Текст книги "Пони бледный (СИ)"
Автор книги: Константин Соловьев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)
Глава третья
«Люди всегда были и всегда будут глупенькими
жертвами обмана и самообмана в политике, пока
они не научатся за любыми нравственными,
религиозными, политическими, социальными
фразами, заявлениями, обещаниями разыскивать
интересы тех или иных классов»
В.И. Ленин, «Три источника и три составных части марксизма»
Поннивилль вблизи оказался ровно таким же, каким представлялся снаружи, и тем даже несколько разочаровал Сталина. Все было именно таким, каким ему виделось от окраины – аккуратные маленькие дома с изобилием розовых, голубых, сиреневых и бирюзвых красок, ухоженные садики и прекрасно мощенные улочки, достаточно широкие, чтоб по ним могла пройти танковая колонна. Вспомнив про танковые колонны, Сталин помрачнел. К сердцу словно прижали грязную талую льдышку. Танков у него не было. Ни танков, ни барражирующих в пушистых облаках штурмовиков, ни даже взвода личной охраны НКВД. Привыкай, старик. Пользуйся тем, что принес в этот мир. А что ты принес с собой, кроме бесконечной усталости и разочарования?…
И все же, следуя за Пинки Пай уютными улочками Поннивилля, Сталин машинально оценивал диспозицию, как если бы был командиром, проводящим рекогносцировку перед боем. Он ничего не мог с собой поделать, взгляд сам собой скользил по окрестностям, подмечая, прикидывая, уже производя какие-то скрытые расчеты. Вот там, на перекрестке, можно заглубить в землю танк, в секторе огня окажется центральный проспект и несколько крупных ключевых перекрестков. Артиллерийских корректировщиков – на ту увитую виноградом башенку с отличным обзором. Милый кондитерский магазинчик с огромной витриной, на которую, свесив язык, внимательно смотрела Пинки Пай, можно было бы оборудовать под оперативный штаб…
Чтобы избавиться от этих мыслей, бесполезных и отвлекающих, Сталин стал внимательнее смотреть по сторонам. И обнаружил, что влился в тихую размеренную жизнь Поннивилля легко и непринужденно, как хорошо легализированный агент. Идеальное внедрение. Никто не обращал на него внимания, не тыкал пальцем. Он был лишь одним из сотен пони, пегасов и единорогов, в великом множестве заполнивших улицы. Пожалуй, даже невзрачнее многих, учитывая здешние яркие расцветки и его собственную скромную серую шерстку.
Поначалу у него пестрило в глазах от обилия самых невообразимых красок. Желтые пони, сиреневые пони, лазурные пони и даже какие-то совсем уж невообразимые огненно-красные пони. У всех на боку были отметки вроде его собственной, но куда более прозаические. Мячики, пирожки, кегли, ракетки для пинг-понга, ноты, звездочки, зонтики, клюшки, цветочки, губные гармошки, пишущие перья, лопаточки, сердечки и молоточки – судя по всему, обитатели Поннивилля были открыты всем возможным увлечениям и хобби. Роднил их лишь общий инфантильный настрой.
Некоторое время Сталин разглядывал эти метки на крупах незнакомых ему пони, пока не понял, что это совершенно бесполезное занятие. Даже если метка могла сказать что-то о своем хозяине, эта информация была бы абсолютно нейтральна. «А чего ты ждал увидеть? – саркастично осведомился внутренний голос, питаемый его собственным растущим раздражением, – Серпы с молотами? Лозунги „Вся власть советам?“ и „Ударим праздником Розы Люксембруг по замшелым капиталистическим подпевалам“? Может, портрет Ильича или свой собственный? Привыкай, Коба. Если уж протащил в чужой монастырь свой устав, так хоть не доставай его из кармана!..»
