Текст книги "Доза"
Автор книги: Коста Канделаки
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
– Э–э, – услышал он в динамике переговорного устройства недовольный голос, – с красной картой нельзя.
– Она, – промычал Кит, подражая голосу и манерам снукера со стажем. – Она. Зеленая. Уже. Она. Дай. Гад! Зеленая.
– Ну ты, сука! – обиделся раздатчик. – Сам ты гад бесполезный!
Однако карту принял, сунул в кардридер.
– Охранник?! – произнес он удивленно. – С каких пор гуимы работают охранниками?!. Совсем уже… Куда катится мир!
Он вернул паспорт, проверил кредитку, пощелкал клавишами, записывая на нее долг. Потом небрежно бросил в лоток заветный желтый несессер, китовы карты, визитку банка.
Кит проверил коробочку, убедился, что все три ампулы на месте, что они фабричной выработки и не были вскрыты. Не меняя походки вышел на улицу.
Пройдя метров тридцать по пятьдесят второй хотел, было, уже сменить шаг на обычный, но каким–то седьмым чувством почуял, что–то неладное. Обернувшись, увидел тех двоих, что сидели на лавочке у кредитного пункта.
Не стирая идиотской улыбки с лица, сунул руки в карманы. Одну – застегнуть кнопку на кармане с несессером, чтобы не вывалился ненароком во время драки, а вторую – за кастетом. Парни – явно не из дружины; скорее, они работают на фарцовщиков с пятьдесят первой, добывают материал.
Кит сделал шаг к стене, устало прислонился к ней, ссутулившись свесив голову, расставив ноги. На самом же деле он просто приготовился – чуть втянул и напряг пресс, защищая диафрагму, округлил плечи и убрал подбородок, принял более устойчивое положение.
Те двое были, видать, не заядлыми драчунами и опыта уличных потасовок им недоставало. Вместо того, чтобы сделать вид, что Кит их не интересует и, проходя мимо, внезапно навалиться, они направились прямо к нему. А может быть, он достаточно убедительно сыграл крючка и они не сомневались в легкой добыче.
Когда шедший первым, взял Кита за плечо, намереваясь развернуть лицом к себе, тот не стал сопротивляться. Подчиняясь силе нападающего, он легко подался в нужную сторону и, используя инерцию движения, сделал подсечку. Бандит даже сообразить ничего не успел – грохнулся на асфальт. Его затылок, издав глухой звук, впечатался в бордюр, что не оставляло нападающему никаких шансов подняться раньше чем через пару минут.
Второй тоже не сразу оправился от неожиданности. А главное, когда собираешься драться, то лучше ничего не говорить, не опускать челюсть – челюсти должны быть сжаты. А этот дурень раскрыл рот:
– Ах ты, мать твою, ты…
Договорить он не успел. Кит не стал бить сильно, потому что вооруженная кастетом рука и так должна была раздробить и выхлестнуть челюсть бандюка напрочь.
Улыбнувшись бандитам улыбкой гуимплена, он оставил их лежать на тротуаре и, даже не проверив их карманов, бегом направился на пятидесятую, откуда рукой было подать до дома.
Когда в третьем часу он вышел от мамы, направляясь на сорок восьмую, небо, которое и так весь день продолжало хмуриться, теперь снова разродилось дождем – мелким, занудным, противно–липким.
Время было опасное. Гуимы, приняв послеобеденную дозу, повыползали на улицу (им–то дождь не помеха) и бесцельно бродили по району скопищем шутов–недоумков, плавали рыбами с бессмысленно выпученными глазами, с растянутыми в натужных улыбках ртами. В такие часы Кит, который в другое время относился к ним если не с жалостью, то, по крайней мере, без особых эмоций, ненавидел их. Гуимпленов было так много, что создавалось впечатление, будто нормальных людей в городе не осталось вообще, и это давило на психику непомерной тяжестью.
Выйдя на сорок восьмую, он принялся лавировать. Постоянно приходилось менять направление, держась то одной стороны улицы, то другой, а на середину дороги выйти было практически невозможно – настолько плотным был поток гуимов.
