады.

– И как только прозвучит предсмертный крик маццери, все соберутся. – Паскалин посмотрела на внука горящими глазами. – Все соберутся, дабы засвидетельствовать смерть Жаклин Фарсезе.

«Да», – с ликованием подумал Скай.

Невероятно, как легко развеялись прежние сомнения. Все было ясно и понятно. Как отчетливо он различал мельчайшую деталь окружающей местности, так же четко представлял причину, по которой они так торопятся к месту встречи. Сегодня ночью вендетта завершится. Придет конец пятивековой ненависти просто потому, что некому будет больше убивать. И он, Скай, станет избавителем. Таков его удел. Он приехал на Корсику в поисках ответов на вопросы. И нашел их: узнал, что теперь в любой момент, когда только пожелает, может покинуть свое тело. Его двойник волен отправиться куда угодно и достичь… Да много чего достичь! Что в сравнении с этим какое-то ерундовое убийство?

Раньше он уже слышал от кого-то подобные рассуждения. От Тиццаны? Нет, от Сигурда!

Скай резко остановился. Паскалин нетерпеливо оглянулась.

– Что случилось?

Скай потряс головой, пытаясь привести мысли в порядок.

– Нет, ничего, – ответил он, догоняя бабушку.

Но кое-что случилось.

Впереди нечто смутно вырисовывалось над разрушающейся городской стеной.

– Я узнаю это место, – произнес Скай, хотя точно знал, что никогда прежде не бывал здесь.

– Ее называют…

– …Гора Дьявола!

– Да, внучек. Вот в стене ворота, а дальше тропинка, которая ведет в обход горы.

Бабушка пошла к воротам, но Скай остался на месте. Она оглянулась и увидела ухмылку на лице внука.

– Зачем идти кругом, – сказал он, – когда можно забраться прямо на нее?

Гора почти не изменилась за пять столетий. Выемки и выступы в скале, по которым взобралась Тца, сохранились и до наших дней. Бабушка пошла по той самой тропке, а он остался ждать на вершине.

Вой начался на низкой ноте, почти что с рычания, которое быстро переросло в протяжный высокий крик. Он эхом отдавался от гранитных утесов, проносясь из дальнего конца долины к тому месту, где стояли Паскалин и Скай.

– Волк? – спросил он, и волоски на хребте встали дыбом.

– Волков, внучек, нет на Корсике уже несколько сот лет.

– Тут никогда не знаешь наверняка, – улыбнулся Скай. – Вдруг они вернулись?

Паскалин проигнорировала его замечание.

– Это крик маццери. Из другой деревни, не нашей. Знак, что они готовы.

– А мы? – спросил Скай и немедленно услышал ответ: слева кто-то взвыл.

Юноша увидел движущиеся тени. Фигуры – темнее окружающего мрака – собирались на охоту.

– Что ж, началось.

Запрокинув голову, Паскалин подхватила боевой клич.

– Да! – крикнул Скай и присоединился к бабушке.

В одно мгновение долина наполнилась звуками – и движением. Со всех сторон по лесным тропам бежали, громко крича, одетые в черное женщины и мужчины. Последних было меньше.

Паскалин крепко ухватила Ская за руку. Он с негодованием попытался освободиться, не желая терять ни секунды, когда остальные охотники уже умчались далеко вперед. Однако бабушка не обращала внимания на его попытки вырваться.

– Пусти меня! – кричал Скай. – Я должен…

Но высвободиться из цепких объятий оказалось совсем не просто.

– Не бойся, внучек. Никто из них тебе не соперник. Эти маццери станут охотиться, как охотятся всегда. Убьют животное, если смогут; будут биться только в случае необходимости. Но ты… Ты должен просто прислушаться к голосу крови. Он приведет тебя к той, кого ты ищешь. – Паскалин наконец отпустила его и подтолкнула вперед. – А теперь… Вперед, Маркагги!

Ская не нужно было подгонять. Он сорвался с места, одним прыжком преодолел несколько ярдов и побежал вперед по тропе сквозь кромешную темноту, забыв об опасности споткнуться о корень или упавшую ветку. Раненая рука, которая ныла от напряжения после многочасовой уборки в склепе, сейчас крепко сжимала дубинку и вся пульсировала силой. Зрение обострилось до такой степени, что Скай мог разглядеть одинокий каштановый орех на земле под деревом. Все его чувства работали слаженно, словно музыкальные инструменты в оркестре, – зрение, слух, вкус, обоняние обострились до предела и отлично дополняли друг друга. Лишь осязание выпадало из стройного ансамбля, но только потому, что Скай не чуял земли под ногами: он будто парил над ней, летел по воздуху.

