Текст книги "Господин канонир (СИ)"
Автор книги: Константин Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)
– Мы пираты, а значит, вольные бродяги, нам все равно, где баламутить небо и взбивать облака. К чему нам менять паруса? Мне нравятся эти широты. Здесь тепло, сухо, нет туманов и вьюг, а дожди идут лишь на самых нижних высотах. Не знаю, как вас, а меня текущий курс полностью устраивает. Я уже израсходовал три пинты кокосового лосьона для загара за эту неделю!
Алая Шельма пристально изучила его через стол. Несмотря на то, что для этого ей не понадобилась подзорная труба, а абордажная сабля мирно висела в ножнах, у Габерона невольно возникло ощущение, что его разглядывают, точно беспомощную торговую шхуну. Неуютное ощущение.
– Ничего не имею против южных широт, Габби, однако было бы хорошо, если б ты иногда смотрел чуть дальше своего напудренного носа. Тебе известно, каким ветром идет сейчас «Вобла»?
Габерон поморщился.
– Я не специалист по навигации. Спроси Дядюшку Крунча или «Малефакса». Я-то Тихого Доходяги от Северного Разбойника не отличу!
– Я говорю о направлении.
– О. На юг, если не ошибаюсь.
– Ошибаешься. Ветер в последнее время дует исключительно в одном направлении. В направлении безденежья! Если дело и дальше пойдет в том же духе, придется мне придти к выводу, что Роза Ветров окончательно выжила из ума, а неделя теперь состоит из семи пятниц![6]
На камбузе воцарилась тишина, если не считать напряженного сопения мистера Хнумра, пытавшегося дотянуться до вожделенной еды из-под стола. Даже Шму на минуту перестала с тоскливым видом копаться в своей тарелке.
– Добычи становится все меньше, – Алая Шельма задумчиво взяла гренку, до которой так и не добрался Габерон, откусила от нее небольшой кусок и некоторое время сосредоточенно жевала, – За последний месяц мы записали на свой счет лишь один корабль. Да и тот…
– А по-моему, это был очень удачный налет, – бесцеремонно вставил Габерон, – Мы провернули дело так быстро, что они даже не успели сообразить, что происходит.
– И могли бы этим гордиться, если бы взяли хороший груз. Но нам попался шлюп, набитый запчастями для зонтиков. Несколько тонн запчастей для зонтиков – что мне прикажете с ними делать? Открыть летающую лавку? Податься из пиратов в старьевщики?
– Ищи во всех ситуациях хорошее, – философски посоветовал Габерон, протягивая руку, чтобы перехватить наконец гренку и себе, – Об этом налете едва ли напишут местные газеты. А значит, мы так и останемся Паточными Пиратами. Как по мне, Зонтичные Пираты звучит не в пример менее солидно…
Она взглянула на Габерона так, что тот забыл, зачем протягивал руку. И, пожалуй, забыл бы, как его зовут, будь взгляд еще немногим острее.
– Такова жизнь пирата, Ринриетта, – Дядюшка Крунч со скрежетом повел стальными плечами, – Восточный Хуракан это хорошо понимал. Сегодня ты пьешь вино из золотого кубка, а завтра будешь рад глотку протухшей воды из балластных цистерн. Даже лучшие пираты прошлых времен знали неудачи.
Алая Шельма аккуратно отложила корку на край тарелки.
– Наши длятся так долго, будто мы попали в тянущийся воздушный фронт неудач. Но я – капитан «Воблы» и именно на мне лежит ответственность. Мне надоело без всякого толку полоскать паруса! Еще немного, и «Вобла» порастет лианами, превратившись из корабля в дрейфующий остров! Мы пираты! Мы идем туда, где чуем запах наживы!
– Нельзя получить все сразу, прелестная капитанесса, – вкрадчиво заметил «Малефакс», его голос едва ощутимым порывом ветра пролетел над столом, – Да, в южных широтах нет оживленного судоходства, а самый крупный куш, который мы можем сорвать – груз копры или трепангов. Но ведь в этом есть и хорошие стороны. Например, мы не подставляем брюхо под вражеские ядра. Этим и хорошо нейтральное воздушное пространство вдали от оживленных торговых ветров.