Хотя он и напялил маску снукера, но несколько раз к нему бросались кайфующие одиночки с зажатыми в руках шприцами. Благо, Кит был настороже и успевал срубать их быстрой подсечкой или отточенным ударом между бровей, после которого ему хватало времени удалиться, пока гуимы приходили в себя. В глазах других гуимов, наблюдающих, как он выхлестывает их собратьев, Кит не видел ни малейшего удивления или любопытства. Но те, что были сейчас не под кайфом и вышли на улицы в поисках дозы, смотрели на него враждебно и, кажется, готовы были наброситься.
На перекрестке с сорок шестой Кит углубился во дворы, хорошо ему знакомые еще по прошлой жизни. Во времена китовой юности здесь, в семнадцатом квартале, жила его подружка–одноклассница, с которой они неумело, но бурно целовались и обжимались по подъездам и скверам.
Пройдя наискось по заброшенной аллее, обыскав пару валявшихся здесь трупов гуимов, но ничего у них не найдя, он завернул за огромное здание бывшего часового завода. Отсюда уже было видно стаянку, но чтобы хорошо ее обозреть, Кит решил зайти в помещение. С его последнего, четвертого, этажа вся стоянка была бы как на ладони, а кроме того, ему не пришлось бы сидеть под все усиливающимся дождем. До назначенного времени оставалось немногим больше двадцати минут.
Завод умер лет семь тому назад и за прошедшее время мало что внутри заброшенного здания напоминало о былом производстве. От станков оставались только искуроченные остовы, столы перевернуты, стулья растащены, кабели давно повырублены, лампы выкручены. В гулком полумраке каждый шорох разносился эхом, отдаваясь от когда–то обделанных кафелем стен. На лестнице стояла удушливая вонь от валявшегося в пролете почти истлевшего трупа, так что Киту пришлось зажать ноздри, но и тогда казалось, что запах проникает в него и наполняет тошнотворным желанием проблеваться и бежать отсюда. Он заставил себя подняться по запыленным ступеням наверх, ежась от жуткого в своем одиночестве звука собственных шагов посреди этой настороженной пустоты.
На четвертом этаже когда–то были, наверное, кабинеты руководства и прочего офисного планктона. Небольшие кабинеты без давно украденных дверей зияли мрачной пустотой и черными пустыми глазницами разбитых мониторов на покрытых плесенью столах. Проходя мимо одной из клетушек, в которых некогда располагались мелкие клерки, он вздрогнул, увидев сидящего у стола человека.
Мужчина сидел на металлическом стуле, поникнув, свесив голову на грудь. Видны были очки на переносице. Рукава дорогого костюма и белой рубашки под ним, на левой руке, закатаны. На металлическом же столе с одной погнутой ножкой расположилась открытая желтая коробочка, хорошо знакомая любому жителю города, а на полу, покрытом бело–зелеными квадратами плитки, валялись три вскрытые ампулы и пустой шприц.
По запаху, идущему из кабинета, Кит понял, что мужчина давно мертв – не меньше трех суток. Обычное дело. Самоубийство. Многие из тех, кто был насильно приобщен, и чей еще живой разум не хотел смириться с участью гуимплена, заканчивали подобным образом. Три ампулы враз – сладкая, легкая смерть после одной двух минут неземной радости.
Как ни было противно, но Кит заставил себя войти в кабинет и быстро обыскать раздувшийся и грозящий лопнуть от малейшего неосторожного движения труп. И не пожалел об этом! Добычей стали еще живой мобильник и бумажник, в котором нашлись две сотни баксов. Дорогие на вид часы снимать с запястья мертвеца Кит не рискнул – ему очень не хотелось прикасаться к этой почерневшей плоти.
Выскочив из кабинета, он тут же проблевался и долго полоскал рот над фонтанчиком для питья, давно заржавевший кран которого кое–как умудрился свернуть.
Выйдя в фойе, за которым начиналась новая череда кабинетов, но уже попросторней, – наверное, для начальства, – он осторожно приблизился к огромному окну, давно без стекол, присел за подоконником и стал наблюдать.
