Текст книги "Золотая сетка"

Автор книги: Корреа Эстрада

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Старик чего-то подобного ждал. Нездоровую зелень прежде розового личика он стазу же приметил.

– Довольно странно вы, Дима, рассуждаете. Знаете сами, и отлично знаете, что приз, пока его не сняли, ничейный и любой имеет на него право. А уж коли я его взял, значит, он мой. По всем правилам и документам. Вы на него претендовали? На него знаете сколько народа претендует? Если у вас есть верный метод путать шары, не жадничайте и не ждите слишком долго. Жадность фраера сгубила, дорогой.

Играйте и выигрывайте. А я вам ничего не должен.

– Вы играли систему, – полуутвердительно, полуугрожающе сказал Дима. – Вы играли наверняка!

– А что, нельзя? – поинтересовался Скобелев. – Вы тоже играли наверняка, а я ведь даже не крапленой колодой, а по-честному! Делайте, Дима, свое бухгалтерское дело. Вы не можете не выписать мне выигрыш, иначе я подниму шум на всю контору, а тут сидят не только ваши подельники, но и начальство с контролерами.

Единственное, что могу сказать вам в утешение: получив благополучно эти деньги, я выйду из игры. В буквальном смысле слова.

Видимо, утешение было слабое. Дима хотел эти деньги здесь и сейчас. И едва старик, получив чек, закрыл за собой дверь, предпринял решительные меры.

В результате этих мер Иван Иваныч, подойдя к стеклянным банковским дверям, краем глаза уловил сзади какое-то движение. Он приостановился, поправил очки и вгляделся в зеркальную поверхность. Скобелев был чрезвычайно близорук, из-за чего в свое время не попал на войну, но не слеп и вооружен прекрасными немецкими стеклами. Этого оказалось достаточно, чтобы рассмотреть незнакомую быкообразную морду сзади, а подальше – еще одну, но уже хорошо знакомую. Это был, конечно, Костик. Объяснить его появление Иван Иваныч мог единственным логическим образом:

Димочка, гнида, навел.

Но отступать было некуда. Скромно одетый старик в супердорогих очках решительно толкнул дверь-вертушку и вошел в зал.

В банке его знали давно и хорошо, операторша звала по имени-отчеству.

– С добычей, Иван Иваныч?

– Мамонта ухлопал. Давай, Танюша, свежевать и разделывать, – и протянул ей бумагу.

– Что прикажете сделать?

Старик посмотрел назад. Костя маячил за дверями, второй бандит о чем-то толковал с охранником, глаз не сводя с объекта наблюдения.

– Танечка, мне надо разбросать это на несколько пластиковых карт. Одна – шестьсот тысяч, четыре – по двести пятьдесят, две по сто. Тысяч пять наличными и все, что останется, на отдельную карточку.

Процедура была долгая. Получив наконец просимое, он незаметно спрятал все карточки, кроме последней. Ее он крутил, вертел, то подносил к глазам, то клал на стол, то похлопывал по толстой пачке долларов.

Потом под пристальным взглядом мордатого шпика пошел в то отделение банка, где находились сейфы клиентов. У атлетического сложения девицы в униформе и с пистолетом получил два ключа. Первым открыл тот, что был на двух хозяев. Не задерживаясь, опустил все пластиковые карточки, кроме двух. Потом открыл тот, который был его единоличным. В нем лежали бумаги. Положил туда карточку на сто тысяч, поторопился закрыть, отдал ключи девице и вышел на улицу, уже зная, что его ждет.

А ждал его крепкий захват за руку. Справа стоял незнакомый "бык", заламывая старческую ладонь. Прямо перед ним стоял Костя, скосив глаза на кончик носа.

– Какого хрена? – спросил старик.

– Не понял? Отдавай пимпочку, дед.

– Со мной пять штук зелени. Хватит?

– Смеешься? Дима сказал, ты срубил немерено. Где карточка?

– В сейфе.

– Неси. Васек с тобой. Для гарантии.

Двинули. Девица с кобурой встала. Она была на полголовы выше Васька.

– Куда прешь?

– Люсик, я это, – проворковал конвоир.

– А-а… забыли что?