– Как далеко мы от воздушных границ Унии? – требовательно спросила она.
– Мне не требуется заглядывать в карты, – самодовольно сообщил гомункул, – Триста сорок миль к югу от южной оконечности Готланда. До границ Формандии, полагаю, будет немногим больше, около четырехсот…
– Слишком далеко от торговых ветров и больших островов, – капитанесса склонила голову над столом, – Мы болтаемся в воздушном океане точно медуза, пытаясь нащупать добычу вслепую.
– И правильно делаем, – прогудел Дядюшка Крунч, фокусирующие механизмы его линз негромко жужжали, – В последнее время Уния подняла слишком много швали для охраны торговых ветров, а «Вобле» ни к чему вступать в открытый бой. Мы, пираты, как хищные рыбы – откусываем кусок и уходим.
Капитанесса встретила его слова без воодушевления.
– Слишком уж тяжело в последнее время найти этот кусок, – пробормотала она, – И все чаще у меня складывается ощущение, что времена вольного пиратства мал-помалу заканчиваются. Уния перестала высылать за флибустьерами армады боевых кораблей. Куда проще перекрыть все крупные потоки фрегатами, выжать любую опасность из ключевых точек, подальше к переферии, где из добычи – лишь водовозы да рыбные сейнера. Так что если мы… Шму!
Шму вздрогнула и еще сильнее ссутулилась над тарелкой, испуганно глядя на капитанессу сквозь всклокоченные и перепачканные пылью пряди волос.
– Может, ты и умеешь передвигаться невидимо для глаза, госпожа ассассин, но вот овощи в твоей тарелке этим качеством не отличаются. И я прекрасно вижу, как они отправляются под стол!
– Я н-не очень голодна… – пробормотала Шму, становясь еще более угловатой, чем обычно.
– Ты тоще засоленной селедки, которая пережила два кругосветных путешествия, – отрубила капитанесса, – И пока ты на этом корабле, тебе придется питаться, как человеку!
Габерон, не удержавшись, послал Шму одну из своих самых многозначительных ухмылок, лукавую, с полунамеком, отчего ассассин сперва побледнела, как смертельно больной, а затем проглотила не жуя сразу половину огромной картофелины и еще некоторое время тихо икала, едва не закопавшись носом в тарелку.
– Паяц, – буркнула капитанесса, наблюдая за этим, после чего повернулась к остальным, – Господа пираты, нам нужны новые охотничьи владения. Где грузовые шхуны тяжелы и ленивы, как объевшиеся караси, а канониры косоглазы от рождения. Сегодня мы берем новый курс.
Дядюшка Крунч негромко заворчал.
– Не слишком ли поспешно? У твоего деда было заведено, чтоб экипаж тоже принимал участие в подобных решениях. Это называлось капитанским советом.
Алая Шельма смерила своего механического старпома презрительным взглядом.
– Разве воля капитана не священна на его корабле?
– Священна, – голем уважительно склонил большую, как мортирная бомба, голову, – И последнее слово всегда за ним. Но иногда даже мнение юнги может быть ценным. Опытный капитан всегда уважает свою команду и своих офицеров.
Алая Шельма некоторое время хранила презрительное молчание, задрав немного порозовевший подбородок. Но сохранять такую позу за обеденным столом было слишком неудобно.
– Ладно, – буркнула она, выдыхая воздух и обводя собравшихся взглядом, – Я готова выслушать каждого из вас. Пусть начнет Тренч, ему полезно думать как пират.
Бортинженер ссутулился – он все еще не привык быть центром всеобщего внимания.
– Меня не очень-то тянет в Унию, – признался он, немного смущенно, – Лучше идти слабым ветром, но не рискуя налететь на шквал, чем рисковать всем, что имеешь. Уния – это всего лишь три государства, а не весь мир.
Габерон одобрительно кивнул. Мальчишка, может, и выглядел как запеченный карась, но обладал способностью говорить дельные вещи, а еще многое умел подмечать – не лишнее качество для любого корсара.
– Ну и куда тянет твою душу? – хмуро поинтересовался Дядюшка Крунч.
