Текст книги "Пони бледный (СИ)"

Автор книги: Константин Соловьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Вы… Вы… Что?

– Дружба – это труд. Дружба – это подвиг. Дружба – это боль. Дружба – это не кремовый торт, который можно есть, весело смеясь. Дружба – величайшее испытание. Ради дружбы надо уметь сжать зубы и глотать кровь. Дружбу надо терпеть, даже когда она приносит тебе боль. Дружба – это война, победа в котором дается не каждому. Дружба может быть безмерно горька. Именно поэтому ею так дорожат. А вы… Вы плохо учились, Твалайт Спаркл, если вынесли из дружбы только это. Я думаю, Принцессе Селестии надо подумать о вашем дальнейшем образовании.

Он увидел глаза Твалайт Спаркл вблизи – и удивился тому, сколько кипящей ненависти в них сосредоточилось в это мгновенье. Все истинные чувства выступили на поверхность. Фальшивая позолота отброшена. Секунда искренности.

И этой секунды, когда они смотрели в глаза друг другу, Сталину хватило, чтобы сделать выбор. Даже не выбор, понял он с накатившим облегчением, это решение созрело

в нем с того самого момента, когда он впервые ступил на мостовую Поннивилля. И другого пути у него не было, как не может быть другого пути у самого коммунизма.

– До свидания, Твайлайт, – сказал Сталин негромко, – Но, я думаю, мы еще увидимся.

Он прошел мимо застывшего в трансе Спайка, который даже не пытался преградить ему дорогу. Распахнул ногой дверь, впуская свежий воздух в душную комнату. Теперь он понял, что пахло в ней не деревом и книгами, а тленом. Золой чужих чувств и гниющими остатками чужих мыслей.

Ты все сделал правильно, Коба, старый ты сивый мерин. И даже «внутренний секретарь» одобрительно что-то проворчал из невидимого кабинета, замурованного в его голове. Надо спешить. В этой войне у него нет союзников, нет ресурсов, нет планов и снабжения. Нет ничего. Значит, придется совершить невозможное и выиграть. Снова. Сталин усмехнулся – солнцу, аккуратным домикам и разноцветным пони, беззаботно разгуливающим по улицам. Делать невозможное – это тоже магия. Особая коммунистическая магия. Проверим, господа единороги, чья магия в итоге окажется сильнее!..

Как он ни спешил, Сталин все же задержался на несколько секунд на пороге дома Твайлайт Спаркл. И сквозь приоткрытую дверь услышал ее голос, глухой и зловещий. Кажется, она кому-то диктовала:

– Дорогая Принцесса Селестия! Пишет вам ваша верная ученица Твайлайт Спаркл. Сегодня я поняла, что дружба – это умение делиться своими страхами и опасениями со своими близкими. Сообщаю вам о подозрительном пони, который появился сегодня в городе. Его сомнительные воззрения порочат концепцию дружбомагии, а несознательное поведение и моральная невыдержанность могут стать дурным примером для остальных. Возможно, вам стоит обратить на него пристальное внимание. Всегда ваша, Твалайт Спаркл… Зашифруй и отправляй Принцессе, Спайк! И еще, мне понадобится одна книга. Одна большая старая толстая книга… Конечно, ты найдешь ее. Она называется – «Диссиденты и борьба с ними»…

Глава четвертая

«За верой должны следовать дела».

Ф.Э. Дзержинский

Челка Эппл Джек была золотистой, как пучок соломы. Но не той, что обыкновенно сохнет в скирдах, сероватой и прелой. А другой – мягкой, впитавшей в себя летнее солнце, ароматной. И сейчас эта непокорная соломенная челка, поднятая в воздух коротким презрительным выдохом Эппл Джек, коснулась полей потрепанной шляпы.

– Пинки, поверить не могу, что ты купилась на такое!

– Это все правда, Эппл Джек! То, что говорит товарищ Сталион…

– Сахарок, чтобы поверить во все то, что плетет этот заезжий жеребчик, надо иметь на плечах старую бочку из-под сидра!

