Текст книги "Деньги не пахнут 7 (СИ)"

Автор книги: Константин Ежов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Деньги не пахнут 7

Глава 1

Как только эфир Сергея Платонова закончился, в сети взорвалась лавина заголовков:

«Шок: цены на ботокс вырастут в шесть раз!»

«Кризис красоты на горизонте? Стоимость процедур поднимается с 300 до 1800 долларов!»

«Война за покупку Allergan: переворот в мире эстетической медицины!»

Обычно такие новости о слияниях и поглощениях занимали скромное место где-нибудь в глубине экономических колонок. К тому же повышение цены было всего лишь возможным сценарием, если сделка состоится, а не реальностью сегодняшнего дня.

Но сочетание привычного, вросшего в повседневную жизнь слова «ботокс» и ошеломляющего «рост в шесть раз» оказалось взрывоопасным. Новость мгновенно заполонила ленты СМИ, перекинулась в соцсети, на форумы, в блоги – словно искра попала в сухую траву.

– Шесть раз… Это ж девять тысяч в год! Придётся выбирать – квартира или гладкий лоб.

– Значит, теперь ботокс только для богатых, а морщины – новая метка рабочего класса?

– А вообще, можно ли так поднимать цены? Это же чистое безумие!

– «Вэлеант»? Первый раз слышу. Кто они вообще такие?

Если бы речь шла о рядовой корпоративной сделке, новость осталась бы игрушкой для биржевых аналитиков. Но теперь удар пришёлся не по акциям – по лицам и кошелькам миллионов клиентов, по тем, кто регулярно делал инъекции красоты.

Телевещатели, почуяв запах горячей темы, начали штамповать спецвыпуски.

«Взлёт цен на ботокс – законно ли это?»

«Законы, ограничивающие ценовые спекуляции, касаются только жизненно важных товаров во время кризисов и катастроф. А ботокс – вовсе не предмет первой необходимости.»

«Фармацевтический рынок всегда жил по своим правилам. Исследования стоят дорого, поэтому производители считают высокие цены естественными. По сути, потолка стоимости лекарств просто не существует.»

Тем временем в инвестиционной компании «Маверик» собралась команда, ответственная за покупку Allergan.

– Внимание СМИ превзошло все прогнозы, – с тревогой сообщил руководитель проекта. – И похоже, шум не стихнет.

Акман сидел, глядя сквозь стол, ледяным тоном спросил:

– Как отреагировали акционеры?

– Акции слегка колеблются, без резких скачков.

– А участие в тендере?

Срок подачи заявок истекал через тридцать дней. До конца оставалось двадцать. За это время нужно было собрать 41% акций, чтобы получить контроль над компанией.

– Пока только пятнадцать процентов, – ответил аналитик.

Показатель невелик, но в таких сделках решения обычно принимаются в последний момент, так что всё ещё могло сложиться.

Однако опасность таилась не в цифрах.

– Кто бы мог подумать, что он ударит именно так… – кто-то выдохнул. – Этот человек непредсказуем.

Все ожидали, что Платонов будет бить по структуре бизнеса «Вэлеанта». Но вытащить карту «повышения цен на ботокс»? Это был мастерский ход.

– Хитер, как всегда, – тихо произнёс Акман.

Угол его рта дрогнул, и холодная улыбка прорезала лицо. Он понимал: вместо скучных финансовых графиков и отчётов Платонов заговорил о том, что чувствуют люди, о том, что больно.

Запах медиашторма уже витал в воздухе – едкий, острый, как озон перед грозой.

– Что будем отвечать? – спросил кто-то из команды.

Все взгляды повернулись к Акману. Через два часа ему предстояло интервью. Никто не сомневался, что этот вопрос прозвучит первым.

Акман сцепил пальцы, будто взвешивая слова.

– Отрицать нельзя, – произнёс он наконец. – Повышение цен – часть нашей стратегии.

