Текст книги "Пустышка (ЛП)"

ГЛАВА 1

ГЛАВА 2

ГЛАВА 3

ГЛАВА 4

ГЛАВА 5

ГЛАВА 6

ГЛАВА 7

ГЛАВА 8

ГЛАВА 9

ГЛАВА 10

ГЛАВА 11

ГЛАВА 12

ГЛАВА 13

ГЛАВА 14

ГЛАВА 15

ГЛАВА 16

ГЛАВА 17

ГЛАВА 18

ГЛАВА 19

ГЛАВА 20

ГЛАВА 21

ГЛАВА 22

ГЛАВА 23

ГЛАВА 24

ГЛАВА 25

ГЛАВА 26

ГЛАВА 27

ГЛАВА 28

ГЛАВА 29

ГЛАВА 30

ГЛАВА 31

ГЛАВА 32

ГЛАВА 33

ГЛАВА 34

ГЛАВА 35

ГЛАВА 36

ГЛАВА 37

ГЛАВА 38

ГЛАВА 39

ГЛАВА 40

ГЛАВА 41

ГЛАВА 42

ГЛАВА 43

ГЛАВА 44

ЭПИЛОГ

ПРОЛОГ

Шайло

Десять месяцев назад

Зеркала.

Забавные штуки.

Иногда, когда мы разодеты и идеально накрашены, они выдают совершенство. Девяносто девять процентов времени я обожаю их. Проходя мимо, я изучаю себя, зачастую удивляясь женщине в отражении, востребованной во всем мире за созданный образ, – Шайло Уэст.

В других случаях я ловлю проблеск провинциальной девчонки, которая все еще прячется внутри этой желанной женщины. Суки, которую все ненавидят, потому что единственное, что они видят – пустое место.

Пустышку¹.

Взглянув на себя напоследок, поправляю бледно-розовое платье и убеждаюсь, что вырез сдвинут достаточно глубоко, чтобы завтра на таблоидах мелькали фотографии моих сисек.

Зеркала.

Они никогда не лгут.

И не скрывают маленькие грязные секреты. Матюгнувшись, провожу пальцем под носом и избавляюсь от слабого следа белого порошка. Откинув подбородок назад, проверяю отсутствие каких-либо крупинок. Когда я убеждаюсь, что все чисто, ослепительно улыбаюсь, а затем плюю в центр стекла. Слюна стекает по зеркалу, превращая мое отражение в гротескного злодея из комиксов.

Можно врать камерам. Но зеркала говорят правду.

Как же я ненавижу зеркала!

Все в клубе следят за мной, пока я возвращаюсь в VIP-зал. Скользнув в кабинку к подругам, я цепляю искусственную улыбку, которую совершенствовала годами.

– Тем, кто нас любит – копируйте нас, фотографируйте, но вы все равно никогда нами не станете!

Я беру свой бокал с мартини и поднимаю в центр стола, чтобы ударить по стаканам Лены и Киркланд, но абсолютно по ним не попадаю. Половина напитка проливается через край на серебристый брючный костюм Киркланд.

– Черт, Шайло! Сколько ты уже выпила? Мы вообще-то здесь, ради всего святого. – Даже с гримасой Киркланд Мейнард все еще похожа на Джессику Рэббит. Половина мужчин в клубе, вероятно, подрачивают на ее обложки из-за одних только сисек.

– Еще не достаточно. – Осушив стакан, я ударяю им по столу и подношу руку к лицу. – Я трезвая как священник. – Ожидаю увидеть устойчивую ладонь, но вместо этого обнаруживаю, что тычу двумя пальцами в накладные ресницы Лены.

– Твою мать! – Шлепнув меня по руке, Лена моргает смещенными пушистыми комками, пока те не укладываются на место. – Тебя сейчас выкинут отсюда!

