Текст книги "Пони бледный (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Мысли щелкали одна за другой, как на хорошо смазанном арифмометре. Сейчас поезд остановится. Рэйнбоу Дэш, Эппл Джек, Пинки Пай и Флаттершай напрасно будут ждать состав в условленном месте, он туда не доберется. Ты один, Коба. Уже в который раз снова один, без помощи, подкрепления и запасного плана. Один в поезде, набитом стражей, в обществе испорченного торта и нескольких пудов золота. Компания, однако…

«Прорываться, – шепнул „внутренний секретарь“, всегда спокойный и собранный, – Ударить, пока не ждут. Как контрнаступательная операция под Сталинградом. Отчаянная, стремительная, почти безнадежная. Бей, Коба. И будь, что будет».

Сталин устремился к тамбуру. Но не к тому, что вел к хвосту поезда, а к другому. В ту сторону, где замер невидимый пока бронированный вагон. Коммунисты не сдаются. И кому-то сейчас придется в этом убедиться…

Дверь распахнулась без его помощи. Еще один стражник сунул голову в вагон, удивленно моргая и пытаясь что-то рассмотреть. В воздухе витал не до конца рассеявшийся пороховой дым, пол, стены и окна заляпаны чем-то розовым и блестящим… Он не успел ничего предпринять, когда Сталин ловко лягнул его в колено, вынуждая припасть на передние ноги и зашипеть от боли. Второй удар – в ухо. В ногах Сталина не было той невероятной силы, что у товарища Биг Мака, но кое на что они, оказывается, тоже годились. Особенно, если ими управляет жаркая коммунистическая ярость.

Стражник вскрикнул и осел, потеряв свой богато-отделанный золотой шлем. Сталин устремился вперед и едва не расплатился за это головой. Окованное золотом копыто врезалось в дверь в каких-то сантиметрах от его уха – и толстый металл заскрежетал, как обшивка подлодки на предельной глубине погружения. Опять упущение – он забыл о том, что стражники патрулируют по двое!..

Второй Страж Принцессы испустил утробное грозное ржание, больше похожее на рык свирепого пса. Еще один удар, нацеленный в грудь Сталину, сотряс тамбурную дверь, едва не сорвав ее с креплений. При всех своих недостатках слуги Принцессы Селестии умели быстро ориентироваться в обстановке. Но, как и свои коллеги из Охранного Отделения Министерства Внутренних Дел Российской Империи, были чрезвычайно самоуверенны. Что их и подвело.

Сталин сделал вид, что отступает под градом ударов, и Страж Принцессы охотно принял этот маневр за истинный. Он, возвышаясь над противником на целую голову, закованный в золотую кирасу, и мысли не мог допустить, что этот поджарый и невзрачный старый серый жеребец имеет какие-то свои планы. Поэтому очень удивился, когда Сталин, внезапно остановившись прямо в луже крема, вдруг швырнул кусок развалившегося и превратившегося в руины, торта прямо ему в лицо. Миндальные коржи, мармелад, цукаты, шоколад, орехи, пастила и марципан залепили глаза и нос. Стражник пошатнулся от неожиданности и попытался стереть с лица крем. И этих двух секунд хватило Сталину, чтоб одним коротким прыжком оказаться рядом и изо всех сил рубануть копытом по задранному носу. Товарищ Спиридонов едва ли был бы доволен подобным ударом, но в мире пони его техника оказалась неожиданно эффективной. Стражник беззвучно повалился на пол.

Четверо. Еще десять впереди. И только покойный Карл Маркс знает, скольких сейчас могут поднять по тревоге, если поезд оборудован тревожной магической сигнализацией…

Следующий вагон оказался пуст, если не считать нескольких насмерть перепуганных пони, забившихся под лавки. На них Сталин не обращал внимания. Не та ситуация, чтобы устраивать лекцию о сути ленинизма, довольно и того, что не путаются под ногами. Он пролетел весь вагон со скоростью, которой сам от себя не ожидал. И даже ее было недостаточно. Его единственный шанс – оглушить противников внезапностью. Раньше у него неплохо это получалось. Но раньше он никогда не действовал так безрассудно и в одиночку.

