Текст книги "У ночи тысяча глаз"

Автор книги: Корнелл Вулрич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)

– Крепкого вам сна, – пожелал он ей вслед.

Шон проводил ее глазами, пока она не поднялась до середины лестницы. Затем, когда ее голова скрылась за скосом потолка, тихонько закрыл дверь.

– Мистер Рид!

Сердце последнего, должно быть, билось в унисон с тиканьем часов – больше он ничего не слышал.

– Мистер Рид, не надо. Ну зачем вы так? – Том намеренно постучал бокалами о бутылку. – Как насчет стаканчика перед сном? – Ему показалось, что он разговаривает сам с собой в пустой комнате. – Ну-ка, держите. – Взяв мужчину за руку, он вложил в нее бокал и крепко сжал его пальцы. Бокал медленно наклонился, его содержимое скользнуло к нижнему краю, выплеснулось и стало сбегать вниз. – Поднимите бокал. Поднимите его со мной! – Шону пришлось взять голову Рида и повернуть к себе. Только когда часы исчезли из поля зрения, электрическое напряжение его застывшего взгляда несколько ослабло. Подняв свой бокал, детектив стукнул им по другому бокалу с такой силой, что чуть не вышиб из неживой руки Рида. – Ваше здоровье! – хрипло сказал он с вызовом, проглотил спиртное и подмигнул своему несчастному визави. И вышло так, что подмигнул не дружелюбно или игриво, а жестко и сурово. Старик посмотрел на него с вялым любопытством, будто видел его впервые.

– Вы кто, сынок? – вдруг спросил он.

Глаза у Тома замерцали, словно он перезарядил питавшие их батарейки.

– Не знаю, как и ответить. Я – парень. Моя фамилия Шон. Мне двадцать восемь лет. А что еще можно сказать, когда вы задаете такой вопрос?

– Да ладно, я знаю, кто вы. Я научился различать людей, пока еще был жив. За пятьдесят-то лет. Причем я был силен в этом деле. Вы детектив. Либо частный, либо муниципальный.

– Я? В самом деле? – смутился Шон.

– Скажу больше. Вы честны. Только посмотрите на свое лицо, понаблюдайте за ним. Ложь соскальзывает с него, как капли пота. – Если бы он еще мог улыбаться, вероятно, то, что появилось у него на лице сейчас, можно было бы назвать улыбкой. А так у него всего лишь раскрылись губы и сузились веки.

– Я – детектив, – спокойно произнес Шон, глядя в пустой бокал, будто там были написаны его слова. – Я предпочел не врать вам, не выдавать себя за кого-то, кем на самом деле не являюсь. То было…

– Вы можете спасти меня, сынок? – прервал его Рид.

– От чего? – почти неслышно ответил Шон. – От слов? От…

Собеседник его не слушал.

– Поднимите меня. Задний карман брюк. Залезьте в него. Вытащите то, что там лежит. А теперь вон то перо, что у вас в кармане, дайте мне его на минутку… – Держа чековую книжку на колене, он поспешно что-то нацарапал, оторвал и протянул ему чек, заполненный по всей форме, только без указания суммы. – Остальное заполните сами. Укажите любую сумму. Любую сумму, мне все равно какую! Только… только спасите меня, спасите.

Кулак у Шона сжался, и под стать кулаку сжалось лицо. Ему снова стало больно. Он скомкал чек, спрятал его за спину:

– И сколько же таких вы дали Томпкинсу? Сколько подобных этому?

– Сейчас мы говорим о другом. Мы говорим о том, можете ли вы спасти меня. – Его руки стали карабкаться по рукаву пиджака Шона, накладываясь одна на другую, пока не добрались до самого верха. – Вы способны, сынок? Да?

Шон смахнул их как гусениц:

– Спастись вы можете сами, мистер Рид.

Руки упали – мертвые.

– И опять та же песня! – затосковал Рид.