Взгляд, которым одарила Сталина Эппл Джек, не таил в себе ничего хорошего. Он был тяжел и сверкал грозовыми раскатами, пока еще более угадываемыми, чем видимыми, как у сноровистого жеребца, который только и ожидает, когда неосторожная рука конюшего снимет с него упряжь… Но Сталин выдержал этот взгляд и даже не без удовольствия. Взгляд этот ему понравился – он любил иметь дело с людьми, взгляд которых открыт и смел. Даже если не разделял их убеждений.

С пони, Коба, с пони!..

– Товарищ Эппл Джек…

– Я тебе не товарищ, старый мерин! – Эппл Джек топнула передним копытом по дощатому полу амбара, где они собрались. И крепкая дубовая доска жалобно затрещала, едва не переломившись пополам, – Ты задурил голову нашей подруге, но с нами этот фокус не выйдет!

– Не выйдет! – подтвердила Рэйнбоу Дэш, выписав в воздухе сложную петлю. Которая могла быть обычным воздушным трюком, а могла – Сталин достаточно хорошо разбирался в авиации – быть боевым маневром заходящего в пике штурмовика, – Точно, не выйдет! И лучше бы тебе убраться самому, Сталион!

Одна лишь Флаттершай молчала. Предусмотрительно заняв место в арьергарде, она делала вид, что с интересом изучает жужжащую у потолка муху и это зрелище поглощает ее без остатка.

– Не будем спешить с выводами, – Сталин поднял переднюю ногу в жесте, который должен был внушать спокойствие, – Мы с товарищем Пинки Пай не случайно собрали вас здесь, в этом амбаре. Наша цель – объяснить вам, что происходит.

– Объяснить! Ахахаха! Мы уже все услышали, ты, старый врун! – Рэйнбоу Дэш пронеслась так близко от Сталина, что тому потребовалась вся выдержка для того, чтоб не отпрянуть в сторону.

Но он не отпрянул, лишь крепче стиснул зубы. Выдержка и уверенность в собственной правоте – вот то оружие, которым исчерпывался его арсенал. И в эффективность этого оружия Сталин привык верить. Когда-то, кажется, миллионы лет назад, он воспользовался им, когда черные фашистские стрелки ползли по карте, почти упираясь треугольными змеиными головами в Москву. А ведь тогда испуганное тело, сотрясаемое дрожью воздуха, вспоротого крыльями «мессеров», тоже говорило о бегстве. О том, что достаточно лишь немного отойти в сторону… Сталин не дал ему воли. Не собирался и сейчас.

– Ты глупее нашего огородного пугала! – Эппл Джек наступала на него. И, хоть она была одного с ним роста, Сталину показалось, что на него движется тяжело поскрипывающий гусеницами «Королевский Тигр», – Подумать только! Значит, наша любимая Принцесса Селестия – тиран и угнетатель? Значит, наши друзья-единороги – поработители и эксплуа… эску… эксплуатракторы рабочего класса? А наши лучшие подруги Твайлайт и Рарити – агенты капиталистических спрутов? Да в своем ли ты уме?

– Я понимаю, товарищи, что вам нелегко осмыслить это, – удивительно, но голос не подвел его в эту опасную минуту, напротив, оказался звучен и уверен, – Это неудивительно. Угнетенному классу надо время, чтобы осмыслить собственное положение и найти корень всех бед. Вы же находитесь под сильнейшим воздействием так называемой дружбомагии. В которой магии куда больше, чем дружбы. Враждебной, лишающей воли, магии. Капиталистам не впервой прибегать к подобной. Тщась скрыть собственную роль в бедствиях народа, они возлагают ответственность за него на неграмотность, безделье, пьянство и распущенность…

– Болтать ты умеешь! – Рэйнбоу Дэш зависла в воздухе перед ним, сильные крылья без напряжения удерживали ее поджарое голубое тело вровень с мордой Сталина, – Да не так ты и крут, Сталион!

По сравнению с Рэйнбоу Дэш эскадрильи хищных «мессеров» казались не опаснее стаи воробьев.

В этот бой ему пришлось вступить на невыгодных для себя условиях, против объединенных сил трех пони, пусть даже третья демонстрировала нейтралитет, изучая муху. Он знал, что в подобной ситуации ему не выстоять, даже при поддержке Пинки Пай – слишком уж неравны силы. Слишком много нерассуждающего ледяного блеска в глазах двух пегасов и пони.

Дебют окончен, пора снимать чехлы с тяжелой артиллерии.