Я не могу удержаться от смеха. Ха, выкинут! Со мной такого не происходит. Мне льстят, потакают и целуют зад. Такие как я ни в чем не нуждаются. Если наша отдыхающая стервозная личность проявит хоть малейшее недовольство, то не менее дюжины людей стекутся вокруг, умоляя о снисхождении, либо выполняя каждую прихоть. Наша жизнь вращается вокруг избытка. Нам завидуют сверстники, ненавидят женщины, жаждут мужчины и чертовски много платят.

Мы модели, а внешность – это все.

Мы – элита. Те немногие, кто достиг всемирной известности своей красотой и глубоким чувством собственного достоинства.

И никаких сожалений.

Во всяком случае, в основном никаких.

Нельзя выжить в этом бизнесе, живя с раскаянием. В этом случае тебя заживо сожрут и выплюнут. Выше подбородок, смотри вперед и дерзай с чистой совестью! Вот уже семь лет я живу по этому правилу, что принесло мне международную известность, о которой я и не мечтала. Мое лицо украшало модные журналы от Нью-Йорка до Милана. В моей постели побывали самые выдающиеся актеры и потрясающие рок-звезды. Подписчиков в моем Instagram и Twitter больше, чем у президента Соединенных Штатов, и, вероятно, в два раза больше ненавистников.

Посмотрите внимательно. Разве похоже, что меня это волнует?

Блять, нет.

Пусть говорят всё, что хотят. Нельзя сказать, что ты чего-то добился, если тебя никто не ненавидит. А такие люди окружали меня всю жизнь. Даже в старшей школе девчонки ненавидели меня. Не из-за моих поступков, а просто уже тогда я не задумывалась над тем, кем была.

Сукой.

Реальность реальна. Некоторые рождаются, чтобы руководить, а другие рождаются, чтобы следовать. Управляй поездом или жди свой автобус.

Бип-бип, ублюдки, я за рулем!

Я понимаю, что наркотики начинают свое действие из-за моего желание танцевать под музыку, которая несколько мгновений назад меня раздражала. К сожалению, клуб потерял свою привлекательность – я готова двинуться дальше.

Валяйте! Судите меня! Назовите меня наркоманкой!

Мое увлечение «пудрой для носа» началось еще в старшей школе. Слишком занятая пожиранием таблеток для похудения и избеганием эмоциональных привязанностей, я не искала незатейливую «дурь» до выпускного класса. Говорите, что хотите, но жизнь может быть полным дерьмом, но всего после одной дозы вы мгновенно чувствуете оптимизм в своем жалком существовании.

Это мощная дрянь.

– С этим местом покончено. Сваливаем. – Я встаю, не переживая о том, последует ли кто-нибудь за мной. Почему? Потому что знаю, что за мной пойдут. Я веду, остальные – следуют. Тем не менее, отойдя на два шага от стола, я понимаю, что не весело мне одной.

Лена облизывает губы, когда официант приносит еще один коктейль.

– Вы идите. Думаю, я останусь и позволю Жозе еще немного меня попоить.

– Его зовут Хавьер, мисс Делакруз.

– Это действительно важно? – Она делает глоток и подмигивает.

Мне хочется разозлиться, но я не могу удержаться от смеха. У Хавьера, или как там его зовут, нет шансов. Лена – богиня с длинными черными волосами и безупречной бронзовой кожей, побывавшая на бесчисленных обложках журналов. Если бы она не была одной из моих лучших подруг, я бы, наверное, пустила бы про нее омерзительный слушок. Но Лену невозможно ненавидеть. Хоть она и одна из самых настоящих сучек в округе, я ей нравлюсь. Что бы сосчитать количество женщин, которым было бы не насрать жива я или сдохла, мне понадобятся всего два пальца.

И рядом с ними я стою.

Привыкшая к политике доступной киски Лены, я пытаюсь поднять Киркланд, но чувствую сопротивление. Споткнувшись на ровном месте, драматично вздыхаю.

– Ну давай. Мой кайф скоро пройдет, Кирк.

– Ты уверена, что с тобой все будет хорошо? – Губы Киркланд сжимаются, когда она смотрит на налитые кровью глаза Лены.

Лена отмахивается от нее взмахом кисти.