Чтобы заглушить этот неприятный голос, Сталин подумал о забавном. Как интересно смотрелись бы подобные метки на заплывших жиром ляжках товарищей из Политбюро. А ведь интереснейшая мысль, товарищ Берия был бы в восторге. Никаких личных дел, никаких бумаг… Снял с товарища штаны – и сразу видно, кто перед тобой, даже специалистов звать не надо. У товарища Ворошилова, конечно, был бы нарисован наган, с которым тот не расставался, по донесениям надежных людей, даже во сне. Простительная слабость для человека, пережившего три войны. У товарища Кагановича… Ох, как бы кипа не нарисовалась на основательном крупе Лазаря Моисеевича! Человек высшей пробы, проверенный в важнейших делах, но есть слушок… У Маленкова – пропеллер. У Булганина – гроссбух. У Хрущева… Сопляк и выскочка. Чернильное пятно разве что…
Единороги произвели на Сталина изрядное впечатление. Ему удалось увидеть их вблизи и, что более важно, за работой. Он видел, как субтильная юная единорожица с маргариткой на крупе без малейших усилий перемещает по воздуху тяжеленную наковальню, которая весила раз в десять больше нее самой. Наковальня плыла по воздуху, окутанная неярким алым сиянием, и Сталин мрачно подумал о том, что с обладателями подобной силы надо держаться настороже.
Но сила эта, напомнил он себе, не народная, не благая. В сущности, вся эта сила не более чем инструмент превосходства и подавления. Эту силу не заслуживали, не приобретали путем долгой и тяжелой работы. Она давалась от рождения касте эксплуататоров – на зависть и страх всем прочим. Своего рода символ власти сродни кнуту надсмотрщика. Раса господ, аристократы, вампиры… Сталин видел, как вольготно и легко чувствовали они себя на улицах Поннивилля. Окружающие пони относились к ним с изрядным почтениям, никто не свистел им вслед, не кидал камней, не сыпал ругательствами. Совсем напротив, встретив в узком переулке обладателя магического рога, всякий пони или пегас торопился отскочить в сторону, освободив дорогу. С единорогами здоровались и, случись единорогу оказаться в очереди в бакалею, все впередистоящие мгновенно растекались в стороны. Эти знаки внимания единороги принимали как должное, награждая окружающих деланно-застенчивыми улыбками.
Вот она, истинная опасность классовых палачей, подумалось Сталину. Они могут расстрелять пулеметами демонстрации, душить рабочих, тиранить крестьян, издеваться над неграмотными, но самая главная их опасность – в умении социально адаптироваться, казаться естественным элементом, как раковая опухоль до последнего тщится показаться обычными тканями. Они заставили всех прочих пони поверить, что единороги – обычнейшая часть их жизни. Как пролетариат прежде думал, что царь с его иждивенцами – неотъемлемая часть жизни и истории страны…
Морок – вот что это. Опаснейший морок, напущенный Принцессой Селестией, закруживший голову всем здешним обитателям. Они так счастливы в своих аккуратных домиках, что не видят истинной опасности. А опасность уже среди них, шныряет в овечьем стаде серой тенью при волчьем хвосте… Эту опасность мало насадить на кол. Ее надо выявить, надо сорвать с нее ложную личину, надо выставить ее на свет – извивающуюся, ядовитую, тлетворную…
«Хорошо бы иметь здесь хотя бы группу бомбистов, – рассеянно подумал Сталин, – хотя бы каких-нибудь наивных народовольцев. Но откуда же ей взяться, если материал, с которым придется работать любому агитатору, предельно несознателен? Здесь бы сам Лейба Давидович сложил руки, светлая ему память…»
В одной из зеркальных витрин – Пинки Пай вылизала ее до блеска, пытаясь добраться до разложенных кексов – Сталин увидел собственное отражение. Которое ему неожиданно понравилось. Он ожидал увидеть что-то несуразное, жуткое. Наверно, как и всякий человек, успевший привыкнуть к своему телу почти за восемь десятков лет, которому пришлось превратиться в лошадь. Лошадей Сталин любил и привык уважительно к ним относится. Но для него они всегда были не более, чем инструментом. Неоценимым, важным, частично даже незаменимым, но все-таки – инструментом. И этот инструмент не единожды спасал тысячи жизней.