Повышение цен было не просто решением совета директоров – это была сама суть стратегии успеха «Вэлеанта», её стальной позвоночник. Об этом давно и открыто говорили инвесторам и акционерам, гордясь смелостью и безжалостной логикой.

Отказаться от этого пути под давлением толпы означало бы не спасение, а слабость. Слом хребта перед фальшивым сочувствием.

– Может, сказать что-то вроде «пока рано говорить» или «цены будут расти постепенно»? – осторожно предложил менеджер проекта, ломая пальцы в ожидании.

– Пустые слова, – холодно бросил Акман. – Такие фразы только разозлят людей сильнее.

В воздухе повисло густое, липкое молчание. За окном гудел кондиционер, пахло озоном и горячим пластиком.

А потом Акман вдруг тихо, почти лениво сказал:

– Подготовьте заявление. Опишите преимущества повышения цены на пятьсот процентов. Сделайте упор на рост доходности и повышение прибыльности.

Менеджер не сразу понял, что услышал.

– Простите… вы хотите подчеркнуть плюсы?

Слова казались безумием. Любой пиарщик сказал бы, что такое признание – самоубийство в прямом эфире. Это ведь всё равно что подлить масла в пламя общественного гнева.

Но Акман только усмехнулся.

– Судьи в этой игре не публика.

Тон, ледяной и спокойный, пронзил комнату. Понимание пришло быстро. Руководитель проекта кивнул, медленно, с выражением, будто перед ним раскрыли тайный код.

– Значит, сейчас главное – тендерное предложение, а не народная реакция.

– Именно.

Приоритет был один – завершить поглощение Allergan. Оскорблённые клиенты могли подождать. Массовое недовольство – шум за окном.

С этой точки зрения всё происходящее выглядело не угрозой, а возможностью.

Акман расслабленно откинулся в кресле, пальцы легли на подлокотники, взгляд потеплел, но в уголках глаз мелькнул блеск стали.

– Он путает шоу популярности с голосованием акционеров. Ошибка новичка.

Сергей Платонов привык побеждать, играя на публику. Его громкие разоблачения, его обаяние, его показная искренность приносили успех, когда всё решала толпа.

Но теперь ставки были иными. Здесь не аплодисменты определяли исход, а холодные цифры на бирже.

– Война акционеров – это совсем другая арена. И он этого пока не понял.

На кону стояла не репутация – судьба целой компании. И только те, кто владел акциями, имели право решать её исход. Люди внизу могли шуметь сколько угодно, но реальный голос принадлежал тем, кто сидел наверху.

Акман знал это лучше любого другого.И потому, чуть склонив голову, позволил себе улыбнуться – тонко, как хищник перед нападением.

– Ошибку противника нужно использовать до конца.

* * *

Через два часа в телестудии стоял сухой запах прожекторов и расплавленного грима. Свет ударял в лицо ослепительно, в ушах тихо шуршал микрофон.

– Вокруг «Вэлеанта» не утихает скандал, – начал ведущий. – Компания обвиняется в жадности и эксплуатации клиентов. Что скажете на это, мистер Акман?

Ответ прозвучал спокойно, без дрожи, словно каждое слово было заранее отполировано до блеска.

– Заявление Сергея Платонова о «повышении на пятьсот процентов» – не что иное, как попытка напугать публику.

– То есть повышение не произойдёт?

– Произойдёт, – мягко усмехнулся он. – Но контекст утаён. Сегодняшняя цена на ботокс занижена до абсурда. Мы лишь возвращаем продукту его настоящую стоимость.

– Вы хотите сказать, что всё это время цены были неправильными?

Вопрос повис в воздухе, как щелчок затвора. На мгновение студию наполнила звенящая тишина, а затем Акман чуть кивнул – будто признавая, что именно в этом и заключается его сила.

Акман медленно кивнул, будто подтверждая самому себе очевидную истину.

