Текст книги "Путь к солнцу"

Автор книги: Корбан Эддисон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц)

Такси притормозило у обочины, и Ахалья увидела, что к нему тут же двинулся мужчина в серой рубашке и черных джинсах. Ему было примерно столько же лет, сколько их отцу, но волосы у него были почти совсем седыми. Амар вылез из машины и пожал мужчине руку. Ветри велел девочкам выйти. Седовласый внимательно осмотрел их.

– Неструганая древесина? – непонятно спросил он.

– Да, – ответил Амар.

– Сорок тысяч, – авторитетно заявил седовласый.

– Семьдесят пять, – возразил Амар.

Мужчина нахмурился.

– Шестьдесят тысяч, и не больше.

– Хорошо, – согласился Амар. – Вы быстро их возместите.

Мужчина еще раз взглянул на девочек.

– Пошли, – бросил он.

Ветри и Амар остались стоять возле такси, а Ахалья и Зита вслед за седовласым вошли в дом. За дверью оказалась узкая и крутая лестница. Дверь на верхней площадке была открыта. Рядом с ней стоял молодой человек в темной рубашке и джинсах.

– Отведи их в верхнюю комнату, – сказал седовласый.

Молодой человек кивнул.

– Сюда, – показал он.

Комната, нечто вроде прихожей, но с окном, занавешенным шторой, была выкрашена в желтый цвет. В ней не было ничего, кроме углового дивана и зеркала на противоположной от входа стене. Там же находилась еще одна дверь. Молодой человек повел их туда. Они очутились в коридоре футов двадцати длиной, с множеством дверей. Все они были закрыты. Ахалья слышала, как за ними ходят и переговариваются вполголоса люди, но никто не вышел поздороваться.

В конце коридора стоял большой деревянный книжный шкаф. Их провожатый нащупал что-то на его левой стенке и потянул на себя. Шкаф неслышно отодвинулся в сторону – петли были щедро смазаны маслом; за ним была еще одна лестница. Молодой человек скользнул внутрь и махнул девочкам, чтобы они следовали за ним.

Ахалья вцепилась в дрожащую руку Зиты и не сдвинулась с места.

– Я никуда не пойду до тех пор, пока вы не скажете, где мы находимся, – сказала она на хинди, стараясь, чтобы ее слова прозвучали как можно более твердо.

Молодой человек нахмурился:

– Ты не в том положении, чтобы выдвигать требования.

Сердце Ахальи бешено заколотилось, но она взяла себя в руки и язвительно произнесла:

– Вы не можете делать с нами все, что вам заблагорассудится. Мы ваши гости. Как вы себя ведете?

– Kutti! Сука! – прошипел он.

Грубое слово шокировало Ахалью. Молодой человек сделал шаг назад, в коридор, размахнулся и ударил ее по лицу. Ахалья отлетела к стене; из разбитой губы потекла кровь.

– Будете выступать – мало не покажется, – пообещал он. – Вы теперь наши. Сухир заплатил за вас шестьдесят тысяч рупий. Вы будете делать то, что вам скажут, и отрабатывать свой долг.

Зита умоляюще посмотрела на Ахалью:

– Пожалуйста, не спорь с ним. Делай, что он скажет.

Ахалья прижала ладонь к пылающей щеке. Потом взяла Зиту за руку и ступила на лестницу. Стены здесь были почти черными от сажи и плесени. Молодой человек проводил их в маленькую комнатку, где стояли кровать, комод с зеркалом, туалет и раковина. Он покрутил лампочку, свисавшую с деревянного потолка. Загорелся свет.

– Будете жить здесь, если только Сухир не решит перевести вас в другое место. Еду будут приносить сюда. Если что-то срочно понадобится, постучите в пол. Кто-нибудь вас услышит.

– Как мы будем выплачивать наш долг? – тихо спросила Ахалья.

Молодой человек ухмыльнулся.

– Bajaana. Будете спать с мужчинами, конечно. – Он расхохотался. – Ты же не думала, что это отель, а? Это Каматипура[9]9
  Каматипура – самый старый в Мумбай и самый крупный в Азии квартал красных фонарей.


[Закрыть].

Он еще раз рассмеялся, вышел и запер за собой дверь.

