Текст книги "Пони бледный (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

Слушали внимательно, почти в полной тишине. И оглушительно стучали копытами, когда он заканчивал с очередным тезисом и делал паузу, чтоб промочить уставшее горло. Иногда в дверь барабанили возмущенные грохотом соседи. На что Пинки Пай с отчетливыми командирскими нотками в голосе вопила: «А ну тихо! Вы что, не знаете, что здесь идет СЕКРЕТНОЕ СОБРАНИЕ?».

– …вот уже несколько месяцев, как эти вопросы стоят перед партией и требуют неотложного разрешения. Для пони, преклоняющихся перед «стихией», принижающих цели партии до простого следования за ходом жизни, плетущихся в хвосте, а не идущих во главе, как это подобает передовому сознательному отряду, таких вопросов не существует. Восстание стихийно, говорят они, организовать и подготовить его невозможно, всякий заранее разработанный план действий является утопией (они против всякого «плана» – это ведь «сознательность», а не «стихийное явление»!), напрасной тратой сил, – у общественной жизни имеются свои неведомые пути, и она разобьет все наши проекты. Поэтому мы, дескать, должны ограничиться лишь пропагандой и агитацией идеи восстания, идеи «самовооружения» масс, мы должны осуществлять только «политическое руководство», а восставшим народом «технически» пусть руководит кто хочет…

Собравшиеся возмущенно заржали и заулюлюкали. В своем социальном развитии они давно миновали эту стадию, понимая, что только их трудолюбивые копыта могут спасти Эквестрию. В каждом из сердец окружавших его пони Сталин чувствовал биение родственной искры. Особой, требовательной искры. Которая не просто дарит тепло, согревая все тело и вытапливая из него едкий иней тлетворной «дружбомагии», а побуждает к действиям. К бунту.

– Итак, что мы должны предпринять для достижения этой цели? Каковы должны быть наши первые шаги? Многие наши организации практически уже разрешили этот вопрос, направив часть своих сил и средств на вооружение пони-пролетариата или так называемого понитариата. Наша борьба с самодержавием вступила теперь в такой период, когда необходимость вооружения признается всеми. Но ведь одного сознания необходимости вооружения недостаточно, надо прямо и ясно поставить перед партией практическую задачу. Поэтому наши комитеты должны сейчас же, немедленно приступить к вооружению народа на местах…

– У нас нет оружия, товарищ докладчик! – воскликнул кто-то из пони, когда Сталин, утомленный чтением, перевернул носом последний лист и попросил задавать вопросы, – А у Принцессы тысячи стражников, каждый из которых силен, как бык! У нее есть Вандерболты, которые могут закрутить такой ураган, что он вырвет весь Поннивилль из земли и поднимет в небо! У нее есть магическая школа с сотнями обученных магии единорогов, каждый из которых может сжигать дома и вырывать с корнем деревья! А что есть у нас?

– Спокойно, товарищи. У нас есть революционная сознательность и жажда восстановить справедливость! Одно это сможет поджечь пламя борьбы, которое невозможно залить водой. В подпольных мастерских мы изготавливаем огнестрельное оружие «Лягалка-3» и «Дрыгс Мак-Ги». Конечно, нам будет сложно в решающий час вооружить всех желающих, но даже это будет хорошим подспорьем в борьбе против узурпаторов. Кроме того, наши товарищи ведут активную агитационную работу в Клаудсдейле, где, помимо прочего, базируется Воздушный Флот Пегасов. Многие наши братья уже готовы откликнуться на зов о помощи. Не сегодня, так завтра пегасы поднимут красный флаг на своих кораблях!

– А как на счет внешне-политической обстановки? – застенчиво спросила из толпы мисс Черили. Есть пони, которых совершенно невозможно назвать «товарищ» и «товарищ мисс Черили» была из их числа. Достаточно образованная, работающая учительницей в местной сельской школе, она любила доклады Сталина и уже неплохо владела коммунистической базой, – Можем ли мы рассчитывать не только на свои копыта, когда начнется революция?

Сталин поморщился. Этот вопрос он любил не больше, чем обычный пони – сухое и старое колючее сено вместо душистой травы. Но и утаивать от своих товарищей правду он не собирался.

– На пегасов надейся, а сам не плошай, – ответил он известной поговоркой, – Революция в Эквестрии – это то, что в первую очередь требует именно наших сил. И потому все прочие силы, находящиеся за ее пределами, не могут быть расценены нами как дружественные и союзные. Эквестрия окружена империалистическими державами, которые, как и полагается хищникам, в нашей революционной борьбе увидят лишь возможность утолить свои капиталистические интересы.