Тамбур. Еще один Страж Принцессы в золотой кирасе. По счастью, смотрит в другую сторону. Удар с ходу, вложить всю инерцию в правое копыто… Пегас заржал от боли, отшатнулся. Вторым ударом Сталин выбил у него несколько зубов. Третьим, снизу, отбросил в сторону.

Тяжелая бронированная дверь. По счастью, открыта. Если бы охрана была достаточно расторопна, чтоб ее закрыть, он бы никогда ее не открыл. Опять – самонадеянность… Сталин ударил в нее плечом и ввалился в спец. вагон. Имея преимущество внезапности, он мог бы достать еще нескольких стражников. Более проворный, чем тяжелые пегасы, он имел какие-то шансы в рукопашной. Микроскопические, надо полагать, шансы…

И он увидел стражников. Не двое. Не трое. Шестеро. Шесть крылатых громил, повернувших морды на грохот распахнувшейся двери. Сейчас Сталин не замечал сейфов с золотом, расставленных вдоль стен. Только шесть противников, которые быстро пришли в себя. И уставились на него с выражением, которое не предвещало ничего хорошего. Вообще ничего хорошего.

– Стоять! – рявкнул один из пегасов хрипло, – На пол – и останешься жив!

«Коммунисты не сдаются!» – мысленно зарычал Сталин, перенося вес тела на задние ноги. Он понимал, что это будет его последним ударом. Отчаянным, стремительным, но последним. Шанса нанести второй ему уже не дадут. Но это его уже не заботило. В венах вместо крови бежала кипящая адреналиновая смесь. Мыслей не было, они, как крем от уничтоженного торта, разлетелись брызгами. Было только желание нанести этот последний удар, вложив в него всю ненависть и все оставшиеся силы. А потом… В июне сорок первого он не думал про «потом». Был враг и были остатки сил. И он бил, не уповая на «потом».

– Замри, кляча! – бронированные пегасы выстроились боевым клином, ни дать ни взять, танковый клин, – На пол! Лежать, чертов мерин!

Перед тем, как нанести этот последний удар, Сталин взглянул в окно. Машинально, должно быть. Захотелось перед смертью увидеть еще раз увидеть пейзажи, уже ставшие ему знакомыми. И акварельное небо, которого больше нигде нет. Но в этом акварельном небе Сталин, моргнув, вдруг заметил быстро приближающуюся точку. Сперва похожая на крошечное облачко, она росла прямо на глазах. Облака не умеют двигаться с такой скоростью. И еще облака не бывают пронзительно-голубого цвета. А потом случилось что-то и вовсе невероятное. Голубая точка, устремившаяся наперерез поезду, вдруг дрогнула – и за нею распустился отчетливо-видимый радужный шлейф. Сродни инверсионному следу реактивного истребителя, но вмещающий в себя все основные цвета солнечного спектра. Как если бы…

– Извините, господа приспешники капитализма, – сказал Сталин, приникая к полу, вместо того, чтобы броситься вперед, на замерший золотой клин, – Но сейчас здесь начнется черт знает что…

Черт знает что началось еще до того, как удивленные пегасы успели понять смысл его действий. Уже почти остановившийся бронированный вагон от чудовищного удара подпрыгнул на рельсах, как деревянный фургон. Это было похоже на прямое попадание «Зверобоя» осколочно-фугасным снарядом. Оглушительный грохот, треск каркаса, звон лопающихся креплений. Сталину казалось, что он оказался внутри игрушечного поезда, на который опустилась чья-то многотонная подошва. Его швырнуло в сторону, сильно приложив ребрами о скамью. Сверху посыпались клочья обивки, деревянная щепа, еще какой-то мусор.

Удар пришелся в самый центр вагона. До того, как внутренности заволокло пылью и дымом, Сталин успел заметить, как прочнейший бронированный корпус изгибается от ударной волны в самой середке, как плывут, точно резиновые, прочнейшие стальные стены. Все окна в один миг оказались выбиты, на полу захрустело стеклянное крошево. Он еще успел заметить, как разлетаются в стороны пегасы в золотых кирасах, легко и беззвучно, как вырезанные из дерева детские игрушки…

И только потом их догнал звук.

БХ-ХХ-ХЖЖЖЖБАМ!