Зита упала на пол и тихо разрыдалась. Ахалья опустилась на колени рядом и обняла сестру. Голова у нее кружилась. Неужели после всего, что им пришлось пережить, человек с седыми волосами, Сухир, собирается ими торговать? Заставлять заниматься сексом за деньги? Это просто не укладывалось у нее в голове. Зита была еще совсем девочкой. Да и она никогда не была с мужчиной. Одна мысль об этом наполняла Ахалью нестерпимым ужасом.

В дверь постучали. Ахалья подняла голову. В комнату вошла женщина средних лет в фиолетовом сари. Ее волосы были убраны в аккуратный узел. В одной руке женщина держала кувшин с водой, а в другой гирлянды нежно пахнущих цветов малати.

– Вы говорите на хинди? – спросила женщина.

Ахалья кивнула.

– Хорошо. Меня зовут Сумира, но другие девочки называют меня бади-ма.

Сумира села напротив и вынула из кувшина мокрую полотняную салфетку. Выжав ее, она протянула салфетку Ахалье.

– Наверное, вы устали в пути.

Ахалья, недоверчиво глядя на женщину, взяла салфетку и передала ее Зите. Зита вытерла лицо и приложила салфетку ко лбу.

– Я принесла гирлянды для волос, – продолжила Сумира – Заплести вас?

Ахалья ничего не ответила. Целое море разных чувств вдруг нахлынуло на нее. Каждый год, в день ее рождения, мама вплетала ей в волосы гирлянды цветов жасмина и бархатцев. То же самое она делала в день рождения Зиты. Цветы в волосах – символ радости и праздника. Здесь дом греха. Как эта странная женщина может предлагать им сделать такое?

Сумира кивнула и посмотрела на нее понимающе.

– Когда-то я была такой же, как и ты, – сказала она. – Незнакомые люди увезли меня из дома, и я оказалась здесь. Жизнь в adda тяжела, но вы должны научиться принимать ее. Нет смысла бороться с кармой. Подчинитесь воле Бога, и, может быть, в следующей раз вы родитесь в лучшем месте.

Положив гирлянды на край кувшина, Сумира тяжело поднялась и вышла из комнаты.

Зита еще раз намочила салфетку и дала ее Ахалье.

– Как ты думаешь, это правда? – шепотом спросила она. – Это наша карма?

Ахалья взяла салфетку и уставилась в пол. На глазах у нее закипали слезы.

– Я не знаю, – сказала она.

И она действительно не знала.

Глава 4

Главный нравственный закон состоит в том, чтобы неустанно трудиться во благо человечества.

Махатма Ганди

Вашингтон, округ Колумбия.

Томас Кларк сидел в конференц-зале на десятом этаже «Клэйтон-Свифт» и смотрел в окно, на здание расположенной прямо напротив юридической фирмы «Маркиз и Леклер». Черный деревянный стол был рассчитан на двадцать четыре человека. На совещании присутствовало шестнадцать – двенадцать адвокатов, два помощника юриста и два интерна. Для дела «Уортон груп» была созвана самая большая в истории фирмы команда.

Темой сегодняшнего собрания была апелляция «Уортон». Из двенадцати адвокатов говорили в основном пятеро. Остальные, включая Томаса, молчали. Часы отсчитывали секунду за секундой. Каждая минута будет учтена хитрой компьютерной программой, которую фирма использовала для выставления счетов. Встреча была решающей. Руководство угольной компании, возмущенное вердиктом жюри, рвало и метало.

Никто не хотел верить, что это все-таки случилось. Три года юристы «Клэйтон» вели игры с судебной системой, пытаясь не допустить, чтобы дело о преступной небрежности, повлекшей за собой смерть людей, дошло до слушания, сражаясь за каждое пенни, – обвинитель требовал взыскать с «Уортон груп» миллиард долларов. Все доказательства были не в пользу «Уортон». Активисты экологической организации не раз старались привлечь внимание общественности к состоянию одной из угольных шахт в Западной Виргинии, принадлежавшей компании, предсказывая взрыв. Против подрядчика, объявившего, что трубопровод вполне надежен и с гидросмесью ничего не случится, было возбуждено уголовное дело. Кроме того, пострадавшими были дети. Погиб девяносто один ребенок. Их затопило прямо во время обеда, когда пятьдесят миллионов галлонов грязной воды, смешанной с частицами горной породы, из прорвавшегося трубопровода хлынули в столовую начальной школы, расположенной поблизости. Единственным способом одержать победу над семьями погибших для «Уортон груп» было не дать им изложить свои истории перед жюри.