– Но Кристальная Империя…

– Рано или поздно пламя революции поднимется и там. В Кристальной Империи тоже есть угнетенный рабочий класс, лишь только начинающий открывать глаза. Но пока он недостаточно сознателен и не владеет реальной силой. Надо признать, что в текущем воплощении Кристальная Империя – скорее наш враг, чем союзник. Не в последнюю очередь благодаря Эквестрии в Кристальной Империи не так давно был свергнут тиран и самодержец Сомбра, занимавший тамошний престол. Здесь активно потрудилась агентура Принцессы Селестии под управлением известной вам мисс Твайлайт Спаркл. Однако же эффект от агентурного влияния оказался… неоднозначным. После того, как Кристальная Империя вновь вернулась в привычное пространство и обрела самоуправление, Принцесса Селестия выставила ему бессовестный, согласно ее аппетиту, счет. За возвращение из вечного сна, за устранение Сомбры, за предоставление Кристального Сердца… Все капиталисты в этом смысле одинаковы, товарищи. Империя оказалась в хаосе, вызванному непомерными требованиями коронованных кредиторов. Началась ужасная инфляция, безработица, спекуляция, мешочничество, коррупция и даже наркомания. Но Кристальная Империя – не безответная жертва. В ней вызревают реваншистские настроения, тем более опасные, что после свержения Сомбры на власть претендуют самые различные политические группы, которым ближе скорее национал-социализм, чем коммунизм. Если они получат власть… Или если Эквестрия пошатнется, охваченная революционным порывом… Будем смотреть правде в глаза – Кристальная Империя воспользуется шансом, чтоб напасть. Неудивительно, что меня так легко приютили там и обеспечили обратную дорогу. Они думают, что я стану орудием в их руках. Серьезное заблуждение…

– Может, Дискорд?

– Никогда, – отмахнулся Сталин, – Дискорд по своей натуре – махровый индивидуалист и анархист. С таким поладить невозможно. Может быть, он и в самом деле сможет оказаться нашим временным союзником в борьбе с Принцессой, которую остро ненавидит за годы угнетения и рабства, но ему никогда не бывать нашим товарищем. Рано или поздно он взбунтуется, когда поймет, что революция – это сила не только разрушающая и дезорганизующая, но и созидательная. И, уж конечно, мы не можем рассчитывать на перевертышей и Принцессу Кризалис. Ее извечные разногласия с Принцессой Селестией не сыграют нам на руку. Акулы капитализма, товарищи, при случае с удовольствием пируют друг другом, но враг нашего врага – не всегда наш друг. Перевертыши воспользуются случаем, чтобы отхватить кусок Эквестрии, когда увидят, что стражники Селестии слабеют. Но и только. Они принадлежат иному, чуждому нам, классу.

Мисс товарищ Черили погрустнела, опустила свой алый нос.

– Значит, мы и в самом деле одни…

– Мы не одни! – заверил ее Сталин, – Мы справимся с болезнью, которая охватила Эквестрию, а после направим помощь нашим братьям по классу. Но это будет предметом обсуждения следующего доклада. Сейчас же, если позволите, я вернусь к регламенту…

Пони загалдели, обсуждая услышанное, но быстро умолкли, когда Сталин, прокашлявшись, вернулся к чтению доклада:

– Товарищи! Как это ни печально, приходится констатировать факт образования в нашей партии особой группы Дерпи в составе товарища Дерпи Хувз, а также товарищей Снипса и Снейлса. О существовании этой группы раньше ничего не было известно партии, – «дерпевцы» тщательно скрывали от партии факт существования такой группы. Но теперь это стало известным и очевидным. Эта группа, как видно из ее заявления, имеет свою особую платформу, которую противопоставляет политике партии. Она требует, во-первых, – вопреки существующей политике партии – акцентирования индустриальной политики Эквестрии после революции исключительно на производстве кондитерских маффинов, уверяя, что нынешний запланированный темп развития промышленности является «гибельным». Она требует, во-вторых, – тоже вопреки политике партии – свертывания строительства совхозов и колхозов, утверждая, что колхозы и совхозы не играют и не могут играть серьезной роли в развитии нашего сельского хозяйства. Она требует, в-третьих, – тоже вопреки политике партии – установления полной свободы частной торговли и отказа от регулирующей роли государства в области торговли, утверждая, что регулирующая роль государства делает невозможным развитие торговли. Кроме того, «дерпевцы» хотят сосредоточить в своих копытах исключительные полномочия в деле управления почтами и телегра…

Оглушительный хлопок, который смел с импровизированный трибуны листки, не был хлопушкой Пинки Пай, как Сталину сперва показалось. Даже самые огромные хлопушки не могут образовать столь ослепляющей фиолетовой вспышки. Точно под носом у Сталина в мгновение ока надулась и с грохотом лопнула фиолетовая звезда.