У Сталина потемнело перед глазами, когда ударная волна дошла до его стороны вагона. Его подняло в воздух и швырнуло об стену, отчего последние остатки мыслей подобно осколкам стекла захрустели где-то в самом низу кувыркнувшегося сознания. Ужасно болели ребра. Ныло отбитое бедро. На зубах скрипел сор вперемешку с пылью и собственной кровью. Кажется, все кости в его теле лопнули, как опоры моста от близкого падения огромной бомбы.

– Эй, усатый! Не время дремать! Революция в опасности!

Что? Кто это сказал? Что вообще происходит вокруг?

Кто-то оторвал его от искореженного, поплывшего ступеньками, пола. Грубовато, но в то же время мягко. И встряхнул, как ребенка. Он с трудом открыл глаза и удивился тому, что он еще способен что-то видеть. Он чувствовал себя контуженным танкистом, которого силой вытащили из дымящегося танка и швырнули оземь. Мир, который он видел секунду – минуту? час? год?… – назад, перестал существовать. Теперь состоял из маслянистого едкого дыма и боли. Чего из них было больше, Сталин определить пока не мог. Он лишь понял, что находится в какой-то покосившейся коробке, зияющей прорехами и заваленной великим множеством предметом. Как дом после бомбежки, весь интерьер которого взрывной волной оказался сорван со своего места и хаотично перемешан.

Огромный сейф впечатался в стену, да так и застыл, из его чрева сыпались на вздыбившийся пол тусклые монеты. Смятая золотая каска, лежащая на боку, с клочьями шерсти внутри. Разломанная пополам скамья. Выломанная из петель дверь, почему-то дымящаяся. И озадаченное голубое лицо пегаса в обрамлении яркой радужной гривы, глядящее на него сверху.

– Товарищ Рэйнбоу!..

– Вставай, усатый! – Рэйнбоу Дэш радостно рассмеялась, – Этот удар я назову Рэйнбоу Бум!

– Твой Рэйнбоу Бум, да в Смоленскую бы область… – пробормотал Сталин, пытаясь утвердиться вертикально, – Сколько бы эшелонов под откос пустили…

Чудовищной силой сверхзвукового удара вагон почти переломило пополам. Огромные проломы зияли в его стенах, и света, проникавшего внутрь, было достаточно для того, чтоб разглядеть безвольные тела в золотой броне, незначительно выделяющиеся на фоне груд золотых же монет. Никто не двигался, лишь плыл по воздуху удушливый запах гари.

– Мы увидели, что поезд останавливается, – Рэйнбоу Дэш скромно тряхнула разноцветной челкой, – И тогда я решила, что пришло время сделать что-то суперское. Это было достаточно суперски, усатый?

– Д-да, – сказал Сталин, делая осторожный шаг, – Вполне достаточно. Но времени терять нельзя. У Принцессы была ориентировка на меня. И в Кнатерлоте уже должны забить тревогу. Надо собирать золото и бежать. Возможно, у нас совсем мало времени…

– ВОЗМОЖНО?

На секунду ему показалось, что контузия не прошла даром, перед глазами вновь потемнело, как при близящемся обмороке. А потом он пожалел о том, что не потерял сознания раньше.

В центре вагона воздух как будто стал плотнее и загустел. А еще стал обжигающе-холодным, напомнив злой московский март и беснующуюся за окном метель. В нескольких шагах от Сталина и Рэйнбоу Дэш открылась непроглядная чернота – словно идеально-ровное окно в глубокий космос. Сталин на мгновенье пожалел, что рядом нет товарища Короленко – он бы это оценил…

– ВОЗМОЖНО? ВОЗМОЖНО?! ВЫ ДУРАКИ! СПЛОШНЫЕ КРУГЛЫЕ ДУРАКИ!

Сталин не сразу понял, в какой момент космическое пространство превратилось в лошадиную фигуру. То ли она выступила из темноты, то ли сама была темнотой. И она была огромна. Даже больше Стражей Принцессы. Она возвышалась над ними, невероятно грациозная даже в неподвижности, с развивающейся на ветру гривой и гордо поднятой головой. Царская осанка. Сталин, которому довелось видеть вживую многих императоров и королей, только сейчас в полной мере понял смысл этого словосочетания. Каждая ворсинка шерсти была проникнута особой силой, точно намагниченная. Настолько, что даже смотреть было мучительно-больно. На ее лбу Сталин увидел самый настоящий магический рог. А на спине – сложенные мощные крылья.