– Именно так. «Аллерган» слишком долго держал цены на ботокс на искусственно низком уровне, гонясь за долей рынка. В итоге обесценил собственный главный актив. Это не стратегия – это провал управления.

В студии повисла короткая пауза, только микрофоны тихо ловили шорох его дыхания. Затем взгляд Акмана поднялся прямо в объектив камеры – спокойный, уверенный, как у человека, который уже знает исход битвы.

– Корректировка цен приведёт к росту годовой выручки на триста процентов, – произнёс он ровно, без намёка на сомнение. – Показатели EBITDA поднимутся более чем вдвое, а стоимость акций увеличится как минимум на двадцать процентов.

– Но ведь это означает, что прибыль ставится выше интересов потребителей? – уточнил ведущий.

– Не вижу ничего предосудительного в восстановлении справедливой цены, – ответил Акман, чуть склонив голову. – Прежние скидки были нелогичны и разрушительны. Да, недовольство людей понятно, но стоит взглянуть на это с другой стороны. Та модель была ненормальна и нежизнеспособна.

Его слова легли в эфир тяжёлым, уверенным ритмом, и рынок отозвался мгновенно.

Акции «Аллерган» подскочили на двенадцать процентов. Участие в тендерном предложении выросло до двадцати двух. Телетайпы гудели, аналитики лихорадочно обновляли графики, воздух пропитался возбуждением, похожим на запах озона перед грозой.

– «Инфинити» и «Кэпитал Рисёрч Груп» запросили встречу, – доложил помощник.

Двое крупнейших акционеров захотели поговорить лично. Интерес такого уровня почти наверняка означал готовность участвовать в сделке. Если темп сохранится ещё две недели – «Аллерган» будет повержен.

Но вместе с ростом акций пришла и буря. Сеть взорвалась гневом.

– Триста долларов за укол – мало? Это бред!

– Теперь ботокс только для богачей? Отлично, морщины – новый символ рабочего класса!

– Пусть мечтают. Поднимут цены – уйдём к другим.

– Есть аналоги? Делитесь отзывами!

– Надо успеть записаться, пока не поздно!

Ленты заполнили возмущённые комментарии, и салоны красоты захлестнула паника: телефоны разрывались, мастера едва успевали принимать клиентов, запах спирта и кремов стоял в воздухе, как предвестие шторма.

– Он, конечно, всё это просчитал, – пробормотал менеджер «Маверика», глядя на мониторы. – Сейчас появится и заявит, что если «Вэлеант» поглотит «Аллерган», то клиенты отвернутся, бренд рухнет. Всё шло к этому с самого начала.

Акман, однако, оставался неподвижен. Взгляд холодный, пальцы медленно перебирают бумаги на столе.

– Данные готовы?

– Полностью.

На его стороне уже лежало оружие – цифры и факты, острые, как лезвие. Ботокс изначально считался элитным продуктом, а его аудитория – состоятельные клиенты, не склонные менять привычки из-за цены. Даже если аналоги появятся, доверие к бренду и репутация качества сыграют решающую роль.

Главное – не завоевать толпу, а убедить акционеров. Их решения стоили миллиардов. Шум за окном не имел значения.

Акман ждал. С точными, до десятых, расчётами в руках, со скрупулёзно выверенной речью, с уверенностью хищника, почуявшего кровь.

Прошёл день. Потом другой. Платонов не появлялся. Ни в эфире, ни в газетах, ни в соцсетях – исчез, словно растворился.

– Наверное, обдумывает новую стратегию, – предположили аналитики.

Фонд Платонова был моложе шести месяцев, и, возможно, столь дерзкий ход Акмана выбил его из колеи. Но сам Акман не верил в такую простоту. Сергей Платонов не относился к тем, кто отступает без боя.

На рассвете третьего дня тишину кабинета прорезал звонок. Резкий, тревожный, будто где-то треснула натянутая струна. На экране вспыхнул номер менеджера проекта.