– Дальше юг, – кратко отозвался Тренч, проглатывая кусок сыра, – К Иберийским островам. Я читал, там прежде были богатые края, китовая кость, серебро…
Голем издал протяжный скрежещущий звук, крайне немелодичный на взгляд Габерона. Возможно, среди абордажных големов это считалось смешком.
– Сколько лет было книгам, что ты читал, рыба-инженер? Даже в те времена, когда мы с Восточным Хураканом бороздили облака, Иберия считалась давно разоренным краем, где не отыскать ничего ценее старого башмака! Уния давно вытянула из Иберии все соки, как она вытягивала их из любых островов, где было что-то кроме голого камня!
Капитанесса прищурилась, что-то взвешивая. Единственная из всех собравшихся облаченная в полную форму, она выглядела адмиралом на военном совете. Но Габерона сейчас отчего-то не тянуло шутить на этот счет.
– Старший помощник прав. Иберия давно разорена, а за ее остатки бьются слишком много желающих. Мы не окупим даже пороха. Корди, что скажешь ты?
Корди вскочила на ноги. Слушая разговоры старших, она едва могла усидеть на месте и вот теперь получила шанс.
– Север! – горящие глаза ведьмы напоминали сигнальные огни на мачте большого корабля, такие же яркие и огромные, – Мы никогда прежде не были в Рутэнии! А, Ринни? Хочу в Рутэнию! Говорят, там тысячи островов, и все круглый год покрыты снегом! Вся рыба там несется только красной икрой, а прямо по улицам, между домами, плывут китовые акулы…
– Земли варваров, – сердито отозвался абордажный голем, – Цивилизованному человеку там не место. Добыча на рутэнийских островах богата, спору нет, только и нравы там царят суровые, не чета нашим. Там даже висилица пиратам не положена. Отправят вас куда-нибудь на соляные копи Журжи, где даже рыбий жир замерзает, будете знать… А еще рутэнийцы не дураки подраться. За каждую украденную у них икринку они будут рубиться как рыбы-дьяволы.
Корди было вскинулась, чтоб отстоять свою идею, но капитанесса осадила ее одним взглядом.
– Согласна. Рутэния – суровый край, не терпящий слабых. Наша «Вобла» отощала, ей давно пора менять оснастку и перестилать палубы, долгое путешествие и ледяные ветра ей не по плечу. Не говоря уже о том, что нас всего лишь шестеро. Извини, Корди, но север – не наше направление. Кто еще хочет высказаться? Шму?..
Шму втянула голову в плечи, как моллюск, пытающийся спрятаться в собственной раковине, но без особого успеха. Все собравшиеся выжидающе смотрели на нее. От чужого внимания ассассин мелко задрожала. Того и гляди, метнется в иллюминатор – и только ее и видели.
– Нихонкоку, – выдавила она одно-единственное слово. И, успокоенная этим, улыбнулась слабой беспомощной улыбкой умирающего карася.
– Всегда хотела побывать в Нихонкоку! – с готовностью поддержала ее Корди, – Тренч мне рассказывал, из книг. Острова там маленькие-маленькие, но сплошь засажены рисом, а живут там узкоглазые коротышки, узкоглазые они от ветра, потому что ветер в тех краях дует с такой силой, что может сдуть уши с головы! А еще раз в сто лет там выныривает из Марева гигантская рыбина размером с остров. Она крушит острова и даже линкоры, сжигает посевы, сотрясает землю…
Дядюшка Крунч хлопнул себя механической ладонью по лбу, отчего по камбузу разнесся тяжелый металлический гул.
– Хватит, Корди, – попросил голем, – Не забывай, мы планируем не увеселительную прогулку, а охоту. В Нихонкоку «Вобле» ничего не перепадет, кроме рисовой шелухи. К тому же, слишком уж далеким будет путь. Даже если у нас хватит зелья для машин, мы будем добираться до тех краев добрый месяц!
Корди приуныла и повесила было нос, но быстро вернула себе привычное расположение духа.
– Тогда Латиния!
