Текст книги "Фаэтон со звездой"
Автор книги: Константин Волков
Соавторы: Марк Полыковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)
– Так точно! Но вряд ли он привел бы угрозу в исполнение. Мы ведь старые друзья... – неуверенно продолжил Николай.
Курширмат движением руки остановил его.
– Аулиахан! Найти армянина! – и обращаясь к Николаю, заключил, не сдерживая ярости: – Ты, Петух, вероятно, не раз слышал о том, как я расправляюсь с изменниками и трусами! Сейчас ты это увидишь! Я велю сделать мне новый ящичек для ашичек[20]20
Ашички – соответствующим образом обработанные бараньи косточки. На Востоке в старину использовались в обряде гадания, позволяющем узнать судьбу, заглянуть в будущее. – Прим. Tiger’а.
[Закрыть] из его шкуры!
Курширмат полез за пазуху и извлек сафьяновый мешочек, затянутый шнурком, развязал его и высыпал на ладонь ашички. Дрожащими пальцами он уложил их одна к другой на ладони, присел и привычным жестом рассыпал кости по ковру.
– Чик... Алчи, еще алчи! Тава! Чик, – бормотал он, разглядывая кости. Вскочил, показал Аулиахану: – Смотри! Петух сказал правду! Найди Карапета!
И уже поостыв, но зло, резко произнес, обращаясь к Ушарову:
– Карапет больше не придет к тебе. Фаэтон будет всегда ждать у твоих дверей. Будь хитер и осторожен! Иди!
Глава XI
АРЕСТ
Николай Александрович вышел на открытую террасу дома в сопровождении Аулиахана-тюря. Огляделся. Большая усадьба стояла на холме. Приусадебный сад круто сбегал по холму к балке и поднимался на противоположный берег. Впереди и по правую руку высились отроги гор, вершины их венчали снежные папахи. Синели в складках гор ледники. Вот там, правее, под крутым горным кряжем раскинулись сады Вуадиля, скрытые ближними рыжими холмами.
Фаэтон ждал у ворот. Аулиахан-тюря крикнул возницу. Шестеро джигитов вскочили на коней, и когда фаэтон тронулся, двое поскакали впереди, а остальные пристроились по бокам и сзади.
В Яр-Мазаре Ушарова предупредили, что видели на Скобелевской дороге небольшой отряд милиции. Николай приказал извозчику ехать в объезд, проселками, и вернулся в город, когда на землю легли легкие сиреневые сумерки. Он почувствовал сильный голод. Вспомнил, что с утра не ел.
Но мысли его перенеслись в лагерь Курширмата. Может быть именно сейчас Аулиахан-тюря и его заплечных дел мастера ведут пристрастный допрос Ваграма Карапетяна. Они будут истязать его не ради того, чтобы выведать тайну или признание, а из садистской потребности видеть чужие страдания и кровь, возбуждающие их на новые зверства. Перед мысленным взором Николая Ушарова вставали картины леденящих кровь зверств басмачей над ранеными красноармейцами, сельскими активистами и членами их семей. Ваграм Карапетян служил за деньги тем, кто творил эти чудовищные мерзости. Он наводил басмачей на кишлаки, не охраняемые красноармейскими гарнизонами, ездил по поручению Курширмата на связь и за боеприпасами в Бухару и на Кавказ. Карапетяна следовало бы судить судом трибунала. Но Ушарова в создавшейся ситуации устраивала и расправа над ним вероломных басмачей. Это, понимал Николай Александрович, заставит Курширмата больше поверить ему, Ушарову. Он свернул на улицу, ведущую к штабу.
«Зайду, может еще застану Ходаровского, а если нет – домой. Приведу себя в порядок, отдохну и вечером – на доклад», – решил Николай Александрович.
– Ушел Ходаровский, – сообщил дежурный по штабу. – Ночью ожидают приезда кого-то из Туркфронта... Да, вот еще что, вас Мирюшев спрашивал...