Он звонил взволнованно и без промедления. Что-то начиналось.

Акман резко повернул голову на звук входящего уведомления и мгновенно включил телевизор. На экране мелькали знакомые логотипы деловых каналов – CNBC, Bloomberg, Fox Business, – но Сергея Платонова там не было. Лоб Акмана прорезала морщина.

– Какой канал? – бросил он через плечо.

Ответ последовал почти сразу: «Это… „Доброе утро, Америка“.»

На лице Акмана тут же застыло каменное выражение. Самая рейтинговая утренняя передача в США – не площадка для инвесторов, а для простых зрителей, домохозяек, офисных работников, тех, кто пьёт кофе перед выходом на работу. Сергей Платонов сделал осознанный выбор.

Не деловой канал. Не Уолл-стрит. Народное шоу.

Акман тихо выдохнул, чувствуя, как холодная тревога разливается по груди.

«Он снова обращается к толпе… Не к акционерам. Что он задумал?»

* * *

В студии телеканала ABC стоял лёгкий запах грима, горячего света и кофе из-за кулис. Камеры гудели, прожекторы обжигали кожу мягким жаром. Ведущие, всегда улыбающиеся, шагнули навстречу.

– Шон! Давно не виделись!

– Не так уж и давно, – с лёгкой усмешкой ответил Сергей. – Всего дважды за полгода.

– Но каждый раз ты оказываешься в самом эпицентре громких историй… и теперь, кажется, настала очередь Ботокса?

Смех в студии. Камеры плавно наезжают, звукорежиссёр даёт сигнал, зажёгшийся красный индикатор «ON AIR» отражается в металлических частях декораций.

Передача начиналась, как всегда, легко, в духе утреннего оптимизма. Но за этим легкомысленным настроем Сергей ощущал холодную сталь задачи: добиться не доверия инвесторов, а внимания всей страны. Сделать скандал с ценами на Ботокс предметом общественного разговора.

И «Доброе утро, Америка» идеально подходило для этого. Миллионы зрителей, чашки кофе, телевизор в углу кухни – вот где должно было вспыхнуть первое пламя.

– Но, согласитесь, – сказала ведущая с мягкой улыбкой, – компании ведь существуют ради прибыли. Это не благотворительные организации, верно?

Она говорила спокойно, но в словах чувствовалась осторожность – та самая притворная нейтральность, чтобы не обидеть ни одну сторону.

Сергей ответил ровно, уверенно, без нажима, но так, чтобы каждое слово врезалось в эфир, как удар молотка:

– Прибыль – естественная цель любого бизнеса. Но есть черта. Валлиант эту черту переступил. Когда решения компании вредят людям и угрожают общественной безопасности, нельзя делать вид, что ничего не происходит.

– Общественной безопасности? – переспросила ведущая, слегка приподняв бровь. – Разве это не преувеличение? Ботокс ведь не жизненно необходим. От пары лишних морщин никто не умрёт.

Именно в этом и заключалась проблема.

Ботокс воспринимался как роскошь, не как лекарство. Люди не видели в нём ничего нужного, ничего близкого себе. Как можно пожалеть тех, кто платит за гладкую кожу?

Логика проста: «Подорожало? Ну и не покупай».

Но Сергей знал: эта история не про морщины. Это лишь искра.

Любой пожар начинается с крошечного уголька. Стоит подбросить немного масла – и пламя взметнётся выше крыш. Маленькая вспышка может обернуться бурей, если её подпитывать правильно.

Сейчас огонь уже горел.

Оставалось одно – продолжать подливать масло. Пока всё не охватит жар.

* * *

Семь утра. В стеклянном здании штаб-квартиры «Парето Инновейшн» царила необычная тишина. В этот час обычно по офису гулко разносились голоса аналитиков, шелестели распечатки, щёлкали клавиши ноутбуков, а в переговорной кипело обсуждение графиков и диаграмм. Но сегодня воздух был иным – напряжённым, наполненным едва сдерживаемым возбуждением, как перед грозой.

