Текст книги "Деньги не пахнут 2 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Глава 12
Предсказания Сергея Платонова снова оправдались. Гром грянул там, где ждали тепла и ясной погоды. Всё началось с заметки в «Wall Street Times». Буквы, чёрные и строгие, словно шептали тревогу: официальный представитель Национального института здравоохранения США заявил, что у пациентов, принимающих OCA, наблюдается тревожная тенденция – растут показатели «плохого» холестерина (LDL), а «хороший» (HDL) падает.
Слова чиновника звучали сухо и холодно, как стук каблуков по мраморному полу: "Сбор данных ещё продолжается. Вскоре появится возможность дать объяснения в более широком контексте".
Это признание было как раскат грома среди ясного неба. Организация, которая участвовала в клинических испытаниях, официально подтвердила наличие побочных эффектов.
Дальше события понеслись, словно лавина срывается с горы. Ещё час назад котировки сияли на уровне 430 долларов, а теперь цифры на экранах брокеров багровели от падения – 299. В воздухе пахло не только перегретыми серверами, но и паникой, похожей на запах раскалённого железа.
Толпа инвесторов, будто стая ворон, накинулась на Genesis. Чат-ленты заполнили яростные крики:
– Почему только сейчас про холестерин?
– Это что, сокрытие информации?!
– Как так, одни знали, а другие – нет?
– Ни слова об этом в официальных отчётах и звонках аналитиков!
Подозрения росли, как сорняки на заброшенном поле. Компания якобы прятала правду. Атмосфера накалилась до предела, и тогда на сцену вышел генеральный директор. Его голос звучал через динамики – ровный, но напряжённый, как струна:
"Известно ещё с 2009 года, что OCA влияет на липидный обмен. Однако анализ данных пока не завершён, и говорить определённо рано. Возможно, дальнейшие исследования покажут рост уровня хорошего холестерина…"
По сути, ситуация была ожидаемой. В старых публикациях кое-где проскакивали намёки, хоть и мелким шрифтом. И потом, судить сейчас – всё равно что оценивать экзамен, проверив только половину работы. Вдруг в оставшихся страницах найдутся хорошие новости?
Но рынок был глух к доводам разума. Акции рухнули ещё на 15%, приближаясь к критической отметке в 250 долларов. Доверие таяло на глазах, как лёд под весенним солнцем. Казалось, ещё немного – и начнётся свободное падение без дна.
И вдруг – спасение. Как глоток холодной воды посреди пустыни. Merrill Lynch публикует свежий отчёт:
"Препарат OCA предназначен для пациентов с тяжёлыми заболеваниями печени, включая цирроз. Учитывая тяжесть этих состояний, влияние побочного эффекта на рынок будет ограниченным…"
Целевая цена осталась прежней – 872 доллара. Логика простая, почти циничная: люди, стоящие на пороге трансплантации печени, не откажутся от лекарства из-за какого-то холестерина.
Рынок на секунду замер, а затем словно облегчённо выдохнул. Котировки подскочили на 10%, добравшись до отметки 276.
Но шторм не стих. Два дня подряд мир финансов шатался, как корабль на волнах. В одном углу звучали уверенные голоса аналитиков:
– Поднимется! Ещё как поднимется!
В другом, глухие, тяжёлые слова врачей:
– Побочка серьёзная.
– А что врачи понимают в фондовом рынке?! – язвительно бросал кто-то из трейдеров.
Каждый новый комментарий, как камень, брошенный в воду, рождал круги колебаний. Графики прыгали вверх-вниз, звенели оповещения терминалов, пахло нервами и остывшим кофе.
В конце концов, рынок устал спорить. Вывод был прост, как стук закрытой двери:
"Ждём дополнительных данных".
Для оценки тяжести побочных эффектов требовались точные числовые данные, но вместо этого раздался уверенный голос генерального директора компании "Генезис":
"Скоро получим ответы на все вопросы".
Через два дня предстояло грандиозное событие – конференция JP Morgan Healthcare, крупнейший форум биоиндустрии. На ней собирались выступать лидеры рынка, и "Генезис" был среди них. Руководитель компании громко пообещал развеять все сомнения на этом мероприятии.
