Текст книги "Деньги не пахнут 2 (СИ)"
Автор книги: Константин Ежов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Глава 11
Скептики едва сдерживали усмешки, листая свежий инвестиционный отчёт. – Мираж какой-то…, – пробормотал один, покачав головой. – Продаж нет, денежного потока нет и в помине… И ещё хватает наглости у какого-то дилетанта нести подобную чушь. Ты хоть читал, что написал?
И в их словах был резон. Компания «Генезис» существовала словно на бумаге: ни оборота, ни продукта. Пусть результаты клинических испытаний впечатляли, но речь шла лишь о второй фазе. Никто не мог дать гарантию одобрения препарата…. Оценка в 400 долларов за акцию для фирмы без продаж и готовой продукции казалась безумием.
Однако у профессиональных аналитиков имелись свои аргументы. «Генезис» был неординарным случаем. "Результаты испытаний OCA уникальны. Редкость – достигнуть такой эффективности, что можно объявлять досрочное завершение….
Испытания прошли слишком хорошо. Среди студентов хватает отличников, но лишь единицы способны с уверенностью сказать о победе после половины экзамена. Такие исключения не меряются обычной линейкой.
"10% взрослого населения страдает NASH. Более того, OCA может эффективно бороться с фиброзом печени и гепатитом С…"
Главное – колоссальный рынок. Неалкогольный стеатогепатит куда опаснее банального жирового перерождения печени: воспаление не отступает, перетекая в фиброз, затем в цирроз. На этой стадии остаётся лишь пересадка. Но что, если OCA выйдет на рынок? Медикаментозное лечение вместо трансплантации перевернёт мир гепатологии. А первое место в новой отрасли даёт преимущество первопроходца. Компания почти наверняка заберёт себе рынок, охватывающий десятую часть населения. Один из аналитиков заметил: "Успех OCA можно сравнить с монополией на лечение диабета". При таких перспективах бонусы в оценке неизбежны.
Но даже с этой оговоркой цена в 400 долларов выглядела фантастикой. Для сравнения: крупные фармкорпорации держались на уровне 30-50.
– Смотри, "Марк" торгуется по 50, а эта безвестная бумага уже почти 400, ха-ха…. Слишком сладко…. Подозрительно….
– Эксперты есть вообще? Доходность 300%! Может, пора скидывать?
– Грядёт великая депрессия, бегите!
– Кто успел, тот съел.
Форум гудел, предрекая скорый крах, а котировки тем временем писали иную историю: 387,98… 388,01… Прогнозы рассыпались, как пыль на ветру. Акции «Генезиса» днём слегка колебались, но к вечеру рванули вверх, почти коснувшись планки в 400. И всё это – за один день!
– Безумная защита, ха-ха!
– Они же говорили: рухнет! Рухнет!
– За сутки с 71 до 390!
– Голова кружится….
– Надо было входить. Ещё будет расти.
Пока осторожные кусали локти, те, кто рискнул раньше, праздновали. Внутри «Голдман» царило веселье – словно корпоратив на разогретом шампанском: почти все оказались в этой гонке.
– Чистое безумие!
– Глазам не верится!
– Вошёл на середине и всё равно удвоил капитал.
Даже опоздавшие были довольны: прибыль капала, как свежий мёд с ложки. Но среди самых быстрых результаты поражали воображение.
– Слышал, кто-то из техотдела поднял больше сотни?
– Фабер? Он там орал как резаный!
– Начал с 55 тысяч на самом дне…. И что думаешь? 360 тысяч!
– С ума сойти….
– Вот бы тогда зайти….
Разговор стих. Все одновременно вспомнили ещё одного – того, кто поставил на карту всё с самого начала. В узком, душном помещении, где гудели вентиляторы и экраны мигали как неоновые вывески ночного города, повисла тишина – вязкая, тревожная. Над столами скользили обрывки фраз:
– Сколько этот тип сорвал…, – выдохнул кто-то сиплым голосом, будто слова застряли между зубами.
Слухи о том, когда Сергей Платонов вошёл в игру и с каким капиталом, уже разлетелись по офису. А на мониторе в этот момент пульсировала цифра: $390.40. Простая арифметика превращалась в ошеломляющую пропасть.