– Давно спрашивал?
– Недавно. У себя он...
– Ну, скажи, что я домой пошел.
«Зачем я понадобился Михаилу? – подумал Ушаров. – Очевидно, что-нибудь уточнить хочет... Ладно, вечером увидимся».
Уже в сумерках Ушаров вошел во двор дома. Заметил, как с его появлением вскочили два красноармейца, сидевшие на ближнем крыльце. Уже у маленькой калитки, ведущей в палисадник, оглянулся и увидел, что эти двое идут следом.
Николай постучал в фанерную дверь прихожей с каким-то тревожным предчувствием. Он не услышал знакомых шагов Маши и ее обычного вопроса «Ты?!», но дверь отворилась. В небольшой прихожей стояли двое. Наганы в их руках были направлены на него, хозяина квартиры, и это было необычайно до абсурдности.
– Зайдите, Ушаров, – услышал Николай. Первым мгновенным желанием было схватить этих двоих за руки, отвести дула от груди. Ему подумалось, что он попал в засаду. Но к кому? К белогвардейцам? К Курширмату? Чепуха! И еще он успел подумать: «А что с Машей?!»
Но один из «гостей» строго произнес:
– Не вздумайте сопротивляться – стрелять будем без предупреждения.
– Верю, – устало произнес Николай и переступил порог. Кто-то из стоявших у него за спиной вынул из кобуры пистолет и обшарил карманы.
– Ого-го! Тут что-то есть!
– Быстро за Мирюшевым! – услышал Николай приказание очевидно старшего и, поняв, что это не засада, что работает опергруппа особого отдела и Маша в безопасности, испытал прилив неудержимой, яростной радости.
Ушаров прошел за особистами в первую комнату. На столе, покрытом клеенкой, стояла семилинейная лампа с прикрученным фитилем.
– Садитесь, Ушаров, – предложил тот, кто был старшим, и отставил стул от стола в угол. – Сюда садитесь!.. – И прибавил света.
– Маша! – крикнул Николай. – Где ты, Маша?
– Ничего с ней не случилось, – сказал старший.
Тот, кто обыскивал Николая, положил на стол мешочек, развязал шнурок, удивленно воскликнул:
– Ого! Видать не зря мы тебя караулили, Ушаров! Платят тебе не туркбонами.
Николай сел, положил руки на колени, оглядел собственную комнату, которая показалась чужой, снял фуражку и бросил на сундук.
– Что это значит? По какому праву?.. Где моя жена? – спросил у старшего группы.
Один из особистов открыл дверь в спальню и произнес:
– Мария Михайловна! Можете войти!..
Маша бросилась к Николаю, тот встал.
– Что ты натворил, Коля?! Что, скажи?! – И она заплакала навзрыд, уткнув лицо в плечо мужа.
Он осторожно гладил уложенные в узел волосы и ощущал ее прерывистое, горячее дыхание и слезы на плече.
– Успокойся... Возьми себя в руки. Придет Мирюшев и все выяснится, – говорил он, пытаясь мягко и настойчиво поднять ее голову. – С тобой все в порядке? Тебя не обидели? Перепугали, да?.. Почему ты не откликнулась, когда я позвал тебя?
– Они запретили мне. Сказали, так будет лучше для тебя и меня...
– Ладно, разберемся... Ты вот что запомни. Если меня уведут и я к ночи не вернусь – беги к Пашке Богомолову. Если его не застанешь, то в штаб. Дозвонись до Ходаровского или Паскуцкого... Поняла?.. Все будет хорошо...
– Ты, наверное, голодный? – невпопад и каким-то будничным голосом спросила Мария Михайловна, вытирая заплаканные глаза батистовым платочком.
– А ведь верно! – нарочито бодро, чтобы окончательно успокоить ее, воскликнул Николай. – Дай чего-нибудь поесть.