Эта напористая уверенность стала искрой для кратковременного оживления котировок: биржевые графики слегка пошли вверх, словно поверили в обещание.
Но надежды рухнули так же внезапно, как и вспыхнули. Презентация оказалась пуста, как вымытая тарелка: никаких конкретных цифр, лишь повторяющиеся обещания о скором обнародовании данных. Зал наполнился глухим разочарованным гулом.
Инвесторы, измученные ожиданием, начали паническое бегство, словно стая птиц, спугнутая громким хлопком. Акции пошли вниз, стремительно, с резким скрежетом на табло:
$239.94.
$232.99.
К середине дня падение наконец замедлилось, словно выдохлось, остановившись на отметке $230. Но всего три дня назад гордая цифра $430 сияла на экране, а теперь она казалась далёким миражом. Цена фактически рухнула вдвое.
Самым страшным было даже не падение, а тьма неизвестности впереди. Для тех, кто сидел на бумагах, скованные торговыми ограничениями, это было пыткой.
– Если так продолжится…, – кто-то прошептал, стискивая кулаки так, что побелели костяшки.
– Ещё двадцать четыре дня…, – ответил другой, словно это был срок заключения.
Большинство тех, кто прыгнул в последний вагон, вошли в игру около двухсот долларов. Если курс упадёт ниже, они начнут проедать тело вложений, а не только прибыль.
В отчаянии взгляды обратились к последней надежде – Сергею Платонову.
– Будет ещё одно падение через месяц? – в голосе дрожала неуверенность.
Сергей с усталым видом, с морщинами, залегшими у глаз, произнёс медленно, будто каждое слово весило пуд:
– Предупреждал ведь: играть, опираясь на слухи, опасно, как ходить по тонкому льду.
Обвал вопросов, словно град, обрушивался на него снова и снова, но Платонов держался. Несмотря на усталость, говорил спокойно, даже с оттенком доброжелательности:
– Мнение не изменилось. Истинная цена акций – четыреста долларов.
Как инвестор, ориентированный на стоимость, он не умел угадывать вершины пузырей, но охотно делился тем, что считал справедливой оценкой. Теперь, когда позиции были закрыты, этот ответ уже не мог навредить другим.
– Будут колебания на негативных новостях, но дождитесь – и котировки вернутся к реальной планке. Вот тогда и выходите.
– Когда это случится? – прозвучало из глубины зала.
– Не знаю.
– А хотя бы примерно… предположить?
Взгляд Сергея стал ледяным и в то же время усталым. Он и так выдал лишнее, а теперь от него требовали предсказаний, словно у него был хрустальный шар. Ситуация казалась нелепой, почти наглой. Один из спрашивающих смутился, потупил глаза. Платонов лишь криво усмехнулся и поднялся.
Шаги его были тихи, но в комнате слышалось только их звучание – глухой стук подошв по полу. Возле принтера жужжала машина, выплёвывая свежий лист бумаги. Сергей взял его, вернулся к столу. Все взгляды прилипли к этому белому прямоугольнику, будто к магическому свитку.
На листе виднелась знакомая форма – список инвесторов Сергея. В списке значились имена, от которых веяло властью и деньгами.
1. Мосли –10 миллионов долларов.
2. Мосли – 5 миллионов.
3. Гонсалес – 5 миллионов.
4. Фергюсон – 5 миллионов.
Пятая строчка зияла пустотой, словно свежая царапина на белоснежной бумаге. Там, где недавно стояла фамилия Фабера, теперь оставалось лишь молчаливое пространство. Фабер вышел из игры – запросил возврат и исчез.
В воздухе повис шорох догадок. Кто-то едва слышно выдохнул:
– Неужели….
Слова растаяли, но напряжение стало осязаемым, будто в комнате упал невидимый груз. Все взгляды метнулись к Сергею Платонову. Тот ответил коротким кивком и чуть искривил губы в хитрой улыбке:
– Да. Место освободилось. Прием новых инвесторов открыт. Но только до пятницы, до шести вечера.