– Типа того.

– Не положено, вообще-то.

– Ты чо, золотце! Свои же!

Девица махнула рукой:

– Дуйте, только быстро!

И все. Вся российская банковская надежность. Пока знакомства выше правил, не бывать России Америкой. Я Америку не особенно люблю. Но там тоже есть кое-что стоящее. Банковская надежность, например.

Иван Иваныч взял ключ от своего единоличного ящика и чувствуя дыхание громилы на затылке, открыл сейф.

Васек по-хозяйски взял то, что в нем лежало.

– Пошли назад. Спасибо, Люсик, с меня причитается вечером.

Скобелев надеялся, что на этом все может закончиться. Напрасно. По выходе он попал в лапы Костика. Немного отведя старика в сторону, он его обыскал.

Обнаружил вторую карту и деньги.

– В банкомат! Так, коды давай, живо! Жми сам!

Иван Иваныч нажал. Запросил десять тысяч. Зашуршали банкноты и… перестали падать. На экранчике высветилась надпись, извещавшая, что деньги в аппарате кончились.

– Во, бля! – вздохнул кто-то за спиной, и Иван Иваныч ощутил, что публики прибавилось.

Костя двинул к другому банкомату.

– Жми!

В этом банкомате денег было больше, но на втором разе и они закончились.

Старик в который раз вспоминал поговорку про фраера и радовался, что не пожадничал. Он рассчитывал, что хоть в этот-то раз все. Напрасно.

Под плотным конвоем его провели на другую сторону улицы, где стоял какой-то невиданный огромный автомобиль. Скобелеву, ясно, было не до того, чтобы разглядывать марку. Салон был на восемь мест, кресла в три ряда, задний ряд дверей не имел, старика туда засунули, откинув сиденье ряда впереди. Он оказался изолирован от выхода тремя здоровенными спинами.

Костя, сидевший посередине, сразу сунул нос в бумаги – ему не терпелось.

– Дима, пидор холеный, думает, один умный? Деньги вам, мне отдайте бумаги, вам с ними не разобраться нипочем! – пропел он гнусным голосом, перемежая речь связками и междометиями. Опускаю их для гладкости изложения. Любой желающий может добавить по своему вкусу. – Разберемся! А если накладка какая выйдет, есть у кого спросить. Некоторые очень гордые у нас были, не хотели работать за проценты. Теперь будут работать за по шее получить.

Тут старик приуныл. Он видел через окно автомобиля, как в дверь банка вошла пожилая сухопарая женщина, одетая добротно, но скромно. Наталья Петровна, родом из беломорских рыбаков и зверобоев, дама была отнюдь не трепетная. Всю войну от начала до конца она прошла снайпером. А это предполагает некоторые особые качества в характере. Выдержка там стоит на одном из первых мест, насколько говорил Максим. А также дисциплина и умение выдерживать баланс между риском и выигрышем. Иван Иваныч предупредил жену, что его наверняка будут караулить у входа и устроят "терку" – переговоры. Для того и был приготовлен "заячий огород".

Вы не знаете, что такое "заячий огород"? Его устраивают крестьяне, страдающие от набегов разных длинноухих на репку, капусту, морковь и так далее. Огород обносится забором, но где-нибудь рядышком те же самые капуста, репа и морковь высаживаются в небольшом количестве безо всякой защиты. Естественно, нахлебники на них пасутся безвозбранно; но пока на "заячьем огороде" есть хоть листок, за забор настоящего, большого огорода ни один грызун не лезет.

Вот таким "заячьим огородом" были у Ивана Иваныча две карточки с немаленьким количеством долларов и стопка бумаг. Основной пластиковый урожай собрала Наталья Петровна. Она быстро управилась с жатвой и удалилась в сторону метро, бросив единственный скользящий взгляд в сторону лимузина, все еще припаркованного напротив банковских дверей.