Ушаров подсел к столу и, пока Мария собирала ужин, разглядывал шелковый мешочек, думал, что для Мирюшева – начальника особого отдела штаба фронта золото явится неопровержимой уликой какой-то его, Ушарова, вины.
В молчании прошло четверть часа. В прихожей послышались шаги и в столовую вошел Михаил Мирюшев – уже не молодой человек с колючим взглядом черных глаз под кустистыми бровями, со смолисто-черными усами, скобкой обрамлявшими крупный рот. Одет он был в кожаную, потертую на локтях и у карманов куртку, подпоясанную широким ремнем и перехваченную портупеей, в синие галифе и сапоги. Кожаную фуражку он положил около лампы, сел напротив хозяина квартиры.
– Что все это значит? – произнес Николай с вызовом и поднялся со стула. Одновременно двое особистов положили ему тяжелые ладони на плечи и заставили сесть. Николай оглянулся на них, потом взял фуражку и передал одному из стоявших за спиной.
– Повесьте, пожалуйста, на гвоздь у двери, или положите на сундук... Так что все-таки это значит? – повторил он вопрос.
– Ты арестован, – произнес Мирюшев, – ты обвиняешься в предательстве.
– Какая чепуха! – воскликнул Ушаров. – Я – предатель?! – он вскочил и вынужден был опять опуститься на стул под тяжестью сильных ладоней.
– Вот, товарищ Мирюшев, изъяли у Ушарова при задержании, – произнес один из особистов, показав пальцем на шелковый мешочек. – Золото!
– Золото! – Мирюшев живо пододвинул мешочек, опрокинул его над столом: монеты высыпались на клеенку, одна покатилась к краю стола и Мирюшев ловко, как муху, прихлопнул ее ладонью и подгреб к сверкающей кучке.
– Мда-а, теперь все понятно, – многозначительно промолвил Мирюшев. – За деньги продался, подлец! За золото, гад! – Он наклонился над столом, вонзил острый взгляд в лицо Николая. – Контра! К стенке тебя поставлю!
В наступившей тишине раздались приглушенные рыданья. Это Мария.
– У тебя есть ордер на арест? – спросил Ушаров.
– Ордер?! Будет и ордер! Таких, как ты, без ордера к ногтю надо! – произнес Мирюшев и один из особистов подтвердил:
– Точно! Шкура!..
– Вы превысили свои полномочия, Мирюшев, – спокойно сказал Ушаров. – Вы не имеете права арестовывать меня без санкции командования фронтом... Вам лучше, чем кому другому, известно, что я во всех своих действиях отчитываюсь перед штабом и командующим. Во всех! – подчеркнул он. – Какие у вас основания для моего ареста?
– Сейчас узнаешь основания, – с угрозой произнес Мирюшев и, обратившись к одному из своих подчиненных, приказал:
– Петренко! Садись, протокол писать будешь... А ты, Ушаров, отсядь от стола... На середину комнаты.
Николай пожал плечами:
– Вы не имеете права допрашивать меня при посторонних, – кивнул на жену.
– Фамилия?.. Имя, отчество?.. Год рождения?.. Так... Член партии большевиков... Так, – записывал Петренко на бланке допроса.
– Где вы были сегодня днем? – задал вопрос Мирюшев.
– Находился при исполнении служебных обязанностей, – ответил Ушаров.
– Точнее!
– Не имею права говорить... Послушайте, Мирюшев, оставьте эту комедию! Отвезите меня в штаб, – попросил Ушаров. – Вы своими действиями мешаете моей работе. Вы превысили полномочия и это вам...
– Прекратите болтовню! – оборвал его Мирюшев. – Отвечайте на вопросы четко и ясно! Где был сегодня днем?
Николай видел, как Маша медленно отошла от комода и села на стул около окна, сцепила пальцы до хруста.
– Повторяю... Я не имею права говорить об этом.
– Заговоришь... Еще вопрос... Вам знакомо имя Камчибека Ильбигиева?... Или Бориса Гнилицкого, как его еще называют...