Когда в сорок первом на Красную Армию обрушились неисчислимые удары, именно гужевой транспорт оказал неоценимую помощь. В условиях, когда моторизованность частей оказалась ниже предельно-допустимого минимума, именно невзрачные лошади, упорные, выносливые и скромные работяги фронта, впряглись в буксующий механизм армии – и вытащили его на ровную дорогу. Они возили снаряды, пехоту, обозы, рельсы, эвакуировали заводы, спасали раненных, доставляли донесения, снабжали осажденный Ленинград и пробирались в те уголки, куда не мог забраться самый мощный и смертоносный танк.
Сталин любил лошадей. Но стать лошадью… Да еще и не лошадью, а ее инфантильной пародией, пони!..
В отражении Сталин увидел незнакомого серого пони, и этот пони ему в чем-то понравился. Скромный, серого, приличествующего обычной лошади, окраса, достаточно статный. Уверенный взгляд таких же серых глаз. Упрямая дуга шеи, крепкая, как у тяжеловоза. Коротко-подстриженная грива и аккуратные усы вроде тех, что он носил прежде. Сперва показалось, что в тон шерсти, серые. Приглядевшись, понял, что полу-седые. В этом мире он тоже был немолод, но все-таки ощущал себя не такой дряхлой развалиной, как прежде.
Что ж, в этом были и положительные стороны. Он выглядел зрелым, внушающим уважение, даже строгим. Тот образ, к которому он привык и который привык считать своим естественным. Никаких крикливых деталей, никаких украшений, никакого лоска. Солидная и даже основательная простота жеребца, который знает, что он делает, и знает, что он хочет. Возможно, ему даже удастся раздобыть френч военного образца?… Некоторые пони носили одежду, как он успел заметить, но больше для красоты, чем функциональности. И трубка. Ему очень нужна привычная трубка. Даже не курить, просто сжать зубами мундштук, позволяя мыслям течь уверенно и легко в едва ощутимой дымке крепкого душистого табака…
«И орден Героя Подкованного Копыта первой степени на лацкан, – поддакнул обладатель саркастичного голоса, который все это время наблюдал за ним, – С соломенными венками и кусочками сахара…»
– Пошли, Сталион! – окликнула его Пинки Пай, подпрыгивая от нетерпения. – Вон дом Твайлайт! Скорей! Быстрей! Шустрей!
Дом Твайлайт Спаркл, любимой ученицы Принцессы Селестии, оказался выдающимся даже по меркам Поннивилля. Он являл собой единое целое с раскидистым деревом, так что сперва даже сложно было определить, дом ли это выстроен внутри огромного ствола, или же природа продолжила начатое копытными архитекторами дело. В любом случае, получилось неплохо. По крайней мере, контраст по сравнению с одноэтажными домиками прочих пони сразу бросался в глаза. Что ж, было бы странно ждать иного от единорога.
– Твайлайт! Твайлайт! Твайлайт! – Пинки Пай подскакивала от возбуждения, – Она тебе сразу понравится, Сталион! Она – лучший единорог в Поннивилле и, к тому же, моя подруга! Уииии!
– Она хороший маг? – спросил Сталин, разглядывая резиденцию лучшей ученицы.
– Лучший! Лучший маг в мире!
– Наверно, это хорошо – иметь в друзьях лучшего мага в мире?
– Чудесно! Это как клубничный торт со сливовым джемом! Или даже джем-торт с джемом из чистого счастья!
– Наверно, это очень удобно, – рассудительно заметил Сталин, – Ее магия, наверно, часто помогает вам.
– Наверно… – Пинки Пай наморщила лоб, отчего язык опять вывалился изо рта, – Ну да, наверно. Ну конечно помогает!
– А когда в последний раз ее магия помогала вам?
– Ну… Это было… Это было…
Пинки Пай так задумалась, что даже перестала прыгать. Огромные голубые глаза уставились на Сталина озадаченно. Как если бы он предложил ей кекс с углем, посыпанный песком вместо сахарной пудры.
– Ты рассказывала, что в детстве тяжело работала на каменных фермах, – сказал ей мягко Сталин, – Помогала ли вам тогда магия?
– Не помогала! Было ужасненько тяжело! Аж уффф-ф-ф, как тяжело!
– Значит, единороги не спешат помогать тем, кто тяжело трудится? Только своим друзьям?
– Да нет же, глупый Сталион! Твайлайт помогает всем!