– О… пятьсот шестьдесят девять? – прозвучало где-то сбоку, словно сорвавшийся крик. На экране вспыхнули холодные, безжалостные цифры: 569.41%. Именно столько составила доходность Платонова. Применив этот процент к его начальному вложению, монитор равнодушно выдал: $179,399,480.
Пальцы одного из аналитиков дрогнули, он протёр глаза, будто пытаясь стереть иллюзию.
– Это вообще реально? – губы сами сформировали вопрос, но ответа не было.
Законы логики трещали по швам. Genesis вырвался из-под власти здравого смысла и мчался, как безумный поезд по раскалённым рельсам. В голове щёлкнул тумблер реальности, и взгляд снова впился в ряды цифр.
Один. Десять. Сотня. Тысяча…. Миллион…. Десять миллионов….
– Господи… сто семьдесят девять миллионов?! – хрип сорвался в тишине.
Но расчёт оказался верным. Цифры не лгали: инвестиция Платонова разрослась до немыслимого размера. $179,399,480 – сумма, от которой немеют пальцы и холодеет позвоночник.
В переводе на рубли – заоблачные миллиарды. И всё это – за один месяц.
– Такое возможно? – риторический вопрос растворился среди приглушённых звуков клавиатур и нервного цоканья каблуков по линолеуму.
***
9 января 2014 года врезался в хроники бирж, как огненный метеор. Утро началось с $71 за акцию Genesis, но цена, взметнувшись как комета, разорвала небосвод и достигла $398. Лёгкая передышка – и снова рывок: закрытие торгов на отметке $390.31. За один день – плюс 449.86%. Безумие, которого ещё не знала история биофармы. Стены Уолл-стрит дрожали от восторга и ужаса.
А наутро мир ждал продолжения. Вопрос висел в воздухе, как раскалённая спираль: что дальше? Ещё один взлёт? Застывшее равновесие? Или обвал, сметающий всех?
– Погнали и сегодня!
– Потолок пробит, куда выше?
– Умные уже бегут, ха-ха!
– Вне рынка ещё плюс двадцать процентов – бред!
– Держим оборону, ради бога!
Рынок раскололся на лагеря, а колокол торгов пробил новый день. И Genesis снова пошёл вверх. Не так резко, как вчера, но стрелка уверенно рисовала зигзаги на пути к облакам, прорвавшись даже через отметку $497.
Этому способствовало всё – и ажиотаж, и шквал новостей. Медиа выстреливали заголовками, подливая бензина в костёр жадности.
"Forbes: "Сенсация! Кто скрывается за крупнейшей долей Genesis"" – такие заголовки взрывали сеть. Личность главного акционера раскрылась: известный магнат биоинвестиций, человек, чьё имя давно звучало в списке миллиардеров Forbes. Тридцать процентов акций Genesis – его оружие.
Эта новость стала магнитом для толпы. Мир заговорил и о NASH – болезни, притаившейся в тени.
"Global Times: "NASH – скрытая угроза. Может затмить HCV и гепатит, превратившись в пандемию"" – строчки будто тревожные удары колокола. Диагностику NASH определили лишь в восьмидесятых, а в начальной стадии его почти невозможно обнаружить.
***
В зале пахло озоном от перегретой техники и горечью кофе, забытого на подоконнике. За окном серел январь, а внутри кипела жадность, пульсирующая в такт строкам котировок.
Медленно, словно туман в холодном утреннем воздухе, разрасталась тревожная мысль: слишком много скрытых, молчаливых носителей болезни среди людей. Страшнее всего было то, что по мере распространения слухов и роста информированности, эти спящие недуги могли вспыхнуть одновременно, обрушив на мир лавину диагнозов. Достаточно было одного процента паники, чтобы цепочка выстроилась, и прогнозируемые 12% среди людей среднего возраста превратились в нечто, сравнимое с эпидемией, способной всколыхнуть города и стереть из них покой.
Тем временем корпорация "Генезис" уверенно стояла на этой зыбкой почве, будто единственный маяк в густом тумане. Лекарство от надвигающейся беды – у них, и только у них. Но решающим толчком для стремительного взлёта акций стал отнюдь не страх. Всё изменил один отчёт – тот самый, что выпустили в Merrill Lynch.
В нём крупными буквами горели слова:
"BAML: Прогноз годовых продаж свыше 40 миллиардов долларов при успешной коммерциализации OCA; целевая цена акции – 872$".