Николай промолчал.
– Молчишь?! Так вот, он сегодня задержан. На допросе он выдал тебя. Сколько ты получил у Курширмата за патроны, ну?!
«Вон оно что, – подумал Николай. – Значит я обвиняюсь в связи с Курширматом! Золото – доказательство моего предательства.»
Ушаров ясно представлял, что в глазах честного, преданного революции Мирюшева он выглядел последним подлецом. Ушаров не мог не признать этого. Единственное, в чем был Мирюшев не прав – в том, что арестовал и допрашивал его, не получив на это санкцию командования.
– Молчишь? Ничего, заговоришь после очной ставки с Камчибеком! – пригрозил Мирюшев. – Кто такой «Зеленая рубашка»?! Как видишь, мы все знаем... Будешь говорить? Ничего, в особом отделе Туркфронта тебя заставят говорить.
– Помолчи, Мирюшев. Дай собраться с мыслями, – попросил Ушаров. – Сосчитай пока золото и укажи сумму в протоколе.
– Ну, подумай, – согласился Михаил Мирюшев. – И учти, всякое отпирательство бесполезно. – И он начал считать золотые кружочки, укладывая их по размеру в стопочки – по десятку в каждой. – Думай, да побыстрее.
Николай поглядел на жену. Мария Михайловна перестала плакать и сидела тихо, отрешенная от всего происходившего.
– Не отчаивайся, Маша. До утра все выяснится и я вернусь домой, – произнес Николай. – Будь умницей. Сделай так, как я тебе говорил...
– Думай, а не болтай, – заметил Петренко и положил карандаш на бланк допроса.
«Значит адъютант Аулиахана-тюря Ильбигиев или не осведомлен о готовящемся нападении на эшелон, или умолчал... Меня он сегодня в отряде не видел... И не знает фамилию «Зеленой рубашки». Мирюшеву известно лишь, что я доставил Курширмату патроны. Нужно ли посвятить Мирюшева в операцию с эшелоном?... Нет! На это я не имею права, – рассуждал Ушаров. – К утру, не позднее, меня освободят... Но ведь он, – Николай поглядел на лохматую голову Мирюшева, – он решил отправить меня в Ташкент в особый отдел Туркфронта... Поезд идет ночью. Надо придумать, как заставить Мирюшева задержать меня здесь до завтра, до следующего поезда. Неужели он все-таки рискнет не доложить обо всем командованию?»
– Вот что, Мирюшев! Слушай... Занесите это в протокол... Я действительно доставил Курширмату патроны. Это сделано с ведома Полномочного представителя ЧК Петерса. Камчибек – адъютант Аулиахана-тюря – встречал меня в банде... Я разведчик и не имею права разглашать на этом допросе военную тайну и замысел командования. Ваша попытка допросить меня по этому поводу – незаконна. Вы превысили полномочия и власть. Что еще вас интересует?
– Не пугай, пуганые! – зло ответил Мирюшев. Петренко торопливо вел протокол. – Кто такой «Зеленая рубашка»? С кем из предателей еще вы связаны?
«Может рассекретить Мирюшеву резидентов Курширмата? – размышлял Николай. – Если их не арестовать, то они, прослышав о провале Камчибека, сбегут... Но арест их за сутки до операции с эшелоном насторожит главаря басмачей... Курширмат может отказаться от захвата оружия и тогда так тщательно продуманная операция рухнет!»
– Где вы захватили Ильбигиева? – спросил Ушаров. – При каких обстоятельствах? Поймите, Мирюшев, это очень важно.
– Еще бы не важно, – усмехнулся особист. – Но это тебе не поможет. Его взяли на железнодорожной станции. Там его опознал один дехканин, убежавший из банды. Еще что тебя интересует?
– Отведите меня в штаб! И доложите командованию о моем аресте.