– Я знал, что магия Принцессы Селестии не так легко отпускает свою добычу. Именно поэтому мы подготовили кое-что специально для этого случая. Товарищ Пинки, запевайте!

Пинки Пай долго ждала этой возможности, нетерпеливо подергивая розовым хвостом и приглушенно хихикая. И когда Сталин подал условленный сигнал, она была готова.

Бах! Хлопушка рванула гаубичным снарядом, враз запорошив весь амбар пестрой мишурой и конфетти.

 
Ну-ка, пони, дружно слушать!
Спрячьте пессимизм!
Ведь сегодня мы споем вам
Песнь про коммунизм!
Это важно, это нужно
Чтоб лжи туман исчез!
Оттого мы дружно с вами
Проведем ликбез!
 

Пинки Пай пела и плясала так, что амбар, прежде казавшийся Сталину прочным и основательным, заходил ходуном. Она прыгала, ходила колесом, разбрасывала блестки, танцевала на ходулях, кувыркалась, визжала, жонглировала бенгальскими огнями, виляла хвостом, делала антраша, крутилась волчком, ползала на спине, вновь прыгала…

 
Если пони деньги копит
Чтит капитализм
Этот пони не полюбит
Славный коммунизм!
Ну а тот, кто работящий,
Кто растит свой сад
Непременно очень сильно
Будет ему рад!
 

Сталин с удивлением ощутил, что эта сумасшедшая пляска щекотными нарзанными пузырьками проникла и в его тело, заставив его безотчетно отбивать ритм копытом по дощатому полу, да еще и помахивать хвостом.

Ильич, мудрый старик, когда-то сказал, что, пока массы неорганизованны, лучшим из искусств является кино. Но, должно быть, правы те, кто считают, будто нельзя быть великим во всем. Искусствовед из товарища Ленина был никудышний. Сталин видел собственными глазами, как песенка Пинки Пай влияет на других пони.

 
Если пони в Кантерлоте
Славят шовинизм
Мы им песню петь не будем
Про теплый коммунизм!
Ну а тем, кто быстр, отважно
В небесах парит
Тот душой для коммунизма
Навсегда открыт!
 

Они были сбиты с толку. Эппл Джек уставилась на Пинки, как на яблоню, которая вдруг стала плодоносить кабачками. Рэйнбоу Дэш так широко открыла рот, что это враз ухудшило ее аэродинамические свойства, вынудив резко сбросить скорость и барражировать у самого пола. Флаттершай обмерла, ее розовый хвост безжизненно болтался между ног, как спущенный флаг.

А Пинки не собиралась сбавлять темп. Ее голос приобрел громовую громкость, и от него уже поскрипывали прочные потолочные балки. Пинки Пай била залпами веселья и беспричинной радости, беглым огнем, как полевая батарея, и в зоне ее обстрела не существовало мертвых секторов. Каждая молекула окружающего воздуха потяжелела на один атом чистого лучащегося счастья, счастья теплого, как пушистый кошачий живот, лучистого, как свежее весеннее солнце, доброго, как материнская рука. Этому всепронизывающему, как рентгеновские лучи, счастью невозможно было сопротивляться, оно проникало во все члены, заставляя их дергаться в такт немудрящей песенке.

 
А Принцесса на престоле —
Это атавизм!
Спрячется под трон, наверно,
Узнав про коммунизм!
Ну а тот, кто добр к зверушкам,
А не паразит
Коммунизму в своем сердце
Место утвердит!
 

Ледяной блеск в глазах пони таял, растапливаемый этим лучащимся теплом. Точно с прозрачных линз сходила намерзшая за ночь изморозь.

 
Ну-ка, пони, закаляйте
Квелый организм!
Мы подлечим его живо
Безо всяких клизм!
Семя лжи мы извлекаем
Из народных масс
Пропагандою Принцессы
Не обманешь нас!
 

Что за голос! Что за талант! Будущая звезда эстрады – да что там эстрады! – заслуженная артистка Эквестрии! Сталин притопывал копытами в такт, позволяя душе ликовать и звенеть, как налитый шампанским бокал. Песня Пинки Пай наполнила его силой, которой он не ощущал в себе долгие годы. Оказывается, сила его никуда не делась, все это время была с ним, просто он не ощущал ее, задыхаясь в кабинетной пыли. Сладко заныли тяжелые мышцы ног. Впиться в литые оковы эксплуататоров и разорвать их, как гнилую веревку!.. Как в молодости!..