Лишь неделю назад этот ориентир был смешными 81 долларом. Теперь он подскочил на 1 094%! Даже для Уолл-стрит это выглядело как безумие, словно кто-то выстрелил из пушки в потолок рынка.
И тут инвесторы "Генезиса" застряли на перепутье, будто путники перед тройной развилкой в ночном лесу. Те, кто пришёл ради быстрого куша, уже держали руку на кнопке продажи, чувствуя сладость прибыли на кончиках пальцев. Но прогноз банкиров с мировой славой обещал удвоение, а то и утроение. Как тут устоять?
– Эй, есть тут знатоки рынка?
– Серьёзно до 872 дотянет?
– Держать или сбрасывать?
Рынок зашумел, словно огромный улей. В чате и на платных форумах сыпались прогнозы, сверкая заголовками. Эксперты бились в словесных баталиях, обдавая друг друга раскалёнными доводами.
– Прогноз завышен. NASH развивается медленно, пациенты не побегут лечиться толпами…, – кричали одни.
– Цена уже отражает надежды на эффективность OCA, но без данных – ждите коррекцию…, – вторили другие.
– Генезис готовит сделки в Китае и Японии, захватывает 10% населения планеты! Покупать, пока не поздно! – бушевали третьи.
Скрежет клавиш, всплески эмоций, едкий запах кофе из переполненных кружек и сухой привкус азарта на языке – всё это смешалось в шумном мареве. Рынок обезумел. Одни утверждали, что прогнозировать теперь невозможно: стадный инстинкт толпы всё перепутал, разум утонул в спекуляциях. Но не все верили в хаос. В Goldman тихо переглядывались, потому что знали того, кто читал игру как открытую книгу с самого начала.
Того, кто предвидел всё это с холодным спокойствием хирурга. Его звали Сергей Платонов.
***
– Как высоко поднимется?
– Когда выходишь?
– Видел свежий отчёт Alpha Seeker?
К вечеру в отдел слияний и поглощений хлынула толпа – словно прилив после шторма. Вопросы сыпались один за другим, звенели, сталкивались, как монеты в банке. Кто-то рвался к ответу, но внезапно перед носом выросла преграда – раскинутые руки, словно шлагбаум. Фэбер, пятый по величине инвестор, загораживал путь грудью, в голосе кипела злость.
– Не говори им! Они же не инвесторы!
Фэбер платил за место в фонде, и, разумеется, не собирался делиться информацией с халявщиками.
– Какая разница? Мы все акционеры…
– Да не обеднеешь, если скажешь!
Слова летели как камни, а жилы на шее Фэбера вздулись, словно натянутые канаты.
– Хотите знать? Платите! Что за наглость – ловить чужие прогнозы на шару!
Гул голосов, нервный смех, запах дорогого парфюма, перемешанный с потом напряжённых тел – вечер набирал обороты, как паровоз, несущийся в ночь.
– Ты первый уронил. Разве грех поднять деньги, валяющиеся на улице? – в голосе Фабера звенела презрительная нотка, а губы искривились так, будто он посмотрел на воришку.
Его взгляд метался по сторонам, словно каждый встречный был подозреваемым. В воздухе стоял легкий запах кофе, смешанный с ароматом кожаных кресел, но даже уютная обстановка не убавляла напряжения. Тишину резал только глухой гул кондиционера и редкое щелканье ручек.
Всё было ясно: этот тип жадничал. Хотел ухватить всё и сразу, прижать к себе, не делиться ни крупицей. Такой человек в гипотетическом проекте в Сибири довольствовался бы лучшими местами на старте, но здесь – это поведение мелкой рыбешки. Мышление узкое, как щель между плохо пригнанными досками. С таким подходом долго не протянешь.
– Ты! – Фабер ткнул пальцем, ногти слегка блеснули в свете ламп. – Отвечай прямо, когда спрашивают!
– Не собирался делиться информацией, – голос прозвучал ровно, почти лениво.
– Хватит шуток! Ты собирался что-то сказать!
– Собирался. "Просто слушать советы и вкладывать – чертовски опасно. Решения принимай сам".
