Текст книги "Лес проснулся (СИ)"

Автор книги: Константин Седов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Глава 11

– Скиф! Ты чего творишь?! Мы не заведемся!! Ключа же нет!!

Я влез в надстройку рубки катера и шарил руками по приборной панели, пытаясь разобраться в выпуклых светящихся дисках. Картинка напоминала полутемную стойку бара, заполненную подожженными коктейлями. И музыка! Выстрелы мелодию выводят! Что значит, быть под наркотой. Обезболивающее, вместе со спидами.

Где-то между указателями положения руля, скорости и эхолотом, должна быть кнопка, снимающая блокировку двигателя. Знаю, я эту модель. Простейший экраноплан. Не нужен здесь ключ. Просто тумблер блокировки. Мозги продолжали работать в ускоренном темпе.

Пузатый катер «Erpeton – 510 so». Обтекаемый и с крыльями из каждой выпуклости. Недорогой, массовый, но с отличной скоростью. В отличие от базового «Erpeton – 510», упрощенная модель. Младенец справится с управлением. В учебке курс был, как такие водить.

– Есть!!! – заорал я, щелкая переключателем, – прыгайте!

Мотор заурчал. Плавно, но шумно. Пацаны заскакивали на борт.

– Здесь рация рабочая! Ефим, свяжись с орбитой!

Зазвенело разбитое стекло рубки. Пули шли высоко. Автоматные очереди длинные и стволы у стрелков задирало. Но свистело над головой. Было весело.

Да-да! Это потому, что я обдолбан.

Катер оторвался от пристани и обдав пенной волной береговые кусты поплыл… нет, полетел по реке.

Я взглянул в зеркало заднего вида. Плохо наложенные бинты на плече и на голове трепетали на ветру как флаги. Рожа опухшая и перекошена. Рванные клочья кожи собрались в гармошку и пробиваются сквозь повязку. За спиной автомат, на плече медицинская сумка.

Красавчик!

– Кострома, я Ручей, ответьте. Кострома, я Ручей, ответьте…

Ефим терзал рацию.

– Наверное, глушат. Нет ничего.

– Да не могут здесь глушилки работать! Между собой-то они связь держат. Продолжай!

– Куда плывем-то? – спросил Вжик.

– Подальше отсюда!

– Кострома, я Ручей, ответьте.

Строительная площадка осталась позади, светлое пятно среди ночи уменьшалось с каждой секундой.

Мы плыли уже пять минут, когда к шуму двигателя прибавился новый звук.

Гражданские конвертопланы обычно тихие, но Twister 5707 – армейский реактивный тилтротор. Визжащий звук царапал воздух, казалось, что в гулкой трубе заперли сварливую тетку, и она там ругается с пылесосом.

Цезарь подскочил ко мне и стал сдирать автомат с плеча.

– Как они быстро!

– Вот теперь хана! – прокричал Ака.

– Чего они прицепились?!

– Не могут нам дать уйти. Понимают сколько мы рассказать можем.

Тилтротор приближался на немыслимой скорости.

Цезарь пальнул в него и даже попал. От стального бока мелко брызнуло. Стаканыч забрал автомат у занятого рацией Ефима и тоже стрельнул.

– Бестолку. Там и стекло бронированное. Эта херня летучая даже РПГ выдержит!

Не знаю, что там рыцари в древности испытывали, когда выходили на бой с драконом, но у меня была смесь страха с восторгом. Я чуть было не повернул катер этой штуке навстречу, но наркотическая эйфория мозги отключила не полностью, и я сдержался.

Твистер догнал нас, но огонь не открывал. Просто завис над нами и летел над рекой, не отставая. Со стороны могло показаться, что мы змея запустили, а теперь орем от восторга.

Пацаны еще пару раз пальнули, но скорее для острастки.

– А он чего не стреляет? – спросил Стаканыч.

– Катер берегут, что ли?

– Представь, какие они понесут убытки, если дадут нам уйти. Один залп с орбиты и всей этой стройке конец. Катер, в сравнении, такая мелочь, что говорить несерьезно. Дело в чем-то другом.

– А в чем?

– А я откуда знаю?!!

– Ефим? Чего рацию бросил?

– Бесполезно. Не отвечают.

– Давай, я, – Ака взял у него трубку, – Кострома, я Ручей, ответьте. Кострома, я Ручей, отве…

– Ручей, Кострома слушает, – донеслось вдруг из динамика.