***
Реакция оказалась бурной, словно сухая степь, на которую обрушился летний ливень. Жажда наживы гнала людей вперед, стирая последние сомнения. Причина ажиотажа крылась в недавнем кошмаре. В залах Goldman кипела досада: там хватало тех, кто присосался к чужим прогнозам, как пиявка к теплой крови, и в итоге обжегся. Кое-кто сумел спасти лишь крупицы вложенного, а многие вообще ушли в минус. И тут на горизонте всплыло имя Фабера – того самого, кто заплатил за закрытую информацию и ушел с прибылью, от которой кружилась голова: свыше 750 процентов.
Разница между халявщиками и теми, кто платил, резала глаз, как лезвие ножа. Потому охотники за удачей рванули к блокнотам и банковским чекам. Чернила скрипели по бумаге, оставляя жирные цифры: сто тысяч долларов, двести… Суммы росли, словно тесто на дрожжах, набирая по десять, двадцать тысяч за раз.
Но тишину разорвал новый голос:
"Для участия обязательно быть только сотрудником?"
Фраза прозвучала, как раскат грома в ясном небе. В торги ворвался вице-президент и швырнул на стол цифру, от которой у многих пересохло во рту: один миллион долларов. Сумма, перед которой рядовые ассоциаты выглядели бледно. Но у хитрецов быстро созрела мысль:
"А если скинуться?"
Десять человек, по сто тысяч каждый – и можно тягаться даже с акулой. Команды образовались мгновенно, словно стаи волков перед охотой. Листы с цифрами перекликались шелестом, а воздух звенел от азарта. Торги разогрелись до предела. Последняя ставка ударила, как молот по наковальне: четыре миллиона долларов.
Сергей Платонов позволил себе едва заметную ухмылку. Деньги не просто текли рекой – половина этой реки вскоре окажется в его кармане. Так действовали хищники с Уолл-стрит. Секрет был прост, как запах свежей типографской краски на договорах: не прятать информацию в сундуке, а щедро размахивать ею перед толпой. Толпа сама принесет золото на алтарь жадности.
В воздухе висел едва уловимый запах свежесваренного кофе, смешанный с тонкой ноткой дорогого табака, которую кто-то принес с собой в офис. Солнечные блики, пробиваясь сквозь жалюзи, ложились полосами на стол, где мерцали экраны ноутбуков и смартфонов, наполненные графиками и цифрами, словно пульсирующие огни на сердце биржи.
Платонов откинулся на спинку кресла, слушая, как в коридоре щёлкают каблуки – очередной ассистент торопился передать документы наверх. За стеклянной перегородкой доносились приглушенные голоса – требовательные, нервные, будто каждый из них говорил о чем-то, от чего зависела судьба мира. Впрочем, для них это и была маленькая версия мира – мир из нулей, процентов и жадных амбиций.
Сергей действовал точно и расчетливо. Ещё вчера он думал: работай один – и всё, что удастся, это семь миллионов. Но теперь… Вложив усилия в создание ажиотажа, он втянул в игру сторонних инвесторов и собрал уже сто миллионов комиссионных. Цифра звенела в голове, словно медная монета, упавшая на мрамор.
В кабинет приходили звонки один за другим:
– Можно расширить список участников? Хоть до сотни – всё равно очередь будет стоять! – тянулись голоса из трубки, иногда настойчивые, иногда почти умоляющие.
Но ответ звучал всегда одинаково спокойным, даже мягким:
– Извините, максимум пять инвесторов. Больше – не смогу управлять и одновременно держать всё под контролем.
Ложь. Лёгкая, холодная, как тонкая сталь скальпеля. Сергей мог вести хоть двадцать человек, хоть сотню – система позволяла. Но дефицит рождает цену. Ограничение – это наживка, а редкость всегда пахнет золотом.
В голове уже выстраивалась стратегия: повторять этот фокус снова и снова. Немного информации вбросить – и все загудят. Потом открыть новые места – и устроить аукцион. Главное – поддерживать шум, чтобы каждый в Goldman мечтал попасть в этот фонд.