Толпа вокруг зашевелилась. Разочарование пахнуло так же явно, как дешевый одеколон кого-то из них. Люди начали расходиться, переглядываясь, словно кино закончилось, а развязка так и не наступила.
Фабер отвел взгляд, почесал затылок. Вчерашняя напористость улетучилась. Вздохнул, будто проглотил горькую пилюлю.
– Видел сообщение? – спросил он, опустив голос.
– Некогда было. Сейчас гляну.
Экран мягко засветился, и всё стало понятно с одного взгляда: запрос на вывод средств. Сердце комнаты вдруг замерло на секунду – тишина сжала пространство. Только вентилятор ноутбука зашумел громче.
– Ха-ха… – Фабер выдавил натянутую улыбку. – Не хочу перегибать палку. Ситуация нестабильная.
– Принято. Рассчитаем по времени заявки.
– В 14:15, да? С того момента?
Он даже график достал, пальцы дрожали едва заметно. На экране зеленые и красные свечи прыгали, как на ярмарке. В 14:15 котировка была 496,89. Сейчас – 467,02. Минус тридцать долларов. Выглядит как потеря. Но мелочь. Пыль на дороге.
– Доходность 756,71%. Всего – 471 693. Половина – комиссия. Получается 235 846, – слова прозвучали мягко, но будто нож по стеклу.
Пятьдесят процентов. Улыбка на лице Фабера поблекла, как старая фотография.
– Не жирно? – выдавил он, будто кусок кости застрял в горле.
– Если бы не я, ты бы и 55 000 не вложил. Или давно бы вышел с убытком.
Он молчал. Сжался, как бумага в огне. Сделка есть сделка.
– Выплата – первого марта, – добавил голос холодно, почти буднично.
Выгодная пауза. До марта ещё ого-го. Деньги теперь как ничьи. Можно крутить их, как угодно. И все сливки – в карман.
– Ладно… Понял.
Фабер ушел, ступая тяжелее, чем вошел. Дверь тихо щелкнула, запах его дешевого парфюма растворился в кондиционированном воздухе.
А вокруг снова сгрудились любопытные. Взгляды пронзали, как иглы. В них светилось то, что всегда движет людьми – жадность и надежда.
– Теперь, когда помеха убралась… Может, хоть намекнешь? – голос прозвучал сладко, почти умоляюще.
– До скольки, думаешь, вырастет? – шепнул кто-то сзади.
– 872 – реально? Как Merrill Lynch сказал?
Стоит ли открыть им хоть каплю правды?..
Честно говоря, всё это немного утомляет. Но внимание публики удерживать необходимо, значит, придётся хоть как-то включиться в беседу. Взгляд уже скользил по лицам в поисках случайного собеседника, когда вдруг среди толпы мелькнул знакомый.
– И ты тоже пришёл за выкупом? – слова сорвались сами собой, и в тот же миг десятки глаз обернулись в сторону мужчины с хитрой улыбкой.
Перед взорами оказался Гонсалес, третий номер в списке крупнейших инвесторов.
– Нет, не ради выкупа, просто один вопрос мучает, – сказал он лениво, будто разговор о судьбах миллионов был для него забавой.
– Какой же?
– Да всё то же…. Как высоко взлетит Genesis.
– Хочешь услышать моё мнение прямо сейчас? – вопрос прозвучал с лёгким намёком: мол, стоит ли обсуждать такое при всех?
В зале зашевелились – разочарованные взгляды коллег выдавали желание услышать тайну, которой, как им казалось, обладал один человек. Даже Фабер, вложивший какие-то жалкие пятьдесят тысяч, шумел больше всех. А ведь Гонсалес рискнул целыми пятью миллионами. Любой другой на его месте держал бы язык за зубами. Но этот лишь слегка пожал плечами, словно речь шла о цене на картошку:
– Да пожалуйста, говори.
– Вот это поворот! – кто-то шепнул, а другие восхищённо переглянулись: щедрость, широкая душа!
Но взгляд на Гонсалеса выдавал совсем иное. Вечно отрешённое лицо, словно у человека, которому всё опостылело. Ни огня, ни азарта. Однако сейчас в глазах вспыхнул странный блеск – тот самый, который появляется лишь тогда, когда предвкушается редкое зрелище. И всё же планы на сегодняшний день были куда интереснее простых ожиданий толпы.