Справа раздался крик. Дикий кабан, преследуемый пожилым охотником, который мчался со скоростью резвого юнца. Получив сильный удар, вепрь несколько раз перевернулся через голову и покатился по тропе, пропахав клыками глубокие борозды. Скай не увидел, чем все закончилось, взгляд его был устремлен вперед, и только вперед. Однако он услышал предсмертный крик зверя и успел мысленно спросить, кто же из жителей Сартена оказался в эту ночь помечен.

Кто-то бросился на Ская справа – огромный пес размером с небольшого волка клацнул совсем рядом гигантскими челюстями. Скай только рассмеялся и легко оторвался от него, даже не подняв для удара дубинку, удобно покоившуюся в руке. Этой ночью он искал только одну жертву, и путь к ней лежал по тропе, которая впереди раздваивалась. Скай метнулся влево и, вырвавшись из-под покрова деревьев на открытое пространство, побежал вдоль границы маки. Земля под ногами была усеяна звериными следами. Далекий каменный пик приближался с невероятной скоростью, и Скай сам не заметил, как добрался до него. Теперь он, повернув направо, несся вдоль гранитной стены, и обломки кремня хрустели под ногами, но не могли замедлить его ход. Он все бежал вперед, доверяя инстинктам.

И едва не поплатился за это. Она выскочила из углубления в скале, небольшой расщелины, которую Скай не видел до тех пор, пока не оказался прямо напротив. Спасла его случайность: нападавшая оскользнулась на камне, так что Скай, отчаянно дернувшись, успел уклониться.

– Умри! – пронзительно крикнула Эмилия Фарсезе, уверенная, что удар достигнет цели.

Глаза ее, слепые к окружающему в обычном мире, здесь видели так же зорко, как глаза Ская, они светились торжеством. Но старуху подвела самоуверенность. Остро заточенное лезвие кинжала распороло рубашку на груди юноши, но лишь слегка чиркнуло по коже, не причинив большого вреда. Легкий укол боли, струйка крови – и вот Скай уже оставил позади Эмилию, в негодовании кричащую ему вслед. Он мог бы вернуться – искушение убить старуху, так же как она убила его деда, было очень велико, – но смерть и так скоро заберет Эмилию Фарсезе. Нет, сегодня ночью пасть должна Жаклин Фарсезе. Только когда Скай найдет и зарежет ее, придет конец вендетте.

И скоро он нашел ее. Внимание Ская привлек громкий женский вопль, вой, в котором слышались триумфальные нотки. Он выбежал на небольшую прогалину, окруженную оливковыми деревьями, и увидел на земле бьющуюся в судорогах козу; темная тень с ликующими криками скользнула между деревьев. Но это была не та, которую искал Скай. Он понял это, когда поднял голову и… Увидел Жаклин на противоположной стороне поляны.

Их разделяло пятьдесят ярдов. Секунды тянулись, а охотники стояли и молча разглядывали друг друга. Скай чувствовал, что не один сейчас смотрит на девушку; его глазами смотрели все предки, начиная с деда и дальше, поколение за поколением; мужчины и женщины, жертвы и убийцы – все те, кто взывал к мести из своих гробов. И вот – будто Тца смотрит на Эмилио у менгиров Каурии.

За Жаклин также теснились поколения его врагов, и они изучали сейчас Ская.

Наконец девушка заговорила. Она произнесла одно только слово:

– Маркагги.

– Фарсезе, – эхом прозвучал ответ.

Говорить больше было нечего. Они ринулись друг на друга.

Жаклин наносила удары и делала ложные выпады. Глядя на девушку, Скай вспомнил ее слова о том, что этот мир – ее; корсиканка точно предугадывала все его действия и знала, куда он направит переполнявшую тело силу. Она высоко подскочила, уходя от смертоносного удара, и в свою очередь нанесла в прыжке сильный удар, пришедшийся Скаю в плечо. Будь Жаклин вооружена кинжалом, а не дубинкой из ствола виноградной лозы, такой же как у него, лежать бы ему сейчас на земле и истекать кровью. Боль тем не менее была адской.

Девушка снова налетела, размахивая оружием, словно это была дирижерская палочка, а сама она шла во главе парада. Тяжелая дубинка пробила неумелую оборону Ская и обрушилась на другую руку, его дубинка со свистом рассекла воздух в том месте, где Жаклин находилась секундой раньше.

Она отскочила, а Скай взвизгнул от боли. На этот раз девушка не стала моментально нападать. Она замерла в нескольких шагах от противника и следила, как тот пытается отдышаться, выпрямиться и поудобнее перехватить оружие. Затем качнула головой, почти печально, и бросилась в решающую атаку.

«Еще один удар – и мне крышка», – отстранение подумал Скай.

И даже если он его не прикончит, не будет никакой возможности помешать ей воспользоваться кинжалом – Скай заметил, как лезвие блеснуло серебром на поясе Жаклин. Она просто перережет ему глотку, словно свинье.