Видение будущего обжигало изнутри: день, когда будет объявлен старт хедж-фонда. Двери откроются – и весь офис Goldman, как саранча, ринется внутрь, сметая любые барьеры. А клиенты, наблюдая этот хаос, зададутся простым вопросом:
"Почему все так рвутся в этот фонд?"
Вот тогда слух о семисотпятидесятипроцентной доходности обрастёт мясом. Сначала будут хмурые улыбки, мол, сказки всё это. Проверят у знакомых в Goldman – те пожмут плечами и подтвердят:
"Правда. Сам видел."
И миф станет истиной. Даже самый толстый бетонный скепсис трескается под давлением толпы. Любопытство превратится в инвестиции, пусть небольшие, но массовые. А это и есть доверие.
Всё шло по плану. Сергей чувствовал это почти физически – как тихий ток под кожей. Почему такая ставка? Причин было несколько. Во-первых, внимание Goldman полностью приковано к нему. Во-вторых, доказана ценность платного сервиса – результатами, которые говорили сами за себя. Даже при увеличении капитала алгоритм оставался безупречным.
Но важнее всего – легенда. Она уже рождена, и теперь будет жить годами, всплывая в разговорах, как старая байка, которая почему-то звучит правдой. Это станет фундаментом, на котором вырастет империя фонда.
"Больше здесь выжать нечего…" – мелькнула мысль, когда Сергей закрывал очередной файл.
Goldman был исчерпан до последней капли. Остался Мосли. Внутрь уже внедрен свой человек, крот сидел тихо и собирал крупицы информации. Фергюсон, глава промышленного отдела, зачастил в кабинет, задавал вопросы, а потом наверняка всё пересказывал Джерарду. Но тот молчал.
"Пора бы уже ответить…" – раздражение покалывало, словно ледяная вода стекала по спине. Сергей ждал, но тишина затягивалась, как вязкая смола. И всё же действовать резко нельзя – слишком высока цена ошибки.
Однако времени на ожидание не было. Крайний срок дышал в затылок, и Платонов понял: пора подтолкнуть ситуацию.
Резкий сигнал уведомления разрезал тишину, словно тонкая струна, лопнувшая в натянутой тишине комнаты. На экране смартфона загорелось имя отправителя – Сергей Платонов.
Заголовок письма блеснул холодным светом: "Статус инвестиций. Январь 2014".
Обязательный отчет для инвесторов. Но почему-то казалось, что это не сухая формальность, а вызов на дуэль.
Долгие секунды взгляд упирался в экран, словно в черную глубину проруби, из которой тянуло ледяным холодом. Пальцы нехотя коснулись экрана. Щелчок, и цифры, строгие и беспощадные, вспыхнули перед глазами:
"Инвестиционный капитал: 5 000 000 долларов.
Прибыль: +31 890 500.
Доходность: +637,81%.
Итого: 36 890 500".
Пять миллионов превратились почти в тридцать семь. Невероятная сумма, о которой мечтают годами. Но радости не было – только глухой стук крови в висках и сухость во рту, будто проглотил пыль старого сейфа.
"Если даже эта сумма наросла так… сколько же поднял Платонов?" – мысль резанула остро, как бритва. Подсчёт оказался делом пары мгновений: умножить его капитал на те же проценты и прибавить комиссию, забранную в качестве доли. Почти сто миллионов. Оглушительная, абсурдная цифра. Все это – просто плата за управление.
Стук сердца сбился в неровный ритм. Горечь сожаления накатила волной – густой, как крепкий кофе без сахара. Попытка прижать его деньгами обернулась тем, что Сергей забрал себе целое состояние, даже не замочив руки в крови торговли.
Холодок пробежал по спине. В висках глухо стучало: "Что теперь делать?..". Тянуло набрать номер отца, выдохнуть всё в трубку, но усилием сжал пальцы – привычку прятаться за чужой спиной следовало ломать. Решение должно родиться здесь, в этой комнате, среди запаха пластика, металла и лёгкого аромата дорогого виски, оставшегося с прошлой ночи.