– Кострома, я Ручей, докладываю, – Ака обхватил трубку, будто певец, страстно напевающий любовную балладу в микрофон, – разведывательный отряд уничтожен. В живых осталось шестеро бойцов. Были взяты в плен, бежали. Уходим по реке на катере. Противник преследует нас на конвертоплане, модели Твистер, срочно требуется эвакуация!

На том конце провода замолчали. И их можно понять. Такую информацию переварить надо. Ушли с дикарями воевать, а тут катер, реактивный конвертоплан, да еще и отряд уничтожен.

– Ручей, повторите.

Ака повторил, проорав все то же самое и добавив под конец – «пеленгуйте!» Ну и еще ругань.

И тут Твистер дал залп. Пулеметные очереди с обоих бортов били из-под поворотных движителей. Несмотря на то, что бил в упор, метров с десяти, все остались живы. Собственно, выстрелы не повредили даже катер. Твистер метился в речку. Частые брызги от пуль будто вскипятили освещенную прожекторами воду по бортам катера.

Промазать с такого расстояния даже слепой не смог бы. Он бы просто на звук ориентировался. Значит, убивать нас не хотели. Предупреждают.

Я высунулся из кабины и обматерил летающую хрень над головой.

Хрень ответила огнем с правого борта и легким поворотом крыла. Нас явно пытались направить к берегу.

В разбитую кабину залетал ветер. И сквозь острые углы осколков стекла, я увидел, что река кончается. Вместо глади воды ночное небо за близким горизонтом.

– Кострома, я Ручей! Вы пеленгуете?!!

Эфир зашуршал помехами, затем донеслось:

– Пеленгуем! Кто именно говорит?

Это было не по инструкции, называть имена, вместо позывного, но им там на орбите, надо полагать, виднее. А у нас просто выбора не было.

– Старший сержант Лисовец.

– Кто еще с вами?

Вот зачем им это сейчас?!

Ака начал перечислять, и до меня только сейчас дошло, что все пленные старшие сержанты, плюс лейтенант. Я сержант младший, но меня и в плен не брали. Мысль мелькнула, но было уже не до нее. Река обрывалась и повернуть я не успевал. Да и не мог. Скорость высокая, а рулевой, я так себе. Любитель на нарокте.

– Держитесь! – прокричал я! Сейчас полетаем!!

Стремительно приближающийся водопад шумел, тилтротор над головой тоже, но меня услышали.

Водопад оказался невысоким, но поганым. Сгрудившиеся под пологом стволы принесенных течением деревьев, скопились и разделили его на множество неровных струй. Катер застрял на искусственной мели из бревен, накренился и одна из струй, полилась в катер, как в наполняемый грязной водой башмак.

– Ручей, не молчите – прохрипел динамик.

Мы не молчали, мы орали, но без нажатой на микрофоне кнопки нас, к счастью, не слышали.

Катер накренился, заскрипел носом по каменистому порогу и наконец свалился. Нас тряхнуло, вылетели остатки стекол, вокруг летали незакрепленные предметы, падая на голову. Катер умудрился не перевернутся, мы плюхнулись на воду. Мотор не заглушен, винт крутился, судно вертело и боком занесло в одну из многочисленных проток, заросшую со всех сторон так, что казалось, будто мы влетели в зеленую пещеру.

Ветки хлестали по бортам и по лицу. Повязку с головы вырвало, что говорится «с мясом», в моем случае, буквально, и пронзившую меня боль не смягчил даже наркотик.

Схватившись за руль, я выровнял катер, остановил его, пытаясь сориентироваться в ситуации. Над головой, сквозь зелень, срывая искусственным ветром листья, взревел тилтротор. Мы слишком большая мишень, чтобы легко потеряться.

И вот теперь Твистер долбанул по нам всерьез. Никаких больше предупреждений, все по чесноку. Игры кончились и пулеметные очереди вспороли обшивку катера, доски, металл и пластик рубки. Трап рядом со мной оторвало, конструкции перемалывались в деревянный фарш. Бухнула пушка.

Волной катер отнесло под скалу, где он, врезавшись в кучу мусора, в основном мокрого валежника, задрав нос, сел на мель, и стрельба прекратилась. Нас потеряли из виду.

– Ручей, я Кострома, ответьте.

Рация цела. Самое странное, что пацаны тоже. Все!

Ревущий конвертоплан ушел в сторону.

– Сейчас, сука, с той стороны зайдет! И мы как на ладони будем!

– Ручей, я Кострома, ответьте.

– Кострома, я Ручей, – ведем бой с авиацией противника, – Стаканыч нашел рацию. Ниже по палубе в его сторону полз Ака. Ранен?

Какой, к черту бой?! Нас месят, а мы уворачиваемся. Это не бой, это бегство утки от охотника, хотя звучит, конечно, здорово.

