Текст книги "Фаэтон со звездой"
Автор книги: Константин Волков
Соавторы: Марк Полыковский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)
Глава III
ТРУДНОЕ ЗАДАНИЕ
– Патронов у нас только на один бой... – Курширмат был трезв и зол. Второй месяц, как его трехтысячное войско спустилось с гор и отсиживалось в кишлаках под Маргиланом. Джигиты оборвали весь урюк в садах, изленились. Чтобы подтянуть дисциплину, эмир ляшкар баши приказал Половцеву и Ситняковскому обучать непобедимых воинов ислама строю и тактике пешего боя.
– Надо добыть патроны, – согласился начальник басмаческой разведки Аулиахан. Неуверенный тон его не понравился главнокомандующему.
– Ну и как ты думаешь их добыть?
– Купить у красноармейцев, – глаза под густыми вразлет бровями были серьезны.
– Ты сказал «купить»? – переспросил удивленный Курширмат. – Я не знал, что кызыласкеры торгуют патронами... Кто тебе продаст? Веревкин[10]10
Н. А. Верёвкин-Рохальский командовал в ту пору Ферганской группой войск Туркфронта.
[Закрыть]?
Они сидели на супе[11]11
Супа – расположенное во дворе дома прямоугольное возвышение, сделанное из глины. На супе сидят или лежат. – Прим. Tiger’а.
[Закрыть], поставленной около хауза[12]12
Хауз – в Средней Азии искусственный водоем, резервуар питьевой воды при мечетях, на городских площадях, в садах; обычно прямоугольный в плане, отделанный по берегам каменной облицовкой. – Прим. Tiger’а.
[Закрыть], под большим карагачом. В ветвях его умиротворенно ворковали горлинки. В клетке, подвешенной на нижней ветке, по-соловьиному щелкала короткохвостая майна – иранский черный скворец. С улицы доносился голос есаула Половцева: «К но-о-ге! Р-р-раз-два! На-а пле-о-чо! Р-ра-аз-два! Кру-у-гом! Где у тебя левая рука? Где?! Какой рукой плов жрешь! Ну! Еще раз: Кру-у-гом! Коли!»
– Зачем «Веревка»? Другой кто продаст. Деньги давать надо. Много денег – много патронов. Деньги у вас, гази, есть...
– Деньги есть, – задумчиво согласился Курбаши. Голос его был тих и спокоен. Он помолчал, будто подсчитывал, потом потянулся всем телом к разведчику, прокричал в самое лицо:
– Есть деньги! На святое дело – все отдам! Аллаху угодно! Бери и привези патроны!
Аулиахан-тюря глядел в возбужденное лицо собеседника: за синими очками не было видно его гла́за, желваки на подтянутых скулах вздулись, скрипнули зубы.
– Надо купить человека... Из красных командиров. Он нам достанет все – патроны, оружие, планы красных, свой человек в штабе – это дороже патронов!..
Курширмат обмяк, откинулся на подушку, сказал:
– Есть у нас Зеленая рубашка. Много ли от него пользы?
– Если не считать, что он помог угнать коней из штабной конюшни, – обиженно заметил начальник разведки. – Разве не он сообщает о готовящихся выступлениях кызыласкеров? То, что вам служит гяур, еще раз говорит о правоте вашего святого дела, – льстиво закончил он.
– Один купленный русский – не очень веское подтверждение твоих слов, – выразил сомнение Курширмат.
– А Карапет? Он тоже одной веры с русскими...
Начальник курширматовской разведки говорил о бывшем бойце Кокандского партизанского отряда Ваграме Карапетяне, перешедшем в банду не случайно. Это было прямой заслугой самого Аулиахана-тюря, как впрочем, и то, что негласным осведомителем у него был и командир эскадрона Василий Елишенко. В банде никто, кроме Аулиахана, не знал его фамилии и имени. Для всех он был «Зеленой рубашкой».
Из дома вышел старик, одетый в белые штаны и белую с глубоким вырезом рубаху. При каждом шаге остроносые кожаные кауши шлепали его по бледно-желтым пяткам. Прижав руку к груди, старик согнулся в робком поклоне и прошел к хаузу. Набрал воды в медный кумган и принялся поливать утрамбованную и чисто выметенную площадку вокруг супы. Глина моментально впитывала воду. Потом старик прополз на четвереньках по супе до дастархана, собрал на медный поднос куски лепешек, блюдечки с кристаллами навата, мучнистыми конфетами – парвардой, кисти мелкого винограда, чуть тронутого желтизной и, так же пятясь, уполз. От летней кухни, где в казанах готовили обед, доносились пряные запахи зры, райхана, жареного лука. Перекинутая через таловую жердь сохла на солнце шерстью внутрь баранья шкура, над ней вились осы и гудели шмели.