– Куколка, я справлялась с членами задолго до того, как вы две выучили алфавит. А теперь идите в свою песочницу. Эта территория моя. Чмок-чмок, сладенькие.

– Позвони нам, когда вернешься домой, – выпаливает Киркланд, когда я тащу ее вниз по лестнице.

Просто, чтобы последнее слово осталось за мной, я кричу у выхода из VIP-зоны, окруженного охраной по обеим сторонам:

– Не забудь потом приложить лед к своей вагине! У тебя завтра съемка в купальнике и ты вряд ли захочешь светить мясными бортами, шлюшка.

Гортанный смех Лены раздается эхом позади меня, когда прохладный воздух Лос-Анджелеса развевает мои светлые локоны вокруг лица.

Как только мои «Лабутены» ступают на тротуар, твердая грудь преграждает мне дорогу.

– Подождите здесь, мисс Уэст. Я подгоню вашу машину.

Вот в чем проблема известности. Мне нравится внимание. Я люблю людей, готовых наклониться и подставить свою задницу в угоду мне. Что мне не нравится, так это когда меня учат, типа как этот парень, чем дико сейчас злит.

– Они тебе понадобятся. – Вытащив ключи из сумочки LouisVuitton, размахиваю ими вокруг пальца. Как только он бросается за ними, я прижимаю ладонь к груди. – Не стоит забывать, кто платит тебе зарплату.

Вокруг меня вспыхивают огни, но я слишком заведена, чтобы переживать о толпе папарацци. На протяжении многих лет я научилась не обращать на них внимания. Фотографы – мой хлеб, и если они хотят бесплатный снимок промежности, то так тому и быть. Плохой рекламы не бывает.

– Мисс Уэст, вы слишком много выпили, чтобы сесть за руль, – шепчет охранник. – Как ваш личный телохранитель, я не могу позволить вам сделать это. Пожалуйста, отдайте ключи.

– О, ты имеешь в виду эти ключи? – Трясу связкой перед его лицом, а затем одергиваю их, отчего его щеки приобретают красный оттенок.

– Шай, просто дай ему ключи, – Киркланд улыбается и позирует для камер. – Ты же знаешь, что он прав.

С логической точки зрения, я знаю, что они правы. Боже, я ведь пьяная и под кайфом. Садиться за руль глупо даже по моим меркам, но здесь папарацци и телекамеры. Передача ключей одному из моих охранников станет равносильна признанию, что я не контролирую свою собственную жизнь.

Черта с два.

Контроль – это все, что у меня осталось, и будь я проклята, если следующий заголовок таблоидов будет гласить, что обдолбанная Шайло Уэст светит промежностью, чтобы завлечь телохранителя в ночном клубе Лос-Анджелеса.

Ну уж нет. Мои ключи. Моя жизнь. Мои условия.

Вручая ключи парковщику, наклоняюсь к нему вплотную.

– Тащи мою тачку, и если позволишь хоть кому-нибудь другому за нее сесть, твои яйца пойду мне на омлет. Мы все прояснили?

Служащий кажется приличным парнем, но уверена, что он обоссался, как только я упомянула его шары. С мужиками так легко, что это просто жалко. Готова поспорить, что если я прикоснусь к его члену, он моментально кончит в свои дешевые штаны.

Пять минут спустя я улыбаюсь, когда подъезжает моя красивая желтая Lamborghini Gallardo. Эта девочка стала моим экстравагантным подарком самой себе, которую я заслужила за семь лет в бизнесе. Конечно, она обошлась мне порядка двух миллионов, но когда ты одна из самых высокооплачиваемых моделей в мире, люди ожидают от тебя чего-то крутого.

Кто-нибудь может представить себе Шайло Уэст за рулем Honda?

Да я скорее умру.

Когда мой ангел набирает обороты, отличительный рев ее двигателя V-10 натягивает усмешку на мое лицо. Парковщик открывает дверь, качая головой, что я предполагаю, похоже на зависть, и проводит рукой по крыше автомобиля.

– Она красавица, мисс Уэст.