– Миша, ты там?! Живой? – прогремела, вдруг рация.

Я узнал голос генерала Ефимцева.

– Да, папа, – Ефим выхватил у Стаканыча рацию, – тут хрень какая-то происходит непонятная. Разобраться не могу!

Никто не может, но сейчас зачем говорить об этом? И опять накатило чувство неправильности происходящего. И я не про современную стройку посреди дикого леса и не про то, что нас поубивать хотят. Это, конечно, было насквозь неправильно, но хотя бы относительно понятно.

– Ничего Миша, я разобрался. Теперь скажи – лазерный указатель цели у тебя есть?! – снова прогудела рация.

– Да, папа! Только автоматный.

– Миша, мальчик мой, это ничего, я вашу частоту знаю. Наведи лазер на цель. И я ударю отсюда.

Точно!!! Одна ракета с «Генерала Скобелева» и Твистеру амба.

– Понял папа! Сейчас все сделаю! – Ефим протянул ко мне руку, – указатель!

– Держи! – я вручил лазер чуть ли не торжественно.

– Миша, – снова позвала рация.

– Слушаю, – Ефим нажал кнопку.

– Ты меня хорошо понял? Я разобрался. Во всем. Теперь просто все сделай правильно. Ты знаешь, что делать.

– Да, папа.

Это был очень странный разговор. Но я снова списал паранойю на свою одурманенность.

Ефим взял и подняв голову прислушался к гудению конвертоплана.

– Отсюда не прицелится, да и нас ракетой задеть может. Я на берег сойду.

– Может все выскочим? Здесь уже мелко, – предложил Цезарь.

– Не получится, – вдруг сказал Стаканыч, – Ака ранен.

Я только сейчас увидел, что он возится со Славкой. И Вжик рвет рубаху на бинты.

– Да, вам не надо, – быстро кивнул Ефим, – я все сделаю. Скиф, помоги ему. У тебя ведь медицинская сумка.

Он выпрыгнул из катера на валежник и ловко перебирая ногами перебрался на берег.

– Не затягивай, Твистер долго нас выискивать не будет. Мы с той стороны, как на ладони, – бросил я ему вслед и кинулся к остальным.

– Не боись. Все сделаю, – повторил он и повернулся в сторону нарастающего звука тилтротора. Что-то прикидывал, – я туда отойду.

Дела у Аки были не очень, но и не сказать, что смертельно. Перебило обе ноги, но навылет и не задев кость. Он морщился от боли, мычал, но старался держаться. Я вколол ему аллилфанол, пока пацаны резали штанины, зажимали раны и высматривали где перевязать, чтоб не сдавить нервы.

На лице Славки появилось облегчение и выражение сладкой безмятежности. Наркотик начал действовать.

– Держись, казак, атманом будешь, – подбодрил его Цезарь, ловко накладывая повязку, – сейчас все закончится. Твистер грохнем, за нами челнок придет. Скоро в госпиталь, отлежишься там.

– Скиф, – слабо обратился ко мне Славка.

– Да, дорогой.

– Во-первых, спасибо, что вернулся.

– Не за что, – потрепал я его.

– Еще во-вторых есть.

– Говори, боец.

– Во-вторых, Скиф. Ну и рожа у тебя!

Мы заржали. Нам нужна была эта грубая шутка, чтобы разрядится.

– Ничего. На соседних койках лежать будем. Тебе ноги лечить будут, мне кожу на башку натягивать.

– Слышите? – спросил Вжик.

Мы прислушались.

– Нет. Почти тихо.

– А почему твистер на атаку не заходит?

Действительно. Звук реактивного конвертоплана не исчез, но больше не приближался. Ощущение, что он завис в воздухе.

– Может частоту перехватили и услышали, что сейчас бомбанут.

– Тогда бы он улетел, а не на месте торчал. Да и не успели бы ему инфу передать, даже если бы перехватили.

– Иди, взгляни, – сказал Стаканыч, – что там?

Я поднялся на задравший нос катер и услышал сзади себя, как Цезарь интересуется, что же это за чудики такие взяли духов под свое крыло и организовала стройку на планете.

Больше я ничего не слышал. Я увидел лейтенанта Михаила Ефимцева, которого спас несколько часов назад, а теперь стоявшего метрах в тридцати от катера и направившего на нас лазерный целеуказатель.