Сотрудники пришли ещё на рассвете, заблаговременно провели планёрку и теперь толпились перед огромным телевизором в центре опенспейса. Экран отражался в линзах очков, в чашках с остывшим кофе, в полированных поверхностях столов. Все ждали только одного.

Генеральный директор компании, Сергей Платонов, должен был появиться в прямом эфире.

– Началось! – крикнул кто-то, и весь зал мигом ожил. Люди вскочили со своих мест, сгрудились поближе, кто-то поставил ногу на кресло, чтобы видеть лучше.

На самом деле ожидание было не только из уважения к руководителю. В воздухе витало предвкушение другого рода – азартное, с перчинкой скандала.

– Интересно, какую чушь он выкинет в этот раз? – усмехнулся один из трейдеров.

– Тихо! – засмеялся другой. – С ним никогда не бывает скучно.

Всё началось с шуточного пари, но превратилось в целую офисную традицию: угадай, какое безумное заявление Платонов сделает на этот раз. После его прошлых интервью, когда он разоблачал «Эпикуру» или вывел на чистую воду «Теранос», ставки выросли до небес. Теперь все ждали очередного грома.

Но повышение цен на Ботокс? Как из этого можно сделать бурю?

Гонсалес, организатор этой мини-лотереи, повысил градус: десять тысяч долларов победителю.

– Последний шанс! – прокричал Лентон, хлопнув в ладоши. – Кто ещё не сделал ставку?

Руки взлетали одна за другой.

– Он скажет, что Ботокс – жизненно важное лекарство! Что им лечат детей с полиомиелитом и что это наш моральный долг!

– Нет, заявит, что через десять лет всем понадобится Ботокс, даже тебе, и потому это общее дело!

– А может, скажет, что цена взлетит до двадцати тысяч за курс!

Толпа захохотала. Гонсалес поднял ладонь.

– Всё. Время вышло.

В комнате сразу стихло. На экране появился Платонов – ровная осанка, лёгкая улыбка, уверенный взгляд. Ведущие «Доброго утра, Америка» поприветствовали его, и разговор сразу перешёл к главной теме.

– Повышение цен на Ботокс угрожает общественной безопасности? – переспросила ведущая, едва заметно улыбаясь. – Разве не слишком громкое заявление?

Платонов чуть склонил голову, голос звучал спокойно, но каждая фраза ложилась на слух, как гвоздь в доску:

– Ботокс известен как косметическое средство, но почти половина его применения – медицинская. Им лечат хронические мигрени, спазмы лицевых мышц, последствия ДЦП и рассеянного склероза. Если цена взлетит, тысячи пациентов останутся без лечения.

– Попал! – радостно выкрикнул один из трейдеров.

– Рано радуешься, – хмыкнул Гонсалес, не сводя глаз с экрана.

Действительно, эффект пока не напоминал прошлые инфопожары.

– Но ведь есть заменители? – спросила ведущая. – Хотя бы для мигрени?

Платонов кивнул:

– Есть. Но куда страшнее ситуация с лекарствами, у которых нет аналогов. Например, средство от болезни Вильсона, права на которое выкупила «Валлиант». Раньше оно стоило шестьсот семьдесят пять долларов в месяц. Сейчас – свыше двадцати тысяч.

– Двадцать тысяч⁈ – ахнула ведущая.

– Есть! – вскрикнул другой трейдер, вскинув кулак. – Он сказал «двадцать тысяч»! До доллара угадал!

Но Гонсалес только покачал головой и рассмеялся.

– Не засчитывается, – сказал он. – Ты ставил на Ботокс, а не на болезнь Вильсона.