– Еще бы. – В припадке раздражения я сбрасываю его ладонь с машины. Я не идиотка. И выбрала Gallardo не просто так. Это гарантия того, что где бы я ни оказалась, меня увидят и услышат. Головы повернутся, и я буду темой разговора. Как я всегда любила.

Слегка спотыкаясь, я проскальзываю за руль под вспышки папарацци мне между ног.

– Для рубрики «Образ жизни», ребятки.

Кокетливо подмигнув, хлопаю дверью и щелкаю ремнем безопасности.

Как только переключаю передачу и нажимаю на педаль газа, с другой стороны машины раздается ужасный шум. Я в ужасе поворачиваюсь и вижу, как Киркланд хлопает ладонью по своему рту и надувает щеки.

– Да поможет тебе Господь, Кирк! Если ты наблюешь в моей машине, я тебя прибью.

– Все будет хорошо. – Она убирает руку с губ и начинает обмахиваться. – Просто езжай. Я не испорчу веселье. Обещаю.

Вериться с трудом.

Если Киркланд стошнит в моей тачке, я вырву ее рыжие волосы и вытру ими половицы, прежде чем запихнуть их ей в глотку. Мы лучшие подруги, ну, насколько соперницы могут быть друзьями. Она украла у меня обложку «Спорт иллюстрейтед». Им типа чем-то не угодили мои соски.

Насрать. Никто никогда на них не жаловался.

Да пошел этот «Спорт иллюстрейтед». В любом случае, я только что получила обложку «Максима», так что те ещё приползут обратно. Я счастлива за Киркланд. Очень.

По большей части.

Хотя обложка все равно должна была быть моей. На меня спрос больше, чем на Кирк, да и зарабатываю я больше. Та обложка была бы моим хет-триком. Три обложки подряд!

– Шайло! Следи за дорогой!

С кокаином и алкоголем, все еще мчащимся по венам, моя реакция на ее вспышку отзывается центром моего мозга приступом вредности и замедленной реакцией. Размеренно поворачивая голову, я ловлю ее взгляд и в гневе поднимаю руки.

– Какого хера, Кирк? Ты реально орешь на меня, пока я за рулем?

От того, как ее глаза вылезают из орбит, я понимаю, что совершила серьезную ошибку. Но это приходит слишком поздно.

– Машина! – это единственное слово, которое выкрикивает Киркланд, касаясь меня и хватая беспилотный руль. За секунды, кажущиеся вечностью, я поднимаю взгляд и вижу, как водитель восемнадцати-колесного грузовика сворачивает на нашу полосу и едет прямо на нас. Раздается громкий сигнал, как у лодки, прибывающей в гавань, и часть меня хочет вдарить по клаксону на руле в ответ – прямо как отклик безразличному любовнику.

Это ненормально?

Наверное.

Замедление прекращается, и все снова становится ясным. Свет и тьма объединяются, пролетая мимо нас и превращаясь в извилистые полосы. Только сейчас я понимаю, что это не ерунда – я свернула на встречу, а мои руки не на руле.

– Шайло! Сделай что-нибудь! О, Боже!

Я не замечаю, как рука Киркланд сильно дергает руль вправо в последнюю секунду. Я ничего не чувствую, поскольку осознание того, что мы разобьемся, прячется глубоко внутри меня. Прикрывая трясущуюся ладонь Киркланд своей, я крепко сжимаю ее при резком повороте.

Это, очевидно, самое худшее, что мы когда-либо делали.

Знаете, что мне больше всего запомнилось?

«Toxic» Бритни Спирс по радио.

У Бога, очевидно, есть чувство юмора.

Мой прекрасный автомобиль переворачивается, крутится и делает три полных поворота в воздухе. Я кричу. Киркланд кричит. Думаю, одна из нас снова кричит. Точно сказать не могу, потому что в этот момент подушка безопасности сильно ударяет меня по лицу. Меня пронзает обжигающая боль, а губы покрываются теплом.

Затем наступает тишина. Каждый раз, когда я проезжала мимо одной из этих ужасных аварий на шоссе, я с садистским увлечением наблюдала за обломками, разбросанными по асфальту. Большинство людей смотрят в сторону, стыдясь своего интереса.