– Уже лучше, – одобрительно кивнула капитанесса, прикусив губу, – По крайней мере, не придется лететь к черту на рога. Но в Латинии сейчас тоже не лучшие времена. Два неурожайных года подряд, а скот сильно страдает от мигрирующих щук. Если подадимся туда, в скором времени сами протянем ноги от голода.
Некоторое время экипаж «Воблы» хранил молчание, которое показалось Габерону весьма неуютным. На камбузе даже стало как-то душно, словно за время разговора баркентина снизилась на несколько тысяч футов и барражировала над самым Маревом.
– Габерон? – капитанесса произнесла это имя с таким напряжением, словно подносила зажженный трут к пороховому заряду.
Но Габерон лишь ухмыльнулся и закинул руки за голову. Он полагал, что давно выучил правила игры.
– Воздержусь. Я человек неприхотливый, мне хорошо везде, где есть прачечные, приличные рестораны, бильярдные, пристойные парикмахерские и…
– Глядя на тебя, мне все сильнее хочется увести «Воблу» в южное полушарие, – мстительно процедила капитанесса, – На край света, туда, где нет ни пресной воды, ни дерева, зато на каждом
шагу встречаются огромные акулы, харибды и… прочие порождения Марева.
– Уния, – в голосе Дядюшки Крунча вперемешку с густым хрипом Габерону послышашась тяжелая досада, – Глупо обманывать самих себя. Уния всегда будет самым вкусным куском для любого пирата. Именно сюда со всего воздушного океана стягиваются богатства – серебро, рыбий жир, дерево, магические эликсиры, железо, порох… Только Уния давно уже не толстенькая рыбка, которую можно хорошенько потрепать. Скорее, это спрут, раскинувший свои щупальца по всему миру!
– Наш старик – анархист старой закалки, – заметил Габерон небрежно, оправляя манжеты, – Не удивляйся, Тренч. Он на дух не выносит Унию и все, что с ней связано. Это передалось ему от Восточного Хуракана.
– Я помню те времена, когда никакой Унии не было и в помине! – рыкнул абордажный голем, -
а были Формандия, Готланд и Каледония, три королевства, три акулы, веками дерущиеся между собой за кусок мяса! Ох, как они рвали друг друга в свое время!.. Все небо над северным полушарием заволакивало порохом. Острова стирались в порошок. Ну а Марево принимало щедрые подношения ежедневно, в его пасть летели фрегаты, линкоры, корветы, бриги… Все под разными флагами, но Мареву это безразлично. У Марева всегда один цвет… Ох и славно оно пировало в те годы!..
Канонир пожал плечами.
– Не очень-то много изменилось с тех пор. Едва ли акулы стали миролюбивее и сытее. А вот умнее стали. Сообразили своими акульими мозгами, что враждовать друг с другом бесконечно получается себе же во вред. Пока ты грызешь плавник одного, другой тебе самому норовит откусить хвост. А вот акулья стая – это уже совсем, совсем другое дело… Акулья стая может подгрести под себя весь воздушный океан, установить там свои порядки и пировать сладким рыбьим мясом до скончания дней. В этом свете Уния – всего лишь клуб по интересам или акулий профсоюз.
– Иной раз такие эскадры собирали – рыбе в небе тесно становилось… Да все под парусами, паровых машин тогда еще не было, вымпелы развеваются, офицеры с золотыми шнурами…, – в механическом голосе абордажного голема возникло что-то вроде мечтательности, – Осадит такая эскадра большой остров, да как начнется побоище! Пушки гремят, бомбы взрываются, канониры кричат… И остров на глазах тает, теряет куски, точно кто большой краюху хлеба небрежно так крошит…
– Когда замолкают пушки, в бой бросаются счетоводы, – Габерон махнул рукой, словно невзначай демонстрируя массивные золотые кольца, – Даже парусный линейный корабль – это целое состояние, не говоря уже о современных паровых дредноутах. А Готланд, Каледония и Формандия слишком умны, чтоб швыряться деньгами в бездну. Может, правду говорят про акул, что это самые глупые создания в воздушном океане, только инстинкт самосохранения есть и у них.