"Следовать плану… только плану" – слова прошли, как клятва.
Пальцы скользнули по экрану, отыскивая нужное имя в длинном списке контактов. Лёгкий хруст суставов, глухой звук нажатой кнопки – вызов пошёл.
Голос в динамике прозвучал удивлённо, с ноткой раздражения:
– Почему звонишь?
Вопрос был резонным. Поводов для общения не существовало – кроме одного.
Без лишних вступлений в трубку полетел сухой вопрос:
– Ты всё ещё в комиссии по ценным бумагам?
Тишина на мгновение сгустилась, и голос стал глухим, усталым, с хрипотцой бессонных ночей:
"Не напоминай… из-за "Генезиса" домой не выбирался уже неделю."
– В курсе. Сам вложился. Доходность – более шестисот процентов.
Пауза, в которой слышался только шелест воздуха, словно собеседник не поверил ушам. Потом короткое, взрывное:
"Что?!"
После спокойного, почти ледяного объяснения ситуации Джерард переслал другу отчёт об инвестициях Сергея Платонова. В голове пронеслась колкая мысль: "А сработает ли это…?"
План казался до смешного прямолинейным. Если Сергей сорвёт куш, тогда его можно будет обвинить в инсайдерской торговле. Доказать её существование – вопрос туманный, но подозрений хватало, чтобы разжечь огонь. Стоит только появиться железным уликам – и Платонов превратится в преступника, из блестящего аналитика в изгоя.
Собрать доказательства – забота не Джерарда, а Комиссии по ценным бумагам. Он мог лишь затаиться и ждать. Тем более охота уже началась. SEC взяла Платонова в плотное кольцо наблюдения. Случай с Genesis всколыхнул рынок так, что дрожь прошла даже по кабинетам старых финансистов. Такой взрыв был беспрецедентен, и теперь под лупой оказывался каждый, кто ухитрился сорвать немыслимую прибыль.
Аналитик из Goldman, заработавший 637%, уже попал в поле зрения. Джерард лишь подбросил масло в огонь – вложил в руки комиссии ключевой козырь.
– Он предсказал рост более чем на пятьсот процентов, – холодно бросил Джерард, подавая отчёт.
Этот отчёт стал гвоздём в крышке будущего гроба Сергея – доказательством, что информация у него была заранее. Получив документ, SEC не стала мешкать – началось официальное расследование.
Но продвижение шло с натугой.
***
Платонов оказался словно бронёй прикрыт.
– Дата моей инвестиции – одиннадцатое декабря. В тот момент даже комитет, разбирающий данные, не ожидал таких результатов, – его голос звучал ровно, словно стальной клинок.
Декабрь. Холодный, тревожный месяц, когда комитет Data and Safety Monitoring всё ещё нервно ждал повторных биопсий участников клинических испытаний. Ответы задерживались, и приходилось проверять лишь половину массива данных. Проще говоря, оценивали полтеста, как будто ставили итоговую оценку, заглянув лишь на первую страницу. Даже специалисты не предвидели грядущего прорыва. Какое уж тут инсайдерство, если даже те, кто сидел внутри процесса, пребывали в неведении?
Логика его доводов казалась кристально чистой. Но следователи SEC не могли просто развести руками.
– Genesis – единственный в своём роде кейс. И в этот самый период вы вкладываете весь капитал в одну-единственную акцию? Это, по-вашему, случайность? – хрипловатый голос следователя разнёсся по комнате, будто лезвие по стеклу.
Весь капитал. Всё до последнего цента. Безумие для любого здравомыслящего инвестора – и вдруг такой взрывной рост? Не может быть простого совпадения! Он что-то знал, иначе как решился на такой шаг?
Сергей, едва заметно улыбнувшись уголками губ, выдал неожиданное:
– Это была ошибка.
– Ошибка? – в голосе следователя промелькнула тень злорадства.
– Глупость. Давление, страх – и разум улетел в окно. Решение оказалось чисто эмоциональным, нелепым.