– Успеется! – усмехнулся Мирюшев. – Сперва ты все нам расскажешь... За что заплатили тебе басмачи на этот раз? – Он кивнул на аккуратные золотые столбики.
– Здесь я ничего не буду говорить. Моя квартира не место для допроса. Ведите меня в штаб! – потребовал Ушаров. Он решил ускорить, насколько можно, развязку этой глупейшей и опасной для операции с эшелоном истории. Нужно было дать Маше возможность сообщить о его аресте.
– Ведите меня в особый отдел. Там я буду давать показания, – упрямо повторил он.
– Ладно, – с угрозой произнес Мирюшев. – Пошли в штаб...
Начальник особого отдела Михаил Мирюшев был абсолютно уверен в том, что в его руки попало чрезвычайно важное дело. Ведь если изменником оказался сам начальник разведотдела, то как можно поручиться, что с басмаческим главарем не связаны другие работники штаба фронта или командиры частей? Будет ли правильным вести Ушарова в штаб? Ушаров настаивает на этом, значит на что-то рассчитывает. Может на то, что выручат? Нет, в штаб Ушарова не следует вести. Его необходимо отправить в Ташкент. Вернее будет!
Так, поразмыслив, решил Михаил Мирюшев и уже только для того, чтобы услышала жена Ушарова, приказал:
– Хорошо! Пошли в штаб!
Павел Богомолов проснулся от тревожного стука в парадную дверь. Он не успел окончательно прийти в себя, как застучали в окно его комнаты, выходившее на улицу. Часа два назад он вернулся из Реввоенсовета. Втроем – Паскуцкий, Ходаровский и он – были приняты Петерсом, приехавшим поздно вечером для участия в операции с эшелоном.
Павел нащупал под подушкой рукоятку нагана и босиком подошел к окну. На улице гудел ветер, бросал пригоршни дождя и листья в стекла.
– Кто? – спросил он осторожно.
– Павел Михайлович! Я – жена Ушарова!.. Откройте скорее.
Не зажигая света, лишь накинув шинель на нижнее белье, босиком Богомолов прошел к двери, откинул крючок.
– Что случилось? Заходите скорее. – Холодный ветер дунул по босым ногам. Он запер дверь и первый вернулся в комнату, зажег лампу, смущенно запахнул накинутую на плечи шинель: – Я сейчас, оденусь только...
Она так и стояла у двери, пока Богомолов не вернулся из спальни, и только твердила:
– Боже мой! Какой ужас, боже мой...
– Что случилось? – спросил Павел. – Где Николай? С ним что-нибудь...
– Его арестовали... Мирюшев... У Коли нашли золото. А весь день его не было дома... Его расстреляют, да? – и она заплакала, уткнув глаза в искрящийся на свету тысячами дождевых капелек платок.
– Когда?! Где?! – закричал Богомолов, тряся молодую женщину за плечи. – Да говорите же!
– Дома! Час назад... Увели в штаб...
– В штаб! – Павел бросился к телефону, висевшему на стене, торопливо завертел ручку, а сам пытался предугадать и причины ареста Ушарова, и возможные его последствия.
– Штаб! Штаб! Дежурного по штабу!.. Дежурный! Говорит Богомолов! Мирюшев и Ушаров пришли? Нет?! Как – нет?! Должны быть!..
– Никто не приходил, – повторил дежурный.
– Дайте отбой. Алло! Алло!.. Соедините с Ходаровским. Товарищ Ходаровский! Это я, Богомолов. Срочно в штаб. Чрезвычайно важно, по телефону не могу... Сейчас распоряжусь, чтобы выслали вестовых за вами и Паскуцким... Очень важно!
Он дозвонился до крепости и узнал, что и туда Ушарова не приводили. Повесил трубку на рычажок. Уже спокойно спросил Марию Михайловну:
– Как это произошло? Расскажите подробнее. Кто подписал ордер на арест? Да говорите же! Его точно в штаб повели?