– Уния – это не стая акул, это спрут, – спокойно и зловеще произнесла капитанесса, весомо припечатав сказанное ладонью к столешнице, – Спрут, чьи щупальца растянулись по всем обитаемым островам, выжимая их досуха и пользуясь правом сильнейшего. Это правда, дед ненавидел Унию, он знал ее истинное нутро. Хотела бы я увидеть, как этот спрут разрывает собственное нутро…
– Я бы даже сказал, это совершенно исключено, прелестная капитанесса, – бесцеремонно вставил «Малефакс». Это было в его манере – притворяться невидимкой, внимательно слушая чужие разговоры, пока не представиться случая кого-нибудь уколоть или продемонстрировать собственные возможности, – Уния – это сильнейший экономический и политический союз во всем северном полушарии.
Корди слушала разговор невнимательно, пытаясь соорудить на своем лице пышные усы из нарезанных ламинарий. Алая Шельма сосредоточенно препарировала бисквит. Шму продолжала уныло ковыряться в собственной тарелке, причем еда в ней больше менялась местами, чем исчезала – точно ассассин играла в какую-то сложную логическую игру. А вот Тренч, похоже, слушал с интересом, хоть и сохранял молчание. По крайней мере, Габерон различил заинтересованный блеск его глаз.
– Хочешь что-то спросить, приятель?
Инженер почесал пальцем бровь.
– Ну… Вы, кажется, не очень-то любите Унию, верно?
Невидимый «Малефакс» рассмеялся самым беззаботным образом, Алая Шельма, наоборот, нахмурилась. Габерон любил, когда капитанесса хмурилась, в такие моменты у нее обыкновенно менялся цвет глаз – с цвета потемневшей меди на цвет заката в южных широтах.
– С чего бы нам ее любить, рыбья твоя голова? – грохнул Дядюшка Крунч недовольно, – Коли в любой ее части, будь то Формандия, Каледония или твой любимый Готланд, ждет нас только одно?
Инженер мотнул вихрастой головой.
– Я не это имею в виду. Ведь вы все в некотором роде… подданные Унии, разве не так? Габерон вечно хвастает о том, как он раньше служил офицером на формандском флоте, у капитанессы явный каледонийский акцент, а Корди…
Габерон выпятил грудь и задрал подбородок. Вышло недурно, несмотря на то, что жилет и фильдеперсовая сорочка никак не могли заменить формандского мундира с его щегольскими золотыми шнурами и тончайшей вышивкой.
– Не просто офицером, приятель! В свое время я был капитаном третьего разряда, или «капитан-де-корвет», как это называлось в Формандской Республике.
Алая Шельма страдальчески поморщилась.
– Мне все чаще кажется, что этот чин ему присвоили за то, чтоб он не открывал на борту рта. С такими задатками наш Габерон вполне мог бы дослужиться в скором времени и до формандского вице-адмирала…
Габерон сделал вид, что оскорбился, даже метнул в сторону капитанессы гневный взгляд. Без всякого толку – ее презрительность защищала лучше, чем обшитая железом броня канонерских лодок от ядер малого калибра.
– Этот высокомерный судак и в самом деле формандец, – услужливо подсказал вездесущий «Малефакс», нарочно вежливо-нейтральным тоном, – Единственный на борту, по счастью. Наша прелестная капитанесса и мисс Корди образуют здесь каледонийский анклав, ну а вы с баронессой фон Шму – соответственно, потомки гордых готландцев.
Дядюшка Крунч, разумеется, не упустил повода поворчать.
– Смешение народов, – буркнул он негодующим тоном, – Сказал бы кто мне полвека назад, что я буду сидеть в одном отсеке с формандцами и готландцами… В старые времена такого заведено не было! Хотя, конечно, у твоего деда завсегда всякий сброд ошивался, там на подданство не смотрели, а смотрели на то, как ты саблю в руках держишь…
– «Вобла» экстерриториальна! – провозгласил Габерон напыщенно, – Так что мы не станем вести споров о том, кто из нас где жил до того момента, как стал на скользкую пиратскую дорожку. Кроме того, мы, формандцы, научились взирать на мир со снисхождением и не жалуемся Розе даже когда видим несовершенство прочих народов.
Корди мгновенно показала ему язык:
– У вас в Формандии электрических угрей едят! Фу!