И эта стратегия едва не сработала. Угольная компания с практически неисчерпаемыми средствами и «Клэйтон» так сильно давили на истцов, что те оказались на грани гражданской войны, едва не перессорившись между собой, и почти согласились на мировую с «Уортон». Но потом все же отказались от примирения, и дело было передано в суд. Таким образом, вопрос теперь заключался в том, насколько суровым будет приговор.

После трех жутких недель слушаний жюри удалилось для принятия решения. Они вернулись спустя час с вердиктом, который поразил даже самых толстокожих, видавших виды адвокатов-ветеранов: 300 миллионов долларов в качестве компенсации ущерба и 600 миллионов штрафа. Девять десятых миллиарда долларов. Это был не просто прецедент. Это была разорвавшаяся бомба.

Эффект оказался немедленным и ужасным. За одну ночь акции «Уортон груп» упали наполовину. Но в «Клэйтон» считали, что последнее слово еще не сказано. Давая интервью у входа в здание суда, глава корпорации «Уортон» заявил, что его компания отрицает свою вину и готова оспаривать дело дальше в Верховном суде США. В действительности он собирался просто потянуть время. Даже если вердикт будет признан окончательным, истцам придется ждать своих денег пять лет, и никто не знал, что еще может произойти до этого.

Несмотря на то что обсуждались важные вопросы, Томас с трудом заставлял себя сосредоточиться на предмете совещания. Его мысли возвращались то к похищению в Фейетвилле, то к Тере Атвуд, сидящей напротив, то к школьным фотографиям, которые адвокаты истцов предъявили жюри. То, что он сказал вчера отцу, являлось чистой правдой: трудно испытывать симпатию к компании, из-за которой погибла целая школа ребятишек. С другой стороны, личная симпатия или антипатия к «Уортон» не имела никакого значения для дела. Задачей адвоката было защищать своего клиента, и пусть другие решают, прав он или не прав.

Томас внутренне встряхнулся и вернулся к обсуждению. Слово взял Максимиллиан Юнгер, управляющий партнер «Клэйтон-Свифт», глава группы по делу «Уортон» и по совместительству старый приятель отца Томаса.

– Над апелляцией будет работать команда под началом Марка Блейка, – заявил Юнгер. У него был глубокий, красивого тона голос – в течение тридцати лет Юнгер очаровывал с его помощью членов жюри. – Помощником назначается Ханс Кристоф.

Он нажал кнопку на пульте, и на жидкокристаллическом экране, укрепленном между двумя раздвижными деревянными панелями, появились фамилии адвокатов, задействованных в вопросе апелляции. Томас немного расстроился – его имени в списке не было. Он взглянул на Теру, которую, в отличие от него, отобрали в команду. Она улыбнулась в ответ, но глаза у нее были грустные. Больше им не придется работать бок о бок.

Он перевел взгляд на Юнгера.

– Всех остальных хочу от лица фирмы поблагодарить за отличную работу в течение последних сорока месяцев, – продолжил тот. – Несмотря на то что жюри вынесло вердикт не в нашу пользу, у нас есть немало поводов для подачи апелляции. Если вас нет в списке, обратитесь к партнеру, который вас курирует, – у нас множество дел, требующих вашего неотложного участия.

Юнгер посмотрел на часы на стене. Тридцать минут, отведенных на встречу, истекли.

– Спасибо за внимание, – завершил он. – Совещание окончено.

Томас быстро встал и устремился к двери, надеясь избежать разговоров с коллегами, и особенно с Терой. Однако в коридоре его догнал Макс Юнгер, и они пошли к лифту вместе. В кабине Макс нажал на кнопку двенадцатого этажа; Томас потянулся к седьмой, но Юнгер остановил его.

– Давно ты ко мне не заглядывал. Может, пойдем поговорим у меня в кабинете?

Томас кивнул, но сердце его учащенно забилось. Разговор с Юнгером наедине не сулил ему ничего хорошего. Хорошие новости, как правило, объявляются прилюдно.

– Как там отец? – начал Юнгер.