И юноша сосредоточил все внимание на клинке, в то время как девушка кружила перед ним, перекладывая дубинку из руки в руку и выжидая подходящего момента. Скай даже не следил за этим мельканием, он видел только кинжал и смерть, которую тот несет. И именно в точку прямо над рукояткой он нанес удар. Пусть Скай был не так проворен, как его противница, но она сама пришла ему на помощь, прыгнув и буквально налетев на его дубинку. От мощного толчка в живот Жаклин сложилась пополам, рухнула навзничь и скорчилась на земле, отчаянно хватая ртом воздух.

– Месть!

Не крик, всего лишь шепот, но исходящий одновременно из множества глоток, достиг ушей Ская. Оторвав взгляд от бьющейся в агонии девушки, он увидел, что у каждого дерева на поляне теперь колышется тень. Он не заметил, когда появились маццери. Возможно, они с самого начала наблюдали за поединком и ждали, когда один из противников будет повержен.

– Месть!

На сей раз прозвучал только один, ликующий голос – это Паскалин Маркагги, выйдя на поляну, призывала внука покончить с врагом. И эхом – крик яростный, полный глубокой печали. Напротив на прогалину неверной походкой вышла Эмилия Фарсезе, поводя руками перед собой, словно нащупывая дорогу. Горе сделало из нее старую слепую женщину, каковой она и являлась в реальном мире.

Вокруг бойцов черные фигуры сошлись кругом. Качаясь из стороны в сторону, они напомнили Скаю Скуадру д’Ароцца, с которой он столкнулся в Сартене в первую ночь. Призраков, явившихся предъявить права на того, кому предстоит вскоре умереть, – на Жаклин Фарсезе.

Девушка по-прежнему хватала ртом воздух, скорчившись у его ног, однако рукой пыталась нащупать оброненную дубинку. Скай ногой отшвырнул ее подальше, и в этот момент к ним шагнула Паскалин.

– Смерть, – спокойно сказала она, вытащила из-за пояса у Жаклин кинжал и протянула внуку.

Скай схватил его и понял, что оружие очень старое – темное длинное лезвие истончилось за многие годы, за многие убийства.

– Смерть!

Множество глоток подхватило ее вопль; кричала даже Эмилия, и слезы текли из невидящих глаз. Собравшиеся в круг маццери теперь двигались противосолонь, вновь и вновь повторяя одно слово на высокой пронзительной ноте: они пели voceru, корсиканскую погребальную песнь, текст которой состоял из одного только:

– Смерть! Смерть! Смерть!

Скай глянул на девушку, которая к этому моменту частично восстановила дыхание и теперь широко раскрытыми от ужаса глазами смотрела снизу вверх на победителя и на оружие, которое тот сжимал в руке. Одновременно она пыталась отползти подальше, спасаясь от неминуемой участи.

– Нет, – всхлипывала она, – пожалуйста, не надо.

Скай перевел взгляд с Жаклин на кинжал и подумал о другом представителе семейства Фарсезе, убитом несколько веков назад, и об использованном тогда оружии. И тут он вспомнил.

«Как удачно, что я захватил его с собой, – подумал Скай. – Тогда с него все началось, а сегодня закончится».

Отбросив кинжал Фарсезе, он вынул из кармана резец из белого кварца.

И не один только Скай наклонился и крепко схватил Жаклин за длинные черные волосы, не один Скай высоко занес зазубренный камень.

Вместе с ним сейчас были многие и многие поколения Маркагги. Поколения же Фарсезе ждали своей участи.

– Смерть! – воскликнул Скай и по диагонали полоснул по горлу последней из рода Фарсезе.

Он почувствовал, как острие вспороло плоть, увидел, как из расширяющейся на глазах красной полоски хлынула кровь. И в этот момент кружащая по поляне толпа издала громкий стон, в котором не различить было отдельных голосов; казалось, стонет одинокий напуганный зверь.

Скаю не требовалось заглядывать ей в глаза. Он знал свою жертву. В другом мире, который некоторые называют реальностью, она теперь помечена. Завтра он увидит Жаклин на улицах Сартена, и она будет выглядеть как самая обычная девушка. Но на самом деле будет уже мертва.

Раздался вой – скорее животный, чем человеческий. Скай услышал знакомый голос, волчий голос, и вспомнил женщину своего рода, которой смерть доставляла наслаждение. Но только когда она была сама собой, потому что, будучи маццери, она наслаждалась жизнью.

– Тца, – прошептал Скай.

Он посмотрел на бьющуюся в агонии Жаклин и вспомнил предсмертные судороги Эмилио. В руке Скай сжимал кварцевый резец, умертвивший обоих Фарсезе. И оружие напомнило юноше, что он принес с собой и кое-что еще. Нечто, принадлежащее другой родовой линии.