Стоянку действительно было видно отлично и всю. Небольшое пространство, обтянутое металлической сеткой, давно было превращено в свалку мусора, а оставшиеся с незапамятных времен машины – сожжены. Их почернелые покореженные остовы торчали теперь посреди куч вонючего хлама как трупы странных огромных насекомых, попавшихся в расставленную кем–то ловушку. Будка охраны у пропускного пункта с обломанным шлагбаумом тоже сожжена, так что от нее остался только металлический каркас.
За стоянкой расположился небольшой пустырь, некогда называемый стадионом и еще хранивший в себе признаки баскетбольной площадки и футбольного поля. Дальше стояли дома сорок третьей улицы.
Любой человек, появившийся в границах квадрата триста на триста метров моментально попал бы в поле зрения Кита, даже если бы он был крайне осторожен, одет в маскирующий костюм и всеми силами старался соблюдать невидимость.
Кит взглянул на часы: без семи минут три…
В томительном ожидании прошло не меньше получаса. Кит два или три раза менял позу, разминая затекшие от сидения на корточках ноги, протирал слезящиеся от напряжения глаза, боясь хоть на секунду перевести взгляд на часы.
Никого. Ни один человек, будь то человек или гуим, не появился возле стоянки.
Наконец, он сдался. Смысла ждать дальше не было. Никто не пришел.
Что из этого следует?
А из этого следует, что либо он прозевал–таки гостей, либо… Либо Джессику совершенно не заинтересовало устроенное им утром представление. Но этого не может быть!
Кит поднялся, постоял у окна еще несколько минут, потом направился к лестнице.
Странно, очень странно. То, что Джессика как–то связана с некими силами, которым интересно существование человека, способного разработать анти–снук – это очевидно. Наверное, все же, люди «оттуда» на стоянку приходили, но были так осторожны и опытны, что Кит их не увидел. Если это какие–то спецслужбы, работающие на корпорацию, то – не исключено.
Занятый своими мыслями, он так и не понял, услышал он этот звук или ему показалось. Замерев на полпути между вторым и первым этажами, задыхаясь от вони, исходящей от старого трупа, он осторожно присел, прислушиваясь.
Да, вот совершенно отчетливо хрустнул обломок кафеля под чьими–то ногами. Вот звякнула металлическая ножка стула.
Все то время, пока Кит сидел у окна в фойе четвертого этажа, кто–то совсем рядом точно так же наблюдал за автостоянкой. Возможно, не дойдя до фойе или остановившись на третьем этаже, Кит столкнулся бы нос к носу с неизвестным посетителем развалин, пришедшим, видимо, чуть позже.
И ведь действительно! Если ему пришла в голову мысль, что лучшим местом для наблюдения будет здание часового завода, то почему бы и людям «оттуда» не прийти к точно такому же выводу…
Когда осторожные шаги на первом этаже стихли, Кит, едва переводя дыхание и выбирая место для каждого шага, но по возможности быстро спустился. Крадучись, дошел до ближайшего окна и выглянул.
Он не сразу увидел удаляющегося человека, который вот–вот готов был исчезнуть в кустах сирени, некогда ухоженных, а ныне разросшихся вокруг здания завода бурной чащобой.
Лица его видно не было.
Но Киту и не нужно было лицо, ему достаточно было увидеть серый облегающий комбинезон и, за спиной, винтовку «Штурм», к корпусу которой сейчас был привинчен оптический прицел.
Глава 6
Кит проводил взглядом скрывшегося в зарослях сирени Роба и сполз спиной по стене, сел на холодный, покрытый, бело–зеленой плиткой, пол.
То, что это был Роб, сомневаться не приходилось, как бы Кит не пытался сейчас убедить себя в том, что серый комбинезон может носить сотня человек, да и винтовка «Штурм»… Нет, все–таки, «Штурм» – это большая редкость.
Это был Роб.
Больше некому.
Значит, Джессика и Роб связаны. Но как? То, что они вчера оказались у Роба в гостях было абсолютной случайностью. Если бы не приступ Кита, они с Джессикой переждали бы в подъезде, пока четверка бандитов пройдет мимо. Ведь так? Так. Неужели возможно такое совпадение, что…
Хотя, почему бы и нет. Вполне вероятно, что за то время, пока Кит был в ауте, Джессика и Роб опознали друг в друге коллегу и девчонка в двух словах намекнула хозяину на полезность Кита. И охранял вчера Роб не столько Кита, сколько свою сотрудницу.