Мария сбивчиво, с массой подробностей, боясь пропустить хоть что-нибудь важное, принялась пересказывать все, что произошло в ее квартире.
Сквозь завывание ветра донесся приближающийся цокот копыт. Кони остановились под окнами, на тротуаре.
– Оставайтесь здесь, – приказал Богомолов женщине. – Как вас только не задержали патрули?
– Я спряталась, – чистосердечно призналась Мария. – За деревьями спряталась... Они и проехали...
– Ладно... Сидите здесь! Ничего с Николаем не может случиться... Я позвоню вам из штаба. А свет убавьте. И заприте дверь. Куда же Мирюшев повел Николая? Вот чертовщина!..
Многие члены Реввоенсовета и штаба жили в ту пору в одном доме, коммуной. Уже выйдя на крыльцо, Богомолов услышал тихое конское ржание во дворе, и он понял, что это приехали вестовые за Ходаровским и Паскуцким. Он сунул ногу в стремя, подобрал поводья, чтобы сдержать кобылицу и дождался у ворот, когда на улицу выедут поднятые по его тревоге товарищи.
– Что случилось? – спросил Паскуцкий.
– В штабе доложу, – выкрикнул Павел Михайлович, пытаясь подоткнуть полы кавалерийской шинели под колени, чтобы спрятать ноги от хлесткого осеннего дождя.
Через несколько минут кавалькада остановилась у подъезда штаба. Конники спешились и вошли в здание.
Уже из кабинета Ходаровского Богомолов позвонил дежурному по станции.
– Узнайте, оформлял ли Мирюшев документы на проезд до Ташкента? Да, я жду. Минутку!.. Поезд прибыл? На подходе!.. Срочно узнайте у военного коменданта. А лучше позовите его к телефону.
– Дадите мне трубку, когда подойдет комендант, – сказал Петерс, который уже тоже был здесь, Богомолову. – Ну, а если окажется, что Мирюшев не доставил Ушарова на вокзал? Что тогда? Жена Ушарова точно уверена, что его арестовал Мирюшев?
– Она назвала его фамилию.
– Она не могла ошибиться, Ян Христофорович! Это был Мирюшев! Алло!.. Алло! Кто у телефона?! – Павел подул в трубку: – Комендант? Сейчас с вами будет говорить товарищ Петерс. Передаю трубку...
Ян Христофорович обошел стол, взял трубку из рук Богомолова.
– Говорит Полномочный представитель ЧК Петерс... Да, здравствуйте. – Петерс пододвинул кресло к столу, но не сел в него, а поставил ногу на перекладину под сиденьем. – Мирюшев на станции?.. У вас? Кто с ним? Так, так... Ушаров?! Одну минутку. Подождите же, черт возьми!.. Где они находятся? У вас в комендатуре? Одну минутку. – Ян Христофорович зажал мембрану ладонью, сказал ни к кому не обращаясь, с облегчением: – На вокзале они... Ждут поезда. – И снова проговорил в трубку: Слушайте приказ. Свободных от караула красноармейцев поднять, окружить станцию и никого не выпускать с ее территории... Еще что? Чтобы посторонних не было ни на перроне, ни на путях. И последнее... Задержите отправку поезда до нашего приезда... Мирюшеву сообщите, что он с группой пойдет на посадку перед самым отправлением. Всё поняли? Выполняйте!
...Комендант вернулся в свой кабинет, с любопытством оглядел, будто только сейчас увидел, группу особистов во главе с Мирюшевым и Ушарова. Они заняли две массивные скамьи в углу помещения, сидели, подремывая.
– Скоро поезд? – В какой уже раз спросил Мирюшев у коменданта. – Не забудьте – нам отдельное купе.
– На подходе... Купе обеспечу. Только вот что, товарищ Мирюшев. В вагон пойдете перед самым отправлением.
– Почему? – резко, с вызовом спросил начальник особого отдела фронта.