 
Сладко яблочко в саду —
Это коммунизм!
Сыты зяблики в пруду —
Это коммунизм!
В небе весело лететь —
Это коммунизм!
И веселы песни петь —
Это коммунизм!
 
 
Коммунизм! Коммунизм!
Это! Ком! Му! Ниии-и-ии-ииии-ииизм!..
 

Последний аккорд едва не подкосил устои некогда прочного амбара, Сталину даже показалось, что тот не выдержит. Но амбар выдержал. Что едва можно было сказать об исполнителе. Пинки Пай, высунув длинный язык и тяжело дыша, как загнанная лошадь, хрипло пробормотала:

– Там еще были куплеты про Жигулёвскую ГЭС и электрификацию Эквестрии в пять лет, но мы пока не придумали рифму…

Не договорив, она пошатнулась и хлопнулась в обморок. Сталин ласково взглянул на нее. Пусть отдыхает, свою задачу она выполнила. Честь и хвала тебе, товарищ Пинки, певец Революции. Учебники про наши подвиги еще не пишутся, но будь уверена, и тебе в них будет отведена отдельная страница.

С ней тоже было тяжело, вспомнил он. Когда три дня назад, после испытания в доме Твайлайт Спаркл, он нашел Пинки и попытался помочь ей, дело даже казалось ему неразрешимым. Он пытался объяснить ей концепцию классов и их взаимоотношений, но Пинки лишь вертела кудрявой розовой головой и интересовалась, любят ли капиталисты пончики так же, как обычные пони, что больше – дырка от бублика или две дырки от бубликов, и тараторила «эксплуататоры эксплуатировали-эксплуатировали да не выэксплуатировали!» до хрипоты. Но Сталин был терпелив. У него был опыт. Опыт – и еще то, что в этом сказочно-акварельном мире именовалось магией. А в его родном, неприветливом, мартовском – социальной сознательностью и умением партийно-воспитательной работы.

Он терпеливо читал Пинки Пай свои работы, чаще всего «Вооруженное восстание и наша тактика», «Господин Кэмпбелл привирает» и «К вопросу о политике ликвидации кулачества как класса». Дело двигалось медленно, Пинки часто не понимала значения слов. «Товарищ» она часто путала с «тарталетка», «класс» с «кексом», а «марксизм» с «марципаном». Сталин терпеливо разъяснял, повторяя, если возникала необходимость, по десять раз к ряду. И, несмотря на вопиющую политическую неграмотность Пинки, дело постепенно двигалось. Тлетворное влияние гипноза Лучшей Ученицы растворялось в новых знаниях, которые укрепляли ее волю – как яд растворяется в крови, которую разбавляют физраствором.

Когда Пинки поняла всю глубину интриги Принцессы Селестия, ею овладела глубочайшая депрессия. Кудрявая грива вдруг поникла, шерстка сделалась бледной и гладкой, повисла печальной тряпочкой, глаза потухли, как выключенные фары. «Не вешайте нос, товарищ Пинки! – подбодрил ее Сталин, понимая состояние прозревшей пони, – При коммунизме вам будет житься веселее, чем сейчас!».

«Да? – Пинки нерешительно подняла голову, – При коммунизме будет веселье? И праздники?»

«Конечно! – заверил ее Сталин, – Много праздников! Будет день солидарности трудящихся пони, и еще – Международный кобылий день, и День Кондитера, и День Знаний, и…»

«Здорово! – потухшие было глаза заблестели, шерстка стала приобретать привычный объем, – И мы будем веселиться?»

«Несомненно будем, товарищ Пинки! Мы будем читать доклады по регламенту, пить воду из графина, обсуждать повестку дня, писать директивы, зачитывать записки и составлять протоколы! А на субботниках мы будем носить бревна и составлять отчетность о выполнении квартальных норм!».

«Звучит ужасно весело, товарищ Сталион!».

«Это и будет весело, – он положил увесистое серое копыто на розовое плечо, – Просто надо верить и трудиться ради этого, товарищ Пинки, верить и трудиться!..»