Он назвал вложение ошибкой. Безрассудным, отчаянным поступком новичка, который пытался доказать всем свою значимость.
– То есть сто миллионов долларов – по вашей версии, ошибка? – смех следователя прозвучал горько, с хрипотцой, как скрип застарелых петель.
Абсурд. Хотелось фыркнуть в лицо этому наглецу. Но Платонов, словно кремень, произнёс:
– Именно так. Просто повезло. Обычно такие решения оборачиваются полным крахом.
– И вы рассчитываете, что мы в это поверим?
– Неопытность – это теперь преступление?
Слова казались фарсом, жалкой уловкой. Но…. Каждый сотрудник Goldman, допрошенный комиссией, подтвердил сказанное Сергеем. До последней запятой.
Тусклый свет настольной лампы отражался в полированных панелях стены, придавая комнате холодный блеск. В воздухе стоял едва уловимый запах кофе, смешанный с металлическим оттенком напряжения. Глухие голоса звучали негромко, будто в конспиративной квартире, где каждое слово могло стать уликой.
– Предупреждение прозвучало чётко: "игра меняется, когда ставки слишком высоки", – произнёс кто-то, тихо постукивая ногтем по столешнице. – После этого с ним произошло что-то странное. Словно кто-то коснулся оголённого нерва. А на следующий день… он пошёл ва-банк.
За окнами гул города казался далёким, приглушённым, но напряжение внутри офиса давило, как тугой воротник.
– Конечно, пытались остановить. – Голос прозвучал глухо, почти сдавленно. – Но он не слышал никого. Ни одного слова. Будто разум выключился, а осталась одна горячая импульсивность.
Как ни крути, все ответы сходились к одному: решение Сергея Платонова поставить всё на карту родилось не в расчёте, а в каком-то безумном порыве. Однако следы привели к Джерарду.
– Слухи ходят такие, – сказал следователь, слегка склонившись вперёд, так что запах его табака коснулся воздуха, – что этот рискованный манёвр Платонов совершил из-за твоих условий. Мол, ты загнал его в угол. Говорят, пункт в контракте требовал покрывать половину убытков. Это правда?
Джерард едва заметно скривил губы, пряча усмешку. Платонов – загнанный? Что за чушь. Перед глазами возникло лицо Сергея – холодная улыбка, уверенность, почти хищная игра взгляда.
– Чушь собачья. Ситуация ему, похоже, даже нравилась.
– Он утверждает, что действовал из гордости, из показного хладнокровия.
– Совсем не так выглядел.
– Но пункт об ответственности за половину убытков ведь был?
– …Был.
Холодок нехорошего предчувствия прошёл по спине, словно кто-то провёл лезвием. Ответы давались честно, но внутри нарастало что-то липкое, тревожное.
Джерард осторожно задал вопрос, выбирая слова так, будто держал хрустальную вазу:
– Скажите… нет ли шансов, что тут замешана инсайдерская торговля? Как инвестор, который вложил деньги, не могу не беспокоиться…
– Инсайда нет, – ответ прозвучал слишком быстро, как щелчок пальцев.
– То есть, он чист?
– Доказательства слишком очевидны. Временные рамки исключают инсайд полностью.
– Но он вложился в одну единственную акцию…
– Его стратегия кажется безрассудной, да. Но он клянётся, что решение было эмоциональным, под давлением. Свидетелей – хоть отбавляй.
Губы Джерарда дрогнули. Всё происходящее пахло не правдой, а тщательно выстроенной декорацией. Каждая деталь – словно нарисованная тушью, чёткая, безукоризненная.
– А если… – голос стал тише, – а если это спектакль? Если он знал всё заранее и только спровоцировал меня? Подстроил ситуацию, чтобы всё выглядело так?
Следователь хмыкнул, едва заметно усмехнувшись:
– Даже если бы это была правда, инсайда не было. Он сделал ход одиннадцатого декабря – а на тот момент никакой внутренней информации не существовало. Это факт.
– Ладно. Просто… странно, что всё совпало.
– Бывает и такое. Иногда некоторые люди просто чертовски везучи. Представь, доказательства его невиновности нашлись так быстро… почти феноменально.