– По прибытии состава проведем проверку документов у всех пассажиров. Поезд оцепим. Вам здесь будет спокойнее.
Мирюшев резко поднялся со скамьи, подошел к коменданту, остановился перед ним, широко расставив ноги, засунул большие пальцы под широкий ремень, туго перехвативший кожанку. – Это еще зачем?!
– Приказ штаба, – тихо произнес комендант. – Вам надлежит оставаться здесь.
Ушаров, сидевший до этого в полудреме, положив русую голову на высокую жесткую спинку скамьи, встрепенулся, открыл глаза и сел. Увидел, как Мирюшев снял с головы фуражку, досадуя, ударил ею о стол. Издалека донесся свисток паровоза и, как ответ на него, на перроне поднялся шум: кто-то кого-то звал, двигали какие-то ящики, послышались торопливые шаги, замелькали за потными окнами неясные тени.
Комендант вышел на перрон, оглядел пассажиров, жавшихся с узлами и чемоданами к стене вокзала, прошел в зал ожидания, занятый красноармейцами, передал командиру приказ штаба об оцеплении территории станции и проверке документов.
– Куда всех задержанных помещать? Под дождем что ли их держать? – спросил командир.
– Сюда всех, – комендант окинул взглядом небольшой зал. – Усиль, пожалуй, охрану вагонов с оружием... И давай начнем оцепление вокзала. Действуй!
– Вста-ать! – негромко скомандовал командир. – Построиться! Сми-и-рна! – звякнули приклады о пол и стало тихо. – На пле-е-чо!.. Отставить!.. На пле-е-чо!.. К но-оге!.. Слушайте задачу. Первое и третье отделения первой роты... Оцепить вокзал и пристанционную территорию... Четвертое отделение... на перрон... собрать пассажиров с вещами в зал ожидания!..
Комендант и начальник вокзала стояли на перроне около небольшого колокола, подвешенного на кронштейне, вбитом в стену.
Вдали показались огни паровоза. Поезд принимали на первый путь. Прозвенел колокол. Красноармейцы выстроились цепочкой по краю перрона и по второму пути. Сзади их замаячили кавалеристы.
Раньше, чем паровоз, пыхтя и отдуваясь, подтянул вагоны к станции, у перрона спешилась большая группа конников. Несколько человек остались у коновязи, остальные стремительно прошли в помещение военного коменданта. Это были Паскуцкий, Ходаровский, Богомолов, Петерс.
При их появлении у коменданта все встали по стойке смирно. Николай стоял в распахнутой шинели, под которой виднелась гимнастерка, не перехваченная ремнем. Петерс оглядел помещение и тех, кто в нем находился, достал из кармана носовой платок, вытер мокрое лицо и потом руки. Ходаровский снял запотевшие очки и, близоруко щурясь, протирал стекла пальцами.
– Товарищ Полномочный представитель... – начал Мирюшев. Петерс досадливо отмахнулся от него, сказал:
– Отставить!.. Докладывайте непосредственному командиру! – И стремительно прошел к столу, молча выслушал рапорт Мирюшева.
– Арест Ушарова отменяю, – произнес Ходаровский. – Вернуть начальнику разведотдела документы, оружие и ремень. – И, уже обращаясь к Петерсу, произнес устало и как-то по-домашнему буднично: – Ну что с ним прикажете делать? Ох, Мирюшев-Мирюшев! Сам, значит, решил, сам арестовал, сам в Ташкент решил ехать... Все – сам! Один! – Помолчал секунду-другую, как бы раздумывая, что же все-таки делать с этим Мирюшевым.
Павел Богомолов молча вышел из комендатуры, прошел в кабинет начальника вокзала к телефону, покрутил ручку:
– Алло! Алло! Штаб фронта... Штаб?! Это Богомолов... Мою квартиру... Мария Михайловна! Все в порядке. Минут через пять он сам позвонит... Ну, вот плакать-то и ни к чему...