– Облава! – пронзительно завизжала Пинки Пай, выхватывая из коробки с ленточкой черный пистолет, – Контрреволюция! А ну ко мне, продажные шкуры, сейчас каждому залеплю по свинцовой пилюле! Бей контру!..

Напуганные слушатели из спокойной аудитории превратились в беснующееся море. Товарищ Биг Мак, заворчав, поднял вооруженное литым кастетом копыто. Пегас, похожий на товарища Скуратова – Скутару?… Скурату?… – выполнил боевой разворот и грозно стал снижаться на бреющем полете. Даже малышка Эппл Блум выхватила откуда-то миниатюрную адскую машинку с коротким шнуром.

– Все на колени! – прогремел в замкнутом пространстве голос, от которого затрепетали на своих веревочках черные воздушные шарики, – Приготовьтесь узреть нечто, что вызывает восхищение и ужас!

– Товарищи не становятся на колени, – твердо сказал Сталин, поворачиваясь к фиолетовому мареву, текущему в воздухе, – Кто вы?

– Я? Кто я? – голос, хоть и рождал дрожь в слушателях, никак не мог соперничать с «королевским» голосом Принцессы Луны, который был ему хорошо знаком, – Я! Великая! И! Могущественная! Трикси!

Наконец сияние погасло. За трибуной возле Сталина возвышалась единорожица, принявшая позу, едва ли характерную для обычного докладчика, слишком уж надменную и рисующуюся. Она была приятного глазу темно-голубого цвета, грива же и хвост были белыми, как волосы альбиноса. Несмотря на то, что жители Эквестрии, как правило, не носили одежды, новоприбывшая щеголяла в синей мантии, усыпанной звездами, и огромном колпаке – сродни тем, которые носили в знакомых Сталину дореволюционных книжках старые волшебники.

– Извините, Великая и Могущественная Трикси, – вежливо сказала ей СвитиБель, – Я секретарь собрания партии. Вы не занесены в список докладчиков. Поэтому призываю вас…

– Я не докладчик! – Великая и Могущественная задрала подбородок, – Я – величайший маг Эквестрии и ее окрестностей! И удосужила вас своим визитом, маленькие пони, только лишь потому, что сама захотела того.

– Вы явились без приглашения, товарищ Трикси. У вас есть полномочия?

– Полномочия? – незваная гостья заливисто рассмеялась, – Я сама даю полномочия всему миру! Если я стукну копытом, солнце сойдет с небосвода! Если я цыкну зубом, земная твердь обратится паром!

– Чепуха, направленная на смятение народных масс, – шепнул Сталин Пинки Пай, – Не более, чем суеверия, основанные на низкой грамотности народного класса и мракобесии.

– Узрите же силу Великой и Могущественной Трикси!..

Подчиняясь свечению ее рога, «секретный торт» поднялся со своего места, взмыл в воздух, качнулся… И обернулся футбольным мячом. Который через секунду стал цветочным горшком. А через две – колесом.

Пони в зале восхищенно загалдели.

– Занятно, – холодно сказал Сталин, наблюдая за последовательными трансформациями торта, – Но не впечатляет. Когда-то я сам занимался иллюзионизмом, но на ином уровне. Товарищ Зиновьев превратился у меня в троцкиста, а товарищ Дыбенко – в американского шпиона…

– Я могу управлять самим временем!

Сияние коснулось Эппл Блум, та коротко взвизгнула от неожиданности и суеверного ужаса. И из по-детски неуклюжего жеребенка вдруг превратилась в статную молодую кобылку, похожую на свою сестру. Еще одна вспышка – и она снова помолодела, едва не лишившись от пережитого чувств.

– Управление временем – пустяк для коммунизма, – заметил Сталин, закуривая трубку, – Мне приходилось в пять лет делать такое, что не вместилось бы и в пятьдесят. И участвовали в этом миллионы.

– Ах, так? – Трикси упрямо закусила губу, – А чем ты ответишь на такое, старик?

Торт, словно устав от превращений, скользнул в сторону окна и, выбив стекло, пропал, точно запущенный гигантской пращей метательный снаряд.