Опираясь ладонями о подушку, Курширмат с трудом поднялся на затекшие чуть кривые ноги, потянулся. Не очень поспешно встал и его сотрапезник.
Курширмат дотянулся рукой до шелковой клетки, пощелкал по дощатому дну пальцем: птица испуганно заметалась. Не глядя на начальника разведки, спросил:
– Кого думаешь купить, Аулиахан-тюря?
– Ушарова...
Курширмат живо обернулся, снял очки. Единственный глаз прищурен. Второй, как у птицы, закрыт бледными веками.
– Ушаров был адъютантом у Зазвонова. Вот уже два месяца, как он в штабе красных.
– Кем он там?
– Точно не знаю, но в разведке или в особом отделе. Купить его было бы очень хорошо, ваша светлость!
– Ты думаешь – удастся?
– Он – кокандский.
– Ну и что? – недоверчиво спросил Курширмат и подошел к собеседнику вплотную.
– Карапетян тоже из кокандского отряда. Поручу ему...
– Ушаров большевик?
– Да...
– Ничего не выйдет! Он с Карапета шкуру снимет. Барабан сделает!
Аулиахан рассмеялся, кожа на прямом носу собралась в морщинки.
– Этого Ушар не умеет. Если Карапет не справится – на барабан его кожу натянут мои храбрецы, – усмехнулся начальник разведки и тут же преобразился, благочестиво провел ладонями по загорелым щекам, огладил маленькую холеную бородку. – На все воля Аллаха!..
– Позови Карапета. Говори при мне. Обещай райскую жизнь на земле.
– Ему анаши на один гап[13]13
Гап – мера наркотика «на один разговор», на один раз.
[Закрыть] и он уже видит гурий рая.
Аулиахан-тюря трижды хлопнул в ладоши. Прибежал, поддерживая саблю, рослый джигит.
– Найди Карапета!
Басмач поклонился, прижимая руку к груди, эмиру ляшкар баши, отдельно – Аулиахану и поспешил выполнить приказ.
Карапетян пришел в сопровождении посыльного. Был он невысокого роста, немного грузноват для своих лет, полнолиц и ряб. Одет он был в армейские галифе, вместо гимнастерки под узбекским стеганым халатом – чесучевая рубашка навыпуск, подхваченная тонким «кавказским» пояском. Он встал по стойке «смирно», машинально продолжая накручивать на указательный палец длинный конец ремешка с серебряным украшением.
Вокруг супы на паласах и курпачах по пять-шесть человек расположились джигиты из личной сотни Курширмата. Отдельно трапезничали музыканты и певцы: их бубны и дутары лежали рядом. Хозяин дома и двое его слуг едва успевали подносить ляганы с пловом, касы с шурпой, чайники с чаем.
Курширмат оглядел пришедшего, сказал:
– Садись! Поешь с нами. – И показал на место между Ненсбергом и Половцевым.
С излишней поспешностью Карапетян обтер сапоги полой халата, сполоснул руки в хаузе и другой полой вытер ладони, ловко пристроился за спинами сидящих. Ненсберг потеснился, и он смог дотянуться до плова. Аулиахан налил полную пиалу коньяка и протянул Карапетяну:
– Пей.
Карапетян перебежал к Курширмату после того, как в последнем бою с басмачами струсил. Его должны были судить. Боясь наказания, он сбежал в стан врага. Ни разу за полгода, что провел среди басмачей, ему не доводилось сидеть за одним дастарханом с самим эмир ляшкар баши. Он понимал, что такая честь – неспроста, и ждал, что же произойдет дальше. Хозяин дастархана не торопился начать разговор.
Первым, сыто отрыгнув, отвалился на бархатные подушки Курширмат. Он вынул из ножен богато инкрустированный нож чустской работы и принялся безучастно строгать веточку. Один из курбаши подобострастно поставил около локтя командующего пиалу с чаем.
– Устал от муштры, – сказал со вздохом Половцев. Он бы с удовольствием ушел в сад, бросил там у арыка курпачу и подремал. Но хотелось узнать, зачем понадобился гази этот Карапет, как презрительно называл его про себя бывший казачий есаул.