В любом случае, то, что Кит окажется здесь, поблизости от автостоянки на проклятой нормальными людьми сорок восьмой, Роб мог узнать только от Джессики.
А мог ли он прийти сюда по каким–то своим, неведомым Киту, делам? Совпадение, м?
«Нет, – Кит даже головой помотал и усмехнулся, – таких совпадений не бывает. Не бы–ва–ет!»
Оптика на винтовке ясно давала понять, что Роб явился сюда не просто так, он пришел на охоту. И уж конечно не на собак, которых здесь не было и в помине. Он пришел охотиться на него, Кита. И на того, с кем Кит должен был встретиться – на Эрджили.
Джессика…
Сучка!..
Я убью тебя!..
Какая же ты гадина…
И как жаль!…
Он резко поднялся, отчего в глазах замелькали зеленые круги, и вышел на улицу.
Дождь все моросил – мелкий, неторопливый. Густо пахло мокрой землей и сиренью, навевая воспоминания о прежней жизни, когда эти тихие запахи были любимы и украшали жизнь, представлявшуюся долгой дорогой, уводящей за горизонт, в туман будущего. Сейчас любой сильный аромат воспринимался как помеха и заставлял насторожиться, потому что он мог перебить запах ацетона, говорящий о близком присутствии гуимов; и шелест листвы на легком ветру раздражал, потому что мог заглушить крадущиеся к тебе шаги.
Хорошо было бы проследить за Робом. Судя по направлению, которое тот взял, он собирался пройти в обход автостоянки, до сорок третьей. Вот, даже Роб, с его искусством маскировки и отличным оружием, предпочитал, кажется, не соваться лишний раз на сорок восьмую. Но до сорок третьей лежит открытое пространство, на котором слежка практически невозможна: стоит Робу один раз оглянуться и он сразу засветит Кита. И тогда Кит станет отличной мишенью. Если идти в сторону сорок третьей, то лучше было выждать минут двадцать, чтобы дать Робу возможность скрыться за домами. Можно было, так же, пойти в обход стоянки, дворами, параллельно сорок восьмой на запад и выйти на ту же пятьдесят вторую, где он положил сегодня двух бандитов, но дворы в западной части сорок восьмой – это такое жуткое место, что одна мысль о том, чтобы там оказаться, вызывала полное неприятие.
В конце концов Кит вернулся в здание завода, дабы зря не мокнуть под дождем. Там он устроился на полу между двух окон, чтобы с улицы не было видно его торчащего затылка. Первой мыслью было подремать полчаса – уж очень он устал сегодня и не выспался из–за тревожной ночи. Но потом Кит вспомнил о трупе на четвертом этаже и своей находке.
Он достал из кармана мобильник, включил. Это был старенький «Компаньон» с зашитой в него настройкой на «TelCom Sprint». Сейчас таких телефонов давно не выпускают. Батарея подсажена, на индикаторе – сорок процентов емкости, ожидаемое время работы в режиме разговора – два часа. Достать зарядник к этой архаичной модели будет непросто, но можно попросить Тито. Говорят, этот старый фарцовщик может достать все, что угодно. «ТелКом Спринт» был в свое время лидером среди четырех операторов мобильной связи, работающих в городе. Нынче же работал только он да «GNG Stream», но покрытие восьмого района было крайне плохим, поскольку большинство подстанций остались без всякого обслуживания и постепенно выходили из строя, либо раздалбывались фарцовщиками и шпаной.
Здесь, в районе сорок восьмой, «Спринт» работать отказывался, поэтому Киту не оставалось ничего другого как, морщась от тошнотворного запаха, исходящего от трубки, быстро пролистать записную книжку, в надежде найти что–нибудь интересное. Но ничего интересного не находилось. Имена, фамилии… фамилии, имена… Все эти Томы, Эшли, Роджерсы, Свены и прочие ни о чем Киту не говорили. Он все быстрее и быстрее пролистывал список, просто так, от нечего делать, не в силах бросить начатое бесполезное и монотонное дело, чем вообще частенько страдают множество людей.