Не я.

Я же задавалась вопросом, что происходило в умах попавших в ДТП людей в течение последних нескольких секунд. Они кричали? Их уши наполнялись визгом металла, пока жизни пролетали перед глазами? Взывали ли они к Богу о помощи?

На самом деле, ничего из этого. Когда ты собираешь умереть, воцаряется тишина. Никаких вспышек света. Никаких воспоминаний о счастливых временах. Небеса не открываются, а пламя ада не поднимается, претендуя на вас. Есть только принятие и молчание.

Наполняя свои легкие в последний раз, я протягиваю руку Киркланд и улыбаюсь своей собственной шутке.

Овраг выглядит таким же пустым, как и я.

ГЛАВА 1

Шайло

Неделю назад

– Всем встать. Заседание суда округа Лос-Анджелес, председательствует достопочтенный судья Гарольд Дж. Оливер.

Мои пальцы перестают поигрывать с нитью на платье, когда глубокий голос судебного пристава привлекает мое внимание. Он стоит с безупречно прямой спиной, каждая складочка и пуговица на его коричневой аккуратной униформе на месте. Лицо его абсолютно бесстрастно. Как будто эмоции высосаны вакуумом и осталась лишь оболочка.

Он мне уже нравится. Я вижу его насквозь.

– Шайло! – зовет меня резкий голос Барри. Вместо того чтобы встретиться с его пристальным взглядом, я наблюдаю, как кончики пальцев моего адвоката с силой вцепляются в стол из красного дерева. – Встань, ради всего святого!

Пробежавшись глазами по залу суда, мне становится понятно, почему он злится. Все стоят, кроме меня, обвиняемой, чья судьба будет решена в считанные минуты. Я та, кто должна стоять с дрожащими коленями. Вместо этого в моем разуме всплывают случайные темы: я думаю о миске с хлопьями, которую оставила на кухонном столе пентхауса, и об отвратительном беспорядке, который будет ждать меня по прибытию домой.

Если я вернусь домой.

Это заставляет меня улыбнуться. Я все еще Пустышка Уэст. Даже в час расплаты.

– Да, сэр.

Прежде чем Барри сотворит еще один чревовещательный акт и наорет на меня своими вечно потрескавшимися губами, я приглаживаю свое девственно-белое платье и поднимаюсь. Меня бесит это платье. Оно скромное и милое, да еще с вишенками на отвороте.

Гребанные вишни.

Как будто кто-то купиться на это дерьмо. Я Шайло Уэст, а не модель долбанной комиссионки.

Барри убедил мою маму, что в этом образе я буду казаться невинной и полной раскаяния. Мне не нужно сочувствие посторонних, чтобы выглядеть раскаявшейся. Тот факт, что я просыпаюсь каждое утро с желанием оказаться под мраморной плитой рядом с моей лучшей подругой, уже о многом говорит.

Судья Оливер колеблется, не сводя с меня глаз, и это не потому, что он влюблен в меня. Я вздрагивала от суровых слов, которые он и прокуроры бросали в меня во время судебного процесса. В момент, когда присяжные выносили обвинительный приговор по делу о дорожно-транспортном убийстве, я могла поклясться, что видела, как блестят его зрачки. Сегодня он выглядит так, будто его единственное желание – отправить меня на электрический стул.

Интересно, каково это будет. Быстро? Сомневаюсь, что мне сделают смертельную инъекцию. Они, вероятно, думают, что я буду счастлива от мгновенной смерти.

Ирония та еще сука, да?

Судья Оливер занимает свое место, когда клерк прочищает горло.

– Приговор штата Калифорния по делу Шайло Уэст.

Бледно-рыжая цыпа, которую я прозвала Маленькой Стервозной Энни, снова встает и поправляет свой синий блейзер.

– Паула Трэверс, сторона обвинения от штата Калифорния, ваша честь.