Старик, проводив жену взглядом, только вздохнул. Ситуация складывалась хуже, чем он рассчитывал. Иван Иваныч предполагал, что получив две карточки со значительной суммой денег, фальшивую сетку и наличные, рассованные по карманам одежды, бандиты успокоятся и его просто выкинут. На худой конец побьют, но убивать – какая необходимость? Но если его решили взять в плен, дело швах. После первой игры лже-сетка себя разоблачит, а истинное количество "капусты" на "заячьем огороде" если Костя не знает, так Дима знает досконально. Или деньги выбивать начнут, или в сердцах пристрелят, просадив на игре свои. В любом случае гроша ломаного за свою шкуру Иван Иваныч Скобелев поставить бы не рискнул.

Конечно, старина перепугался. В жизни не веривший ни в бога, ни в черта, попытался припомнить "Отче наш". Стал читать, сбился… и решился довериться судьбе и случаю. Старый игрок цену случаю знал хорошо, но больше положиться было не на что. "Подвернись хоть что-нибудь, господи! А уж я не упущу".

Машина тронулась по слякотной Москве, ехала медленно, застревая в пробках. На пленника не обращали внимания – водитель занят своим делом, остальные переписывали листки "холстины". Иван Иваныч уж стал думать, а не разбить ли ему заднее стекло… Но вдруг машина замедлила свой ход в очередном заторе, и старик отбросил эту завиральную идею, поскольку с левой стороны возник собственной персоной Его Величество Случай.

Случай имел вид милицейского УАЗика, битком набитого молодцами в униформе, при автоматах – во всеоружии закона, так сказать.

Что сделал бы средний американец в такой ситуации? Он стал бы стучать в стекло, орать и привлекать внимание. Безусловно, внимание американских полицейских он привлек бы. Но на московскую специфику надо делать свои поправки. Поэтому русский Иван Иванович, скорчившись у стекла, начал делать милиционеру неприличные жесты.

Один из сидевших в УАЗе поднял глаза на невзрачного старика в супердорогой машине, нахмурился… В этот момент светофор мигнул, поток машин хлынул, УАЗ остался позади, и у старика екнуло сердце. Однако Случай благоволил своему старому паладину. В следующем заторе снова милицейский "бобик" оказался слева и чуть сзади от лимузина. Белобрысые брови сержанта не успели разгладиться, и Скобелев, ловко орудуя руками, изобразил нечто такое, что их и вовсе свело в одну линию, а уши начали розоветь.

Когда машины продвинулись еще на несколько десятков метров, милицейский джипчик плотно пристроился сбоку-сзади. К окнам повернулось несколько лиц. Скобелев припоминал вдохновенные композиции, которые строил на пальцах Миша. Они были, конечно, неподражаемы, но Ивана Иваныча воодушевляло отчаяние. Он перещеголял своего глухонемого приятеля и при этом постарался дать понять, что все изыски и намеки относятся непосредственно к белобрысому прыщавому парню напротив. Парень это понял, и краснота с ушей переползла на всю физиономию.

В это время громила за рулем обратил внимание на милицейскую машину, прилипшую рядом. Иван Иваныч сложил руки на животе. Костя отвлекся от бумаг и стал смотреть на пленника. Но тот сидел неподвижно.

УАЗик то заезжал вперед, то отставал немного. Однако перед самым светофором он на два корпуса протиснулся вперед и скрылся из вида. Костя издал ругательную тираду от облегчения. Иван Иваныч совсем пал духом.

Но едва проскочили угол – "бобик" снова возник чуть впереди, и, подрезая слева, вынудил лимузин принять к тротуару и остановиться.

Как горох, милиционеры посыпались из машины, держа автоматы. Дружное возмущенное бляканье было игнорировано. На счет раз были едва не сорваны с петель дверцы. На счет два выкинуты наружу пассажиры. На счет три как репку выдернул Скобелева с его места тот самый белобрысый сержант.

– Какого черта, старый хрыч?

Выражался он не совсем так. Набор связок у московских громил и московских милиционеров примерно одинаков. Кому надо, досолите по вкусу.

Краем глаза Скобелев увидел, как Костя схватил за рукав того, кто командовал, и полез в карман недвусмысленным жестом. Пан или пропал! И со всех, давно уже не могучих сил, заехал старик в багровую скулу и заорал:

– Ненавижу, ментяра, сучий потрох!

После этого в памяти Ивана Иваныча наступил временный провал. Он потом божился, что не помнил, как попал в милицейскую машину и главное, как уместился там.