«Не пони, – решил он, беспомощно моргая, – И не пегас. Единорог? Но они не бывают столь большими…»

Эта странная пони была пронзительно-ультрамаринового цвета, который мог в одно мгновенье показаться ледяным фиолетовым, а в другое – почти лазуревым. Она была цвета самого космоса, бескрайнего, ледяного и опасного. Грива, немного более светлого оттенка, царственно колыхалась огромной иссиня-черной океанской волной. На узком черном нагруднике Сталин разглядел аккуратный лунный полумесяц. От мерцающего взгляда загадочной гостьи кровь замерзала в жилах, как бензин в танках студеной январской ночью. А ее голос был самим вакуумом, в котором тонули мысли и чувства.

– В КАНТЕРЛОТЕ ПОДНЯТА ТРЕВОГА! СЮДА УЖЕ ВЫЛЕТЕЛИ ВАНДЕРБОЛТЫ! МЕСТНАЯ СТРАЖА ПОДНЯТА ПО СИГНАЛУ! ВЫ ГЛУПЫЕ И СМЕШНЫЕ ЖЕРЕБЯТА, ТАК ГОВОРИТ ВАМ ПРИНЦЕССА ЛУНА!

– Вот что, товарищ… – Сталин чувствовал, что его голос слаб, под стать телу, но крепкое плечо Рэйнбоу Дэш помогало ему удерживаться на ногах, – Если вы явились сюда свести счеты, лучше приступайте немедленно. Пока я не шлепнул вас своим копытом по царственному… кхе… кхе… носу.

Огромные мерцающие глаза уставились на него в упор. Словно ему в душу заглянула ледяная полярная ночь, от дыхания которой все вокруг съеживается и чернеет.

Сталин выдержал этот взгляд, с трудом удерживая тело от падения в непроглядную бездну. Он знал, что должен выдержать. Потому, что ощущал – в этот краткий миг, наполненный оглушающим грохотом чужого голоса и едким дымом, решается что-то важное. И еще – потому, что коммунисты не сдаются. Даже перед лицом вечной ночи.

– ТЫ ГЛУПЫЙ. НО СМЕЛЫЙ. ПРИНЦЕССА ЛУНА НЕ БУДЕТ СВОДИТЬ С ТОБОЙ СЧЕТЫ, СТАРИК. ПРИНЦЕССА ЛУНА ПОМОЖЕТ ТЕБЕ.

Ее рог охватило едва видимое, но грозное свечение. И искореженный, зияющий прорехами вагон вдруг вздрогнул, как живой, стал ворочаться и отрываться от земли. Но что было дальше, Сталин уже не видел.

Потому что в этот момент сам упал в бездонную ледяную ночь.

Глава шестая

«Связь с массами, укрепление этой связи,

готовность прислушиваться к голосу масс, -

вот в чем сила и непобедимость

большевистского руководства».

И.В. Сталин.

Нужный Сталину дом оказался старым, блеклым и даже каким-то невыразительным – в противоположность ярким, как новенькие конфеты, аккуратным домам Поннивилля. Пожалуй, даже излишне скромным и потрепанным. Конечно, конспиративная квартира не должна привлекать внимания, но в акварельных реалиях Эквестрии внимание как раз привлекала невзрачность.

Поймав безразличный взгляд застывшего на перекрестке стражника, Сталин мысленно улыбнулся – его собственная невзрачность действовала пока наилучшим образом. Проходя мимо витрины цветочного магазина, он мельком изучил собственное отражение. Благодаря особой зебринской краске его шерсть, прежде серая, стала отливать рыжиной. На его вкус, оттенок был излишне претенциозный, броский, в прошлой жизни он никогда бы ни надел костюма такой расцветки – было в ней что-то стиляжное, западное, кичливое… Но прошлая жизнь закончилась окончательно и бесповоротно. Оставалась только эта, в которой он был пони. А в новой жизни приходилось искать новые методы.