– Лучше я буду питаться живыми угрями, чем вашей овсянкой, – парировал Габерон с достоинством, – Правду я слышал, вы используете ее везде, где можно, даже вместо мыла и машинного масла?..
– Все формандцы – самовлюбленные дураки и врали!
– А все каледонийцы – холодны как рыбы.
– Вино у вас вонючее, как балластная вода!
– Хочешь посмеяться – спроси каледонийца про запахи!..
Судя по тому, как Корди сощурилась, Габерона ждала жаркая схватка. Он рефлекторно напрягся. Когда соришься с ведьмой, надо быть всегда настороже и готовым к последствиям. Например, к тому, что стул под тобой вдруг развалится, превратившись в бисквитное тесто. Или что-нибудь еще в подобном роде. Но Корди не успела пустить в ход свою ведьминскую силу. Что-то оглушительно ухнуло в воздухе, с такой силой, что Габерон едва не опрокинулся вместе со стулом, а Корди подпрыгнула на своем месте.
* * *
Весь отсек затянуло обжигающей, едкой, кислящей на языке гарью, где-то под столом чихнул ошарашенный вомбат.
Когда дым немного рассеялся, стало видно Алую Шельму. Запрокинув голову, она флегматично наблюдала за тем, как оседают на мебели жирные хлопья сгоревшего пороха. Пистолет все еще смотрел в потолок. Габерон опасливо коснулся собственного уха – проверить, не оглохло ли. Благодарение Розе, капитанесса не зарядила свой тромблон пулей…
– Спор окончен, – хладнокровно возвестила она, пряча оружие за пояс, – А теперь вспомним, зачем мы здесь собрались. Корди, будь добра, подай мне карту.
Корди торопливо нырнула под стол и вытащила карту. Насколько мог судить Габерон, карта успела ощутимо измениться – на ее поверхности проступили очертания новых, прежде не изведанных небоходами, островов, и даже целых архипелагов. Правда, изображены они были при помощи сливового варенья, а контуры более всего напоминали следы от лап вомбата. Впрочем, карта, пожалуй, еще легко отделалась. Судя по превращенному в бахрому краю, проведи она в распоряжении Мистера Хнумра еще хотя бы полминуты, уже превратилась бы в горсть лоскутов.
– Мистер Хнумр почему-то очень любит карты, – извиняющимся тоном произнесла Корди, протягивая листок капитанессе, – Наверно, ему нравится запах чернил.
– Я помню это с тех пор, как он выпил три унции лучших каледонийских чернил из моей каюты, – заверила его капитанесса, решительно отодвигая в сторону тарелку с гренками, к которой Габерон как раз тянулся, и разворачивая на столе карту, – Итак, господа, поскольку никто из вас не смог определиться с курсом, решающим будет слово капитана. К счастью для вас, болтливых бездельников и самовлюбленных паяцев, у меня есть план. Вот он.
Алая Шельма ткнула пальцем в карту. На камбузе вновь воцарилась тишина – все присутствующие пытались разглядеть, куда именно упирается капитанский палец. Габерону это удалось первому – сказывалось преимущество изрядного роста. Он по праву гордился своим острым, как у всякого канонира, зрением, но даже ему пришлось прищуриться, чтоб прочитать название.
– Дюпле? Никогда не слышал о таком острове. И это в пределах Унии?
– Воздушное пространство Формандской Республики, – по-военному четко ответила капитанесса, – Неподалеку от границы с Готландом.
– Справедливее было бы сказать, щучий угол Формандии, – озадаченно прогудел Дядюшка Крунч, – Кажется, я помню тамошние края. Ни плантаций, ни фабрик, ни больших торговых ветров… Чем нам там поживиться? Водорослями?
– Разве ты не говорила, что нам не стоит соваться в Унию, Ринни? – Корди от удивления даже выпустила хвост, который как раз завязывала каким-то хитрым матросским узлом.
Габерон почувствовал, что хмурится, и тут же заставил мимические мышцы лица расслабиться. Не стоит улыбаться слишком часто, если не хочешь, чтоб на лице прежде времени появились морщины.