Нижняя челюсть Шона напряглась и двигалась с трудом, мешая ему говорить.

– Почему бы вам не набраться немного смелости? Вы ведь изводите не только себя, но и других.

– Легко быть смелым, когда в вашем распоряжении сорок лет. А вы попробуйте-ка проявить смелость, когда у вас осталось меньше сорока девяти часов, – враждебно ответил Рид.

Он отвернулся, потеряв к Шону всякий интерес. Глаза снова нашли циферблат часов, приклеились к нему и так и остались.

Из-за выпитого спиртного настроение у Шона еще больше ухудшилось.

– Не надо, а? Не надо смотреть на эту штуковину. Ваша отрешенность уже и на меня начинает действовать. Я сам не свой. – Рид не отреагировал, будто уже остался в комнате один. – Прекратите! – закричал Шон, ощутив приступ раздражения, как и несколькими минутами раньше. Только на сей раз оно его прямо захлестнуло, а Джин с ними рядом уже не было, и он не сдержался, испытывая в равной степени ненависть как к слабоволию Рида, так и к часам. Они оба действовали ему на нервы. С каждой минутой голос у него становился все более хриплым. – Отвернитесь от них для разнообразия. Посмотрите хоть раз сюда!

– Это вы можете позволить себе расточительность с собственными минутами, – глухо ответил Рид. – Мне же приходится следить за своими. У меня осталось сорок восемь часов. – Его глаза упорно не хотели отрываться от циферблата. – Срок моей жизни написан не на вашем лице. Он написан вон на том циферблате…

Вспыхнувший гнев Шону удалось обратить не против Рида, а против часов, только и всего.

Даже не отдавая себе в этом отчета, он вытащил пистолет.

– Я разделаюсь с этой штуковиной! И докажу, что она ничего собой не представляет! Вам не придется на нее смотреть! Он подошел к часам и в ярости стукнул по ним рукояткой пистолета. Посыпались осколки толстого стекла. Стрелки погнулись, а он бил по ним еще и еще. – Посмотрите на них теперь! Посмотрите! Попросите их сказать вам что-нибудь!

С часами что-то случилось. Где-то внутри поврежденного механизма послышалось громкое жужжание. Стрелки заколебались и закрутились подобно стрелке компаса. Минутная быстро, часовая медленнее. Они сталкивались, их заедало, и, наконец, они слились в одну прямую линию, направленную вверх, да так и остались. Жужжание прекратилось. Аппарат умолк. Время остановилось.

Рука Рида поднялась медленно, как в последней конвульсии. Бескровным пальцем он указал на это зловещее предзнаменование.

И тут же услышал горячие слова Шона, доносившиеся теперь откуда-то сзади:

– А я говорю, это всего лишь совпадение! – задиристо пролаял он. – И вы так скажите! Скажите так, вы меня слышите? Я изогнул их так, что они не могли пройти мимо друг друга. Они там застряли, только и всего. Скажите же это, говорю вам! Повторяйте снова и снова! То было всего лишь случайное совпадение.

Рид, должно быть, услышал, как жидкость булькнула в бокале, услышал, должно быть, и приглушенный глоток. Он даже не оглянулся. Он продолжал смотреть на изуродованные часы. На лице ни удовлетворения, ни триумфа, лишь грустное размышление о том, что все подтверждается.

– Кому же теперь надо выпить, сынок, вам или мне? – грустно заметил он.

Шон подошел к ближайшей застекленной двери и отдернул занавески. Ему не хватало воздуха.

За дверью неожиданно возникла полоска неба, усыпанного звездами.

Пульсирующие яркие бисерины мерцали, то увеличиваясь, то уменьшаясь в размерах. Казалось, они смеялись над ним.

Глава 6
Полицейская операция: Доббс и Сокольски

Сокольски для виду нес чемодан. Они свернули за угол и направились по улице. Парни не спешили. Из кармана пиджака Доббса торчала сложенная газета – так носят газету, которую приходится часто вытаскивать, чтобы с ней свериться. Было два часа пополудни.