Наконец, один из курбаши собрал с лягана остатки плова. Старший по возрасту пробормотал благодарственную молитву, все провели ладонями по лицам и встали.
– Останься, – приказал Аулиахан Карапетяну. Тот покорно опустился на курпачу. – Остальные можете идти.
– Ты храбро воевал прошлый раз, – начал начальник разведки, и Ваграм зарделся от похвалы, скромно потупился. Курширмат одобрительно кивнул. Все трое знали, что это была храбрость труса: попади перебежчик в плен к красноармейцам – о решении трибунала можно было бы не гадать.
– Скажи, ты знаешь кого-нибудь в штабе красных?
– Я давно не был в штабе. Люди везде меняются, джан додхо[14]14
Джан додхо – Ваша светлость.
[Закрыть].
– Ушарова знаешь?
– Ушарова?.. Знаю... А он разве в штабе?
– Кажется, да.
– Хорошо знаю! – оживился Карапетян. – В одном кокандском отряде служили! Друзья мы, можно сказать.
– Он знает, что ты перешел к нам?
– Не думаю.
– По моим сведениям, Ушаров теперь в штабе. Начальник разведки. Он храбрый человек?
«Зачем ему понадобился Коля? Что ответить на вопрос?» – подумал Карапетян и решил, что лучше говорить правду.
– Храбрый.
– Что он любит? Деньги? Славу? Он пьет? Может играет в карты?
– Не знаю, что он любит. Наверное жену... Она у него красавица! Вай-вай! Персик!.. Женился недавно. А деньги кто не любит?!
– Карты, вино? – повторил вопрос Аулиахан.
– Этого не замечал.
Курширмат, лежавший на курпаче, резко сел:
– Ушаров очень быстро выдвинулся из рядовых солдат до начальника отдела разведки штаба. Он или очень предан Ленину, или жаждет славы, почестей, богатства. Деньги! Они нужны при любой власти. А Ушаров – молод. У него красивая жена.
– Выкрасть его жену!? – догадался Карапетян.
Курширмат сделал рукой отрицательный жест:
– Нет! Тогда мы сделаем его своим врагом. Надо, чтобы он служил нам, не боясь разоблачения и не питая к нам ненависти.
– Вы правы! Его могут прельстить только деньги! При гарантии полной безопасности, – поддержал Аулиахан.
– Пусть на первый раз выполнит какое-нибудь маленькое поручение. Щедро заплатим! Второе задание будет серьезнее, – развивал мысль Курширмат. – А плата больше. Тогда...
– Тогда он будет в наших руках! – воскликнул Карапетян.
– В моих руках, в моих, – поправил хозяин. – Вижу ты все понял. Действуй.
Курширмат поднялся, встали поспешно собеседники.
– Об остальном договоритесь без меня, – сказал Курширмат. – Склонишь Ушара на нашу сторону – награжу щедро. Если не удастся – уничтожь! Зная, что нам нужен свой человек в штабе, Ушар станет опасен для моего священного дела... Станет принюхиваться к каждому. А нам нужно будет найти другого. Иначе нельзя.
Глава IV
ЗА ЛИМОН – МИЛЛИОН
Начальник курширматовской разведки Аулиахан-тюря был осведомлен правильно: вот уже скоро два месяца, как Николай Ушаров служит в разведывательном отделе или регистроде, как его называли, Ферганского фронта. Это назначение было санкционировано полномочным представителем ВЧК в Туркестанской республике Яном Христофоровичем Петерсом.
Штаб Ферганского фронта разместился в двухэтажном здании мужской гимназии, в центре Скобелева. Напротив через широкую улицу раскинулась площадь с собором, а дальше – молодой парк, в котором, как слышал Николай Александрович, были все породы деревьев, растущих на территории Средней Азии. Город утопал в зелени. И под окнами штаба вдоль арыка росли чинары да тополя. В их тени укрылись от июльского зноя верховые лошади, фаэтоны, тарантасы, брички, выстроившиеся вдоль арыка, да и само здание с широко распахнутыми окнами спряталось в спасительной тени.
Двое часовых в выгоревших гимнастерках стояли у входа в штаб. Изредка раздавались гулкие шаги в вестибюле, и часовые мгновенно преображались: строгими становились их лица, шире разворачивались плечи. Посетитель выходил, предъявив пропуск. Один из красноармейцев накалывал бумажный листочек на трехгранный штык винтовки.