– Она помогла заживить поврежденное крыло Рэйнбоу Дэш, когда та лежала в больнице?
– Не-а, – замотала головой Пинки Пай, – Но она принесла ей книжку!
– Может, она помогала умирающим от усталости пегасам поднять на небесный завод воду из озера?
– Это работа пегасов!
– А сбор урожая?
– Это работа пони!
– В чем же работа единорогов?
– Ну-у-у-уу… – Пинки Пай попыталась наморщить лоб еще сильнее, отчего ее кудрявый розовый хвост едва не переполз на загривок, – Они читают книжки! И делают всякие прикольные штуки! Ну и вообще… Вообще… Вообще… Уффф!
– Работа – это не прихоть, – веско сказал Сталин и впервые обогнал Пинки Пай, воспользовавшись тем, что та замерла статуей, – Работа – это необходимость. Это социальный долг, который ты выполняешь в обмен на благо. Если твой долг – читать книжки и иногда делать в помощь друзьям «всякие прикольные штуки», это говорит только об одном…
– О том, что надо съесть коврижку? О том, что банановый крем полезнее яблочного? О том…
– О том, что их материальные блага не заслужены и получены путем эксплуатации прочих классов.
Пинки Пай выглядела ошарашенной – как колхозный ишак, над которым пронесся, утробно ворча двигателями, гигантский дальний бомбардировщик.
– Ты хочешь сказать, что яблочный крем все-таки полез…
– Ваши единороги – социальные трутни и дармоеды, – сказал Сталин.
Сказал тяжело, веско, не оставляя собеседнику пространства для спора.
– Эй! Твайлайт спасла весь город, починив плотину! – негодующе воскликнула Пинки Пай, сделав огромный прыжок на месте, – А что такое трутень? А они вкусные? А бывают трутни с сахарной ватой? Тр-тр-трррр!
– Хозяин магазина тоже спасает свои товары при пожаре, – Сталин пожал бы плечами, но его нынешнее тело не было способно изобразить этот жест, – Личная выгода, не более того.
– Твай прогнала вредину Трикси!
– Естественная конкуренция капиталистических хищников.
– Твай убрала лишних Пинки, после того, как я размножила себя в волшебном озере!
– Личная выгода. Сотня Пинки Пай уничтожила бы ваш Поннивилль под корень.
– Она помогает нам в Зимней Уборке!
– Раз в год, и то, выполняя функции управленца, а не рабочего, – Сталин покачал головой, – В тех местах, откуда я родом, она бы никогда не получила переходящее красное знамя на своем участке.
– Ух ты и бука, Сталион!
– Не люблю социальных паразитов, товарищ Пинки. Слишком много от них выходит бед.
– Товарищ! – мордашка Пинки Пай растянулась в такой широкой улыбке, что Сталин опасливо на нее покосился, – Я твой товарищ, да? Уиии! Товарищ! Я так и знала! Это почти как друг, правда? Почти-почти-почти?
Сталин мысленно улыбнулся простодушию розовой пони. Несмотря на ее бесконечные ужимки и утомительный темперамент, он успел привязаться к Пинки Пай за минувшие часы. И даже в какой-то мере чувствовал свою ответственность за ее судьбу. Она заслуживала помощи. А не подачек под вывеской лицемерной дружбы.
– Это даже лучше. Друзья помогают лишь друг другу. Как Твайлайт Спаркл помогала изредка тебе. Товарищи же помогают другим товарищам. Даже тем, с которыми не знакомы. Понимаешь? Если в городе будут жить одни товарищи, это значит, что все будут помогать всем. Независимо от того, кого называют друзьями. Другом можно быть лишь для некоторых. А быть товарищем – значит, быть другом для всех.
– Но… Это же не так! Все пони города – мои друзья! И все помогут мне!
– Разве? – оказывается, его тело умело иронично приподнимать бровь, – Тогда кто тебе помог, когда твои лучшие друзья обидели тебя и обманули, не придя на вечеринку? Кто пришел к тебе, когда тебе было плохо?
– Мадам Мука! – воскликнула Пинки Пай, – Она ужасно милая! Иногда мы ходим гулять!..
– А из пони?