– Ерунда все это, вот что я скажу! – Эппл Джек, очнувшись, топнула ногой. В этот раз удар получился куда слабее, не сломать и спички, тряхнула соломенной гривой, – На счет Селестии, может, все и не совсем чисто. Не зря же ее молодчики каждый месяц уносят почти все то, что мы заработали с продажи яблок! Но ты пытаешься стравить нас с Твайлайт Спаркл и Рарити, нашими лучшими подругами! И лучше бы тебе этого не делать, а то мое копыто поздоровается с твоим носом!

– Да! – Рэйнбоу Дэш проделала иммельман, с ювелирной точностью проскользнув возле его головы, – Мы – Элементы Гармонии, если ты не знал! Так-то! И мы – все вместе! До самого конца! А Элементы Гармонии своих не бросают, понял?

– Элементы Гармонии – это еще одна чудовищная ложь правящих элит, – твердо сказал Сталин, ничуть не смущенный этим напором, – Никаких элементов не существует в природе. Это предрассудки, проистекающие от народной неграмотности.

– Нас? – Рэйнбоу Дэш от удивления даже зависла в воздухе, крылья работали на холостом ходу, – Нас не существует? Эй, ты, с усами!.. А ну пустите меня к нему! Сейчас я ему покажу, как нас не существует!

– Я видел подвеску Элемента у Пинки Пай. Это простая бижутерия с цветным стеклом. Можно купить на любой ярмарке за медяк. В ней нет ни капли того, что вы называете магией.

– Заканчивай врать! Мы получили наши знаки Элементов в тот день, когда дали по носу Найтмэр Мун! Когда доказали силу дружбы и стали вшестером одним целым! Вот так!

– Боюсь вас разочаровать, товарищ Рэйнбоу, но вы никогда не встречались с Найтмэр Мун.

– Чего?

– Прошедшие несколько дней я посвятил сбору информации, – спокойно и негромко сказал Сталин, – В том числе и касательно того интересного периода, когда в Поннивилле появилась госпожа Спаркл. Как выразился бы мой учитель, всплыли некоторые архиинтересные детали.

– Какие еще детали?

– А такие. Кроме вас шестерых, никто не видел Найтмэр Мун.

– И что?

Еще не поняли. Слишком наивны, слишком слепа вера. И если вера говорит тебе, что ты победил опасного врага бок-о-бок с настоящими друзьями, а взамен получил высочайшую благодарность – не каждый осмелится отказаться от такой веры. Так уж мы устроены, Коба, что люди, что пони – охотно верим тому, во что хотим верить. Это и есть наилучшая ловушка для наших душ… Впрочем, не будем ударяться в клериканство.

– Вы помните ту преграду, что испугала вас на пути к Найтмэр Мун, товарищ Рэйнбоу? Настолько, что спасла только песенка товарища Пинки?

– О да! Это была стая древесных волков с вот такенными зубищами! Но Пинки спела свою крутую песню и мы перестали бояться, хех.

– А товарищ Пинки рассказывала, что вас напугали ужасные деревья.

– Это были коалы-пониеды, – Эппл Джек почесала в затылке, – Вы что, забыли, подруги?

– Одноглазые великаны… – пропищала Флаттершай из облюбованного угла, – Ужасно огромные!..

Пони переглянулись.

– У нашей бабули Смит память – как старый чулан с мышами, – сказала наконец Эппл Джек, – Но я никогда не слышала, чтоб память подводила сразу всех. Кто-то из нас ведь ошибается, верно? Я-то точно помню коал-понеедов!

– Нет, товарищ Эппл Джек. Или да. Дело в том, что таких несовпадений множество. Я собрал и информацию о ваших рассказах после изгнания Найтмэр Мун, сопоставил, проанализировал и сделал выводы. Они не совпадают. Вы сами можете в этом убедиться. Основные пункты одинаковы, но детали так разнятся, словно это было не одно приключение, а шесть разных приключений. Понимаете, товарищи? Там, где одна видела чудовище, другая – дракона или грифона. Там, где кому-то казалось, что она падает в пропасть, другой мерещилась бездонная топь или пылающий костер.

– Это не круто, – пробормотала Рэйнбоу Дэш, – Не знаю, что это, но это совсем не круто. Но ведь все помнят, как я победила коварную мантикору, так?