– Капитанесса, сэр, очень мило, что вы вознамерились навестить мою родину, – сдержанно заметил он, – Почту за честь лично раздобыть в меру жирного электрического угря вам на завтрак. Но ваши мотивы, к сожалению, мне пока не открылись. Кажется, не так давно мы сами решили, что соваться в воздушное пространство Унии весьма рискованно. Согласен, не так давно нам удалось провести готландцев, но уж с формандской береговой охраной этот номер никак не пройдет. Уверяю вас, формандцы куда щепетильнее готландцев по части охраны собственных рубежей. Формандские канонерки патрулируют все границы неусыпно, мимо них не проскочит даже шпротина!
Капитанесса не бросилась очертя голову в спор, как с ней это часто бывало, напротив, выжидающе смотрела на собравшихся, переводя взгляд с одного пирата на другого. Габерон знал этот взгляд, обманчиво невозмутимый, спокойный и похожий на густые кучевые облака, под толщей которых прячется бритвенно-острый риф.
– А ты подумай, Габби. И вы все тоже подумайте. Как знать, возможно, я неспроста выбрала этот остров?
Габерон сохранил на лице сияющую улыбку, но внутренне немного напрягся, как напрягаются обычно небоходы, видящие опасно кренящуюся палубу корабля. Никто из Паточной Банды не знал, насколько ему хотелось сейчас выругаться – не той мелодичной тарабарщиной, которой ругаются на театральных подмостках ненастоящие пираты с фальшивыми деревянными ногами, а настоящей флотской бранью, такой, что пробивает навылет не хуже картечи.
Она опять что-то задумала. Значит, не случайно всю последнюю неделю ходила рассеянная, то и дело спотыкаясь о комингсы, не случайно мусолила до дыр грамофонные пластинки и разглядывала небо. Очередной прожект, наверняка еще более нелепый, отчаянный и дерзкий, чем предыдущие. Вот что значит кровь старого пирата в жилах…
На камбузе воцарилась тишина, нарушаемая лишь торопливым чавканьем Мистера Хнумра под столом. Все собравшиеся морщили лбы, каждый на свой манер, разглядывая маленькое, ничем не примечательное пятнышко на карте. Самому Габерону это пятнышко сразу не понравилось. В нем не было ни острых граней, ни каких-то тревожных черт, оно походило на обычный кусок гальки с оплывшими краями, но отчего-то внушало смутную тревогу. Даже аппетит вдруг пропал – он так и не взял гренку, которую вознамерился было цапнуть.
Смех гомункула не был ни громким, ни резким, но раздался так неожиданно, что многие вздрогнули.
– Кажется, я разгадал ваш маневр, прелестная капитанесса, – «Малефакс» издал звук, похожий на расшаркивание, – И нахожу его вполне… изящным. Деркзим, но изящным.
Габерон нахмурился. Предсказать ход мыслей «Малефакса» было не проще, чем зачерпнуть шляпой ветер.
– Поясни и нам, – проворчал Дядюшка Крунч, – Никак шестерни в моей голове изрядно поистерлись, не могу сообразить, отчего вы уцепились за этот никчемный булыжник…
Габерон всегда считал корабельного гомункула существом злокозненным и хитрым, способным нарочно испытывать терпение экипажа, испытывая от этого искреннее удовольствие. Но в этот раз он не стал замыкаться. «Малефакс» произнес всего два слова:
– Дюплейский конфликт.
К удивлению Габерона Дядюшка Крунч тут же хлопнул себя ладонью по лбу. Будь голова чьей-нибудь другой, ее обладателя не спас бы даже прочный стальной шлем. По счастью, големы слеплены из теста попрочнее человеческой плоти.