Я успел закричать. Не помню, что. Что-то невразумительное, чтобы пацаны спасались, прыгали, бежали. Я не понимал, что происходит, но на всю жизнь запомнил этот сосредоточенный прищур. Услышал звук приближающейся ракеты и прыгнул в воду. Отплыть я успел на пару метров, не больше. Дальше меня подняла волна от мощного взрыва пущенной с орбиты ракеты.

Глава 12

– Понимаешь, я так не могу, – Вероника мялась с ноги на ногу. Ей было жутко неудобно говорить мне это, она чувствовала себя не в своей тарелке. – Олег, я не плохой человек, правда, просто все это… не для меня… ой! То есть я хотела сказать…

Странно, но я не особенно и расстроился. В ряду свалившихся на меня неприятностей, главное из которых смерть родителей, все остальное казалось незначительным и как бы прилагающимся к основной проблеме.

Мне нечем было оплачивать обучение в престижной гимназии и к лету меня попросят из общежития. Поэтому то, что меня еще и девушка бросила, было даже логичным. Может она и правда неплохой человек, просто все свалившееся на меня, било еще и по ней. Зачем эй это? Одно дело встречаться с незаурядным, остроумным парнем, сбившим корону с местного короля, и совсем другое с побитым жизнью неудачником, а теперь еще и нищим.

– Ну не молчи. Скажи что-нибудь, – голос ее был почти умоляющим.

Я сказал. Кратко, но с точным адресом.

Она вспыхнула.

– Да ты… со мной так еще никто… – потом взяла себя в руки и отвернувшись, ушла.

Думаю, она даже довольна. Теперь у нее есть веский повод не чувствовать себя виноватой. Новый кавалер ждал недалеко и смотрел больше на меня, чем на Веронику. Знакомое лицо, но где видел, не помню. На руке золотые часы. Это в пятнадцать-то лет.

У меня потом долго не было женщин. Не то, чтобы не хотелось. Нет, иногда чувство одиночества накатывало так, что сердце сжималось. Но это были эпизодические вспышки и проявляться стали позже. Полгода после смерти родителей, я был будто выгоревший изнутри и не чувствовал кроме боли вообще ничего. Потом стало легче. Это не значит, что стало менее больно, просто я научился с этим жить.

В кадетском, первое время, тоже оказалось не до девчонок. Обучение было тяжелым, по сравнению с престижной гимназией. Тяжелым не только из-за многочисленных физических нагрузок, но и из-за учебной программы. Это в прежней школе, учителя, по сути, были равнодушны к нашим оценкам. Лишь немногие из преподов действительно пытались нас научить чему-то. Не хочешь – твое дело. И жизнь твоя.

В кадетском считали иначе. И по поводу жизни тоже. Ибо она теперь принадлежала государству. Которое ты и учишься защищать. Тогда и государство заинтересовано, чтобы ты хорошо этому научился.

Странно, но уровень преподавания в военном учебном заведении был на уровень выше, чем в престижной школе. Вспоминая проведенный там год, приходило и понимание, что школа была скорее клубом, принадлежность к которому повышала оценку в обществе. С прицелом отразиться на будущем.

В кадетском за плохую успеваемость предусматривались конкретные наказания, вплоть до телесных. Доходило до этого крайне редко, но само осознание прекрасно стимулировало. И отмазка, что ты не понимаешь то или иное задание, не способен решить уравнение, не прокатывали. Программа составлена грамотными и профессиональными педагогами, с учетом твоего возраста и способностей. Если у тебя хватило мозгов поступить сюда, значит, хватит и на освоение программы. Если не получается, значит ленишься – присел, отжался. Не хватает времени, значит не умеешь планировать день. Как тогда будешь планировать боевые операции? А ну бег в скафандре по плацу!

Прекрасно помогало.

Но в пятнадцать лет гормоны, все равно возьмут свое и спустя какое-то время, я стал обращать внимание и на девчонок за забором, и посматривать украдкой на кадетских сестер, во время родительских посещений. Кошмары стали уступать место снам с совсем другим содержанием.

Веронику почти не вспоминал, не знаю почему. Гораздо чаще вспоминалась Алия, отголосок детства. Хотя может потому и вспоминалось. В детстве, я казался себе несчастным. Господи, как же у меня все, оказывается, было хорошо!

Встречаться с девушками обучаясь в закрытой военной школе, мягко говоря, проблематично. Хотя среди наших были такие ходоки, что если бы сам не видел, не поверил бы.

Умудрялись сбегать, умудрялись приводить, умудрялись ссорится из-за девчонок. Разыгрывались драмы, по сравнению с которыми сериалы про любовь скучные повирушки.