Сегодня я замечаю у нее только четыре веснушки. Она изо всех сил пытается скрыть их, но, увы, терпит неудачу. Мне приходится сдержать себя, чтобы не предложить ей выбросить свою марку косметики и потратиться как следует на качественное дерьмо.

– Барри Бродерик, сторона защиты, Ваша честь.

Я перевожу взгляд на уверенную челюсть Барри. Он не красавчик, но и не урод, ему около сорока лет. Не могу сказать точно. Лос-Анджелес наполнен таким количеством ботокса, что невозможно определить, кто настоящий, а кто забальзамированный. Но я знаю наверняка, что этот мужчина отлично справляется со своей работой, хотя другого от человека с таким количеством нулей в зарплате я и не ожидала. Ему удалось вытащить меня после двух ночей в тюремной камере с помощью моей мамы-невротички, так что я полагаюсь на него во всем.

В зале суда воцаряется тишина, я сосредотачиваюсь на судье Оливере. Мое будущее в руках этого мужчины. Конечно, я хочу выбраться из этого невредимой, желательно без принудительного ношения оранжевого комбинезона. Не думаю, что он понимает, что компромисс для меня неприемлем. Либо пусть освободит меня, либо убьет, потому что если он отправит меня обратно в тюрьму, я там все равно погибну.

– Сторона защиты и обвинения были уведомлены, что я рассматриваю приговор за пределами основного положения. – Каменное выражение лица судьи Оливера переходит от обвинителя Трэверс к Барри, затем останавливается для драматического эффекта. – Адвокат, ваша клиентка готова приступить к вынесению приговора?

Барри снова вскакивает на ноги, как послушный щеночек.

– Да, ваша честь.

– Мисс Уэст, вы ознакомились с настоящим докладом?

Я слегка вздрагиваю, когда Барри пинает мою ногу под столом.

Настоящий доклад. Настоящий доклад...

Очень надеюсь, что это та толстенная папка, заполненная страницами и статьями о моей жизни, характере и моими интервью, которую Барри притащил прошлой ночью. Если нет, то понятия не имею, с чем соглашаюсь.

В этот раз я встаю, потому что я всегда была примерной ученицей.

– Да, ваша честь.

Я пролистала папку, и, честно говоря, совсем не вериться, что есть шанс не оказаться на стуле.

Вздохнув, судья Оливер пробегает указательным пальцем по длине молотка. Как по мне, это странный жест в середине приговора, но это мой первый и единственный опыт в такой ситуации, так что откуда мне знать?

– Мисс Уэст, вы хотите обратиться к суду до вынесения приговора?

Мы с Барри работали над речью всю прошлую ночь. Только около двух часов утра он, наконец, закрыл дверь пентхауса, уверенный, что я выдам самоуничижительный монолог, который он для меня написал. Может быть поэтому язык его тела кажется таким расслабленным за секунды до того, как я открываю рот и к херам здесь все разрываю.

– Да, ваша честь. Я понимаю, что мои действия причинили чертовски много страданий. Я не могу оправдать смерть моей лучшей подруги. Если бы я могла повернуть время вспять, то сделала бы это. – В глазах Барри вспыхивает паника, когда я оборачиваюсь и смотрю на заплаканные лица родителей Киркланд. – Клянусь, все было бы иначе.

Судья Оливер стучит молотком, который, кажется, безумно любит.

– Мисс Уэст, не обращайтесь напрямую к семье жертвы.

– Точно, извините. Я не могу изменить то, что произошло, но могу изменить свою жизнь. – Незнакомое жжение щиплет уголки моих глаз, и мне приходится проморгаться несколько раз, прежде чем закончить речь, несмотря на поддельные под Testoni туфли Барри, пинающие мою голень. – Я нехороший человек, судья Оливер. Спросите любого, кто меня когда-либо знал. Я сделала много плохих вещей, но я проведу остаток своей жизни, заглаживая вину перед Мейнардами. Какой бы долгой она не была.

Как только я сажусь, то чувствую прожигающий мое лицо взгляд Барри. Он в ярости, и у него есть на то причины. Своей тридцатисекундной речью я пустила недели тяжелой работы коту под хвост.