Посетителей в штабе было мало: полки и отряды Красной Армии вели непрерывные бои с басмаческими бандами и отрядами белогвардейцев; в городе остались крепостная батарея, два эскадрона конницы – резерв штаба фронта, да комендантская команда.
Из широких дверей вышел молодой военный. Он высок ростом, зеленая гимнастерка туго облегает грудь атлета. Синие офицерские галифе с красным кантом, сохранившиеся еще с империалистической, заправлены в лакированные сапоги. У него светло-русые, чуть вьющиеся волосы, зачесанные на косой пробор, густые черные брови, над губой маленькие усики.
– К себе, Ушаров? – пожалуй несколько панибратски спросил один из часовых и улыбнулся.
– К себе!.. А, да, к себе, обедать, – машинально ответил тот, занятый своими мыслями и, пригладив загорелой рукой волосы прежде, чем надеть фуражку, подтвердил:
– К себе, Семушкин. Хоть бы зашли когда. Давно не виделись.
– Служба!.. Зайду как-нибудь, – пообещал Семушкин, и когда Ушаров, подтянутый, ладный, отошел от двери, сказал с гордостью напарнику:
– Свой парень! Вместе на Мадаминбека охотились. Здешний он. По местному чешет – не отличишь от узбека или киргиза.
Николай дошел до угла, повернул влево к низкому длинному зданию бывшего губернского управления с соснами у входа. Чуть дальше – его квартира.
Вдруг, как из-под земли, вырос невысокий крепыш, одетый в чесучевую рубашку-косоворотку, подпоясанную длинным и узеньким кавказским ремешком, в матросские брюки клеш и лакированные туфли.
– Ушаров! Коля! Да-а-рагой друг! – крепыш широко распахнул руки для дружеского объятия. Глаза, губы, каждая рябинка на попорченном оспой лице лучились радостью: – Пусть я никогда не увижу Арарата, не попробую брынзы с кутемом, если это не мой лучший друг Коля Ушаров! – Они обнялись, засыпали друг друга вопросами, на которые, не ждали ответа, вопросами, которые будут заданы вторично, когда утихнут радость и волнение неожиданной встречи.
– Где ты теперь, Коля? В штабе?
– В штабе? Почти в штабе... А ты? Ты в штатском! Ушел из партизанского отряда?
– Да-а-рогой мой. Надо па-а-сидеть, па-а-говорить! Надо хорошо выпить и обсудить все вопросы, Коля!
– Надо бы выпить. Зайдем ко мне. С женой познакомлю.
– Ты женился, Коля! Такой храбрый, такой красивый женился! Зачем одну сделал счастливой, а всех женщин одел в траур?! Вай-вай!
Ваграм посерьезнел, сказал:
– Женитьба – дело святое, Коля. Поздравляю! Очень хочу познакомиться с женой старого друга. Но следующий раз! Договорились!.. Подготовлю хороший подарок жене друга. Приду. У нас, армян, такой закон! Подарок надо!
– Да брось ты, пойдем!
– Нет! Сейчас мы выпьем за встречу. Я угощаю! За углом найдется духанчик, где можно друзьям посидеть, поговорить.
– Да у меня с собой и денег-то нет, – упорствовал Николай.
– Что такое деньги?! Вода! Навоз! Дружба – дороже денег! Я угощаю! Пойдем, да-а-рогой! Не обижай...
– Ну, ладно, пойдем на часок, – согласился увлекаемый другом Ушаров. Они свернули на широкую улицу и вышли к деревянному мосту через белопенный Маргилан-сай.
– Так, говоришь, ушел из отряда?.. – повторил вопрос Николай.
– Ушел! Совсем ушел! Я себе слово дал – победим Мадаминбека и хватит.
– Чем же занимаешься, Ваграм?
– Чем? Немного катаюсь, немного деньги делаю. Был в Кермине, Гиждуване, шкурки каракулевые купил. Купил – продал! Хан-атлас, бекасаб купил у кустарей в Маргилане. В Ташкент поехал – продал! Я люблю красивую жизнь, Коля! Я – свободный человек! За это кровь проливал.
– Значит ездишь, торгуешь понемногу. Где же ты побывать успел? Под Бухарой, в Ташкенте...