Долистав до тридцать шестого номера, он остановился. Стал медленно возвращаться по списку назад.
Ну да, вот он – номер двадцать девять.
Джессика.
Просто «Джессика» и все; и номер.
Конечно, любой нормальный человек сразу подумал бы: «Фу, да мало ли в городе Джессик!». Но не Кит сейчас. За последние сутки уже случилась пара невозможных совпадений, чтобы он мог просто так игнорировать еще одно.
Дав Робу двадцать минут, он поднялся и двинулся, под неутихающим дождем, через заросли сирени, в обход автостоянки, в сторону сорок третьей.
Сорок третья и прилегающие к ней сорок пятая и пятьдесят седьмая всегда были злачным местом. Еще до эпохи снука здесь верховодила группировка, торгующая наркотой. Здесь собирались проститутки и проституты, отмороженная молодежь и наркоманы, здесь была куча подпольных казино и неприметных магазинчиков, которые под невинными вывесками скупали и перепродавали краденое.
Сейчас сорок третья представляла и вовсе мрачное зрелище. По тротуарам, между домов, чьи стены еще хранили следы прошлой жизни – граффити, похабные надписи и рисунки – не боясь редких одиноких прохожих, шныряли крысы. От мокрой земли поднимался тяжелый смрад, издаваемый нечистотами и валяющимися тут и там полусгнившими трупами. Кажется, труповозки сюда вообще не заглядывали; недаром отсюда, с шестнадцатого квартала, начиналась эпидемия чумы, выкосившая половину левобережных районов.
На сорок третьей давно не жили нормальные люди, а гуимов в этих трущобах и подавно не было – те, которых до сих пор не убили, торопились убраться отсюда, если в них хоть сколько–нибудь еще теплился разум. Взамен приходили в опустевшие, населенные только крысами, дома самые последние отбросы больного общества – преступники, находящиеся в розыске, бродяги, потерявшие всё, всякого рода изгои, психи и уроды, от которых отказался даже восьмой район, хотя он–то всегда был относительно терпим к самым отвратительным людским недостаткам. Появляться на сорок третьей было опасно в любое время, а особенно гуимам и полицейским, потому что именно эти две категории живых существ были здесь ненавидимы больше всего. И ни те, ни другие не появлялись здесь, будучи в хоть сколько–нибудь здравом рассудке. В общем, шестнадцатый квартал давно стал отдельным государством, со своим правительством, собственной армией, парламентом и сводом законов.
Кит был наслышан об этом месте, но никогда не подозревал, что все действительно может быть так запущено. И с дрожью думал о том, что шестнадцатый квартал – это лицо всего левобережья, каким оно неизбежно рано или поздно станет.
Страшно было представить восьмой район лет через пять–десять. К тому времени здесь не останется, наверное, ни одного здравомыслящего человека, а те редкие экземпляры, которые сумеют сохранить личность, будут прятаться по подвалам, подземным коммуникациям и в чахлых рощах пригорода, всё больше зверея от голода, страха и полной безнадюги. И только снукеры с деревянными улыбками будут разгуливать по загаженным и смрадным городским улицам, пока не передохнут. И тогда, возможно, те из людей кто уцелеет, кто сумеет пережить этот апокалипсис, начнут потихоньку возвращаться в город, обживать его… Хотя, нет, вряд ли. Зачем им это? Лучше они найдут себе новое место. А этот ужасный умерший город останется валяться на земле дохлым черным пауком, и будет источать зловоние и ужас еще полсотни лет, пока трупы не сгниют, улицы не зарастут кустами и травами, дома не обратятся в руины… И где–то в этом мертвом городе, на одной из его тихих улиц, будут валяться и его, Кита, останки. Время и черви сотрут с его лица идиотскую улыбку гуимплена, и только ветер будет посвистывать в ребрах да голуби станут изредка отдыхать на желтом черепе…
Кит давно смирился с тем, что перспектив у него нет никаких. Ход его жизни был предопределен, как и жизненный путь тысяч других жителей восьмого района. Рано или поздно он станет гуимом. Пусть пройдет даже пять лет или десять лет. Все равно, когда–нибудь у него не останется сил бороться, болезнь или возраст доканают его, и тогда, однажды, проходя где–нибудь по пустынной двадцать девятой, он почувствует укол. Быть может, он тогда уже настолько устанет от безнадюги, что даже не станет сопротивляться, когда улыбающийся счастливый гуим сделает шаг в его сторону. И тогда, если ему удастся сохранить разум, если снук не овладеет им сразу и навсегда, он поступит так же, как тот мужчина, найденный им сегодня на четвертом этаже бывшего часового завода…
Хотя…
Хотя, есть у Кита теперь один шанс.