– Ну так что, насколько вырастет? – шутливый толчок в бок вернул к реальности. Решено было говорить.
– Честно? Без понятия.
– Как так? Ты же вложил деньги, значит, верил в рост!
– Думал, если вторая фаза покажет результат, цена поднимется – ну, долларов до четырёхсот. Но мы уже далеко за этой отметкой.
– Но ты же предсказал нынешний скачок! А дальше?
– Прости, но дальше тьма. Всё, что выше – просто мыльный пузырь. А это не моя тема.
Тишина повисла мгновенно. "Пузырь" – это слово резануло по нервам. Несколько секунд все переваривали услышанное, пока не раздался осторожный голос:
– Если пузырь… значит, скоро лопнет?
– Не знаю. Честно. Никогда не умел угадывать такие вещи.
И это правда – трудно просчитать границы жадности. Даже память о том, как было десять лет назад, даёт лишь размытые тени.
– А ведь Merrill Lynch уверяет – восемьсот долларов запросто!
– Это если проект доберётся до рынка. Тогда да, есть шанс. Но гарантий никто не даст.
– Тогда почему пузырь? – отчаянный вопрос сорвался у кого-то, в чьих глазах горела надежда, словно там прятался весь их капитал. Наверняка эти люди вошли в игру поздно, когда цена уже зашкаливала, и теперь искали хоть крошку уверенности.
"С чего же начать им это объяснять?" – мелькнула мысль, но слова застряли, как горький комок.
В комнате повисла тяжёлая тишина, когда звук вздоха, полный усталости и смирения, растворился в воздухе. Следом раздался голос – ровный, но с металлической ноткой, от которой дрогнули пальцы тех, кто сжимал ручки блокнотов.
– С третьей фазы всё меняется, – раздалось среди притихших людей, – если раньше задача была лишь доказать эффективность, то теперь речь идёт о воротах на рынок. Совсем другие правила, совсем иная игра….
Кто-то резко перебил, голос звенел нетерпением, как натянутая струна:
– Но ведь коммерческий потенциал достаточный, так? Аналитики тоже это подтверждали.
Слова хлестнули по нервам, как холодная вода. Тот, кто их произнёс, жаждал услышать только одно: "Да, цена ещё взлетит". Но вместо успокоительного ответа раздалось спокойное, твёрдое:
– Речь не о рыночных перспективах. Главная переменная сейчас – побочные эффекты.
Тишина накрыла зал глухой волной. Лбы нахмурились, пальцы замерли над клавиатурами. Никто не решался возразить – словно знали: сказанное основано на знании, недоступном простым глазам.
– Вы хотите сказать, что побочные эффекты серьёзные? – в голосе прозвучала хрипотца, будто в горле застрял камешек.
– Об этом сейчас никто не может судить, – прозвучал ответ, спокойный, как ледяная вода в горном ручье. – Только клинические испытания дадут ясность.
В носу витал тонкий запах кофе – горький, обжигающий, но не способный прогнать холод, который полз по спинам слушателей.
На самом деле правда была известна – холодная, как лезвие скальпеля. Однажды выяснится: у препарата есть смертельный изъян. Да, смерть – тоже побочный эффект. Формально виноват не сам препарат: погибали те, у кого печень была разрушена, и кто превысил рекомендованную дозу. Но разве это оправдание? Новый препарат, столько надежд, столько денег – и смерть из-за лишней капли….
FDA не прощает таких вещей. Регулятор будет драть до последней нитки за малейший риск. И, как известно, так и будет: годы проверок, волна отказов, десятки конкурентов на рынке, жестокая гонка за место под солнцем.
Но об этом вслух не скажешь.
– Заболеванием страдает примерно десятая часть населения, – раздалось объяснение, мягкое, но твёрдое, – а значит, группа пациентов пёстрая. Под одной маской – и диабетики, и гипертоники, и те, у кого сердце едва держится. Каждый реагирует по-своему. Проверить всех – задача не на год.
– Сколько нужно времени? – голос был сух, словно потрескавшийся лист бумаги.
– Не меньше десяти лет.
– Десять лет…? – эхом прошёл по залу сдавленный вздох.
Воздух стал вязким, липким, словно его можно было резать ножом. В лицах мелькнуло то, что обычно прячут – отчаяние. Десять лет… цифра упала в сознание, как камень в чёрную воду.