Эппл Джек поправила потрепанную шляпу с каким-то новым выражением на морде.

– Знаешь, сахарок, – сказала она нерешительно, – Я бы не стала спорить, если бы не была уверена в том, что это я победила мантикору ударом вот этого самого копыта.

– Вот видите, – сказал Сталин, – А товарищ Флаттершай наверняка искренне полагает, что мантикору победила она.

Флаттершай что-то утвердительно пискнула из своего угла и сконфузилась.

– Какого черта? – Рэйнбоу Дэш грозно зыркнула на всех по очереди, – Какого черта это означает? Ты, усатый, кажется, самый умный здесь, а? Тогда рассказывай! Я не хочу, чтоб потом мою победу над мантикорой приписали кому-то другому! Это была моя мантикора!

– Расскажу, – терпеливо кивнул Сталин, – Но перед этим – еще одно испытание для вашей памяти, товарищи. Вспомните, как именно вы подружились с Рарити и Твайлайт Спаркл.

– Ну это просто, – махнула ногой Эппл Джек, – Твайлайт просто спустилась на воздушном шаре из этого самого… ну и… там уже…

– Ну да, она спустилась, а Рарити уже была, и мы…

– Мы… подружились! – пискнула Флаттершай и на всякий случай смутилась, – Я хочу сказать, она была… они обе были ужасно милые. Они нам понравились. И мы стали друзьями.

– Вы впятером всю жизнь прожили в Поннивилле и, зная друг друга, никогда не считали себя друзьями. Но стоило появиться Твайлайт Спаркл – загадочной Лучшей Ученице – и вы вдруг образовали крепкую команду, связанную узами дружбы. Которую, как мы выяснили, объединяют лишь воспоминания, которые странным образом разнятся. Время для вопроса, товарищи пони. Может, эти узы были не узами дружбы?…

– Тысячи громовых облаков! Теперь я и сама не могу вспомнить, отчего мы все так быстро сдружились! То-то я удивлялась, что меня так тянет к этим бескрылым копушам!

Работает. Сталин смахнул бы пот со лба, если бы пони умели потеть. Он никогда не считал себя хорошим спорщиком и в споры предпочитал не лезть, помня, что в войне слов даже победившая сторона не получает ничего достойного. Были в партии те, у кого язык без костей. Бухарин, Каменев, тот же Лейба Давыдович… И где они сейчас? С кем нынче спорят?

Сталин всегда старался избегать споров. Свою репутацию он зарабатывал делами, а с его делами не спорил никто. Или спорил, но очень недолго.

«В этот раз я действую иначе, – подумал Сталин, наблюдая за тем, как раздражение на обращенных к нему мордах пони сменяется растерянностью и неуверенностью, – Пятьдесят лет назад я хватался за гранаты. Теперь я действую словом. Может, эта медовая страна волшебных пони в некотором роде – моя собственная работа над ошибками? Шанс второй раз зайти в ту же реку, которого не хватило комдиву товарищу Чапаеву? Слишком часто я забывал про слово и решал проблемы привычными методами. Предпочитая решать вопросы на месте, не задумываясь о том, что выброшенное на свалку семя сорняка рано или поздно даст всходы…».

Он воспользовался воцарившейся тишиной, чтобы раскурить трубку. Проверенный прием, который он не раз использовал на заседаниях Политбюро и Генштаба. Погружая собеседников в искусственную тишину, в то время, как сам возишься с трубкой, заставляешь их чувствовать себя неуютно, размышлять о реальных и мнимых грехах. Пытка ожиданием, неизвестностью. Точно и не трубка раскуривается, а майор НКВД терпеливо высчитывает минуты, чтобы вызвать подозреваемого в кабинет для допроса…

Очень непросто раскурить трубку, если у тебя вместо рук – четыре неуклюжие лошадиные ноги. Поэтому пауза продержалась даже слишком долго. Когда Сталин наконец выпустил изо рта дым и поднял голову, в глазах, которые на него смотрели, уже не было презрения или злости. Он понял, что можно начинать.