Просто нужно предать. Предать маму и Эрджили. Сдать цыгана корпорации, заручившись пропуском в Центр…
Нет, конечно, в Центр его не пустят, но хотя бы – в Правобережье…
Наверное, это вполне реально, если корпорацию действительно заинтересовала разработка анти–снука. А она не могла не заинтересовать, потому что если Эрджили добьется ожидаемого эффекта своей сыворотки, и ее производство будет поставлено на поток, корпорацию ждут миллиардные убытки…
Правобережье…
Там – нормальная жизнь, почти такая же, как двадцать лет назад. Чистые улицы, витрины магазинов, которые по ночам светятся разноцветными огнями, беззаботные девушки, ланч в ближайшем кафе, машины, кино, уикенды… Там не нужно поминутно оглядываться, принюхиваться, прислушиваться, ожидая, что вот сейчас выгребет из ближайшего подъезда гуим и всадит тебе в шею иглу.
Но долго ли они продержатся, эти два обломка былого мира?..
Кит почти бегом пересек пустынную сорок третью, дворами добрался до пятьдесят седьмой. Дождь поутих; на краю неба пробилось сквозь редеющие рваные тучи солнце. При неуверенном солнечном свете пятьдесят седьмая выглядела еще ужасней, чем под слякотным дождем. Если мрачный вид этой улицы, так похожей на сорок третью, вполне гармонировал с хмурой погодой, то игривое, умытое и посвежевшее, солнце было на ней так же неуместно, как веселая разухабистая пляска на похоронах.
Лишь миновав пятьдесят седьмую и выйдя на пятьдесят пятую, где вчера встретился с Джессикой, Кит сбавил шаг.
Только сейчас он почувствовал, насколько устал сегодня и до какой степени проголодался после ложки соевой пасты, съеденной у мамы, поэтому, дойдя до бывшей рыночной площади, свернул направо и, миновав турникет, возле которого сурово хмурились двое охранников, проследовал в ангар бывших рыночных складов. Нынче здесь расположилось большое кафе вкупе с гостиницей, магазином, развлекательным центром и бытовым комплексом. Всю эту махину, говорят, содержал тот же хозяин, что и два магазина на четырнадцатой. Работа этого центра была налажена и организована. Гуимов сюда не пускали; при малейшем подозрении охранники у входа стопорили турникет, а если клиент был несогласен с их решением и пытался бузить, его запросто могли обработать дубинками и электрошоком. Цены здесь были бешеные, но купить можно было практически все, что душе угодно; можно было снять комнату, постираться, подстричься, отдохнуть, перекусить. Единственное, чего здесь нельзя было сделать – это купить снук.
Кит прошел в кафе, уселся за ближайший столик, заказал у подплывшей к нему толстушки–официантки гороховый суп, шницель с картофельным пюре, чашку настоящего растворимого кофе и соевое пирожное, с тоской понимая, что не имеет права так разгульно тратить найденные им на трупе две сотни. Но он не мог удержаться.
Смрад идущий из кармана и мешающий наслаждаться запахами, доносящимися из кухни, напомнил ему про мобильник. Кит достал телефон, выдернул из подставки на столе несколько влажных ароматизированных салфеток, тщательно обтер аппарат.
Открыл телефонную книжку, пролистал до имени Джессика. Подумал с минуту, глубоко вдохнул, словно собирался прыгнуть в ледяную воду, и нажал кнопку вызова.