– Прекрасно. – Томас постарался успокоить нервы. – Все время вас вспоминает.

– И использует меня в качестве мишени для своих шуточек, я полагаю, – сокрушенно улыбнулся Макс. – Он еще в университете так делал.

До того как получить судейскую мантию, отец Томаса являлся одним из самых успешных адвокатов «Клэйтон» и коллегой Юнгера, а еще раньше они вместе изучали юриспруденцию в университете Виргинии.

Двери лифта открылись. Вслед за Юнгером Томас прошел через элегантный холл двенадцатого этажа в его кабинет. В комнате могло спокойно уместиться не меньше пятнадцати кабинок, таких, как те, где сидели рядовые адвокаты и помощники вроде Томаса. Стены кабинета были обшиты панелями из вишневого дерева и увешаны книжными полками и дорогими картинами. Даже в лучшие времена Томас находил обстановку кабинета слегка устрашающей. Теперь же ему казалось, что он вот-вот задохнется.

– Устраивайся поудобнее. – Юнгер показал на мягкий, слишком пухлый диван и несколько кресел.

Томас уселся в кресло; сам Макс сел на диван, закинул ногу на ногу, сложил пальцы домиком и бросил на Томаса пронизывающий взгляд. Глаза у него были карие, орехового оттенка.

– Как твои дела? – спросил Юнгер. – Как ты вообще? Вы ведь потеряли дочку в сентябре, так?

Томас глубоко вздохнул и кивнул.

– По-разному. Бывают хорошие дни, бывают плохие. Все примерно так, как обычно при таких обстоятельствах.

– Хмм… – Юнгер помолчал. – Когда мы с Марджи потеряли Морган, я чувствовал себя так, будто нахожусь под водой. И понятия не имею, в какой стороне воздух и как мне вынырнуть.

Томас слышал эту историю от своего отца. Шестнадцатилетняя дочка Юнгера, Морган, десять лет назад погибла в автокатастрофе – столкнулась лоб в лоб с грузовиком, который вез бревна.

– Подходящее сравнение, – согласился Томас.

– И знаешь, что вернуло меня к жизни? Что открыло мне новые горизонты?

Томас покачал головой.

– Это была идея Марджи. Она сказала, что мне нужен перерыв. Что я должен отдохнуть от фирмы. Помню, я еще засмеялся. Когда сам станешь партнером, ты поймешь – подходящего времени для отдыха не бывает никогда. Но она продолжала настаивать на своем, и в конце концов я согласился. Она просто не оставила мне выбора. Я позвонил Бобби Паттерсону – он тогда был деканом в Виргинском университете – и спросил, не пригодится ли ему старый боевой конь в качестве преподавателя. И это оказалось самым лучшим решением из всех возможных. Преподавательская деятельность действительно подарила мне новую жизнь.

Юнгер замолчал. Томас ждал, когда же наконец босс опустит топор. Тикали часы на стене. Это был единственный звук в кабинете, если не считать грохота его собственного сердца.

– Я разговаривал с Марком Блейком, – снова заговорил Макс.

Томас напрягся. Его подозрения подтверждались.

– Он рассказал мне о деле Сэмюэлсона.

Томас чуть скривил губы, но промолчал. Нападение в данном случае вряд ли будет являться лучшей защитой.

– Мне кажется, что Марк отреагировал слишком остро. Но ты ведь понимаешь, под каким адским давлением он находится, возглавляя группу по делу «Уортон» в суде. «Уортон Коул» заплатила фирме двадцать миллионов – огромные деньги. Джек Бэрроуз, глава компании, очень надеялся, что мы не допустим, чтобы жюри показали эту воспроизведенную на компьютере модель взрыва. Ужас. Дети пытаются спастись, мечутся, сталкиваются друг с другом. Поток настигает их. Маленькие отметки на тех местах, где лежали тела, – красные для мальчиков, синие для девочек. В высшей степени провокационное, подстрекательское видео, к тому же основанное на недоказуемых предположениях. Ну, кому, как не тебе, знать суть дела. Ведь это ты писал бриф.

Томас кивнул.