Усы пришлось сбрить, отчего лицо удивительным образом помолодело – как портрет, с которого сдули темную вековую пыль с клочьями паутины. Сталин и чувствовал себя таким же – посвежевшим и полным сил. Не дряхлой развалиной, подволакивающей ногу, годной лишь выбраться на трибуну Красной Площади в честь парада. А юным, смеющимся в лицо опасности Сосо, немного самонадеянным, не знающим сомнений, дерзким. Тем, что готов был без раздумий бежать из ссылки в Новой Уде, тайно вооружать рабочих, писать листовки и лично их расклеивать, спорить с Лениным, смеяться в лицо жандармам и без устали работать.

Работать…

Работа дала тебе сил, Коба. Работа, которая когда-то тебя убила, теперь вдохнула в тебя новую жизнь. Ты чувствуешь эту работу, застывшую, ждущую именно тебя, как сложный механизм ждет одну-единственную нужную деталь, чтобы издать сигнал готовности. Работа, с которой справишься только ты. Работа предстоит большая, колоссальная, напряженнейшая… Но ничего, товарищи, справимся. Выкорчуем единорожьи гнилые корни из плодородной эквестрийской почвы. А если нет, так сами сдайте меня на живодерню!..

Вместо трубки на его крупе располагалось изображение арифметических счет. Знак скромный и понятный, каковой может располагаться на филейных частях заслуженного и скромного работника – бухгалтера, счетовода или делопроизводителя. Хорошее качество, надо будет особо отметить заслуги товарищей из подпольной мастерской. Отличное подспорье в работе для агентов-нелегалов.

На подоконнике невзрачного конспиративного дома Сталин заметил условный знак – сорок девять воздушных шариков. Значит, явка функционирует, не засвечена. Это хорошо. Стражи Принцессы хоть и набрались уже некоторого опыта в борьбе с подпольем, все еще не представляют истинных масштабов того явления, что вскоре сметет их с улиц Поннивилля, как вода из дворницкого шланга сметает с тротуаров залежавшийся мусор.

Сталин постучал копытом в дверь. Та сразу же приоткрылась, но лишь на самую малость. Недостаточную, чтоб войти внутрь, но достаточную, чтоб разглядеть в полумраке чей-то огромный нос с густейшими усами.

– Паро-о-о-оооль?

– Слоистые кексики с заварным кремом!

– Неправильно!

– Ванильные кексики с ежевичным вареньем!

– Это вчерашний пароль!

– Кремовые ванильно-ежевичные…

– Нет, глупый ты товарищ! ОСОБЫЙ пароль. Наш ОСОБЫЙ тайный пароль, который введен на прошлой неделе!

– Ах, этот… – Сталин, считавший себя подпольщиком с солидным опытом, ощутил досаду. Даже он не всегда ориентировался во всех хитросплетениях здешней конспирации, подчас чувствуя себя зеленым студентом-социалистом. Правила, которые он когда-то дал этой игре, теперь развивались самостоятельно, без его участия, – Сейчас, товарищ…

Сталин вздохнул, отошел на несколько метров от дверей и принял позу, каковую обычно принимали цирковые жеребцы на манеже – ноги растопырены, круп отклячен назад. Унизительная позиция для солидного и уважаемого пони в его возрасте.

Он набрал побольше воздуха в грудь и, отдуваясь, стал прыгать из стороны в сторону, наминая сам себе взбесившегося пожилого ишака. При этом еще требовалось делать копытами антраша и отбивать такт словам:

 
Эй, товарищ резидент!
Ты впустить меня изволь!
Я ведь вовсе не агент!
Вот секретный мой пароль!
 
 
Ехал пони через реку!
Видит пони, в реке як!
Сунул пони хвостик в реку!
По макушке яку – хряк!
 

– Это не весь пароль! – сказал обладатель пластмассового носа, – Надо закончить!

 
Мы – секретные агенты!
Узнать нас ты не мечтай!
Так пусти в апартаменты
Нас, товарищ Пинки Пай!
 

– Ура! – дверь распахнулась, – Товарищ Сталион! Вот теперь я тебя узнала!

Сталин зашел внутрь, тяжело дыша, как проработавший целый день ломовой жеребец. Наверно, в повестку дня надо включить вопрос о том, чтоб вопросами конспирации занимался кто-то другой… В последнее время каждая явка на конспиративную квартиру выматывала его больше, чем перестрелка с жандармами в прошлые времена.