Когда дверь за следователем закрылась, тишина стала глухой, как звук падающего снега на пустую улицу. Слова продолжали звенеть в голове: "слишком быстро… слишком чисто". Всё выглядело так, будто кто-то заранее расставил фигуры на шахматной доске.
В этот момент в воздухе раздалось резкое "Бзззз!". Телефон задрожал на столе. На экране мигало имя – отец. Рэймонд.
План рухнул, словно карточный домик. Сухой, почти металлический голос Рэймонда раздался без привычных предисловий, сразу разрезав тишину, которая до этого висела между собеседниками. В его тоне слышалось понимание всей картины, холодное, беспристрастное.
– Теперь никакие действия не принесут желаемого эффекта, – прозвучало в трубке так спокойно, что в груди сжалось от бессилия.
Изначально задумка Рэймонда, названная "восстановлением патрона", подразумевала два точных удара по Сергею Платонову: Первое – перекрыть доступ к капиталу. Второе – поднять волну подозрений в инсайдерской торговле через внезапные выводы средств. Но все перевернулось.
– Этот человек уже заполучил пулю на сто миллионов долларов, – слова звучали так, будто в них вложили свинец.
– …Это правда, – вырвалось хрипло, как будто горло перехватило дымом.
– И момент вывода капитала ничуть не выглядит подозрительным, – продолжил голос, сухой и строгий.
– …Да.
Если Джерард решит забрать деньги сейчас, никто и бровью не поведет. Вывести средства из фонда, показавшего феноменальную прибыль, – жест, который казался логичным и даже предсказуемым. После такого взлета нередко наступает психологическая ломка: кого-то опьяняет самоуверенность, кого-то давит груз ответственности.
Ирония заключалась в том, что шаг, изначально задуманный как удар, мог обернуться лишь подтверждением банальной осторожности.
– Что предпримешь? Заберешь деньги или останешься? – вопрос повис, как петля, затягивающаяся с каждой секундой. Третьего варианта не существовало.
Кулак Джерарда сжался так, что ногти впились в кожу, оставив болезненные борозды. Боль не имела значения – времени на нее не оставалось.
– Не знаю, – ответ прозвучал едва слышно, будто его вырвали из глубины, где пряталась растерянность.
Впервые за всю взрослую жизнь слова не шли. Даже перед отцом.
– Пока лучше вывести. Останешься – это знак, что веришь ему безоговорочно, – в голосе Рэймонда не было сомнений, только расчетливый холод.
Сохранение капитала в фонде стало бы публичным признанием веры в способности Платонова снова и снова приносить сверхприбыль.
– Это означало бы, что ты поручаешься за его мастерство, – продолжил Рэймонд.
– …Понимаю.
– Ты что-то недоговариваешь, верно? – голос стал мягче, но от этого еще тяжелее.
– …Да.
– Что именно?
Пауза. Секунды тянулись вязко, будто кто-то выжимал время капля за каплей. Наконец, правда вырвалась наружу:
– Он включил пункт об отсроченной выплате. Даже если запрошу вывод сейчас, деньги придут только через три месяца.
Молчание. Густое, как ночной туман. Лишь дыхание в трубке напоминало, что связь еще жива. Потом Рэймонд заговорил снова, голосом, в котором сталь звенела отчетливее прежнего:
– Вывод раньше срока означает, что он сможет распоряжаться этими средствами, как захочет.
– …Именно.
– Речь идет о внушительной сумме.
Общий объем капитала – его и остальных инвесторов – составлял около ста пятидесяти миллионов. Эта цифра висела в воздухе, как гиря.
Фактически, эти деньги отдавались Платонову в долг – без процентов, без ограничений.
– Если вывести сейчас, все доходы за следующие два месяца достанутся ему. Если остаться – только половина.
– Взамен получишь репутацию того, кто поддержал его открыто.
– …Да.
Выбор был как острие ножа: либо отдать Платонову деньги, либо подарить ему доверие. Обе стороны резали по живому. Тошнота подкатила к горлу – выхода не существовало.