Гудки продолжались не меньше минуты, и он готов был уже дать отбой, когда ему вдруг ответили. Но это был не ее голос. Это была какая–то другая Джессика. Лет пятнадцати–шестнадцати, не более.
– Папа!!! – закричал в трубке незнакомый голос так, что казалось, его слышно будет у стойки, где суетился усталый бармен. – Папочка! Ну куда же ты пропал, па?! Ты где? А? Пап! Я с ума схожу! Что случилось?! Ты где, па?!
В этом девичьем голосе звучал такой ужас, такая тоска и такая невозможная радость от звонка, что по спине Кита пробежал озноб. Где–то там, в мрачной тишине медленно умирающего чахоточного города–наркомана, девочка–подросток вот уже несколько дней ждала отца. А отец ее…
– Пап?.. Па–ап! Ты чего молчишь? Ты где? Милый мой, хороший, папочка, не молчи! Ты когда домой?
– Алло! – произнес Кит, прочистив горло, не своим, глухим и деревянным от волнения, голосом.
– Пап?.. Кто это?..
– Алло! – повторил Кит. – Джессика?
– Да, это я… Где папа? С ним что–то случилось?!
– Джессика… Это Кит…
– Кто?
– Неважно… Я хотел… Джессика, ты…
Кит не знал, что и как сказать сходящей с ума от волнения девочке.
– Что с папой? – спросила она тихо и обреченно. – С ним что–то случилось?.. Он… Он…
– Нет–нет!.. То есть, да… Он в больнице.
– В больнице?! Что случилось?!
– Он… В общем, он сейчас не может говорить…
– Что с ним?!
– У него… На него напали. Бандиты, да, и… После удара у него сотрясение мозга и…
– Его били?!
– Ну, в общем… Нет… Хотели ограбить и ударили по голове…
Официантка принесла заказ. Кит жестами показал ей, чтобы унесла все обратно. Кроме кофе и пирожного – это было все, на что хватило бы его полтинника.
– Твой папа был без сознания, – продолжал он напряженно врать, – и сейчас у него… это… В общем, у него временно утрачена способность разговаривать и… Но это временно! Дня через три–четыре все наладится!
– В какой он больнице?
– К нему пока нельзя! – спохватился Кит. – Нет–нет, ему сейчас нельзя волноваться и… Он просил передать тебе, что… Вот тут он мне написал, на салфетке… Дорогая Джессика, у меня неприятности, но ты не волнуйся, пожалуйста, все будет хорошо. Я в больнице, ненадолго. Ничего страшного, не беспокойся и не приходи ко мне пока. Медбрат позвонит тебе с моего телефона, скажи ему наш адрес, он тебе должен кое–что передать. Люблю тебя. Папа… Вот.
Кит мысленно похвалил себя за находчивость, но девочка, кажется, ему не поверила.
– Вы мне врете! Это не папа написал. Папа никогда не написал бы так.
– Э… Видишь ли, Джессика, у твоего папы была травма головы и… Знаешь, после подобных травм бывает всякое… Люди что–то забывают или наоборот – вспоминают то, о чем давно забыли… Некоторые на других языках начинают разговаривать… В общем, не суди по нескольким строчкам.
– Вы мне врете, – повторила она обреченно.
– Нет!
– Тогда дайте мне поговорить с папой! Вы взяли его в заложники? Или вы…
– Джессика, – перебил он, – Джессика, милая, с твоим папой все хорошо. Он просил меня отвезти тебе его телефон и деньги…
– Его же ограбили…
– А… Нет, нет, я сказал «хотели ограбить». Там вовремя оказались какие–то небезучастные прохожие и отбили его у бандитов… Кажется, преступники успели только часы у него отобрать… Да–да, точно, папа говорил про часы…
– Говорил?..
Черт! Кит был не мастак складно врать.
– Ну, я имею ввиду, написал. Он написал мне все на листочке. И следователю тоже писал показания на листочке. Писать он может, к счастью.
Он старался говорить как можно спокойней и рассудительней. Кажется, если он и не развеял окончательно ее сомнений и страха, то по крайней мере она немного успокоилась.