Офис снова наполнился смехом и гулом голосов. На экране между тем Сергей Платонов продолжал говорить – спокойно, но так, что его слова пробивали шум и трещали, будто искры под ветром. Огонь уже зажёгся. И теперь оставалось только ждать, пока пламя разрастётся.

Речь шла уже не о Ботоксе. Всё внимание было приковано к другому лекарству – препарату от болезни Вильсона.

На экране Сергей Платонов говорил ровно, но с каждым словом в его голосе нарастала сталь.

– Без Ботокса никто не умрёт. А вот больные Вильсоном – да. Это лекарство необходимо, чтобы жить. И то, что делает компания «Валлиант», можно назвать одним словом – вымогательство. «Плати, если хочешь дышать» – вот их настоящий лозунг.

В студии повисла пауза. Один из ведущих неловко усмехнулся:

– Ну… звучит жёстко.

Платонов лишь слегка кивнул:

– Компании вправе зарабатывать. Это естественно. Но есть черта, за которую нельзя переступать. Одно дело – продавать воду. Совсем другое – выжимать последние копейки из умирающих в пустыне.

– Неужели всё так серьёзно? – тихо переспросила ведущая.

Тон его был безупречно спокоен, но каждое слово било по нервам. Он не просто обвинял корпорацию в жадности – рисовал перед зрителями образ чудовищной машины, зарабатывающей на человеческих страданиях.

Потом он чуть улыбнулся, будто сам себе:

– Может, прозвучало чересчур резко. Прошу прощения. Но суть от этого не меняется.

Ведущие поспешили вернуть разговор к привычной теме, к Ботоксу, к легкому гламурному контексту.

– Но ведь случай с Ботоксом всё же другой, правда?

Платонов кивнул, глядя прямо в камеру:

– Разумеется, другой. Но важно понимать мотив «Валлианта». Зачем им нужен "Аллерган, производитель Ботокса?

– Мотив? – переспросил ведущий.

– Компания покупает два типа активов. Одни приносят стабильную прибыль. Другие – дают возможность взвинтить цены и сорвать куш. «Аллерган» – это первый тип. Постоянный поток денег. Его можно использовать, чтобы скупать второй тип – лекарства, которые невозможно заменить. Препараты, без которых больные не выживут. Их можно оценивать как угодно – у покупателей всё равно нет выбора.

Сергей опустил взгляд, чуть усмехнулся – устало, горько, будто сам себе, – а потом снова поднял глаза.

– Вот почему «Аллерган» против этой сделки. Никто не хочет, чтобы его продукты стали инструментом для обогащения за счёт чужой боли. Если сделка состоится, деньги от Ботокса будут питать ту самую систему, которая губит пациентов с редкими заболеваниями. И ни один потребитель не поддержит это, если узнает правду.

Когда эфир прервался на рекламу, в офисе «Парето Инновейшн» повисла плотная, почти осязаемая тишина. Только где-то в углу щёлкнул выключатель кофемашины, и воздух наполнился слабым запахом жжёных зёрен.

Первым нарушил молчание Гонсалес:

– Победителей нет.

– Ну, это справедливо, – отозвался кто-то, пожав плечами.

Все молча кивнули. Ни один из участников пари не предсказал такого поворота. Платонов не просто ударил по «Валлианту» – он выставил их как преступный синдикат, а Ботокс превратил в символ их «чёрной кассы».

– Но сработает ли это? – осторожно спросил трейдер у стены. – Или всё же перебор?

Вопрос повис в воздухе, а Гонсалес, не спеша сделать глоток кофе, вдруг улыбнулся.

– Двадцать тысяч долларов, – сказал он тихо.

В зале пронеслось шёпотом:

– Не может быть…

– Новый раунд, – добавил Гонсалес.

И в ту же секунду глаза сотрудников засверкали азартом. В воздухе запахло не только кофе, но и предвкушением новой игры. Пари начиналось снова.

* * *

Общественная реакция на выступление Сергея Платонова оказалась неоднозначной.