– Никто не помог, – она закусила губу и в мгновение будто бы стала ниже ростом, – Но я… Я…
– Подумай об этом, – посоветовал Сталин, – И подумай о том, кто тебе друг, кто товарищ, а кто просто постоянно находится рядом. Знаешь, в чем самая лучшая маскировка?
– В грязи! В большущей луже грязи!
– Самая ловкая маскировка – в словах. Иногда не хватает жизни, чтоб понять, какое слово за каким прячется…
Дальше разговор прервался сам собой – они подошли к крыльцу дерева-дома. Постучать никто не успел. Дверь распахнулась сама собой.
И Сталин почти не удивился, увидев на пороге дракона. Он сразу понял, что это дракон, хотя прежде ничего подобного не видел. Этот дракон выглядел не так внушительно, как его сородичи из рисунков к детским сказкам. Он был сопоставимого с обычным пони размера, но держался вертикально на двух лапах и оттого казался выше. Большие зеленые глаза с кошачьим зрачком, ухмылка на чешуйчатой морде, милый фиолетовый окрас… Наверно, этот дракон мог показаться кому-то безобидным, даже милым.
Но Сталин слишком хорошо разбирался в людях, чтобы позволить себе верить первому впечатлению. И не собирался делать скидку для пони или драконов. Он, привыкший в каждом собеседнике улавливать глубинные эманации мысли, а не показные поверхностные эмоции, сродни ряби на воде, рефлекторно напрягся, встретившись взглядом с драконом.
От него не укрылись ни плотоядные треугольные зубы, которых у дракона-привратника было даже больше, чем у Пинки Пай, ни острейшие когти. Но больше всего ему сказали глаза. Холодно блестящие, не моргающие, как у сытого крокодила, они уставились на гостей двумя ледяными проталинами. Обманчиво-медлительный зрачок полыхнул сдерживаемой зеленой искрой.
Фанатик, понял Сталин, стиснув зубы. Он знал такой взгляд. Слишком хорошо знал. И очень не любил иметь дело с обладателями такого взгляда. Безрассуден, предан, нерассуждающ. Худшая порода врагов. Такие, раз приняв решение, не отступаются и не сдаются. Они признают только одну волю, волю их хозяина, а ко всему остальному относятся как препятствиям на пути этой воли. Этого следовало ожидать, Коба. Самые хитрые хищники всегда окружают себя надежной защитой. А не рассуждающая защита – самая надежная из всех.
– Спайки-Вайки! – Пинки Пай энергичным прыжком проскочила в дверной проем, едва не сбив дракона с ног, – Давай играть в прятки! Сегодня будем прятаться в словах! В каком слове ты будешь прятаться?… Хочешь спрятаться в слове «бисквит»? Оно маленькое, но там наверняка очень вкусно!
– О, ты не одна сегодня… – протянул дракон, разглядывая Сталина с притворным смущением, и довольно неуклюжим, – Ну заходите, Твайлайт будет рада…
Внутри дерева оказалось тепло и уютно. Сладковатый запах старой древесины смешивался с запахом тысяч книг, полки с которыми Сталин успел рассмотреть еще с порога. Пинки Пай не соврала, когда сказала, что Твайлайт Спаркл, лучшая ученица Принцессы, живет в библиотеке. И это оказалось самым верным определением жилища единорожицы. Весь ее дом был одной огромной библиотекой. Книги здесь во множестве стояли на полках, а те, которым не хватило места, возвышались грудами по углам. Судя по тому, что многие из них были открыты или пестрели закладками, хозяйка этого дома жадно тянулась к знаниям, но при этом была весьма импульсивна, принимаясь читать следующую книгу, не закончив предыдущей. При этом она была довольно опрятна и организованна, если судить по отсутствию пыли и кропотливо расставленным предметами интерьера. Необычное сочетание. Тем опаснее сам противник.
А в том, что Твайлайт Спаркл окажется его противником, Сталин практически не сомневался. Во всякой эко-системе есть естественные враги, которые физически не способны ужиться друг с другом. Как не может странствующий рыцарь коммунизма ужиться с капиталистической гидрой…
– Пинки!
– Твайлайт!