– На Кавказе тоже был. Шкурки возил. К дашнакам попал. Чуть секим башку не сделали! Хуже наших басмачей! Какой грубый некультурный народ есть на Кавказе! Вай!
Николай с любопытством разглядывал спутника; «Вот пройдоха!»
– Куда идем-то? – спросил у друга.
– Совсем рядом! К Урунбаю. Знаешь чайханщика Урунбая? Не знаешь. Золотой человек. За деньги все достанет – и коньяк, и кокнар, и ширу, и девочку. Вай, хороший человек! Уже пришли. Совсем рядом!
Карапетян всю дорогу болтал, много шутил и сам первый смеялся. Иногда на его рябом лице мелькала тень озабоченности. Повышенная нервная веселость не осталась не замеченной Ушаровым.
– Вот и пришли, – повторил Карапетян, оживленно потирая руки. – И хозяин нас встречает. Салом, Урунбай!
На берегу сая, в тени вековой чинары разместилось заведение Урунбая. С огромного, в два обхвата, корявого у земли дерева, сверху и с боковых ветвей осыпалась большими пластинками кора. Молодая кожица была нежно-зеленого, как зерно фисташки, цвета. Почти на середину бурного потока сая был выдвинут дощатый настил – супа с низкими бортами. Доски устланы паласами, вдоль барьера лежали на курпачах подушки. Рядом с супой – легкий домик и от него – узкий, в два бревна, мостик на тот берег. Под деревом сложены из глины два очага с вмазанными чугунными казанами; на высоких ножках – жаровня для шашлыка. В ней дымятся древесные угли.
Урунбай, чернобородый, тощий и угловатый человек, согнулся в подобострастном поклоне:
– Хуш келибсиз! Хуш келибсиз, азиз мехмонлар![15]15
Добро пожаловать, добро пожаловать, дорогие гости!
[Закрыть] Где прикажете расстелить дастархан?
Глаза у чайханщика глубоко запали и горят нездоровым лихорадочным огнем на бледном изможденном лине.
«Анашист или миракеш»[16]16
Курильщик анаши или опиекурильщик.
[Закрыть], – решил Николай.
– Зайдем в помещение. Там прохладнее, – предложил Карапетян. – И от любопытных глаз подальше. Как-никак, ты теперь в комиссарах. Кем же ты в штабе, Коля?
– Я? Да вот посидим – расскажу, – кивнул Ушаров на чайханщика, давая понять, что не хочет говорить при нем.
Они сели на одеяло друг против друга. Урунбай проворно расстелил чистый кусок домотканой бязи – дастархан; принес из чуланчика большой медный поднос, уставленный блюдечками со сладостями, пиалы.
– Может сразу покрепче, а? – спросил Ваграм. – Урунбай! Чай сам пей! Давай коньяк! Давай шашлык-башлык, давай плов-млов. Помоги хорошо отдохнуть с лучшим другом.
– Как мама? Как Костя? – спросил Ваграм, разливая коньяк по красным гарднеровским пиалам.
– Спасибо, Ваграм. Здоровы. Брат – в отряде. Воюет.
Николай невольно погрустнел. Он несколько месяцев не был дома.
– Трудновато живут мои. А от меня какая помощь? Сам знаешь, какой у нас приварок. А зарплата?
– Я за лимон отдал миллион, – согласился Ваграм и вынул из кармана брюк желтый пупырчатый плод. – Сейчас мы из него закуску сделаем! – И заключил философски: – Раз сменилась власть, раз богатые стали бедными, то бедные должны стать богатыми! А, Коля?! Давай выпьем за то, чтобы ты стал богатым. Я хочу, чтобы мой друг Коля каждый день кушал не суп из сухой воблы, а жирного барашка и запивал вином. И чтобы жена друга ходила, как чернобурка!
Они выпили. Закусили лимоном. Чайханщик принес сочный и пряный шашлык на длинных шампурах.
– Надо жить красиво, Коля! За что кровь проливали? Да ты сними пояс и портупею. Никуда не убежит твой пистолет... Выпьем! Хочешь, я твоей жене каракулевое манто подарю? Все сделаю для друга! Хочешь, я тебя богатым человеком сделаю?! Давай выпьем за то, чтобы мой лучший друг Коля Ушаров стал богатым!
– Может хватит пить, Ваграм? Идти пора...
– Зачем говоришь «хватит»? Зачем обижаешь друга? Сейчас плов будет! Эй, Урунбай! Плов тащи скорее!