Очнулся старик в проходе между двумя скамеечками, установленными на месте задних сидений. Пол покачивало, машина ехала. Ребра ныли. В воздухе висел нестерпимый мат.

И вдруг ругань смолкла. Белобровый сержант, более всех горячившийся, бросил почесывать ушибленную скулу и удивленным голосом, уже без междометий, спросил:

– Дед, ты что лыбишься? Гляньте, гляньте на него. Расцвел, как майская роза. Дед, ты дурной?

Поправив сбившиеся очки, Иван Иваныч спросил проникновенно:

– Мальчики, эти громилы что, отстали?

Сержант выглянул в заднее окошечко:

– Не-а, сзади плетухают. Тебя что, повязали? – злость в голосе сменилась любопытством и даже сочувствием.

– Как пить дать. Я тебя, сынок, не зашиб?

Тот еще раз погладил скулу:

– Есть маленько. Чуть сильнее, и фингал бы засветил.

– Что ты хочешь от человека на восьмом десятке! Бес попутал на старости лет.

Давай меня, сынок, на десять суток за хулиганство. А то я и столько не проживу.

А с меня на пластыри и на пиво.

Сержант посмотрел за окно, на старика, потом снова на окно и снова на старика.

– Имеем проблемы, папаша?

После этого все оказалось просто. Машина приехала в окружное отделение милиции.

Лимузин громил прикатил следом. Но пока Костя метался туда-сюда, отыскивая знакомых в чужом месте, получивший по морде сержант Петя отпросился у начальства, подогнал к какому-то выходу свою "копейку" и никем не замеченный высадил Скобелева у станции метро. Тот напоследок успел пошарить по карманам и собрать то, что не удосужились выгрести увлеченные шальными деньгами мордовороты.

Сержант отказываться не стал. Сказал, если что, подвезет теперь на машине получше.

На этом Иван Иваныч испарился. Пропал с горизонта, уехав в Архангельск, где у родственников жены купил хороший бревенчатый дом, и "лег на дно".

Сообщать что-либо нам в наше отсутствие он побоялся. Он хорошо представлял себе, как взбесится Марик, когда поймет, что его одурачили. И каких горячих перепадет Косте. И что они предпримут, если в их руки попадет какая-нибудь зацепка. Наше отсутствие было на руку. Мы сами, появившись, разыскивали его вполне убедительно, так что и Дима ограничился простыми расспросами. Звонить не решился, боясь "жучков".

Но дать знать о себе он все равно хотел. И выигрышем поделиться хотел, и прихвастнуть, разумеется, не терпелось. И, я полагаю, просто успокоить нас, потому что по ситуации подумать можно было все, что угодно, вплоть до самого грустного исхода.

И вот спустя пару месяцев, когда все успокоилось и из квартиры убрали шестерку, сидевшую на телефоне, Иван Иваныч рискнул появиться в столице. Домой не поехал, устроился на квартире. Сначала хотел отправить сарафанного гонца, потом подумал и послал гонца малолетнего. Рассудил логически, что ребячья возня привлечет меньше внимания, чем бабья суета. За нами не следили – точнее говоря, еще не выследили. Но нестандартность решения мы оценили. Дальнейшее известно.

Такова была детективная одиссея Ивана Иваныча. Моей только предстояло развернуться. Не особенно прельщало участие в таком приключении, но деваться было некуда.

В очередную среду я появился у Любашки и в последний раз провел заседание профсоюза. То есть я-то знал, что это последний раз, а они – нет. Немножко это попахивало предательством. Но их-то шкурам пока ничто не угрожало.

А по мою уже точили когти и зубы. Костя, сидевший за соседним столиком, отойдя в угол, стал звонить по сотовому телефону. Потом он сел на место, и минут через двадцать рядом с нами материализовался как из воздуха Димочка. Он к этому времени слегка поправился и посвежел видом, и был элегантен, как всегда, в летней офисной униформе – галстук поверх белой рубашки с коротким рукавом. Но глаза из-под круглых очков по-прежнему лихорадочно блестели.