И потому прозвучало ещё раз, медленнее, отчётливее:
– Любые деньги, которые не готовы ждать десять лет, – мыльный пузырь.
Слова растеклись по комнате, оставив после себя ледяную тишину. Никто не шелохнулся. В груди у каждого клокотала мысль: терпеть столько времени никто не собирался. Вот она, суть пузыря – нетерпение, умноженное на жадность.
И вдруг из угла раздалось, как хруст сухой ветки:
– А вы…? – пауза обожгла воздух. – Когда выйдете?
Фраза ударила точно в сердце разговора. Ответ – опасен. Информация эта для избранных, для тех, кто вложился по-крупному. Взгляд скользнул к Гонсалесу. Но тот даже не моргнул – улыбка растянулась до ушей, блеснула зубами.
– Всё в порядке, – сказал он лениво, словно этот разговор был для него забавой. – Не возражаю.
Он знал. С самого начала знал, зачем пришёл. Пришёл ради этой сцены.
"Да… будет интересно", – прошепталось еле слышно, а затем взгляд медленно, с ленивым величием, прошёл по притихшим лицам коллег.
– Завтра всё закончится – слова упали в тишину, как тяжелый камень в гладь пруда. Воздух дрогнул, будто над толпой пронёсся внезапный порыв ветра. Вздохи смешались с приглушённым перешёптыванием – казалось, даже шелест бумаг на столах зазвучал громче.
– Завтра? – вопрос сорвался с чьих-то губ с таким недоверием, словно речь шла о конце света.
– Почему? – голос из глубины зала задрожал, выдавая напряжение.
Гул поднялся, как рой встревоженных пчёл. Люди в дорогих костюмах переглядывались, словно пытались угадать по лицам соседей скрытую правду. В глазах многих блеснул испуг: неужели завтра всё рухнет?
– Неизвестно, – последовал ответ спокойным, почти усталым тоном. – Как уже говорилось, умения читать пузыри нет.
Над головами пронеслась тяжёлая пауза. Потом снова вопросы, один громче другого:
– Тогда зачем выходить?
Ответ прозвучал сухо, как хруст сухой ветки:
– Первоначальная цель была четыреста. Сейчас эта черта пройдена. Логично зафиксировать.
Но толпа не унималась:
– Почему именно завтра?
На этот раз тишина перед ответом стала гуще, чем прежде. Лица напряглись, словно ждали приговора. И вот, с нарочитой неторопливостью прозвучало:
– У инвестиционных банкиров минимальный срок удержания – тридцать дней. Лишь завтра появляется право продавать.
Слова легли на людей свинцом. Несколько человек нервно заёрзали, кто-то опустил глаза в пол, словно в пыльных трещинах паркета мог отыскать спасение. Лица побледнели: неужели никто из них толком не изучил условия торговли? Наверняка пролистали мелкий шрифт, увлечённые хмельным головокружением от растущих цифр на экране. Когда цена рвётся вверх вдвое, втрое, вчетверо – кому охота читать скучные правила?
– И что потом? После завтра? Всё обрушится? – вопрос прозвучал хрипло, срываясь на почти детский страх.
– Неизвестно, – отрезал голос, словно лезвие.
– Но как ты думаешь….
Чья-то рука дерзко ухватила за рукав, но тут же натолкнулась на холодное движение – касание скинули, оставив на коже ощущение липкой безысходности.
– Выход происходит потому, что прогнозов дальше нет. А требовать гадать – значит просить невозможного.
Тишина сгущалась, давила, как раскалённый воздух перед грозой.
– Но вход был с полной уверенностью…, – тихая жалоба, похожая на скрип ржавой двери, вонзилась в тишину.
Эти слова несли угрозу – пустишь их дальше, и волна слухов сметёт всё к чертям. Пришлось пресечь сразу:
– Если вход был, опираясь на этот выбор, значит, и выходить стоит следом. Тем более, ограничения те же – правила едины.
Голос прозвучал твёрдо, как металлический удар по наковальне. Сомнения рассыпались в тишине. Но удар следовал за ударом:
– Если сделка была на тех же условиях, без новых докупок, потерь быть не должно.