– От дела Сэмюэлсона зависело практически все. Марк возлагал на твой бриф большие надежды. Как можно его винить? Судья, который написал мнение, – друг судьи Хиршела. В брифе все было изложено очень красиво. Что доказательство не имеет под собой научной базы, что это способ манипулировать жюри, сыграть на их лучших чувствах. Можешь себе представить, как оскорблен был Марк, когда судья Хиршел сообщил ему, что апелляционный суд отменил свое решение. Джека Бэрроуза чуть удар не хватил. Мне кажется, он тоже отреагировал слишком остро. По-моему, судья в любом случае разрешил бы истцу продемонстрировать жюри компьютерную модель. Но Бэрроуз обвинил в неудаче именно Марка.

Юнгер пристально посмотрел на Томаса:

– Полагаю, я не сказал тебе ничего нового, верно?

Томас покачал головой.

– Но есть кое-что еще, и эта информация конфиденциальна. После того как был вынесен вердикт, Бэрроуз пригрозил возбудить против нас иск о ненадлежащем исполнении договора по предоставлению услуг. Жалоба у нас на столе. В фирме мало кто об этом знает. Мы надеемся, что апелляция сможет как-то исправить положение.

Томас побледнел. Он не знал, что угольная компания поставила вопрос подобным образом.

– Как бы там ни было, насколько я понимаю, твой взгляд на то, что произошло, отличается от взгляда Марка. Но все это уже не имеет значения. Марку досталась роль мальчика для битья, а клиента нужно каким-то образом успокоить. Некоторые предлагали принять кардинальные меры, но я решил вмешаться. Я сказал, что это не твоя вина. Это вина фирмы. Мы вместе совершили ошибку. – Юнгер развел руками. – И вместе должны нести за нее ответственность.

Он снова замолчал, а потом резко сменил тему разговора:

– Томас, знаешь, за что я так люблю твоего отца?

– Нет, сэр.

– Он прекрасный человек, да, и верный друг, и великолепный адвокат и судья. Но что восхищает меня в нем больше всего, так это то, что он никогда не останавливается. Не успокаивается до тех пор, пока не выполнит свою работу идеально. В тебе я вижу то же качество. Я знаю, как много ты отдал делу «Уортон». Я восхищаюсь твоим упорством и трудолюбием. Но будем честны: твои личные обстоятельства отразились на результатах не лучшим образом. Ты со мной согласен?

Томас был с этим категорически не согласен. Он говорил Марку Блейку, что по делу Сэмюэлсона была подана апелляция. Что апелляционный суд скоро вынесет решение. Он советовал Марку сообщить об этом судье Хиршелу. В конце концов, Марк сам себя посадил в лужу, потому что был слишком упрям, чтобы прислушиваться к чужому мнению. Но ничего этого Томас сказать не мог. Во всяком случае, не управляющему партнеру, когда жюри вынесло вердикт выплатить девятьсот миллионов, а над фирмой висит иск о недобросовестной практике.

Он постарался проглотить горечь и раздражение.

– Полагаю, вы правы.

Юнгер кивнул.

– Я не виню тебя в этом. Но итог таков: тебе необходимо сделать паузу. Поэтому предлагаю два возможных варианта. Первый – это отпуск. Я проверил, у тебя накопилось восемь недель неиспользованных выходных. Поезжай на Бермуды или на Бали. Проведи время с Прийей в спальне. Вернись к самому себе.

Внутри у Томаса все кипело, но он придержал язык.

– А второй вариант? – спросил он. Пусть наказание, но не исчезновение же с лица земли!

Юнгер улыбнулся:

– Второй вариант может подойти тебе больше. Невозможно полностью оправиться от потери ребенка. Но можно продолжать жить дальше. Есть такой способ. Нужно переключиться на что-нибудь стоящее.

Юнгер сцепил руки на колене.

– Как тебе известно, каждый год «Клэйтон» предоставляет одному из адвокатов возможность потрудиться на благо общества. Мы полностью оплачиваем расходы на поездку и проживание в любой точке мира. Наши сотрудники взаимодействуют с ООН, с Евросоюзом и другими крупнейшими общественными организациями. Кандидат на этот год уже выбран, но мы обсудили это с другими партнерами, и они согласились выделить грант для тебя. Если ты хочешь, разумеется.

Томас был поражен. Он почти воочию увидел язвительную улыбку Прийи. Годовое благотворительное сотрудничество с общественной организацией? Он почувствовал себя прокаженным.