Хозяйка появилась прямо перед ними, ставший очень чувствительным нос Сталина окатило теплой воздушной волной. Ловко, оценил Сталин. Очень ловко. Эффектный фокус, рассчитанный на впечатлительных гостей. Потренируй свой выход еще, мысленно усмехнулся он, я такие фокусы проворачивал не раз. Только у меня, бывало, сразу тысячи людей бесследно пропадали или появлялись… Но пропадали все-таки чаще.
Держись, Коба, предупредил «внутренний секретарь», вечно напряженный и внимательный. Эта Твайлайт куда опаснее, чем хочет казаться. Она – враг. Ловкий, искусный, смертельно-опасный. Не пытайся бороться с ней сейчас, когда она сильна и находится на своем поле. Помни, чему сам учил других. Терпение, выдержка, спокойствие – вот три кита, на которых покоится надежная оборона. А кроме того, забудь, что ты ей противник. Ты всего лишь гость в этом мире. Странный, неожиданный гость, явившийся без приглашения. Держись равнодушно, немного дружелюбно. Она не должна понять, кто ты и как к ней относишься.
– О, Пинки, ты с гостем. Кажется, мы не знакомы. Я – Твайлайт Спаркл! Добро пожаловать!
Она была миловидна, доброжелательна и немного застенчива, как отличница, знающая, что приготовила все уроки, но все равно волнующаяся о том, как бы строгая учительская рука не поставила в дневнике пятерку с минусом. И вместе с тем в ней чувствовалась сила. Та сила, которая не угадывается в движениях, но присутствует так же явно, как взрывчатка в железной рубашке ручной гранаты. Сталин умел определять эту силу и редко ошибался. И сейчас у него даже в висках похолодело, когда он оценил сущность той, кто скрывалась за обликом милой сиреневой единорожки с претенциозно – нелепой звездой на крупе.
– Это Сталион! Я показываю ему Поннивилль! Правда, он милашка? Смотри, какие у него усищи! – Пинки Пай уважительно потрогала Сталина за усы, – Ты можешь сделать мне такие усищи, Твай?…
– Привет, Сталион! – Твайлайт Спаркл тряхнула длинной челкой, темно-фиолетовой с контрастной розовой прядкой. В этот момент она стала казаться еще более милой.
– Приятно познакомиться с вами, – Сталин вежливо шаркнул копытом, – Извините, если я вас… некоторым образом потревожил. Мне бы не хотелось отвлекать от важных дел лучшего мага Поннивилля.
– Ну что вы! Чувствуйте себя как дома!
– Главное, не ляпни этого в следующий раз при Рэйнбоу Дэш, – проворчал из прихожей дракон, закрывающий дверь, – Или хотя бы задумайся перед этим, отчего у них в облаках не установлены уборные…
Ворчал он по привычке, даже благодушно, но Сталин все равно решил, что не станет поворачиваться к нему спиной. Ни в фигуральном смысле, ни в обычном. В прошлом ему часто приходилось оставлять за спиной врагов. Троцкистов. Эсеров. Ежовцев. Вредителей. Шпионов и саботажников. Но оставлять за спиной огнедышащего дракона ему хотелось менее всего.
– Чем вы занимаетесь, Сталион? – учтиво поинтересовалась лучшая ученица Принцессы, умело изображая живой интерес, – Вы продаете трубки? Или просто заядлый курильщик?
– Нет. Это скорее… увлечение. По профессии я больше… Ученый. Да, ученый. Из тех, знаете, что вечно сидят в кабинетах и изучают всякие… вещи.
– Как это здорово! Я ведь тоже ученый. Хотя по мне, наверно, не скажешь… – единорожица зарделась, сиреневые щеки вспыхнули легким румянцем.
– И что вы изучаете, Твайлайт? – быстро спросил Сталин, чтобы отвести тему от собственной персоны. Иначе пришлось бы спешно придумывать «вещи», которые он изучает.
– Магию. Обычно – магию. Но прежде всего, конечно, я изучаю дружбу.
– Изучаете… дружбу? Это очень интересно, това… кхм.
– Магию дружбы.