Вежливо Дима поздоровался и спросил, какие дела, нет ли новостей. Я ответил, что никаких, и тоже был чрезвычайно вежлив. Желание заехать в морду было чрезвычайное. Но это скорее повредило бы делу, чем помогло. Костя сидел рядышком, а я не Брюс Ли и драться толком не умею. И склонности к рукопашной не имел никогда. Не мое оружие кулаки.

Сыграв профсоюзную игру, я достал самым тщательным образом просчитанные карточки "Счастливой пятерки" и отдал их Любашке. Дима стоял за ее спиной, беззастенчиво копируя номер той, с которой моя игра. Спрятав ручку, поинтересовался:

– Давно ли вы играете в "Пятерку", Иван?

– Сразу, как только она пошла, – ответил я. Аппарат трещал громко и беспрерывно.

Любашка держала ушки на макушке, но Любашка лишнего не скажет, а Косте беседы слышно не было. – Но сам играть не ходил, только расчеты делал. Играл за меня один знакомый, ханыга и пивосос отменный. Он же и деньги получал, так что вы его знаете. Его ни с кем не спутать: рыжий и глухонемой.

Дима всплеснул руками, но как-то не очень убедительно:

– Ах, боже мой! Мог бы я догадаться! Чтоб медведь сиволапый так мог работать с цифрами!

Он знал про Мишу. Знал, сукин сын.

– Насчет сиволапого зря. В математике не силен, но себе на уме. Он зато очень хорошо обращается с топором, и это таки ему очень пригодилось. С неделю назад у него очень жестко пытались отнять карточки. Рубить топором не пришлось, попугал только, плюху кому-то дал, но после этого случая забастовал.

А вот это для Димы было новостью. Он вопросительно стрельнул глазами в сторону Кости. Я пожал плечами: может быть, но не доказать. И добавил:

– Ждите в понедельник, Дима. Сам приду получать.

Сыгранные профсоюзные билеты отдал Толе. Он спросил:

– Почему?

Обычно карточки оставались у "босса". Я ответил:

– Почему бы не у тебя? Все равно ведешь финансы, вот давай и проверяй их сам.

Толя хотел что-то спросить, но сзади маячила плечистая фигура… Ну ничего, все он понял позже.

Как только я вышел из павильончика, за мной пристроились двое с банками пива.

Костя в машине страховал поодаль, даже не особо стесняясь. Белыми нитками шита была вся слежка. Но я не скрывался.

Я поймал такси и назвал адрес крупного туристического агентства. Две "шестерки" дружно кинулись в Костикову иномарку. Оба торчали у входа, растопырив уши, когда я заказал тур на два лица в Иерусалим с билетами на ближайший понедельник. Когда я выходил, один торопливо записывал номер рейса и время отправления.

Обратно я не торопился. Сел на метро, сделал две пересадки на кольцевой и вышел на ВВЦ. В принципе, не имело значения, где выходить, лишь бы подальше от Кости с "Фордом" и в месте, где машину в полминуты не поймаешь. По этой причине не годились окрестности рынков, вокзалов и прочие бойкие места, где такси и частников-бомбил пруд пруди. А вот Звездный Бульвар был очень удобен. Буквально через сто метров попался одинокий неторопливый таксомотор. Нащупав в кармане стодолларовую бумажку, я махнул ею перед капотом "Волги", и та замерла, как конь на скаку.

Преследователи были в десятке шагов сзади. Увидев мой маневр, они побросали банки с пивом и рванули вслед, но я успел шлепнуться на сиденье и рявкнуть:

– Пошел!

Машина рванулась с места в карьер, руки чиркнули по дверце, кто-то упал, но тут же вскочил. Пока эта парочка пыталась срочно поймать тачку, таксист – прохиндеистая такая рожа – сориентировавшись в ситуации, свернул в один переулок, в другой, шмыгнул в противоположную сторону, зарулил куда-то во двор и подождал минут пятнадцать. Никого. Поощрив догадливого водилу еще одной стодолларовой бумажкой, я был с ветерком доставлен по наугад сказанному адресу где-то в Измайлове. А уж оттуда обычным порядком, второму таксисту не переплачивая – в Кучино.