Они молча прошли треть квартала.

– Вон там, – указал Сокольски и перешел на другую сторону.

Доббс изменил направление и последовал за ним.

– Не этот.

– Знаю, но там же висит табличка «Сдается квартира», ты что, не видишь? Если мы ищем комнату, то не можем пройти мимо этой и пойти справляться в доме, где такой таблички нет.

– А не слишком ли мы мудрим?

– В нашем деле такой штуки не бывает. Одна небольшая промашка подобного рода – и пиши пропало все представление.

Они уже были на противоположной стороне. Доббс вздохнул:

– Если он читает мысли, у нас все равно нет никаких шансов.

– Он, возможно, и прочитает наши мысли, но только тогда, когда узнает, что мы есть. Если же он ни слухом ни духом, что наши головы где-то поблизости, как же он в них будет читать? Ему это и на ум не придет.

Доббс зябко передернул плечами:

– Вроде как и думать боязно.

– Тоже мне, удивил, – саркастически бросил Сокольски. – Ну что ж, входим в роль. Я буду «за». Ты «против». Ты убеждаешь меня не снимать комнату.

Они вошли в подъезд, нажали кнопку одного из звонков. Дверь открылась. Они оказались в доме. Возле квартиры стояла женщина, пристально глядя на них.

– Да?

– Мы ищем комнату. Видели ваше объявление.

Лицо у нее вытянулось.

– Ах, вас двое? А я подыскиваю одного жильца. С двумя слишком много мороки.

– Мы не какие-нибудь подонки, – агрессивно начал Доббс.

– Успокойся, Эдди, – осадил его Сокольски.

– Тогда мне придется брать с вас в два раза больше, – решила женщина.

– А сколько это – в два раза больше?

– Десять – по пять с головы, – несколько неуверенно ответила она.

– Ну, у вас и аппетит, – заявил Доббс, – Идем, Билл.

Женщина пошла на попятный:

– Вы что, даже и посмотреть не хотите?

– Да, пожалуй, взглянем, раз уж пришли, – настоял Сокольски. – Может, мы еще и поладим.

Они осмотрели комнату.

– Сколько же готовы платить вы? – спросила хозяйка. – В разумных, разумеется, пределах.

– Вроде как маловата, – бросил Доббс, недовольно оглядываясь.

– Ладно, девять – за двоих.

– Кровать односпальная, – продолжал сомневаться Доббс.

– В подвале есть раскладушка. Могу ее принести.

– Нет! Спать на ней придется мне, – пронзительно завопил Доббс. – О нет, никаких раскладушек!

Терпению женщины приходил конец.

– Чего ж вы хотите? Двуспальную кровать за девять в неделю? Два комплекта белья и двойная работа? Комнаты за такую цену вы больше нигде в городе не найдете.

– Идем, Билл, – бросил Доббс.

– Вы уж нас простите, – дипломатично извинился Сокольски. – Не знаете, не сдаются ли где-нибудь еще комнаты в вашем квартале?

– Я вам не справочное бюро. Мне надо свою комнату сдать, – проворчала женщина, выпроваживая их из квартиры, и захлопнула дверь.

Оказавшись на улице, Сокольски весьма определенно указал пальцем в нужную сторону:

– Давай попытаем счастья вон там.

Они потащились дальше. Занавеска на окне у них за спиной сердито щелкнула.

– Для Макмануса мало, что мы шляемся в штатском, ему еще и актеров подавай, – тихо протестовал Доббс.

– Ничего страшного, – заверил его напарник.

Вскоре они снова остановились, как будто наугад.

– Вот дом, заглянем? – предложил Сокольски.

Они вошли и позвонили привратнице.

– Нам нужно снять апартаменты под или над его комнатой.

– Ну уж, это нам ни за что не удастся, – покачал головой пессимист Доббс.