Но отдышаться ему не пришлось. Стоило только Сталину шагнуть за порог, полумрак мгновенно истаял, разорванный ослепляющими вспышками хлопушек и фейерверков. И кто-то так пронзительно дунул в дудку у него под правым ухом, что все содержимое головы сделало внутри болезненный кувырок – как экипаж слетевшего на полном ходу в кювет танка.

– Товарищ Сталион пришел! Вечеринка! Секретная вечеринка!

– Ура!

– Заходите!

– Добро пожаловать на конспиративную секретную вечеринку!

Дом оказался прямо-таки набит пони. Некоторые были ему знакомы, иных он видел впервые. Впрочем, отличить первых от вторых было затруднительно – в целях конспирации многие замотались в занавески или водрузили на головы ведра, тарелки и шайки. Но шум они все вместе производили оглушительный.

– Товарищ Пинки Пай!

Какой-то очкастый тип с огромнейшими усами, произрастающими из монументального носа, вырос перед Сталиным. Впрочем, у того еще слишком сверкало в глазах, ослепленных фейерверками, чтобы разобрать детали.

– Да, товарищ Сталион?

– Я же просил… Это секретное собрание поннивилльской коммунистической ячейки. Не вечеринка.

– Все в порядке, товарищ Сталин! – отрапортовал носатый с усами, – Все очень секретно! Жутко секретно! Хотите секретный воздушный шарик? Они все черного цвета, потому что так секретнее! Хотите секретного пунша? Смотрите, какой он секретный! Уу-у-ууу! Он даже почти не сладкий, такой он секретный! А как вам секретный торт?

Вместо торта на столе возвышался булыжник, обмазанный кремом, с горящими свечами.

– Это самый секретный торт в мире! Никто и никогда не догадается, что это торт! Ура!

Сталин вздохнул.

К некоторым вещам просто надо привыкнуть. Как он сам привыкал в свое время. Наивный юноша, считавший, что революция делается гранатами и установленным в нужном месте пулеметом. Ушли годы, чтобы понять и принять постулат старших товарищей о том, что революция – это кропотливая и сложнейшая работа. Явки, встречи, воззвания, секретные письма, подпольные собрания, статьи, аргументы… Если хочешь делать революцию, кроме гранат тебе потребуются люди. Тысячи разных людей, с которыми тебе придется найти общий язык. И сделать их своими товарищами. Умение делать революцию означает умение терпеть, смиряться и идти к пониманию.

Даже если ты делаешь лошадиную революцию в нарисованном мире.

– Спасибо, товарищи! – Сталин кивнул, пытаясь представить вместо битком набитого зала с крикливым транспарантом «Здесь НЕТ никакой секретной вечеринки!» что-то более строгое и привычное, – Пожалуйста, занимайте свои места. Как вы знаете, сегодня у нас – пятый съезд нашей партии ВКП (б), то есть «Всеэквестрийской Компартии Пони (безуздечковых)». Повестка дня утверждена участниками съезда заблаговременно. Будем выступать согласно регламенту.

Но регламента не получилось.

– Товарищ Сталион! – маленький желтый жеребенок с огромным алым бантом застенчиво ткнулся ему в бок теплым носом, – Это правда, что вы были в Кристальной Империи?

Эппл Блум, младшая сестра Эппл Джек, понял он. Несмотря на свою юность – ее круп все был девственно-чист – она отдалась революционной борьбе с таким пылом, что в кратчайшее время стала предводителем юношеской подпольной ячейки. Именно благодаря ее трудам Поннивилль по ночам стал украшаться листовками, а в школе мисс Черили возникли «кружки обсуждений», в которых маленькими, но очень настойчивыми копытцами незаметно выковывались социалистические идеи.

– Да, товарищ Эппл Блум, я был в Кристальной Империи, – Сталин тряхнул головой, – По настоянию товарища Луны я был вынужден на некоторое время бежать за границу. В Эквестрии реакционные силы, разозленные нашей экспроприацией, пришли в яростное движение. Так что некоторое время – четыре месяца, если быть точным – я прожил вдали от Поннивилля. Но и там я напряженно работал. Писал статьи, создавал подпольные каналы по переправке агентов, оружия и листовок, находил тех, кто готов выступить под нашими красными знаменами. Это было время напряженной работы, товарищ Эппл Блум. Тяжелой, но плодотворной работы.