Потянулись бесконечные часы в раскаленной от зноя квартире. Было тихо и пусто без Колькиного мельтешения, грустно до тоски в комнате Марии, где пыль начинала садиться на прикроватную тумбочку и пестрый самодельный абажур лампы. Молча мы пили с Максимом полуночный кофе в кухне, ставшей разом неуютной и черной.

Временное жилье, где обустраивались наспех и не собирались слишком долго задерживаться, странным образом приросло к сердцу.

Максим ушел спать, а у меня сна не было ни в одном глазу. Нет-нет, кофе ни при чем. Вдоволь повертевшись с боку на бок, я пошел в комнату жены. Можете смеяться над тем, что я сделал. Я нашел в шкафу ее старое полосатое платье, то самое, шелковое, черное с желтым, в котором она ко мне пришла впервые ровно за год до того, с высокими и узкими стаканами и красным вином. Положил это платье поверх подушки и тогда уснул, убаюканный знакомым непередаваемым запахом. Ладно-ладно, скажите, что я дурак. Я это и сам знаю. Но от этого никому плохо не станет.

Максим утром пришел меня будить – хотел позвать на Тарелку искупаться и платье, конечно, видел. Я так и ждал, что отмочит что-нибудь. Он предложил купить резиновую куклу, натянуть ей черный парик и нарядить в это платье.

– Callate la boca y no jodas mas, Maricon.

Он понял. Он прилично понимал по-испански, несмотря на то, что никогда целенаправленно его не учил А матерился по-испански с подачи циника и балбеса Кувалды виртуозно. Но в ответ не завернул ничего такого и про платье больше не вспоминал.

Вернулись под вечер и скорее по привычке, чем из необходимости включили телевизор – посмотреть тираж. Профсоюзные карточки я отдал Толе и ему же собирался отдать потом две таблицы на "пятерку", консиденции и консеквенции.

Может, у него такие были, а может, и не было. Во всяком случае, некоторая подпорка профсоюзу, вновь оставшемуся без босса. А свои карточки на "Пятерку" проверил, опять-таки по привычке, сам.

Лучше бы я этого не делал. В одном из вариантов, сыгранных у Димы на глазах, снова оказался Джек-пот.

– Кранты нам! – сказал Максим. – Это бомба! Не бог весь какие там деньги, и не в них дело. Но два Джек-пота подряд – это бомба, и Дима теперь с живого тебя не слезет, если доберется, не дай бог: подумает, что новая система.

– Наплевать! – рассердился я. – Мы что, у бога теленка украли, что всем должны?

– Теперь нам главное – не попасться.

– Старик не знал, где и как его будут ловить, а я знаю. А ты знай, подыгрывай, и улизнем, и дело будет в шляпе.

Это я сейчас понимаю, что мы с Иваном Иванычем, как два Ивана-дурака, молодой и старый, выпендривались друг перед другом, кто хитровыделаннее. Сейчас я, наверно, не стал бы ввязываться в эту историю и поступил бы как-нибудь попроще. А может, и стал бы. Отчего нет, если все с рук сошло благополучно?

В субботу я заехал к Толе. Отдал карточки с Джек-потом, велев ему сказать, что это профсоюзная игра. Отдал таблицы и рассказал, как ими пользоваться. И сказал, чтобы меня не ждали.

– Не поминайте лихом: я в землю обетованную. Где манна с неба падает и Христос по воде ходит.

– Чудак ты, Иван, – покачал головой Толя. – Первый раз такого вижу. Чего тебе не сидится?

– Не видишь, что ли, как жареным запахло? Дима стакнулся с Мариком, Иван Иваныч от них тягу дал и я удираю. И не высовывайся особенно с этими таблицами. Это, по правде, далеко не все. Но больше нельзя: если вам слишком повалит, будут такие же кранты, как и нам со стариком. А на бедность хватит.

В воскресенье пили пиво с погрустневшим Мишей и паковали чемоданы. Много вещей брать с собой не стали,– что тащить барахло через море! Но полосатое платье я уложил.

В понедельник заглянули попрощаться к деду Федору и Зюльме-ханум. Максим с минимальным багажом отправился прямо в Шереметьево, а я, захватив с собой несколько листов с "обманкой", поехал к Диме.