– Да они просто подонки.

– Двадцать тысяч в месяц за лекарство? Это же безумие.

– Он, конечно, перегнул палку… но всё же…

Большинство сходились во мнении: наживаться на лекарствах от редких болезней – подло. Но говорили об этом как о чьей-то чужой беде. Словно дело касалось не живых людей, а далёких теней на экране.

Однако одна группа восприняла новость иначе – куда горячее. Те, кто пользовался ботоксом.

– Не думал, что компания окажется настолько гнилой.

– Всегда казалось, что они просто жадные, повышают цену ради прибыли. А выходит, людей за деньги держат? Это преступление.

– Неудивительно, что «Касатка» следил за ними.

Но и в их негодовании была доля корысти. Каждый понимал: если «Валиант» скупит ботокс, цена взлетит в шесть раз. Поэтому им хотелось одного – чтобы сделка провалилась.

Они давно возмущались: «Повышать цену на ботокс на пятьсот процентов – безнравственно!» – но их возмущение неизменно тонуло в равнодушии.

Ответ был один и тот же:

– Тогда просто не пользуйтесь.

Злость тех, кто напрямую зависел от препарата, считалась мелочной прихотью. Людям со стороны было не понять – пока Сергей Платонов не подбросил в это костер недовольства горючего.

Горючего под названием «идея».

Когда раздражение получает оправдание, оно превращается в гнев. А идея, которую дал Платонов, придала этому гневу моральный облик.

Голоса пользователей ботокса зазвучали громче, резче, увереннее:

– Такую компанию нельзя отпускать безнаказанной! Нужно действовать!

– Молчали, когда они купили лекарство от болезни Вильсона – ведь не мы больные.

– Молчали, когда добрались до ботокса – ведь не мы пользователи.

– Если так пойдёт и дальше, ботокс станет новым «кровавым бриллиантом»!

Прежде им не было дела до тех, кто страдал от редких болезней. В лучшем случае говорили: «Жаль людей», – и шли дальше. Но теперь всё изменилось.

«Валиант» нужно было остановить. Во имя больных – и, если честно, ради собственного кошелька.

– «Валиант» наживается на человеческих жизнях!

– Покупая их товары, вы становитесь соучастниками чужих страданий!

И всё это происходило в эпоху, когда само понятие «этичное потребление» становилось модой. Мир переходил на экологичные продукты, поддерживал честную торговлю, выбирал компании с совестью. А тех, кто строил бизнес на обмане и боли, бойкотировали без пощады.

Воздух общественного мнения дрожал, как перед грозой. И где-то глубоко под этим гулом рождалось новое – то, что могло смести даже такую махину, как «Валиант».

В тот день ленты соцсетей будто вспыхнули от одной искры – список продукции компании «Валиант» разошёлся по интернету с пугающей скоростью.

Гул недовольства нарастал, словно волна перед штормом.

– Больше ни копейки «Валианту»!

– Подождите… «Bausch + Lomb» тоже их марка?

– А «Juvederm» – тот самый филлер?

– Деньги, потраченные на глаза и кожу, – это, выходит, слёзы людей, болеющих редкими недугами?

Так, из слов и возмущений, стал вырастать бойкот. В воздухе уже чувствовалось напряжение – сухое, электрическое, как перед грозой.

Тем временем, в офисе Акмана, где царил выверенный порядок и запах свежесваренного кофе, собрались аналитики. На стене тихо щёлкали графики.

– Пока шумят лишь немногие, – сказал начальник портфеля, мерно постукивая ручкой по столу. – Но стоит этому выйти наружу – и начнётся пожар.

Голос его дрожал от скрытого беспокойства. Искра пока мала, но ветер сетевых эмоций умеет раздувать даже сплетню до уровня катастрофы.