– Значит, вы работаете в больнице? – спросила она.
– Да. Я медбрат.
– А когда папу привезли к вам? Его нет дома уже четвертый день. А вы звоните мне только сегодня.
– Три дня назад его привезли. Но ты понимаешь, он же был без сознания. Только сегодня, три часа назад, очнулся. Потом его допрашивал следователь.
– Угу… Но может быть, я могу его навестить?
– Нет, Джессика, пока нельзя, к сожалению.
– А почему он сам не написал вам адрес? – спросила она и Кит снова почувствовал в ее голосе напряжение.
Черт!
– Он… Он не помнит его, Джессика… Понимаешь? Так бывает. Он не помнит свой адрес.
– Да?.. Хм…
– Поверь мне, Джессика! – со всей убедительностью произнес Кит. – Но… Но если ты боишься или… Конечно, ты можешь не сообщать мне адрес. Через несколько дней твой папа, вероятно, сможет говорить и тогда он сам позвонит тебе… Пока, Джессика.
– Нет! – остановила она. – Подождите! Мы живем на тридцать девятой. Дом семь–бэ, квартира тридцать.
– Ага, – облегченно произнес он. – Тридцать девятая, семь–бэ, тридцать, я понял, моя хорошая. Где–то через час я буду у тебя, ладно? Меня зовут Кит.
– Хорошо. Только вы сделайте три звонка, вот так: пам… па–рам… пам–па–рам…
– Да, я понял, – кивнул Кит. – До встречи, Джессика. И не вешай нос, все будет хорошо.
– Да.
Кит с облегчением нажал кнопку отбоя.
Потом достал двести долларов, найденные на трупе, и тщательно протер их салфетками. Еще раз обработал телефон. Долго принюхивался, пытаясь уловить малейший запах, и снова тер, пока, как ему показалось, не избавился от смрада. Только тогда проглотил пирожное и с наслаждением выпил полуостывший кофе.
Посидел с полчаса, наслаждаясь покоем, безопасностью и теплым ароматом ванили, доносящимся из кондитерской.
Нужно было идти…
Тридцать девятую он знал отлично. Это совсем рядом с маминым домом, это там ее причастила какая–то мразь.
Ну что ж… Он пойдет к этой девочке, отдаст ей телефон и деньги. Больше он ничего не может для нее сделать. Судя по всему, матери у нее нет. А значит, она обречена. Ей не выжить одной в этом городе гуимпленов. Не выжить.
До тридцать девятой Кит добрался без осложнений, если не считать снукерши, пытавшейся остановить его на тридцать третьей. Он не стал использовать кастет, просто перехватил руку со шприцем и вывернул так, чтобы игла вошла самой же девке в спину. Вдавил плунжер до упора, выжимая из шприца остатки гадости. Потом подсечкой повалил снукершу на землю и быстро ушел.
Нужный дом он нашел без труда, поднялся на третий этаж, позвонил, как было условлено.
Прошло не меньше двух минут, пока он услышал за дверью знакомый по телефонному разговору голос:
– Кто там?
– Джессика, это Кит, – отозвался он. – Это я звонил тебе по поводу отца.
Щелкнула пара замков.
– Входите, – услышал он.
Кит толкнул дверь, ступил за порог, в полумрак тесной прихожей. Захлопнул дверь и только тогда повернулся.
Девочка была невысокой и очень худой. На вид ей не было и пятнадцати – лет четырнадцать, не больше. А может быть, так казалось из–за ее худобы и невысокого роста. Наверное, с тех пор, как три дня назад ее отец не вернулся, она никуда не выходила. Пожалуй, ничего не ела. Надо будет сходить, купить что–нибудь на те двести баксов, покормить беднягу.
Джессика стояла в дверном проеме, ведущем в гостиную. В стареньких джинсах, в белой футболке с Микки–маусом на груди. Руки вытянуты вперед. Пистолет подрагивает в стиснутых до белизны пальцах, панически обхвативших его рукоять. Курок взведен. Наверное, отец понемногу обучал ее обращаться с оружием. Правильно делал.