– Теперь я расскажу свою историю, товарищи, – неторопливо начал он, наблюдая за тем, как сизые перья табачного дыма тянутся вверх, – Историю про одну Принцессу, которая, как и всякая особа королевской крови, была жадным пауком, питавшимся соками своего окружения. Она выжимала из своих подданных жизненные силы, потому что сама ничего производить не могла и не умела, если не считать магических фокусов. А фокусы не накормят, товарищи, лишь труд, упорный и тяжелый. Чтобы обезопасить свое будущее от тех, кто смог бы ее обвинить, эта Принцесса искусно вплела в свои коварные сети нити иллюзий. Она внушила своим подданным, что печется о них, а вовсе не объедает. Что вершит справедливость, а не судилище. Что вооруженная гвардия из Кантерлота – защитники, а не надзиратели. Это была очень… нехорошая принцесса, товарищи.

– Сейчас будет самое интересное! – Пинки Пай пришла в себя мгновенно, точно кто-то невидимый щелкнул выключателем, ее хвост намагниченной пружинкой встал торчком, – Моя любимая часть! Я слушала ее восемнадцать раз!

– Для утверждения своей власти коварная принцесса опиралась не только на гвардию. Тот, кто уповает лишь на меч, рано или поздно встретит клинок еще длиннее. Ее тирания зиждилась также на обширнейшей сети шпионов, которые денно и нощно, пользуясь магией, вынюхивали, выслеживали и уничтожали врагов принцессы. Все они были единорогами, приближенными к царствующей особе паразитами. В каждом городе принцесса имела своего резидента… Это главный над местными шпионами.

Эквестрийский табак был непривычен, от него пахло фиалками и кардамоном, но к этому, наверно, можно привыкнуть. Сталину, на миг прикрывшему глаза, вдруг показалось, что все вернулось на свои места. Он сидит в привычном кабинете, затянутый в потертый военный френч, товарищ Поскребышев замер над печатной машинкой, в окно колотится упрямая и злая вьюга…

– В Поннивилле резидентом прежде была одна белоснежная единорожица, которая очень любила блестящие драгоценности и роскошь. Такова уж природа единорогов. Она много лет заведовала здешней шпионской сетью. Подслушивала, докладывала королевским палачам о неугодных, строила козни, чинила саботаж… До тех пор, пока принцесса не обратила на Поннивилль свое пристальное внимание. Он стал ей интересен. И она прислала в Поннивилль нового резидента, который должен был создать собственную сеть и стать центром целой шпионско-диверсионной ячейки. Глубоко законспирированной, конечно.

– Ох ты ж горькое червивое яблочко! – выругалась Эппл Джек, – Я с самого начала чуяла, что что-то с ней неладно!

– Новому резиденту, прибывшему из Кантерлота, понадобились свои собственные агенты. И она легко завербовала их, действуя тонкой магией. Внушила сильнейшую иллюзию об их совместных подвигах, о спасении жизни, о великой цели и о грандиозной миссии. Ведь куда легче завербовать того, кто чувствует себя связанным с тобой, а также и обязанным. Так появились Элементы Гармонии. Оковы, навеки сковавшие умы четырех ничего не подозревающих пони.

– Но Твайлайт всегда была добра к нам! – воскликнула, не удержавшись, Флаттершай со слезами на глазах, – Она помогала нам!

– Нет, товарищ, – мягко возразил Сталин, – Это не она помогала вам. Это вы помогали ей. Точнее, Принцессе Селестии, чьими послушными марионетками были все это время. Победили анархиста Дискорда, бросившего вызов единоличному царствованию Принцессы. Изгнали миролюбивое племя параспрайтов. Совершили карательный набег на деревню драконов. Положили начало апартеиду на исконных землях бизонов. Выжили из Поннивилля неугодных Принцессе фабрикантов Флима и Флама, отказавшихся платить грабительские налоги в казну Кантерлота. Все это время Принцесса Селестия загребала жар вашими копытами, товарищи. Вы были ее агентами влияния, исполнителями, шпионами и саботажниками. Лучший агент – тот, кто даже не знает об этом. А еще вы были ее постоянными информаторами. Сами слали ей отчеты и докладные записки. «Дорогая Принцесса Селестия, осел Данки Дуддл распространяет пораженческие настроения и сомневается в милосердии Кантерлота. Возможно, ему лучше исчезнуть…». Впрочем, наверняка в ваших собственных глазах это выглядело как «Дорогая Принцесса Селестия, сегодня я поняла еще один важный урок дружбомагии…»

– Я не верю! – крикнула Рэйнбоу Дэш зло, – Это все неправда!