– Это правда, что вас спасла прин… товарищ Луна? Правда?

– После того, как его спасла товарищ Рэйнбоу Дэш! Она сшибла вагон со стражей! Вууух! Вот так!

Маленькая оранжевая пегаска провернула в воздухе мертвую петлю и едва не сшибла со стола «секретный торт», побывав в сантиметре от тяжелейшей черепно-мозговой травмы. Тоже совсем юная, под стать Эппл Блум. Ее имя Сталин отчего-то всякий раз забывал, но почему-то сразу на ум приходил товарищ Скуратов, революционный поэт из журнала «Красный стрелок».

– Да, товарищ Луна спасла меня, – подтвердил Сталин, – Своей силой, которую она поставила на служение угнетенному классу, в отличие от своих венценосных спрутов-родственников, она подняла вагон и перенесла его далеко в сторону. Где нас не нашла карательная экспедиция Вандерболтов и разведывательные партии Принцессы Селестии.

– Но почему… То есть, почему она помогла вам? – Эппл Блум почесала копытцем нос и озадачено тряхнула бантом, – Она ведь аликорн, правда? И принцесса?

– Она никогда не была принцессой в полном смысле этого слова. Мы провели с ней много времени в эмиграции, беседуя и размышляя о будущем. Когда-то она пыталась свергнуть преступную власть своей сестры-деспота, но поплатилась за это. Ее революционный отряд был разбит, а она сама – пленена Селестией. Но устраивать казнь особы королевской крови правящему классу не хотелось. Ведь это бросило бы определенную тень на нравы, что царят за золотыми стенками кантерлотских дворцов. Волне в духе капиталистических хищников, которые заботятся не только об остроте своих зубов, но и о репутации. Формально принцесса Луна была прощена и даже получила должность-синекуру при дворе своей сестры. На самом же деле она была узником, зиц-соправителем. И мучилась в застенках годами. Однако ее безграничная сила помогла найти лазейку, через которую она изредка наведывается в Эквестрию. Кроме того, она может перехватывать некоторые донесения, поступающие в Кантерлот по секретным каналам стражи. Так она узнала о нашей экспроприации на поезде. И успела явиться первой, чтобы спасти нас от неминуемой расплаты псов режима.

– И она будет с нами до самой революции?

– Непременно. Товарищ Луна – наше самое сильное и секретное оружие, которое мы не станем использовать до решающего дня. Но благодаря ней мы узнали, что не все аликорны и единороги – враги нам, рабочему и крестьянскому классу. Среди них есть те, что сочувствуют революции, а некоторые даже способны предложить помощь…

– Я готова предложить помощь! – из-за спины Эппл Блум появилась маленькая единорожка, белоснежная, с густой сиреневой гривой, – Я СвиттиБелл, сестра Рарити. Я тоже член Юной Метконосной Дружины Революционеров.

Ее-то Сталин узнал сразу. Маленькая СвиттиБель породила своим появлением немало споров. Несмотря на то, что за нее ручались Эппл Блум и эта… пегаска, напоминающая Скуратова, многие поначалу считали ее специальным агентом Рарити, внедренным в подполье для получения секретных сведений. И только дерзкая операция «Сахарная вата», в рамках которой СвиттиБель своей магической силой исподтишка метнула в королевский кортеж огромную кучу навоза, очистила репутацию единорожки. И она же немного испачкала репутацию Принцессы Селестии.

– Мы принимаем твою помощь, товарищ СвитиБель! – торжественно сказал Сталин, – Всякий, примкнувший к народным массам и принявший участие в борьбе – наш товарищ. Как товарищ Луна, как ты, как товарищ Лира…

Здесь он немного покривил душой. Товарищ Лира и в самом деле была одним из преданных кадров Поннивилльской коммунистической ячейки, но только лишь потому, что Сталин в обстановке полной секретности сообщил ей, что среди людей революции необычайно популярны. Лира, посвятившая жизнь изучению людей, считавшихся в Эквестрии мифическими сказочными существами, восприняла это с восторгом, и на следующий же день записалась в партию.