Перед конторой я ожидал увидеть пару лоботрясов с банками пива. К некоторому даже разочарованию, их там не оказалось.

Дима ждал как на иголках.

– Иван, я в курсе насчет Джек-пота на "пятерку".

– Запишите на профсоюзный счет. Толя придет на той неделе.

– Пусть Толя придет получать, а меня не проведете. Я знаю, что это ваша работа, как все, что делал последнее время профсоюз. Второй Джек-пот подряд на "пятерку"!

Лопнуть мне, провалиться мне, если это не система! Та же самая, которую применял Скобелев. И не пытайтесь втереть мне очки насчет чистого случая. Таких случаев не бывает.

Я выдержал эффектную паузу.

– Дима, что вы имели в виду под системой?

– Универсальную Систему. Сетку.

– Что вы на ней помешались? Мура ваша сетка. Я на эту тему, кажется, высказывался. Скажу даже больше. Я пытался сделать такую сетку. Я много сильнее вас в математике и в особенности в расчетах, и я старался. Признаюсь, я даже сыграл ее пару раз зимой. Дима, я едва вернул свое! Это крохоборство от лени, сетка. Методика текущего расчета бьет куда верней, чему вы, кажется, свидетель.

Тут мой собеседник слегка оживился:

– А что вы сделали с расчетами? Бросили?

Я снова сделал вид, что замялся.

– Перед отъездом я отдавал это Иван Иванычу.

В ответ раздался горестный стон:

– Наверняка старый черт это сыграл! Иван, тогда получается, старый каналья обокрал не только меня, но и вас!

– У меня претензий нет. Я же говорил, что два раза зимой прокатывал сетку, и никто не заметил этого. Если он ее переделал, то тоже ничего не могу предъявить.

Хотел бы я знать, что он с ней сделал! Это ноу-хау разорило бы любую контору. Но, Дима, при чем получаетесь тут вы?

Дима, однако, вместо ответа куда-то полез и развернул на столе большую "холстину".

– Узнаете руку? Это то, что вы писали?

– Нет, конечно. Почерк не мой.

– Это достали Мариковы придурки из банковского сейфа старика. Не знаю, какими путями, но достали, уже недели две спустя после пропажи старого хрыча.

Я сделал вид, что изучаю холстину.

– Да, почерк его. У него четверка очень характерная. Говорите, добыто из банка?

Не верится. Они что, ограбили тот банк, ячейку вскрыли? Чушь! Скорее, пошарили дома, нашли какую-то разработку. Очевидно, это не сетка, иначе ее вам бы не отдали. Попытались сыграть, потеряли деньги и отдали вам. Будь на месте этого листа хотя бы моя бездарная слабенькая поделка, шиш вы ее получили бы. И вообще, Дима, использовать банду Марика в ваших целях – все равно, что прочищать дымовую трубу ураганом. Сто к одному, что кинут.

– Но я и не собирался брать деньги!

– Вы не получили бы ничего. Старик обвел их вокруг пальца, но вам это не получится. Вы что, не знали, как Марик собственной персоной пожаловал оценить, какие дивиденды может дать контроль над игрой?

– Когда это было? У них мозги куриные, что было больше месяца назад, не вспомнят.

– Только если дело не касается денег. Выгоду свою они и через сто лет припомнят.

И, кстати, сами опасайтесь выиграть слишком много. Вы-то от них не удерете. И, кстати, вопрос, на который вы не ответили: каким образом Скобелев оказался вашим должником?

– Не ваше дело, – огрызнулся он.

– Мое, коль скоро есть подозрение, что он использовал мою работу.

Я добивался того, чтоб он проговорился "подвешенных" шарах. Не тут-то было.

– Если окажется, что вы каким-то образом причастны к делу, могу и с вас ответа потребовать.

– Господи помилуй, за что?

– За то, что перехватили мою добычу.

– Протрите глазки Дима. Меня и в Москве-то на ту пору не было. Все это знают.