– Я ценю вашу искренность, сэр, – выговорил наконец Томас, – но все это напоминает мне ссылку в Сибирь.

Юнгер пожал плечами:

– Называй как хочешь. Выбор за тобой.

Томас сделал глубокий вздох.

– Ну хорошо, – решился он. – Предположим, я последую вашему совету и на время куда-нибудь уеду. Как воспримут это в фирме? Люди будут задавать вопросы.

Еще только произнося эти слова, Томас заранее знал ответ.

– Мы скажем всем, что ты взял отпуск по причинам личного характера, – заявил Юнгер. – Все знают о несчастье с твоей дочкой.

Все было спланировано заранее. Шах и мат.

– Что будет, когда я вернусь? – устало спросил Томас.

– Я лично прослежу за тем, чтобы тебя тут же включили в работу над лучшим текущим делом. Очень скоро никто и не вспомнит, что ты отсутствовал.

Томас посмотрел в окно, пытаясь успокоить свое уязвленное самолюбие.

– Я все обдумаю и сообщу вам свое решение.

Выражение лица Юнгера не изменилось, но его поза стала гораздо более расслабленной.

– Именно об этом я тебя и прошу.

В шесть часов вечера Томас покинул офис «Клэйтон-Свифт», зная, что вернется туда очень не скоро. С неба сыпался мелкий, страшно холодный дождик, и тротуары были покрыты ледяной коркой. Он быстро обогнул группу адвокатов, спешивших в «Хадсон» на счастливые часы, и спустился в метро на «Макферсон-сквер». На «Фогги-Боттом» Томас вынырнул наружу и поймал такси до Джорджтауна. Когда он вышел из такси у порога собственного дома, в воздухе закружились первые снежинки.

В прихожей Томас стащил с ног промокшие ботинки и поднялся наверх, чтобы переодеться. Он уже собирался спуститься в кухню и приготовить себе поесть, когда пискнул Black-Berry, сообщая о том, что пришел новый имейл. Письмо было от Эндрю Портера, с которым Томас учился в юридической школе. Теперь Эндрю работал в Министерстве юстиции.

«Эй, друг, как насчет тенниса сегодня? Ничего не отменяется? В семь в теннисном центре?»

Томас чертыхнулся. Они договаривались о матче почти месяц назад, и запись об этом была в ежедневнике, но тем не менее он умудрился забыть. В голове мелькнула соблазнительная мысль все отменить, но Томас быстро отбросил ее прочь. Куда полезнее будет поиграть в теннис, чем киснуть в одиночестве.

Быстро запихнув в себя сэндвич с тунцом и яблоко, он выскочил из дома, запер парадную дверь и пошел к своей «ауди», припаркованной на тротуаре напротив.

Благодаря непогоде путь до парка «Ист-Потомак» занял больше времени, чем предполагалось. Портер уже ждал его в раздевалке. Он был меньше ростом и плотнее, чем Томас, но при этом его тело было словно выточено из куска мрамора – Паркер являлся фанатом спортзала.

Они пожали друг другу руки.

– Готовь саван, – дружелюбно предложил Паркер. – Сейчас тебе придет конец. Я отработал новую подачу.

– Я тоже рад тебя видеть, – заметил Томас. – Но до того, как ты размажешь меня по стенке, дай мне хотя бы стряхнуть с себя плесень. Сколько мы уже не играли? Два месяца?

– Ты – два месяца. А я неделю. «Клэйтон» не дает тебе жить, дружище.

– Даже не представляешь себе, насколько ты прав.

Томас переоделся в форму, и, прихватив снаряжение, они вышли на корт. В теннисном центре «Ист-Потомак» было девятнадцать уличных кортов и пять крытых. Последние помещались в огромной надувной палатке, которую завсегдатаи любовно называли «пузырь». Хотя снаружи шел снег, температура внутри «пузыря» была вполне комфортной.

Томас и Эндрю немного попрыгали, разминаясь, и сделали пару упражнений на растяжку.

– Итак, как поживают наследники Ларри Флинта? – поинтересовался Томас.

Портер усмехнулся.

– Флинт – это просто мальчик из церковного хора. По сравнению с низшими формами жизни, с которыми мне приходится иметь дело.