– Извини, – шепчу я.

Он просто качает головой.

– Наслаждайся государственной тюрьмой.

Живот сводит судорогой, волосы седеют от ожидания, когда же судья Оливер вытащит свой кривой палец изо рта и скажет что-нибудь.

Наконец, он откидывается на спинку своего большого стула.

– Мисс Уэст, пожалуйста, встаньте снова.

Встать. Сесть. Борись. Борись. Борись. Давай же, Уэст.

Мама шмыгает носом справа от меня, когда я поднимаюсь, и мне хочется дать ей пощечину. Бьянка Уэст – еще большая королева драмы, чем я, и это о чем-то да говорит. После того, как Барри ушел прошлой ночью, мне потребовалось два часа, чтобы снять ее с потолочного вентилятора и впихнуть успокоительные в ее «Белый русский». Глядя на нее сейчас, я теряю последние крупицы самообладания.

– Мисс Уэст, – начинает судья Оливер. – Вы признаны виновной в убийстве в результате автомобильной аварии. Законодательство для такого преступления предполагает до года в окружной тюрьме или от четырех до десяти лет в государственной, а также до десяти тысяч долларов штрафа и принудительные алкогольную и наркотическую терапии.

По всей видимости, меня шатает, потому что Барри хватает меня за запястье, чтобы успокоить. Мама уже ноет навзрыд.

– Однако, – продолжает он, поправив очки в тонкой оправе, – в штате Калифорния у меня есть право прибегнуть к испытательному сроку. Читая настоящий доклад, я вижу, что ранее за вами не было никаких нарушений. Вы искали профессиональную и реабилитационную помощь, а ваши характеристики достаточно лестны вопреки вашей маленькой речи.

Ха, само собой. Мой отец владелец семи маркетинговых компаний в Соединенных Штатах и трех за рубежом. Нужны характеристики? Не волнуйтесь, папочка от души подпишет чек и больше никогда не вспомнит об этих деньгах. Прямо как я.

Бабки решают все. Прорвемся.

Ни разу Алистер Уэст не прилетал из своей «расширенной» европейской командировки, чтобы навестить меня в больнице. Он ни разу не спросил, как заживают мои шрамы. Он ни разу не присутствовал на суде. Цветы и украшения были всем, что я получала. Это все, что я получала от него за всю свою жизнь. Их, естественно, отправляла секретарша. Она знает, что я люблю.

– Испытательный срок – это альтернатива тюрьме, мисс Уэст. Это позволит вам отбывать наказание в обществе под наблюдением. Я не вижу заключение под стражей в качестве эффективного варианта реабилитации для таких, как вы. Напротив, мне видится две жертвы этой трагедии, а не одна.

Барри прижимается ко мне и берет за руку. Обычно физическое прикосновение действует на меня отталкивающе, но я с удовольствием хватаюсь за его пальцы, когда желчь подступает к горлу.

– Поэтому я приговариваю вас к трем годам испытательного срока. Вы должны возместить ущерб семье жертвы, и будете отбывать трехлетнее наказание в виде сорока часов еженедельных общественных работ в месте по моему выбору. Вы лишаетесь водительских прав на пять лет, обязуетесь посещать сеансы реабилитации наркоманов и будете встречаться со своим офицером по пробации для обязательного скрининга на наркотики.

Никакой тюрьмы. Срань Господня, никакой тюрьмы.

Голова кругом идет, а рот захватывает контроль у мозга.

– Вы шутите?

– Закрой свой рот, или я помогу тебе в этом, – шипит Барри сквозь стиснутые зубы.

– Ваша честь, – выпаливает Маленькая Стервозная Энни с красной, готовой вот-вот взорваться, физиономией. – Я протестую! Подсудимая была признана виновной в тяжком убийстве по неосторожности. Женщина мертва. При всем уважении, это просто издевательство.

– Протест отклонен. При всем уважении, миссис Трэверс, это слушание приговора, а не суд. Я принимаю окончательное решение, а вы – выполняете. Мы поняли друг друга?