– Все, кому вы это сказали! Никто ничего не знает про вас. После того фокуса с рыжим глухонемым я не удивлюсь, если окажется, что все было разыграно как по нотам. Вас, уважаемый, не видно, не слышно, старый хрыч играет вашу сетку, уводит из-под носа два миллиона баксов, втихомолку вы их делите, и делаете вид, что я тут ни при чем! А что? Черт меня побери, меня эта версия привлекает! А иначе с чего бы вы были так спокойны?

Я не ответил, – что волноваться, даже если он и копал где-то рядом, смысла в этом все равно никакого уже не было. Но Дима перевел дух и пустился дальше вскачь:

– Я не требую даже денег – знаю я вашу породу, не расстанетесь (ага, намек на паспортные данные…). Но я имею полное право предложить сделку. Оставьте деньги себе, отдайте мне сетку. Я хочу вернуть свое.

– Дима, у вас галлюцинации. Бред на почве жадности. Ваше оно никогда не было – Джек-пот, который старик увел, надо было снимать раньше, если у вас к тому были технические возможности. Сетки у меня нет. Если бы и была, вам ее не видать, как своих ушей. Отдать потому что – с какой стати? А натравили бы костоломов Марика – эти все заберут, получите кукиш с маслом. Чао, Дима, лечитесь от нервов.

Даже обманка не понадобилась. Около подъезда по-прежнему никого не было. Стало быть, братва не в курсе моих саамы последних дел, после покушения на Мишаню Дима перестал их информировать. Да, в товарищах согласья нет. А я-то раскошелился, заплатил шоферу не скупясь, чтоб ждал меня с открытой дверцей напротив дверей.

Ну, береженого бог бережет, как говорил Абрам Моисеевич.

В Шереметьево шофер, следуя указаниям, затесался в гущу машин на стоянке.

Аэропорт был последним местом, где меня могли перехватить, и сто процентов гарантии, что встречу подготовили. Где ждут? У входа, во-первых, и у стойки, где регистрировался рейс на Израиль. Рейс этот тоже был заячьим огородом.

Естественно, я не собирался ни в какой Иерусалим. Отправление этого рейса было назначено минут на сорок позже того рейса на Майами, которым мы действительно собирались лететь.

Если благополучно миновать засаду у входа, – а в ее наличии и сомневаться было глупо – изловить человека в зале, где туда-сюда снуют сотрудники охраны и видеокамеры на каждом шагу, куда сложнее. Однако же не вовсе невозможно. В момент объявления начала регистрации в зале, полном народа, поднимается этакое завихрение, сутолока. В толпе беспечной отпускной публики можно сцапать кого угодно. Сунуть под нос тампон с хлороформом или ткнуть в мягкое место иглу с транквилизатором. После этого выведут под ручки и увезут. То, что все будет запечатлено на камерах охраны, пост фактум мне не поможет.

Поэтому Максим с двумя небольшими баульчиками ждал меня в хвосте той очереди, что жаждала флоридского солнца и моря. А я ждал подходящего момента, чтобы проскочить в зал ожидания.

Подходящий момент возник в виде кортежа, возглавляемого машиной со звездно-полосатым флажком. Судя по всему, это была делегация денежных тузов такого ранга, что их сопровождал сам посол и изрядное количество свиты. Самое то, что надо. В свите всегда туча охраны, и дорогу перед проходом чистой публики выметают как метлой.

Конечно, эти летят чартерным рейсом и в общем зале болтаться не будут. Но это меня уже не интересовало.

Я втерся в толпу сбоку, на той периферии, где с рациями в руках сгустилась русская охрана. При таких делегациях охрану ставят очень квалифицированную. Одет я был так, что меня могли принять за слегка отставшего потомка Ротшильда. Но это был трюк на публику, а не на охрану.

Я уже видел знакомые лица у дверей – непрошеные эскорт-услуги под командованием Костика, и постарался плотнее вдвинуться в облако, окружающее денежных тузов.

Тут же меня ухватили за локоть с нежностью кузнечных клещей и на неплохом английском поинтересовались, принадлежу ли я к делегации. Судя по ухватке, в принадлежности к делегации меня не подозревали.

Я уже приготовился к следующему этапу – блиц-беседе, за время которой мог бы миновать Сциллу с Харибдой под ручку с охранником. Или вызову наряда милиции.