Молчание стало вязким, почти ощутимым. Лица опустились, глаза потухли – ведь большинство поступило наоборот: наблюдали тогда, когда деньги вкладывались, а ринулись в бой уже после.
Смешно было бы теперь сказать: "Всё по твоему совету, а вышло беда".
Но урок был дан, чёткий, как пощёчина:
"Поэтому и повторено: играть на слухах – смертельно опасно".
***
На следующее утро Сергей Платонов, как и обещал, вышел из игры. Последний штрих – 430 долларов 29 центов.
– Почему….
– Разве не осталось шансов, что цена ещё поднимется?
Вопросы рвались с разных сторон, словно крупные капли дождя, стучащие по стеклу перед бурей. В воздухе стоял напряжённый гул, как перед громом: шёпоты, сдержанные вздохи, нервный скрип ногтей по деревянной столешнице. У Genesis график полз вверх, как раскалённый металл по ковшам на заводе. Для многих было загадкой, зачем Сергей Платонов, владеющий таким куском пирога, вдруг решился выйти до самой вершины.
Genesis ведь считалась классическим моментумом: бери на взлёте, держи до небес. Но в мире подобных акций важно не то, кто первым достанет облака. Главное – уметь соскочить, когда объёмы торгов взрываются, как котёл перегретого пара.
Особенно тому, у кого на руках 2,3% всех бумаг. Попробуй вывалить такой пласт – биржевой стакан просто захлебнётся. Конечно, есть алгоритмы VWAP, позволяющие сливать кусками по средней цене, словно подливать воду в кипятильник тонкой струйкой. Но и у этой хитрости предел.
Пришлось дробить ордера, распихивать их по разным брокерам, задействовать тёмные пулы и блоковые сделки – словно уводить сундук золота ночью, чтобы никто не заметил следов на снегу. Но тайна вечно не живёт. Где-то за стенами офисов, под шорох бумаг и звон клавиатур, брокеры уже чуяли неладное.
– Похоже, что-то назревает…, – такие фразы витали в курилках, смешиваясь с горечью дешёвого кофе и запахом табака.
Ещё месяц назад Goldman прочёсывал рынок, собирая Genesis по крошкам, как голодная ворона собирает блестки на свалке. А теперь? Теперь Goldman спешил избавиться от груза.
Что это значило? Крах на горизонте? Или где-то в тени притаилась неизвестная угроза?
В обычное время брокеры, узнав о таких объёмах, отмахнулись бы или забрали кусочек, чтобы не обжечь пальцы. А может, слили бы и собственные запасы, глядя, как на экране цены идут в штопор. Но реальность пахла иначе.
Благодаря отчёту Merrill Lynch с магической цифрой 872 спрос жёг рынок, как палящий полуденный зной. Genesis сметали со скоростью, от которой ломался ритм торговых терминалов. Брокеры глотали объёмы Платонова, не разжёвывая, и сразу переправляли клиентам, будто горячие пирожки с пылу с жару.
Под таким напором спроса даже 2,3% акций растворились в потоке без следа, а Сергей Платонов вышел чисто, без малейшей потери, словно вынырнул из реки в тот миг, когда она только собиралась взбеситься.
Вскоре об этом узнали и люди Goldman. Сухой голос на другом конце провода резал тишину:
– Неужели ни одной бумаги не осталось?
– Да, он вышел полностью.
С этого мгновения Сергей Платонов перестал иметь отношение к Genesis. Исчез, словно мираж в раскалённой степи, оставив после себя только легенду.
А те, кто пошёл за ним, веря в чудо, застряли в чаще надежд, где запах сосен смешан с тревогой и сыростью. Большинство прыгнуло в последний вагон уже после публикации клинических результатов. Теперь оставалось ждать. Руки цеплялись за календарь: раньше 9 февраля выхода не будет.
– Если только протянем до этого дня….
– Ведь нет гарантии, что она рухнет, верно? Она же растёт….
Ожидания стали маленькими и скромными, как огарки свечей на ветру. Никто не ждал новых высот – достаточно было бы, чтобы цена замерла, не рухнула, не предала.
Но надежды рассыпались, словно тонкий лёд под сапогами. Наутро страницы газет зашуршали заголовками:
"WSJ, "У некоторых пациентов, получавших OCA, наблюдается ухудшение уровня холестерина…""
Это был первый колокольный звон о побочных эффектах.