– До плова еще по маленькой. И все! – говорил Ваграм, наполняя пиалушки. Сам он пил и не пьянел. Исподтишка наблюдал за Ушаровым: – «лишь бы не опьянел раньше времени».
Неожиданно Карапетян спросил:
– Коля, ты мне настоящий друг?
– Настоящий!
– Поклянись на этом куске хлеба! – протянул руку с куском лепешки.
– Ну, клянусь! Хлебом клянусь. – Николай рассмеялся. – Ты тоже поклянись на этом хлебе.
– Этим хлебом клянусь! – торжественно воскликнул Ваграм, и голос его дрогнул от полноты дружеских чувств. – Мы теперь как родные братья, да?
– Да.
– Тебе можно доверять?
– Мне – можно. Мы же хлебом поклялись.
– Тогда слушай.– Карапетян посерьезнел.– Я не трепался, когда говорил, что могу подарить твоей жене манто. Могу тебя сделать очень богатым человеком. Кончится война – что делать будешь?
– Не знаю, – признался Ушаров. – Наверное, останусь в армии...
– Я не знаю, кто победит. И мне это все равно. Будут у меня деньги – все будет!
«Куда он клонит? – подумал Ушаров. – Что он все о деньгах говорит?» – И сказал, соглашаясь: – Конечно, деньги – это все!
– Вот-вот! Хочешь разбогатеть?
– Какой дурак не хочет! Да не каждый может...
– Мы с тобой не дураки. Пусть дураки за спасибо башки под пули подставляют. Я тебе помогу. Но – услуга за услугу.
– Что я должен сделать?
– О-о, пустяк! Только договоримся сразу, Коля, – играть в открытую.
– Что я должен сделать? – повторил вопрос Ушаров и подумал: «Не иначе с контрабандой дело имеет Карапетян. Откуда у него деньги?»
– Я знаю, что ты начальник разведотдела штаба. И жену твою видал вчера, – он засмеялся. – Я ее сразу узнал! Первой красавицей еще в гимназии славилась. Такую жену содержать – туркбонами[17]17
Туркбоны – так в народе называли бумажные деньги, выпускавшиеся на территории Туркестана в 1918-1920 годах. – Прим. Tiger’а.
[Закрыть] не обойдешься.
Чайханщик унес ляган с остатками плова. На дастархане появились персики, виноград, кок-чай.
– Давай, говори о деле, – попросил Николай.
– Так, вот, о деле... Начальник разведотдела фронта очень многое может... Верно?
– Допустим...
Карапетян доверительно склонился к Ушарову, положил руку на его плечо:
– Достань патронов, Коля! Расплачусь не туркбонами. – И чтобы как-то сгладить необычность просьбы, дать приятелю время придти в себя, пропел дурачась:
У Джона Грея денег хватит,
Джон Грей за все заплатит...
Тра-ля-ля, тра-ля-ля!
Карие с поволокой глаза его при этом испытующе впились в лицо Ушарова, весь он напрягся, готовый к любой неожиданности.
«Патроны! Зачем ему патроны? Раз так щедро собирается платить, значит ему много патронов требуется. Но кому? Для контрабандистов? Быть может», – размышлял Ушаров. Но просьба высказана. Надо отвечать...
– Чудак, напугал ты меня! Сколько тебе надо, каких? К пистолету? При чем же деньги?! Мы же друзья, Ваграм?
– Я – торговый человек. Зачем коммерсанту оружие и патроны? Чтобы торговать! Есть щедрый покупатель. Я – посредник. На маленьких процентах.
Карапетян знал, что прежде чем ответить, Ушаров захочет узнать, кому нужны боеприпасы. Так и есть.
– Кому нужны патроны? – спросил Ушаров.
Секунду-другую молчал Карапетян. Медлил с ответом умышленно, чтобы произвести большой эффект:
– Курширмату!..
«Курширмату?! Что же, плохи, видать, дела у главнокомандующего святого воинства, если он хочет покупать патроны у Красной Армии!» – подумал Ушаров. Он-то знал лучше других, что на границе были задержаны караваны с оружием и боеприпасами. Этим объясняется и то, что даже крупные банды басмачей не принимают боя, рассеиваются по окрестным кишлакам.
– Ты пришел ко мне по заданию Курширмата? – спросил Ушаров.
– Заказ я получил. А к тебе пришел потому, что ты мой друг. Лучше ты хорошо заработаешь, чем кто другой. Верно ведь говорю? Ведь верно?