Паркер начал свою карьеру в министерстве юстиции как государственный обвинитель по делам о мошенничестве с ценными бумагами. Работа, однако, вскоре показалась ему невероятно скучной и отупляющей, и наверху быстро поняли, что, если они хотят удержать ценного сотрудника в структуре, ему нужно предоставить дела поинтереснее. Эндрю перевели в CEOC[10]10
  CEOC–Child Exploitation and Obscenety Section (англ.).


[Закрыть] – Отдел борьбы с эксплуатацией и надругательством над детьми – и доверили ему самые мрачные дела – о детской порнографии. Большинство «благородных» юристов к такому даже не притронулись бы, но Портер, напротив, взялся за работу с большим энтузиазмом.

– Начали! – Подхватив ракетку, Портер двинулся к задней линии. Чтобы разогреться, он сделал несколько легких подач, а потом мощно послал мяч прямо в угол.

Томас одобрительно присвистнул:

– Неплохо.

Он тоже сделал несколько пробных ударов и подошел к задней линии.

– Ну давай, покажи мне, на что ты способен.

Сейчас, когда он стоял на корте с ракеткой в руках, можно было представить себе, что жизнь снова нормальна. Почти.

Почти.

Они сыграли два сета, и Портеру удалось взять всего несколько геймов. Томас знал наверняка, что проигрыш невероятно разозлил его, но Портер ничем не выдал своего раздражения. Он вообще обладал прекрасным характером. Закончив игру, они подошли к сетке, чтобы пожать друг другу руки.

– А ты хорош. – Эндрю стиснул ладонь Томаса. – Ты уверен, что дело не в стероидах?

Томас засмеялся:

– Мне просто нужно было сбросить напряжение. Агрессии поднакопилось.

Лицо Портера посерьезнело.

– Как Прийя? Справляется?

Томас решил, что проще будет сказать правду. Он рассказал, что Прийя ушла, и передал Эндрю краткое содержание своей беседы с Максом Юнгером.

Портер покачал головой.

– Мне очень жаль, что все так получилось с Прийей. Мне всегда казалось, что между вами есть что-то особенное. Что-то настоящее. Может, вы еще помиритесь?

– Вряд ли, – честно ответил Томас.

– А от всей этой истории с «Клэйтон» меня просто тошнит. – Портер сменил тему. – Поверить не могу, что они взяли и вот так тебя выставили. Вердикт по делу «Уортон» был вполне заслуженным. По-моему, так еще и недостаточно жестким. И при этом они обвиняют фирму в недобросовестной практике! Дурная шутка.

– Может быть. Но того, что они нам заплатили, хватило, чтобы выплатить годовые зарплаты половине адвокатов.

– Так что ты собираешься делать?

Томас пожал плечами:

– Понятия не имею. А ты что посоветуешь?

– На твоем месте я бы свалил отсюда. Округ Колумбия – жуткое место в это время года. И я бы подумал о годичном отпуске. «Клэйтон» выжал из тебя все соки. По глазам видно.

Портер был прав на сто процентов, и возразить на это было абсолютно нечего. Они зачехлили ракетки и направились в раздевалку.

– Ты когда-нибудь слышал об объединении под на званием CASE?[11]11
  CASE – Coalition Against Sexual Exploitation (англ.) – Коалиция по борьбе с сексуальной эксплуатацией.


[Закрыть] – спросил Томас. – Думаю, они имеют отношение к министерству юстиции.

Паркер кивнул:

– Конечно. Они занимаются делами о торговле людьми и сексуальном насилии в странах третьего мира. Парень, который основал объединение, раньше был большой шишкой в Организации по защите прав человека. А что?

– Они были в списке организаций, с которыми «Клэйтон» сотрудничает на благотворительной основе.

Паркер поднял бровь.

– Хочешь поработать там?

Томас пожал плечами:

– А это тебя удивляет?

Портер открыл дверь в раздевалку.

– Ну, скажем так… бордели Камбоджи находятся далековато от Кей-стрит.

Томас прекрасно понимал, что Эндрю имеет в виду. Еще неделю назад он не обратил бы внимания на существование CASE. Торговля людьми являлась страшным злом, с этим никто не спорил, но, как и эпидемия СПИДа, и, скажем, детский труд, находилась где-то очень далеко от его мира. Случай в Фейетвилле все изменил. Дело Эбби Дэвис коснулось лично Томаса.