Пробившись сквозь оцепление из восхищенных жеребят, расспрашивающих его о жизни в эмиграции, Сталин с трудом нашел Пинки Пай. Товарищ начальник ГПУ («Группа Пони-Увесилителей») занималась тем, что сосредоточенно слизывала крем с «секретного торта». Но даже ее молчание не способствовало установлению рабочей атмосферы. Она вызывала шум и гам одним лишь своим присутствием, как атомы радия вызывают ионизацию воздуха. Это было в ее природе.

Как в его собственной было – воодушевлять окружающих и вести к победе.

Бежать или сопротивляться этому невозможно.

– Все ли товарищи на месте? Я хотел бы открыть собрание и, для начала, огласить некоторые свои тезисы из последних работ «Вооруженное восстание и наша тактика», а также «Группа Дерпи Хувз и правый уклон в нашей партии».

– Ффсе! – хрюкнула товарищ начальник ГПУ, облизывая свои роскошные усы от крема, – Ффочти ффавсем ффсе!

– Товарищ Рэйнбоу Дэш в Клаудсдейле по заданию партии, – звонко сказала вьющаяся в воздухе пегаска, – Агитирует рабочих Облачной фабрики.

– Это правильное решение, – кивнул Сталин, – Если рабочие Облачной фабрики поймут свое угнетенное положение и выйдут на стачку, ливни и грозы могут парализовать карательные отряды Принцессы. А где ваша сестра, товарищ Эппл Блум?

– На ярмарке! – маленькая Эппл Блум с достоинством тряхнула своим бантом, – Рассказывает другим фермерам о социалистической сознательности. Она говорит им, что в Кантерлот надо отправлять только гнилые овощи и фрукты, а хорошие – прятать для кормежки тех, кому нечего есть!

– Достойное занятие. Про товарища Флаттершай не спрашиваю. Сегодня утром я получил от нее с бабочкой секретную телеграмму. Она не может принять участие в съезде членов партии, поскольку находится на секретной базе в Вечно Диком Лесу, где тренирует боевые отряды дятлов и ежей… Товарищи, займите свои места!

Все расселись вокруг стола, освободив для Сталина центральное место. Он ощутил на себе десятки горящих глаз.

Родная стихия. Как долго он был оторван от нее. Удалился в добровольную схиму своего кабинета на Ближней Даче, общаясь преимущественно через секретарей и референтов. Читал доклады, протоколы, записки… Совсем забыв, что революция – это не доклады и протоколы. Революция – это тесный круг товарищей, собравшихся вместе. Готовы слушать тебя и верящих в тебя. Революция – естественное и организованное движение единого организма. Как удар копытом. Чтобы управлять им, надо быть его частью. Клеткой этого организма.

И пусть сегодня у этого организма – лошадиное рыло, в сущности, ничего не меняется. Есть сподвижники, есть здоровый скепсис, есть первые, неумелые еще, попытки, есть жара в сердцах и праведный пыл угнетенных. Есть то, ради чего стоит бороться и те, кто должен в этой борьбе победить.

Сталин налил себе из вазы «секретного пунша» – вполне вкусно – достал из портфеля бумаги и стал звучно читать:

– Революционное движение «в настоящий момент уже привело к необходимости вооруженного восстания», – эта мысль, высказанная третьим съездом нашей партии, с каждым днем все более и более подтверждается. Пламя революции разгорается все сильнее и сильнее, то здесь, то там вызывая местные возмущения. Три дня баррикад и уличных беспорядков на Каменных Фермах, стачка многих сотен рабочих в Мэйнхеттене с неизбежными кровавыми стычками с войсками, революционные выступления в Эпплузе – все это предвестники приближающейся грозы. Она надвигается, надвигается неудержимо, не сдерживаемая более нашими братьями пегасами, и не сегодня – завтра разразится над Эквестрией и могучим очистительным потоком снесет все обветшалое, прогнившее, смоет с пони их многовековый позор, именуемый самодержавием. Последние судорожные усилия царизма – усиление разных видов репрессий, объявление половины государства на военном положении, умножение виселиц и наряду с этим соблазнительные речи, обращенные к либералам, и лживые обещания реформ – не спасут его от исторической судьбы. Дни самодержавия сочтены, гроза неизбежна. Уже зарождается новый строй, приветствуемый всем народом, который ждет от него обновления и возрождения…