Ну конечно. Сталин мысленно скривился. Даже хиной под языком загорчило. Изучает магию дружбы!.. Причем, в прекрасно оборудованной библиотеке, не ударив копытом о копыто. И даже не задумываясь о том, что ее «исследования» куплены ценой страданий многих простых пони. Ему стоило догадаться, что здесь царит мракобесие, шарлатанство и лженауки, прикрытые изящной ширмой, как это заведено в капиталистическом обществе. Кибернетика, теперь вот Магия дружбы…
– Какой неожиданный предмет для изучения!
– О, он очень обширен, – опять улыбка скромной ученицы-отличницы, – Я бы даже сказала, фундаментален!
– Значит, они связаны? – уточнил Сталин, – Дружба и магия?
– Это одно и то же. Точнее, будет верно назвать дружбу наивысшим проявлением магии. Они неразрывно связаны друг с другом. По просьбе Принцессы Селестии я изучаю магию дружбы тут, в Поннивилле.
– И как, уже изучили?
– Ну что вы! – Твайлайт Спаркл искренне рассмеялась, – Дружбу можно изучать бесконечно! Временами я посылаю Принцессе свои заметки, но, честно говоря, я еще в самом начале пути. К счастью, у меня есть друзья, благодаря которым я сделала множество наблюдений. И не собираюсь останавливаться!
– Похвально, – кивнул Сталин, – Очень достойно для юной пони вроде вас. Но скажите, какого рода наблюдения удалось вам произвести? Я безмерно далек от предмета вашего изучения, так что если дилетанту… кхм… будет позволено…
– О, конечно! У меня накопилось множество выводов!
Рог на лбу Твайлайт Спаркл вдруг мягко засветился, Сталин едва не отшатнулся от неожиданности. Но ничего ужасного или разрушительного не произошло. С одной из полок, подчиняясь воле единорога, спикировал скрученный пергамент. Без всякой посторонней помощи он завис прямо посреди комнаты и сам собой развернулся.
Ярмарочный фокус, подумал Сталин презрительно, хоть эта демонстрация силы и уязвила его. Здешние единороги, несомненно, мастера пускать пыль в глаза. Интересно, как вытянулись бы их морды, увидь они на полигоне двигающийся самостоятельно танк, управляемый по телеметрии! Это не бумажные свитки двигать!..
– Ну вот, – Твайлайт Спаркл прокашлялась и стала с выражением читать, – Дружба – это не зацикливаться на работе, помня о своих друзьях. Дружба – это отдать другому свой любимый драгоценный камень. Дружба – это забыть о своих страхах ради других. Дружба – это веселиться вместе до упаду. Дружба – это смеяться вместе со всеми. Дружба – это чудесная вечеринка. Дружба – это самый большой торт на свете. Дружба – это пикник на зеленом лугу. Дружба…
Сталин нахмурился. Кажется, понятно, на какую наживку удят здешние царьки. Способ удивительно простой и, в то же время, действенный. Дружба. Как это раньше не приходило ему в голову? Товарищество, порука, защита – все это он использовал в свое время, стараясь выковать из миллионов разномастных граждан ту особую сталь, которая не прогнется под любым нажимом. Дружба!.. Вот тот опиум, которым завлекают народные массы в Эквестрии. Как это низко, как отвратительно. Они обещают пони не уважение, не пристойные условия труда, не равенство, не чувство собственной гордости. Они дают им дружбу – лакированную, как безделушка из сувенирного магазина, блестящую, подчиняющую волю.
Дружба… Сталин внутренне поежился, словно по его спине проползла ядовитая сколопендра сорока парами подкованных солдатских сапог. Коварное оружие сродни удушающим газам. Скажешь «дружба» – и на языке становится сладко, поэтому далеко не каждый в силах обнаружить опасность, притаившуюся под этим, с детства знакомым, словом.