Он присел на скамейку.

– Вчера со мной кое-что случилось, – объяснил он. – На моих глазах украли девочку.

Портер бросил расшнуровывать туфли и поднял голову:

– Ты не шутишь?

Томас покачал головой.

– Ей было одиннадцать лет.

Он вкратце описал Портеру похищение и свой разговор с Судьей за обедом.

Портер немного помолчал.

– Наверное, твой отец прав насчет организованной торговли детьми. Это самое вероятное. И я почти уверен, что ее продадут.

– Детектив в Фейетвилле говорил, что к делу могут привлечь федералов, – сказал Томас.

Портер прищурился:

– Вполне возможно.

– Твой отдел будет иметь к этому отношение?

Портер немного помялся:

– Может быть. У нас в разработке находится сеть, покрывающая юго-восток. – Он остановился. – И это конфиденциальная информация.

Томас кивнул. Позиция Портера была ему совершенно ясна, и он был полностью с ней согласен.

– Не надо деталей. Но пожалуйста, окажи мне услугу. Если девочка выплывет, дай мне знать, хорошо?

– Конечно, – согласился Портер. – Но не хочу тебя обнадеживать. Как правило, в тех делах, которыми я занимаюсь, счастливых концовок не бывает.

Томас попрощался с Паркером на стоянке у теннисного центра, сел в машину и поехал обратно в Джорджтаун. Припарковавшись на тротуаре, он заметил, что в доме горит свет. Он уезжал в такой спешке, что забыл его погасить. Теперь снег падал крупными хлопьями. За то время, пока Томаса не было, выпало не меньше дюйма.

Он закрыл машину и двинулся к крыльцу. Он не слышал, как она подошла, – заметил ее только тогда, когда она дотронулась до его локтя.

– Эй.

Тера застала его врасплох. Не зная, как реагировать, он довольно долго просто смотрел на нее. Слова не шли с языка. На ней были черные кожаные сапоги и приталенное пальто до колен в черно-белую клетку. Шею закрывал малиновый шелковый шарф. В ушах сверкали маленькие бриллиантовые сережки. Тера, без сомнения, была самой элегантной женщиной из всех, кого он знал.

– Что ты тут делаешь? – наконец выговорил Томас.

– Я тебе звонила, но никто не брал трубку. Я хотела тебя видеть. – Ее голос был мягким и обволакивающим. Не сводя с Томаса глаз, Тера взяла его за руку. – Я соскучилась.

Томас вспомнил о гостеприимстве:

– Ты конечно, зайдешь? Выпьем чего-нибудь.

Они вошли в прихожую. Тера сняла пальто. Под ним оказалась облегающая красная водолазка и темно-серая юбка. Она была в темных колготках; на шее красовалась нитка крупного жемчуга.

Она прошла на кухню и осмотрелась. Раньше ей не приходилось бывать у Томаса дома.

– Мне нравятся такие старые дома, из коричневого кирпича, – заметила она. – Все очень красиво. Здорово получилось.

Томас вытащил из холодильника для вина бутылку бургундского, достал из ящика штопор и откупорил ее. Он действовал механически, думая при этом совсем о другом. Несмотря на то что он не хотел этого, его неодолимо влекло к Тере.

Он налил вино в два бокала и передал один ей. Они уселись на диване у окна в гостиной. На улице неслышно сыпал снег.

– Ты как будто далеко, – сказала Тера. – С тобой все в порядке?

Томас сделал глоток вина. Вкус был глубокий, терпкий, насыщенный, и он немедленно ощутил приятное тепло внутри.

– Да, в порядке.

– Мне жаль, что тебя не назначили в группу по работе над апелляцией.

Томас подумал, не сказать ли ей про Юнгера, решил, что не стоит, и пожал плечами:

– Партнеры вольны поступать так, как считают нужным. C’est la vie.

Она бросила на него острый взгляд:

– Что-то случилось. Я чувствую.

«Что-то – это мягко сказано», – подумал Томас.

– Да все нормально, – ответил он. Лучше уж грубо соврать, чем пускаться в объяснения.

– Не хочешь поговорить об этом?

– Не особенно.

Она замолчала, прихлебывая вино. Разговор не клеился. Ее сережки поблескивали в свете уличного фонаря.