– Ты хочешь, чтобы я стал предателем? Чтобы я изменил делу, за которое пролил свою кровь? – тихо спросил Николай, сдерживаясь, чтобы не броситься на «друга». – Ты не боишься, что я тебя арестую, Карапетян?
– Зачем ты меня арестуешь? – Я – маленький человек. Ты пойди Курширмата арестуй! А-а-а, чего молчишь? Ты говоришь «дело, за которое пролил кровь». А зачем пролил? Скажи! Чтобы жить хорошо, да? А я тебе хочу помочь жить хорошо, не рискуя жизнью, не проливая драгоценную кровь. Я бы мог к другому обратиться. А я пришел к тебе.
Солнце опускалось за горизонт. В тесной комнате стало сумрачно. Предупредительный чайханщик подвесил к проволоке, спускавшейся с низкого потолка, керосиновую лампу, спросил:
– Чего угодно еще красному командиру?
– Может еще по маленькой? – предложил Ваграм.
– Потом... Задал ты мне задачу, Ваграм... Ну, допустим, я могу достать немного патронов. Тысячу-другую разве? А риск какой?
– За риск и плата!
– Дай подумаю...
«Соглашаться или нет? К чему это может привести! Отказаться – упустить возможность проникнуть к Курширмату. Но и согласиться надо не сразу. Чтобы не заподозрил подвоха.» – размышлял Ушаров.
– Я ведь не дурак. И знаю, чем все пахнет, – сказал он, задумчиво катая мякиш лепешки. – Сделай тебе доброе дело, ты меня свяжешь по рукам и ногам, будешь шантажировать.
– Я?! – искренне возмутился Карапетян. – Хлебом клянусь!..
– Не ты, так Курширмат. За одним заказом другой, третий... Потом не патроны, а оперативные планы потребует. Не сносить мне головы.
– Вай! Затем такие мысли! Курширмат не дурак, он не захочет тебя разоблачить. Тебя продаст – кто согласится на него работать, а?
– Пожалуй, ты прав. – И, будто окончательно решившись, воскликнул бодро: – Была не была! Двум смертям не бывать, а одной не миновать!
– Узнаю друга! – оживился Карапетян. – Твои слова – верные слова! Но не будем о смерти думать. Жить будем! Пить будем! Эй, чайханщик! Жарь еще шашлык! До утра гуляем! Джон Грей за все заплатит!..
– Чем Курширмат платит? – спросил Ушаров.
– Чем хочешь. Золото, драгоценности... Он озолотит тебя, не рядясь.
– Все-таки боязно. Не дай бог влипну. Надо все обдумать, взвесить, – произнес Ушаров, решивший, что прежде, чем дать окончательное согласие, надо сообщить обо всем командованию и Петерсу.
– Чего долго думать? Ну, ладно, думай, только быстро. Завтра ответ дашь?
– Завтра? Конечно! У Офицерского собрания встретимся. Ну, я пойду. Маша волноваться будет.
– Проводить? – спросил Карапетян.
– Проводи...
– Ладно, иди один. Еще напорюсь на разъезд – тебе лишние хлопоты.
Они вышли из помещения. Ноги у обоих затекли от долгого сидения на полу. Ваграм обнял Николая, сказал дремавшему у самовара чайханщику:
– Урунбай! Сейчас вернусь – рассчитаюсь.
– Зачем беспокоитесь. Потом рассчитаетесь. Заходите чаще...
Ушаров быстро шел темными, безмолвными улицами, держась ближе к деревьям, выстроившимся вдоль тротуара. На углу оглянулся. В кромешной темноте едва белели стволы тополей. Постоял минуту-другую. Прислушался. Тихо. И опять только его шаги гулко раздались в притихшем настороженном городе, видевшем тревожные сны. Тревожную тишину его берегли орудия и пулеметы крепости, от которой веером расходились широкие, удобные для сквозного прострела улицы.
Ушаров шел и думал: «Как обставить «добычу» патронов так, чтобы Курширмату стало известно, что это не безопасное для него, Ушарова, занятие? А Карапетян – хорош друг. Сволочь продажная!.. Маша, наверное, уже спит. А может ждет к позднему ужину. Ох, Маша, Маша. Интересное и рискованное дело подвертывается, похоже. Как же сделать так, чтобы вышло оно Курширмату боком?!»