Последние годы рынок уже видел, как под натиском общественного гнева рушились компании. После трагедии в Бангладеш против «быстрой моды» поднялась волна возмущения; бренды, донатившие анти-ЛГБТ организациям, бойкотировали по всему миру. Даже израильская продукция попадала под лозунги движения BDS – «Не покупай! Не поддерживай!»

Теперь «Валиант» стоял в том же ряду. Слово «этика» стало модным товаром, и каждая покупка обретала моральный вес.

– Если продолжим прежнюю стратегию, нас просто разорвут, – произнёс один из советников, глядя на Акмана поверх очков.

До этого компания гордилась своей прямолинейностью – «максимизация прибыли во имя акционеров». Сухой, безжалостный лозунг, не терпящий возражений. Но теперь, когда общество всё громче говорило о совести и справедливости, такой девиз звучал как признание в алчности.

– Нужно подготовить заявление, – коротко бросил помощник.

– Похоже, да, – ответил Акман, морщась.

В воздухе висел привкус железа – вкус тревоги, знакомый тем, кто чувствует, как земля уходит из-под ног. Он понимал: война мнений началась. Кто первый захватит право голоса, тот и победит.

А пока всё шло к тому, что моральный выпад Сергея Платонова сминал рассудочную риторику «акционерной выгоды», словно хрупкий лист бумаги. Опасность ещё не стала угрозой, но в груди у Акмана поднималось мерзкое ощущение – будто кто-то навязал ему чужую игру, чужие правила.

* * *

На следующем эфире Акман стоял перед камерой спокойно, без тени смущения. Свет софитов отливал на его лице мягким золотом, голос звучал уверенно, отточенно, как у преподавателя, читающего лекцию.

– Сергей Платонов утверждает, что компания «Валиант» наживается на больных редкими заболеваниями. Это неправда. За исключением лекарства от болезни Вильсона, у нас нет препаратов подобного типа. Основная часть продукции – офтальмология и дерматология.

На другом конце экрана ведущий не отступал:

– Но ведь Платонов говорил, что прибыль от потребительских товаров используется для покупки редких лекарств? Цена на препарат от болезни Вильсона уже была резко поднята. Вы сами тогда оправдывали это заботой о доходности, разве нет?

Акман выдержал паузу. Глаза блеснули ледяным светом.

– Максимизация прибыли не равна эксплуатации. Тогда речь шла о «устойчивости». Если цена слишком низка, производство становится нерентабельным. А значит – исчезают жизненно важные препараты. Это не нажива, это забота о стабильности.

Голос звучал мягче, чем прежде. Раньше он говорил о деньгах как о единственном смысле. Теперь произносил слова «социальная ценность», «ответственность», будто пробуя их вкус на языке.

– Препараты для редких заболеваний редко приносят прибыль. Повышение цены стимулирует новые исследования, привлекает компании, даёт шанс открыть новые лекарства. Это вклад в будущее, в здоровье общества.

– Но что насчёт тех, кто не может позволить себе лечение? – не отставал интервьюер.

– Для этого создана программа Patient Assistance. Часть прибыли идёт на помощь тем, кто не застрахован или не способен оплатить терапию. Кроме того, страховщики тоже участвуют в компенсациях.

Аргументы звучали стройно, логично, будто шестерёнки часов, крутящиеся в идеальном ритме. В финале Акман сделал мягкий вдох и произнёс:

– Если бы «Валиант» действительно наживался на больных, меня бы здесь не было. Всю жизнь помогал социально незащищённым через фонд «Акман Фондейшн», отдал половину состояния на благотворительность. Для меня это не цифры, это убеждение.

Он выстроил щит из благотворительности, будто сияющий панцирь.

А в тени, где-то в другой комнате, перед экраном сидел Сергей Платонов. На лице его играла едва заметная, холодная улыбка.

На секунду экран мигнул, свет от телевизора скользнул по его пальцам.

– Ну что ж, – прошептал он, едва слышно, – пора подлить масла во второй раз…