– Теперь он в ста километрах от сюда! – с гордостью объявила Трикси, разглядывая собственное наманикюренное копыто, – Попробуй побить этот трюк!

– Ерунда, – Сталин лишь выпустил облачко дыма, от которого Трикси закашлялась, – Во время Манчжурской наступательной мои отряды за одиннадцать дней прошли восемьсот километров по вражеской территории. С артиллерией и тяжелым вооружением. Пространство подвластно коммунизму так же, как время или материя. Твои фокусы не вызовут здесь восхищения.

Трикси поникла. Рог перестал светится, в глазах появилось обреченное выражение. Но подбородок оставался упрямо-задранным.

– Может, ты и смыслишь что-то в фокусах, старик, – сказала она презрительно, – Но не думай, что ты ровня мне. Кроме того, сегодня я пришла не состязаться. Внемлите, благодарные зрители! Великая и Могущественная Трикси пришла, чтоб предложить вам помощь!

– В подвал ее! – хищно крикнула Пинки Пай, одним прыжком оказываясь рядом, – Принесите мне лампу, щипцы для мороженого, плюшевого параспрайта, метелочку для крошек и розовую пижаму! Через час эта кобыла расскажет мне все!

– Спокойнее, товарищ Пинки, – мягко сказал Сталин, не выпуская трубки, – Мы находимся не в том положении, чтоб отказываться от помощи. Даже если помощь эта поначалу кажется сомнительной. В наших рядах уже есть единороги – малышка СвитиБель, Лира, сама товарищ Луна, наконец… Полагаю, и у Великой-Ужасной Трискси найдется причина, чтобы пополнить наши ряды.

– Есть причина, – неохотно буркнула Трикси, заворачиваясь в свою мантию, – И эта причина – Твайлайт Спаркл!

– Она известна нам.

– Тогда должно быть известно и то, что она опозорила меня! Дважды!

– Известно, – подтвердил Сталин, – Наши товарищи из ГПУ умеют собирать нужную информацию. Значит, вами движет месть?

– Месть! Месть! Твайлайт Спаркл должна заплатить за мой позор! И заплатить жестоко! Просто изгнания из Поннивилля будет недостаточно! – голос Трикси опасно завибрировал, напомнив Сталину гул приближающейся бомбардировочной эскадрильи, – Я долго думала, но теперь у меня есть план. Я уничтожу все то, что создавала Твайлайт Спаркл! Ее обожаемую Принцессу! Ее очаровательный родной Кантерлот! Ее лживую дружбомагию! Ее учение, которому она посвятила жизнь! Месть! Месть до самого конца! Так говорю я, Великая и Ужасная Трикси!..

– Осторожно, товарищ Сталин, она злюка… – шепнула на ухо Сталину поднявшаяся на цыпочки копыт Эппл Блум, – Она приносит в Поннивилль беду.

– Знаю, товарищ Эппл Блум. Коммунизм должен быть стремлением сердца, основанным на вере в братство, равноправие и всеобщее счастье. Делать революцию на ненависти к кому-либо – то же самое, что печь пирог из глины вместо теста. Но и отказать мы не можем. Она – обладатель грозной силы, и лучше пусть эта сила служит нам сегодня, чем завтра – тем, против кого мы выйдем на бой. Присоединяйтесь к нам, товарищ Трикси! Коммунизм даст вам все необходимые ответы.

Трикси горделиво кивнула, принимая эти слова как прима-балерина принимает букет из рук покоренного зрителя. Она даже удосужилась спуститься с трибуны и занять место среди прочих пони. Пожалуй, уже достижение, учитывая ее болезненное самомнение.

Ничего, Коба, не всякий кирпичик сразу находит себе место в огромном фундаменте коммунизма, шепнул ему «внутренний секретарь», тоже немного напряженный, – В конце концов даже она найдет иные причины, кроме ненависти. Сейчас же твоя задача – сплотить их, укрепить искру в их сердцах и сделать все возможное, чтобы ваш сосредоточенный заряд поразил цель. И тебе здесь отведена роль спускового крючка…

– Поскольку мы уже нарушили регламент, – звучно сказал Сталин, вновь ловя на себе все взгляды. Ждущие, надеющиеся, любопытные, опасливые, строгие, смущенные, деликатные, вопросительные, удрученные, надменные, наивные, смешливые, уставшие, робкие, – Перейдем сразу к заключительной части нашего собрания вместо окончания доклада. И споем все вместе «Интерпониционал»!

Это предложение нашло живейший отклик в слушателях, уже немного осоловевших от речей. Пони застучали копытами, а Пинки Пай извлекла откуда-то барабанную установку, гармонь, фугу и губную гармошку, готовясь ему аккомпанировать.