– Сначала проникнем в дом, а там посмотрим.

Появилась привратница в расклешенном полупальто поверх не поддающейся определению одежды, которой на ней, казалось, было несколько слоев.

– Мы ищем комнату, – сказал Сокольски.

– Отдельных комнат в доме нет, только квартиры. Этим я не занимаюсь. Вам придется побеседовать с самими жильцами.

– Вы никого не знаете, кто бы хотел сдать комнату в своей квартире? Мы ходим по улицам уже с одиннадцати утра. – Доббс вытащил газету из кармана и взмахнул ею перед женщиной. По всей странице рубрики «Сдаются комнаты» многие объявления были аккуратно вычеркнуты карандашом, как будто эти предложения уже отвергнуты.

– А вы заходили в двести четырнадцатый в нашем квартале?

– Только что оттуда. Она хотела нас выдоить.

Привратница скривила губы:

– Пора бы ей и поумнеть. Комната пустует у нее уже восемь месяцев.

– А все-таки, как насчет вашего дома? – настаивал Сокольски.

Она пожала плечами:

– Попытайте счастья, если хотите, да только я сомневаюсь. Возможно, Томаццо на втором этаже захотят сдать вам комнату, у них одна лишняя. В прошлом месяце их старшая дочь вышла замуж и теперь с ними не живет.

Они поднялись по лестнице без сопровождения.

– Не годится, второй этаж, – выдохнул Сокольски, продолжая подниматься вверх. Доббс покорно следовал за ним.

На площадке четвертого этажа он снова прошептал:

– Вот она. Та, что слева. Запомнил?

Когда они на цыпочках проходили мимо двери, Доббс, сам, вероятно, того не сознавая, даже отвернулся: очевидно, чтобы его мысли не передались неодушевленной лестнице.

На пятом полицейские остановились.

– Ей соответствует вот эта, – сориентировался Сокольски и три раза постучал костяшками пальцев в дверь.

Подождали. Тишина.

– Никого нет дома, – предположил Доббс.

Покачав головой, Сокольски удержал его на месте:

– Я слышал какой-то звук.

Дверь неожиданно отворилась, как будто кто-то за нею прислушивался. На них смотрела женщина с жестким морщинистым лицом и волосами цвета терракоты. Она, видно, долго прислушивалась, прежде чем решилась открыть.

– Что вам угодно? – сердито спросила она.

– Мы ищем комнату. Привратница сказала, что вы, возможно, пожелаете…

Ее лицо осталось невозмутимым.

– Проваливайте отсюда, – отрезала она.

– Но ведь привратница…

– Передайте ей, пусть закроет свой поганый рот, пока я не спустилась и сама ей его не закрыла. – Она напоминала идола, высеченного в камне. – У вас все? – добавила она и сама же ответила на свой вопрос: – Да, все.

Дверь захлопнулась.

– Старая мегера, – пробормотал Сокольски.

Они постояли немного, повернулись и стали спускаться по лестнице.

– Ты понял, в чем дело? – спросил Доббс.

– Нет. Что ты имеешь в виду?

– Она занимается проституцией.

– Да ну, она же старая, – засомневался Сокольски.

– Ну, если уже больше не занимается, отошла, так сказать, от дел и живет на заработанное, так в прошлом занималась. Такие волосы могут быть только у гулящей девки.

Они еще раз подошли к привратнице:

– Как зовут дамочку наверху в задней части дома?

– Элси Мур. – Женщина произнесла имя разборчиво. – Во всяком случае, так она говорит.

Парни вышли на улицу.

– Что будем делать?

– Позвоним Макманусу.

Детективы завернули за угол и позвонили.

Из будки Доббс вышел весь мокрый:

– Он сказал: «Даю вам час, чтобы проникнуть в эту квартиру. Мне плевать, останется она там или нет. Вы вселитесь в квартиру, а ее оттуда выселите. Я хочу, чтобы вы были там к трем». Сейчас он проверяет, состоит ли она на учете. Нам в помощь посылает двух парней.