– Дружба – это поющие птички в кронах Дикого Леса! – продолжала декламировать Твайлайт Спаркл. Голос ее, поначалу негромкий и простодушный, стал напевным, в нем появилась пугающая внутренняя вибрация, от которой у Сталина заныли корни зубов, возник ритм, усиливающийся с каждым мгновением, – Дружба – это самое красивое платье, сшитое твоей подругой. Дружба – это вылечить больного феникса. Дружба – это сверкающая радуга в небесах…
Под стройным логическим построением его мыслей зашевелился, как мышонок в подполе, страх. Он привык считать, что ничего не боится. Даже его враги, те, до которых он не успел добраться, считали его бесстрашным. Но сейчас, перед лицом сиреневой единорожки со светящимся рогом, Сталин ощутил подобие страха. Слова, льющиеся на него, были не просто словами. Проклятая капиталистическая магия. Удивительно действенная. Слова лились на него густым сиропом, в котором его собственные мысли вязли и слабели, как мухи-сладкоежки. Слова укутывали его со всех сторон теплым шерстяным одеялом. Слова баюкали его, усыпляли, в них была чарующая музыка, в них было его собственное детство – детство со вкусом молока на губах, с привольными кавказскими ветрами…
– Дружба – это танцевать на Гранд-Галопинг-Гала без оглядки! Дружба – это вкуснейший сидр. Дружба…
Пинки Пай, минуту назад беззаботно жевавшая кисейную занавеску, уже впала в транс, оглушенная голосом лучшей ученицы Принцессы Селестии. Глаза ее округлились, но голубизна из них выветрилась, оставив лишь два мутных клубящихся облачка. Ее воля была недостаточно сильна, чтобы сопротивляться. И едва ли она вообще хотела сопротивляться… Кто сопротивляется сладкому поцелую шприца с опийным раствором?…
– Дружба – это бежать бок-о-бок со своим соперником. Дружба – это твоя верная сова. Дружба…
Эти слова стали лабиринтом, в котором он вдруг запутался, и каждое слово становилось новым эфемерным слоем, в котором можно блуждать бесконечно, не отличая одной стены от другой. Сталин ощутил слабое чувство узнавания. Когда-то он уже слышал подобные слова… Вкус знакомого яда на губах.
«Тень упала на сцену, ещё недавно освещенную победой Альянса. Никто не знает, что Советская Россия и её международная коммунистическая организация намерены делать в ближайшем будущем и есть ли какие-то границы их экспансии. Я очень уважаю и восхищаюсь доблестными русскими людьми и моим военным товарищем маршалом Сталиным… Мы понимаем, что России нужно обезопасить свои западные границы и ликвидировать все возможности германской агрессии. Мы приглашаем Россию с полным правом занять место среди ведущих наций мира. Более того, мы приветствуем или приветствовали бы постоянные, частые, растущие контакты между русскими людьми и нашими людьми на обеих сторонах Атлантики. Тем не менее моя обязанность, и я уверен, что и вы этого хотите, изложить факты так, как я их вижу сам…»
Эти слова говорил другой человек, много лет назад. Но в них была заключена магия схожего свойства. Тогда ты выстоял, Коба. Тебе было тяжело, но ты выстоял. И жирный маленький человечек в цилиндре и с жирно-блестящими глазками понял, что его магия тебя не одолеет. Потому что эти трусливые чары направлены лишь против индивида. Но никто и никогда не сможет подчинить своему дьявольскому гипнозу целый класс! А за ним сейчас – целый класс. Бесправных униженных пони, у которых не будет другого защитника. Значит…
Сталин помотал головой. И наваждение вдруг стало рассеиваться. За сладкими кисельными завесами вдруг обнаружились контуры реального мира. Из-за взбитых сливок, облаками повисшими вокруг, проглянули черты библиотеки. Он вновь увидел сиреневую единорожку со светящимся рогом и розовой прядкой в гриве, которая читала нараспев, удерживая перед собой свиток.
– Нет.
– Что? – воскликнула Твайлайт Спаркл.
Она была потрясена, и Сталин отметил это с удовлетворением. Едва ли раньше ученице Принцессы доводилось встречать того, кто выбрался из ее липких сетей, сочащихся прогорклой карамелью фальшивой дружбы.
– Это все не так, – спокойно сказал Сталин, ощущая растущую в нем самом мощь. Мощь, дарованную ему верой многих миллионов людей, мощь, которая сотрясала изнутри его тело как тяжелый танковый дизель «В-2», – Это заблуждение, товарищ Спаркл. Вы неверно выучили дружбу. Дружба вовсе не такая, какой вы ее считаете.