 
Вставай, Селестией клеймённый,
Весь мир из пони и рабов!
Болит наш хвостик обожженный
И в смертный бой вести готов!
 

Запели все ровно, слаженно, как по нотам. Ничего удивительного, учитывая, сколько экземпляров «Понинционала» разнесли по городам и селам птицы Флаттершай. Возможно, в эту самую минуту сотни пони в самых разных уголках Эквестрии пели, с трудом сдерживая слезы:

 
Ложь дружбомагии разрушим
Фальшивый погубив Эдем
Мы справедливый мир построим, —
Где дружба улыбнется всем!
 
 
Это есть наш последний
И решительный бой;
С Понинционалом
Воспрянет род поньской!
 

Пели все.

Тяжело басил Биг Макинтош, рефлекторно вставляя между строфами привычное «Агась». Мелодично подпевала мисс товарищ Черили, положив копытце на его мощную спину. Пела под потолком пегаска со сложно-запоминаемым именем. Пела, вкладывая в звенящие слова всю свою молодую душу, Эппл Блум. Пела, неистово терзая музыкальные инструменты, Пинки Пай. Пела едва слышно, тряся кудряшками, крохотная СвитиБель. Даже надменная Трикси, нерешительно поглядывая по сторонам, вторила хору.

Пели все. Пел весь мир. Пела, отбивая такт копытом, вся Эквестрия:

 
Давно оставлены сомненья
Готовы сбросить хомут свой
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной ногой!
 
 
Ведь зло коварное хотело,
Личиной обмануть добро, —
Про дружбомагию нам пело,
Но в дружбе магия – ничто!
 
 
Это есть наш последний
И решительный бой;
С Понинционалом
Воспрянет род поньской!
 

Сталин вел этот хор, хоть его голос ни на миллиметр не выделялся среди прочих. Он был невидимым солистом и в то же мгновенье был сейчас каждым из поющих.

Он был в одночасье пони, единорогом и пегасом.

Кобылой и жеребцом.

Старым и юным.

Гимн «Понинционала», торжественный, глубокий, звучный, настроил струны их мироощущения в одной тональности, отчего их души колыхались в общем резонансе, неудержимом и мощном, как колыхание огромных океанских волн:

 
Лишь мы, работники звериной
Копытной армии труда,
Владеть Эквестриею вправе
Но вот Принцессы – никогда!
 
 
И если Солнце вдруг взорвется
Над сонмом кантерлотских змей, —
Для нас всё так же Луна станет
Сиять сребром своих лучей…
 

Сталин хотел было затянуть еще раз припев, но в эту секунду что-то маленькое и верткое скользнуло между его копыт, привлекая внимание. Сталин опустил голову. Это был маленький белый заяц, хорошо ему знакомый – референт и связной Флаттершай. Он нетерпеливо забарабанил пушистыми лапками по трибуне, добиваясь его, Сталина, внимания. Должно быть, он в нетерпении проскользнул в дом, никем не замеченный. К его белоснежной спинке была привязана узкая бумажная лента.

Сообщений от товарища Флаттершай.

Сердце ударило тяжелым колоколом. Не похоронным, но тревожным. Связываться резервным каналом они условились лишь в случае крайней необходимости. И, судя по тому, как заяц-посыльный мечется на месте, крайняя необходимость уже была на дворе.

Сталин, повозившись, отцепил полоску секретного донесения и стал про себя читать, ощущая, как с каждым прочитанным словом кровь в венах, разгоряченная песней, как горячее вино, делается густой, под стать расплавленной стали.

«Началось, – только и сказал „внутренний секретарь“, как только Сталин дочитал до последнего „тчк“, – Держись, Коба. Вот теперь держись. Теперь начнется такой галоп, что…»

Сталин не дал ему договорить. Вместо этого он встал и требовательно постучал по трибуне копытом. Все повернулись на этот резкий звук, напряженные, внимательные, ждущие, тревожные. Готовые к тому, что он произнесет.

И не в его манере было мучить слушателей неизвестностью.

– Товарищи, – сказал Сталин так медленно, что в его враз охрипшем голосе появилась торжественность, отчасти даже уместная, – Пегасы сообщают нам важные новости из Клаудсдейла. Сегодня на флагманском воздушном броненосце «Потник» поднят красный флаг.

Он замолчал, подвело горло. Впрочем, в разразившемся спустя мгновенье общем возгласе его все равно никто не услышал бы.