– В помощь для чего? – захотелось знать Сокольски. – Значит, нас будет четверо?

– Понятия не имею. Так он сказал.

Не отходя от телефонной будки, они подождали ребят. Те явились минут через двадцать.

– Я – Эллиот из отдела по борьбе с проституцией, – представился один. – Это мой напарник. Вы те самые парни?

Сокольски недовольно слегка отодвинулся от него, как брамин от неприкасаемого.

– Шестнадцать арестов, – доложил Эллиот. – В первый раз она записалась под именем Элси Мур, потом им не пользовалась, так что, вполне возможно, это ее настоящее имя. Последний раз ее забирали шесть лет назад. С тех пор – завязала.

– Скорее просто затаилась, – мрачно заметил Доббс.

– Вроде как грязная игра, – вставил Сокольски.

– Ничего с ней не станется, заберем еще разок. Макманусу нужно провернуть дельце, а она только препятствует движению.

Они снова вернулись к дому и спрятались, чтобы не попасть на глаза привратнице. Эллиот вошел и побеседовал с ней.

Потом вышел и сообщил:

– Нам даже не придется подниматься. Она держит крохотную шавку, из тех, что подметают пол своей шерстью, и примерно в это время ее ежедневно прогуливает. Выйдет с минуты на минуту.

Сокольски ахнул:

– Вы собираетесь взять ее белым днем, на виду у всех?

– Когда у них есть судимость, они в безвыходном положении. У них нет никаких шансов. Я мог бы проделать это даже у дверей церкви, и все было бы нормально.

Ждать пришлось недолго. Элси вышла.

– Берите ее, – безжалостно приказал Эллиот.

Его напарник вышел из укрытия и направился следом за ней. Он даже не собирался прибегнуть к каким-то ухищрениям. Она подозрительно на него оглянулась и продолжала идти своей дорогой. Он полез в карман, вытащил помятый банкнот.

– Эй! – повелительно позвал он ее. – Женщина остановилась и обернулась. – Это вы уронили?

– Нет. – Она вгляделась повнимательней, и ее уверенность пропала. – По-моему, я ничего не роняла. Дайте-ка посмотреть… – Она полагала, что поживится хоть чем-нибудь.

– Да уж, наверное, уронили, – настаивал полицейский. – Я только что видел, как он упал. – И сунул купюру ей в руку. – Спрячьте, чтоб никто не видел.

Она не могла устоять – уж слишком велико было искушение. Открыла сумочку, сунула туда руку.

А вот оттуда ее рука уже не вылезла и не смогла выпустить деньги. Эллиот крепко держал ее за запястье.

– Вы только что дали этой женщине деньги?

– Да, дал.

Эллиот резко выдернул ее руку из сумочки, все еще с зажатыми в ней долларами.

– Вы арестованы, – сказал он ей.

Она принялась кричать:

– А что я сделала? Отцепитесь от меня.

Собачка бегала вокруг и тявкала.

– Вы пристаете к мужчинам на улице и соблазняете их. Заберите ее. А собачку передайте привратнице.

– Она еще успеет на вечернее заседание суда, – объяснил Эллиот, оставляя их. – Минимум тридцать суток ей обеспечено.

Она все кричала и поносила их, даже когда они свернули за угол. Физического сопротивления не оказывала – все чинно. Должно быть, такой путь ей уже приходилось совершать не раз. До поворота их сопровождала большая толпа, потом люди рассеялись. Ни один человек не возвысил голоса протеста. Мужчины сконфуженно ухмылялись, женщины хмурились и одобрительно кивали головами. Все последние шесть лет над ней, должно быть, витал дух былой репутации, ожидая, когда можно будет заявить о себе.

Привратница ухмыльнулась, как чертовка, и набросилась на бесхозную собачонку.