Маленькая Стервозная Энни откидывается на спинку стула, ее горло подпрыгивает от глотания того, что я принимаю за ее гордость.

– Да, ваша честь.

– Мисс Уэст будет выпущена под надзор ее матери, Бьянки Уэст, пока идет процесс оформления документов, но как только все юридические бумаги будут подписаны и нотариально заверены, она начнет общественные работы в общинном центре имени Элизабет Кинкейд.

С вами такое бывало: сердце остановилось, но вы способны говорить? По-моему, такое только что произошло со мной.

– Прошу прощения, мне показалось, вы что-то сказали про центр Элизабет Кинкейд?

– Да, я сказал именно это, мисс Уэст.

– Но это в Южной Каролине, ваша честь.

– Мисс Уэст, вы доказали, что жизнь в Лос-Анджелесе чересчур вас искушает. Я беру на себя смелость устранить этот соблазн. – Я фокусируюсь на его черной мантии, чтобы не шлепнуться в обморок. – Вы будете переведены в свой дом детства в Миртл-бич, Южной Каролине, где начнете работать в центре Кинкейд. Если вы нарушите какую-либо назначенную часть испытательного срока, все аннулируется и вам будет вынесен максимальный приговор в десять лет государственной тюрьмы. Я достаточно ясно выразился?

Удар в живот. Пинок по ребрам. Кажется, из меня только что выбили дух. Я начинаю подумывать о тюрьме. Она вроде не так уж и плоха? Может лучше электрический стул? Хоть что-нибудь кроме прогулки в этот центр?

– Мисс Уэст?

– Да, ваша честь.

Я говорила? Вроде я что-то сказала. Понятия не имею как.

– Отлично. Обвиняемая освобождается и через пять дней обязуется явиться к своему надзирателю. Заседание завершено.

Я не могу не наблюдать за его рукой, когда он тянется к молотку и поднимает его выше обычного. Он хочет большого шоу – громкого удара, чтобы запечатать мою судьбу – и получает его.

Мама принимается рыдать еще громче, восхваляя Бога, с которым она в жизни не общалась, у Барри тупая улыбка на лице, чего я не могу понять. Какого хрена они так счастливы? Я не выиграла. Может, я и избежала тюрьмы, но меня только что приговорили к чему-то гораздо худшему.

Представьте, что вы отвечаете за все совершенные в жизни ошибки. Встречаетесь лицом с каждым человеком, к которому с детства поворачивались спиной. Возвращаетесь уродом в место, которое покидали королевой.

Когда меня выводят из зала суда, я провожу рукой по левой щеке. Шершавое зазубренное ощущение на пальцах не угасает, надежда на выживание исчезает.

Судья Оливер отправил меня на Страшный суд.

ГЛАВА 2

Кэри

Настоящее

– Что это за удар, Малой? – ухмыляюсь я, потому что прозвище еще больше заводит Фрэнки, но я легко отклоняю хук справа. Парень ненавидит его и знает, что я тоже это знаю, поэтому горит желанием сделать из меня котлету. Я прыгаю по рингу, лента на запястьях тянет мою кожу. – Мы будем драться или обниматься?

Вытерев предплечьем лоб, Фрэнки слизывает каплю крови с раны на губе.

– Пошел ты, Кэррик.

Я смеюсь. Вероятно, не самый умный ход, учитывая, что мы всего в десяти сантиметрах друг от друга, но я восхищаюсь тем, как он отрабатывает удары. К несчастью для него, мне насрать на мое имя.

Кэррика Кинкейда больше не существует. Он умер в ту минуту, когда она украла у меня будущее. Я Кэри, коротко и ясно.

– Давайте, устройте настоящий мордобой! – постанывает в стороне Ромео, словно его оседлала стриптизерша. Гул свистков и проклятий гремит позади, но я абстрагируюсь от этого. У Фрэнки снова это выражение на лице и я знаю, что посмеявшись над ним, я толкнул его через край. Я его прекрасно изучил.

– С тобой покончено, старик. Тебя вынесут отсюда в мешке для трупов.