– Дюплейский конфликт! Вспомнил, вспомнил. Тот самый, из-за которого лет сорок назад Формандия с Готландом чуть хвосты друг другу не поотрывали? Ох, шуму было! Столько кораблей притащили, что за дымом облаков не видать. Едва настоящую войну не развязали, подумать только! Две эскадры одна против другой, в каждой судов по сотне… Ох и побоище могло бы выйти! Самим апперам стало бы жарко! Мы в ту пору знатно повеселились с дедом Ринриетты, трепая обозы формандцев… Одного только китового жира – тысячи галлонов…
– Почтенный жестяной джентльмен пытается сказать, что остров Дюпле в свое время стал причиной изрядного территориального раздора, – невозмутимо произнес «Малефакс», – Дело в том, что несмотря на трогательное единство Унии почти по всем вопросам, между некоторыми ее членами имеются разногласия с долгой и достаточно неприятной историей. Проще будет сказать, и Формандия и Готланд исторически считают этот кусок камня своей законной собственностью. Сейчас уже сложно разобраться, какой недоумок первым фоткнул флаг на этом голом булыжнике посреди воздушного океана, но факт остается фактом – он до сих пор является неудобным камешком в сапоге Унии.
Габерон попытался вспомнить, что ему известно про Дюплейский конфликт, но сеть вытянула из памяти лишь всякую шелуху. Неудивительно – даже во время службы в королевском формандском флоте он редко уделял внимание подобным вопросам, находя их малоинтересными и пустыми. Мелких конфликтов между членами Унии было столько, что ни одному гомункулу не запомнить.
Поэтому он развалился на своем стуле в позе, выражающей безмерную скуку.
– Нам-то что до Дюпле? Если на этом островке что-то и проросло с той поры, то только готландские и формандские амбиции. Не та субстанция, которую я осмелюсь намазать на галету. Какой резон «Вобле» пастись в этих краях?
– Резон очевиден всякому, кто хоть немного интересуется событиями в окружающем мире, – не без самодовольства заметил «Малефакс», – Или хотя бы читает газеты. Госпоже капитанессе, например.
– К делу, говорящая голова!
Гомункул испустил усталый вздох. Почти человеческий. Не иначе, долго учился, копируя чьи-то интонации.
– Расскажи им, – коротко приказала Алая Шельма.
– Слушаюсь, прелестная капитанесса! Дело тут вот в чем. Несмотря на то, что и Готланд и Формандия стали полноправными членами Унии, не все былые вопросы безоговорочно промеж ними решены. Вы сами знаете, как иной раз ноет застрявшая много лет под шкурой картечина… Остров Дюпле – как раз и есть такая картечина.
– Они так и не уладили свой спор? – внезапно спросил Тренч.
И заслужил покровительственный смешок гомункула.
– Совершенно верно, господин бортинженер. На Дюпле по сей год развивается флаг Формандии, но это не значит, что Готланд забыл свое поражение. В свое время это было чувствительным ударом по его международному престижу. Разумеется, ни о какой войне за остров речи не идет. Формандия и Готланд слишком умны, чтоб ввязываться в конфликт из-за никчемного куска камня.
– У нас до сих пор помнят про Дюпле, – подтвердил Тренч серьезно, – И считают его готландской территорией, на которую коварно наложила лапу Формандия.
– Дюпле – это не просто остров, – прервала его капитанесса, взгляд ее горел, – Это – наш ключ к воздушному пространству Формандии! Наш потайной ход в ее внутренние пределы, где дуют сильные ветра и пасутся стада тучных и беззаботных грузовых шхун.
– И это дверь? – проворчал Габерон, все еще отчаянно пытаясь понять, к чему она ведет, – Всем Больше похоже на стену, которую стерегут сразу два сторожа! Бьюсь об заклад, в окрестностях этого острова больше формандских и готландских фрегатов, чем крошек на этом столе! На тот случай, если вы решили штурмовать остров, вступив бой с двумя эскадрами одновременно, сообщаю, что подаю рапорт о списании в ближайшем порту. У меня вдруг отчаянно заболели старые раны.
– Я уже говорила, что твои заусенцы не считаются ранами, – без тени улыбки сказала Алая Шельма, – И, будь добр, прекрати ныть. Мы обойдем Дюпле на любой высоте, и ни одна пушка не ударит нам вслед.
– Вспомните, о чем вы сами говорили здесь же получасом ранее, – вкрадчиво произнес гомункул, – Члены Унии – слишком опытные хищники, чтоб враждовать друг с другом. Воевать с помощью типографских чернил всегда выгоднее, чем с помощью пороха, они дешевле обходятся. А значит, пока воюют газетчики, молчат пушки.