– Наконец-то эта лохматая чума мне попалась! – злорадствовала она. – Всю неделю приходится убирать за ней на лестнице!

Они постояли немного, глядя, как улица успокаивается.

– И все равно это грязная игра, – размышлял Сокольски.

– Просто восторжествовала справедливость, – ответил Доббс. – Один раз она ничего не сделала, а ее зацапали, зато сколько раз она делала свое грязное дело, а ей все сходило с рук. К тому же что ей это стоит. Она сэкономит на еде и электричестве. Что же касается репутации, ей терять нечего. Идем, – добавил он. – Шеф велел нам быть там к трем, а уже без двадцати. Чтобы завладеть квартирой и заселиться, нам понадобится сорок минут.

Глава 7
Ожидание: бегство правоверных

Когда человек спит в чужой комнате в чужом доме, где на глаза ему, когда он их впервые открывает, не попадается ничего знакомого, он зачастую не может вспомнить, где находится и как туда попал. Детектив, в конце концов, всего лишь человек. Когда он спит, он спит таким же мертвым сном, как и любой другой, и его разум тоже отключается. Так что поставьте детектива в подобную ситуацию, и с ним наверняка произойдет, как и с любым другим.

Шон открыл глаза и… вытащил пустой номер.

Вещей, которые обычно приветствовали его по утрам, вокруг не оказалось. Знакомой трещины, длинной и тонкой, сбегавшей по стене рядом с кроватью; в одном месте она расширялась, образуя отверстие размером с орех и как бы показывая его начинку, потом вилась немного еще и наконец заканчивалась, как будто у нее не хватало сил добраться до пола. Старенькое поворачивающееся зеркало над туалетным столиком. Вид из окна в колодец двора, где на внешнем подоконнике квартиры напротив всегда стояла бутылка молока. Он не знал, кто там живет, и ни разу не видел руки, которая выставляла молочную бутылку. Впрочем, его это особенно не интересовало.

Ничего подобного сейчас не было. Однако воспоминание о нем накладывалось на теперешнее его окружение. Стены как бы отодвинулись, окна строились, и они все были как бы не на месте. Вместо серого кирпичного колодца внутреннего двора – открытое пространство, от которого только что не кружилась голова, взгляд терялся вдали, в полях и перелесках. Коврик, который скользил и собирался в складки, как только он ступал на него, обернулся ковром, застилавшим весь пол и расцветшим персидскими узорами.

И даже сев в постели и озадаченно посмотрев на себя, он никак не мог понять, откуда взялись эти широкие синие и белые полосы. Он спал в пижаме! Верх ненужной, только отнимающей время формальности.

Том встал. «Где же это я? – пронеслось в его отключенном сознании. – Как я сюда попал?» Он никак не мог найти место, где подключиться к действительности.

Потом прошлепал к своей одежде и с тревогой ее ощупал, словно искал ту единственную вещь, тот компас, который укажет ему нужное направление. А когда нащупал пистолет, все моментально встало на свои места.

«Ах, это же их дом. Я здесь… чтобы помочь им. – И цинично скривил губы: – Ничего себе помощничек. Даже не помню, где я».

Он завязывал шнурки на второй туфле, когда услышал голоса. За окнами. Не так уж и близко, но, поскольку кругом было совершенно тихо, они все же донеслись до него.

Заканчивая возиться с галстуком, он подошел к окну и выглянул.

У ступенек крыльца, куда подходила подъездная аллея, стоял один из оперативников Макмануса, беседуя с какой-то особой в пальто и шляпе, будто только что прибывшей, и Шон ее даже не узнал. Между ними на земле стоял чемодан. Они о чем-то спорили. Дама дважды протягивала руку к чемодану и дважды воздерживалась взять его, так как была вынуждена ответить на какой-то новый вопрос.

Шон поднял раму, выглянул:

– Что тут происходит, Глисон?