– Правда, товарищ пегас. Как и то, что Принцесса решила прикрыть вашу сеть в свое время. Когда решила, что агенты Твайлайт чересчур засвечены. Вы помните свою командировку в Кристальную Империю и борьбу с Сомброй?

– Еще бы не помнить!

– Это был запланированный слив всей поннивилльской резидентуры, – Сталин выпустил изо рта дым и несколько секунд наблюдал, как тот причудливо закручивается вокруг голубых крыльев Рэйнбоу Дэш, повинуясь невидимым воздушным течениям, – Так всегда действуют в разведке. Все намеренное должно казаться естественным. Вас будто бы отправили в новую резидентуру при Кристальной Империи. Под начало… Как их звали?

– Принцесса Каденс и Шайнинг Армор! – с готовностью отрапортовала Пинки Пай.

– Так точно, товарищ Пинки. Они были неподготовлены, они не годились для такой операции. Особенно когда пришлось иметь дело с реакционным влиянием старого опытного монархиста Сомбры. Это были провальные агенты, которых намеренно поставили руководить заранее неудачной операцией. Кто-то очень тщательно обставил ваш слив, товарищи.

– Они были не так уж и плохи, – задумчиво сказала Рэйнбоу Дэш, – Конечно, не так круты, как некоторые, но…

– Они были неудачниками, – решительно возразил Сталин, – Когда Кризалис внедрилась в окружение Принцессы, именно Принцесса Каденс и Шайнинг Армор стали единственными ее жертвами. Они действовали настолько неумело и неграмотно, что мгновенно оказались под контролем. Профессионалы никогда бы не позволили так собой манипулировать. Это был провал, хоть и спущенный на тормозах, чтоб не компрометировать королевскую семью. И разве не удивительно, товарищи, что в стоящую на пороге войны Кристальную Империю, которая находится на грани краха, Принцесса Селестия вдруг посылает не своих доверенных и опытных агентов, а… двух простофиль, не справившихся даже с простейшим заданием? Мало того, отряжает им в помощь шестерых оперативных агентов без всякой легализации и обеспечения?

– Значит?…

– Кристальная Империя должна была стать могилой для всех вас, товарищи. К счастью, Сомбра, которого Селестия решила возвести на царство, чтоб иметь под рукой всегда покорного и зависимого союзника, вдруг заартачился. Он был слишком несдержан для такой роли. Монархисты все неуправляемы, как Врангель… В итоге, его решили убрать со сцены. И только это спасло вас всех.

Непривычная и необкуренная трубка из неизвестного Сталину дерева Вечнодикого Леса ощутимо горчила. Не чета любимой, с черешневым чубуком и черным лакированным мундштуком. Та осталась лежать где-то бесконечно далеко, рядом с мертвым старым человеком.

Нет, понял он, эта горечь, разлитая в воздухе, не имела отношения к трубке. Это была горечь трех разбитых сердец. И растоптанных грубым копытом иллюзий.

«Они справятся, – хладнокровно сказал „внутренний секретарь“, который всегда был на посту, – Не рефлексируй, сивый мерин! Ты сломал их очки, а ведь в лживом мире подчас удобнее быть близоруким, чем излишне зорким… Ты дашь им не хлеб, но руду и камень, из которого они смогут построить новые печи. Думай об этом».

– Может… Может, это и правда, усатый, – Рэнбоу Дэш опустилась на землю. Впервые с начала разговора. Крылья ее бессильно обвисли, точно потрепанные плотным зенитным огнем, – То есть… Может… А ты-то как это понял? Сколько ты в Поннивилле? Неделю?

– Шесть дней, – сказал Сталин, – Это привычка. На меня не действует лживая магия единорогов. Я сам специалист по… другой магии. Был им у себя дома. Магии освобождения от иллюзий, магии труда, магии подвига. Она не дает вкусных тортов и не наделяет крыльями. Но это самая правдивая и нужная в жизни магия, товарищи. Я обучу вас ей.

– Мы станем левовруцинерами! – радостно возвестила Пинки Пай, – Ура, товарищи! Даешь социалистические завоевания октября! Вся власть советам поньяших и пегашьих комиссаров!