– Она хочет уйти. А у меня приказ никого не пропускать.

– Да какое мне дело до ваших приказов! – возмущалась женщина. – Я ухожу! – решительно заявила она и тут повернулась к нему лицом.

Шон сразу догадался – без сомнения, перед ним стояла кухарка Ридов.

– Одну минуточку, я сейчас спущусь.

Пока он спускался по внутренней лестнице, перебранка, очевидно, не затихала. Открыв дверь, он услышал слова Глисона:

– …Никого ни впускать, ни выпускать – так мне велено.

На что женщина резко ответила:

– Ничего подобного – вам велено только «не впускать».

– Ах, так вы все знаете! – с сарказмом отозвался мужчина в штатском. – Вы еще будете говорить мне, что мне велено, а что нет!

Шон подошел к ним и подождал, пока они успокоятся.

– Ну а почему? Почему вы хотите уйти?

– Почему? – презрительно повторила она. – Да все же знают!

– Что все знают? – отразил он ее удар, бросив понимающий взгляд на мужчину.

– Послушайте, мистер, – твердо сказала она, – ну кого вы хотите обмануть? Я всю ночь не сомкнула глаз. Вы только посмотрите на меня, меня же всю трясет. – Она протянула к нему руку, чтобы он сам убедился. Голос у нее от возбуждения зазвучал громче. – Я хочу уйти отсюда, вы понимаете, выбраться отсюда. У меня семья. Муж и двое деток.

– Да ничего здесь не случится.

Голос зазвучал еще громче:

– Послушайте, мистер, я не собираюсь с вами спорить. Если даже ничего и не случится, я все равно не хочу находиться здесь, пока ничего не случится. Неужели вы не можете вбить это себе в голову? Я просто хочу убраться из этого дома, убраться раз и навсегда!

Он видел, что она близка к истерике, неподвластной разуму.

– А мисс Рид знает об этом?

– Я только что поговорила с ней, прежде чем выйти. Теперь отдайте мне мой чемодан и пропустите меня. Вы не имеете права удерживать меня здесь против моей воли, как не имеет на это права и вон тот, другой мужчина.

Шон убрал ногу с чемодана:

– В нем ваши личные вещи?

– Личные! – вспыхнула она. – Если хотите, могу открыть его и показать вам прямо здесь! – Она лихорадочно принялась возиться с застежками чемодана.

Он махнул рукой.

– Если я вас и отпускаю, – сказал он, – так только потому, что не хочу, чтобы вы устраивали тут базар, пугая других людей еще больше, чем они уже напуганы. Я пытаюсь им помочь, а какая помощь от вас в таком состоянии! – Он с отвращением отступил в сторону. – Ну что ж, Глисон, пропустите ее!

Схватив чемодан, кухарка дунула по изгибающейся подъездной аллее к видневшемуся вдали въезду в поместье. Она становилась все меньше и меньше, но аллея была такая длинная, а изгиб такой плавный, что казалось, расстояние между двумя точками оставалось неизменным, а сама она просто съеживается до кукольных размеров. Время от времени женщина испуганно оглядывалась назад. Не на них двоих, а на сам дом.

– Сроду еще не видел такой перепуганной бабы, – заметил Глисон. – Причем совершенно беспричинно.

«Зато я видел, – подумал Шон. – Причем не девушку, а мужчину, да еще в летах. И кто может сказать, беспричинно ли это?»

Вдруг дверь у них за спиной приоткрылась. Там стояла шведка Сайн, зажав рукой шерстяной шарф на горле. Она держала толстую дорожную сумку с двумя ручками. На мужчин она вообще не обратила внимания: выискивала взглядом удаляющуюся фигуру.

От страха, что ее бросили, она громко крикнула вслед кухарке:

– Анна! Подожди! Я тоже иду с тобой!

Полицейские даже не пытались ее остановить – просто расступились, и шведка с шумом прошла мимо них, совершенно их не замечая, как будто они деревья или каменные фигуры вроде тех львов, только чуть повыше.

Первая фигура остановилась и замахала ей рукой, отчего Сайн понеслась еще быстрее, боясь задержаться даже на лишнее мгновение.

Они сошлись вместе и без малейшего промедления дернули дальше.

– Я всегда знал, что паника заразительна, – заметил Шон. – А вот собственными глазами вижу это впервые.

У въезда на подъездную аллею материализовалась вдруг фигура мужчины. Мгновением раньше его еще не было. Женщины остановились перед ним. Глисон высоко поднял руку над головой и махнул – пусть, мол, уходят. Женщины заспешили дальше. Мужчина исчез. Даже если бы вы смотрели прямо на него, вы бы затруднились сказать, куда он делся.

Шон и Глисон одновременно повернулись. Выскочил Уикс, его ноги проворно сбегали по ступенькам, будто по ним скатывалась вода.

– Они уже ушли? Уже ушли?

Глисон указал большим пальцем через плечо.

– Дуй, крыса, – уничтожающе бросил он. – Может, еще и обгонишь их, если наддашь как следует.

Уикс бочком прошмыгнул мимо них, и их головы одновременно повернулись, следя за ним взглядом. Еще только появившись в дверях, он что-то засовывал в боковой карман брюк и продолжал эту операцию уже на бегу. Затем, вытаскивая руку, выронил этот предмет – помятый, только что полученный чек. Уикс остановился, подскользнул к чеку, поднял его, засунул-таки в карман и побежал дальше.

– Если человек так обращается с выписанным ему чеком, значит, он по-настоящему боится, – рассудил Глисон и сплюнул в сторону на траву.

Они не стали следить за Уиксом, как смотрели за первыми двумя.

– Пойду в дом, – сказал Шон и вошел в дверь.

В вестибюле стояла Джин с оставшейся одной из двух горничных. Это была разумная с виду женщина средних лет. Джин увидела, что он вошел, но никак не прореагировала.

– Восемь лет – большой срок, – нежно сказала она женщине. – Я благодарна вам за то, что вы остаетесь.

Женщина ничего не ответила. Она в замешательстве кивнула и потупила взор.

Шон не знал, следует ли ему подойти к ним. По лицу Джин он видел, что бегство других жутко ее обидело.

Женщина направилась на кухню.

– Это все Анна, – пробормотала она. – Не успела я оглянуться, как она всех переполошила и…

– Я знаю, – ответила Джин, и женщина ушла.

Шон подошел поближе к Джин, которая стояла у входа в библиотеку.

Она попыталась улыбнуться:

– Больно, конечно, но тут уж ничего не поделаешь. Неужели люди все такие, когда речь заходит о собственной шкуре?..

– Нет, – ответил он, – не все.

– Она единственная, кто остался, – она и миссис Хатчинс, – задумчиво произнесла Джин. – Миссис Хатчинс ни за что бы не бросила меня, уж она бы никогда не ушла. Она стала мне второй матерью, еще с тех самых пор, как я была маленькой девочкой…

Они оба повернулись на звук шагов – кто-то медленно спускался по лестнице. Наконец постепенно удлиняющаяся фигура появилась ниже уровня потолка, под которым они стояли. Серые шелковые чулки, аккуратный подол черной юбки, еще шаг, еще. Вот показалось и лицо миссис Хатчинс. В руках она неловка комкала носовой платок. Шон затаил дыхание.

Джин отвернулась, готовая войти в библиотеку и избежать встречи. Ей не хотелось ничего знать.

Шон, когда она проходила мимо, взял ее за руку и молча пожал, как бы утешая. А сам повернулся к женщине на лестнице.

– И вы тоже? – ехидно спросил он.

– Нет, – еле слышно ответила она. – Я остаюсь. Не хочу оставаться, но остаюсь. Уж слишком долго я здесь проработала. Я не могу бросить ее.