Жена заместителя начальника по воспитательной работе, дама сорока пяти лет забеременела от одного из кадетов. По разговорам, может и не от одного, но это уже из разряда слухов. Татьяна Алексеевна не села за совращение, только по причине своего нового положения. Последовал развод, а через два года она снова вышла замуж, но уже за отца ребенка. Тощему, лопоухому Кольке исполнилось четырнадцать и уже можно было женится. Он звал на свадьбу сокурсников, но насколько знаю, мало кто пошел. Не из соображений этики, конечно, пожрать от души на празднестве, мало кто из мальчишек отказался бы, а просто потому что свадьба выпадала на будний день, когда у кадетов занятия.

Три года они прожили точно, дальше не знаю, я ушел в учебку. Но слышал, что у них не все гладко. Дочь, старше отчима, вроде как возражала против совместного проживания. А оставшийся без жены заместитель начальника по воспитательной работе, генерал-майор Сергей Владимирович Киреев, до сих пор работает. И на той же должности.

Отношения с местными, по традиции, не складывались. А то, что их девчонки западали на подтянутых спортивных парней в форме, ситуацию не улучшало. Самая грандиозная массовая драка в Омске произошла между кадетами и одной из местных уличных банд именно из-за девочки.

Ленка Баринова красавицей не была. Но принадлежала к тому женскому типу пацанок, которые сводят с ума сильнее, чем записные красотки. С Денисом Самойловым они познакомились в клубе. Эту историю я знаю хорошо, с Дениской мы учились на одном курсе. Большими друзьями не были, но общались время от времени.

Я на танцульки ходил редко. Во-первых, не хотелось. Не любил я эти дрыгания. Музыку послушать – да, но прыгать под однообразными ритмами в льющиеся со всех сторон разноцветные огни, нырять в ароматный пар, увольте. Еще и громко слишком. Во-вторых, не мог я себе самоволки позволить. Отчислят из кадетского, значит здравствуй зона для малолеток. Тогда, в ювенальном суде Екатеринбурга я, откровенно выпендриваясь, очень неплохо залепил серому Евгению Александровичу. И сюда, в корпус, попал на условии – «или-или». Что выбрал, понятно, но в моем деле появилась соответствующая заметка.

Но в увольнительную все же шел в клуб. И на девчонок посмотреть, и все наши там были, да и… а куда еще-то?

К девчонкам не подходил. Во мне еще не угасли те романтические представления о девушке, как чистой, скромной, понимающей. Ни одна из тех, кого я видел отирающейся у клуба, этому образу никак не соответствовали.

Хотя я, наверное, еще не повзрослел тогда. И это было проявлением детскости, с которой не мог расстаться. Возможно, сказывалась и моя лесная жизнь, где я общался в основном с книгами.

Но для большинства кадетов, клуб был местом сладким. И не из-за танцулек. Ближайший ночник находился всего в трех кварталах от нас и уже на заворачивающей от кадетского корпуса улице к вечеру собирались стайки девчонок. Знакомство было целым ритуалом. Добродушное принюхивание и ничего не значащие фразы. Смотр, хихиканье, пара острот, представление и сцепка. Один на один знакомились редко, обычно компаниями. Но Денис с Ленкой познакомились уже внутри, когда бравый кадет пытался добыть выпивку у бармена. Про способы добычи нами спиртного в клубах можно рассказывать и рассказывать, ибо продавать алкоголь несовершеннолетним нельзя, но с другой стороны нам и в клуб было нельзя. Но если для возраста делались поблажки, со спиртным такое не прокатывало. Денису отказали, а на его намеки, что он может повысить цену, вежливо, но твердо объяснили, что навар, с вас, юных бойцов, невелик, а вот неприятностей, клуб может отгрести, по самое «не могу». Овчинка не стоит выделки.

Расстроенный, он не успел вернуться к нам. На танцполе, рядом о сценой его перехватил незнакомый парень и смотря в сторону, монотонно предложил на выбор водку, ром или виски.

Денис выбрал водку. Парень озвучил цену и, продолжая смотреть мимо, погладил себя по щеке и приложил к плечу один палец. Сказал Дену подойти к стоящей неподалеку девчонке и отдать ей деньги. Затем подойти к равнодушно наблюдающим за ними громиле и взять товар.

Денис проделал весь путь, забрал у здоровяка хитро запакованную внутрь литровой банки с лимонадом, бутылку водки, но думал о девчонке. Зацепила. Обернулся и поймал ее взгляд.

Не знаю, была ли это любовь с первого взгляда, разговоров об этом романе потом ходило много, только сам Денис почти ничего не говорил.

История почище «Ромео и Джульетты». Лена оказалась подружкой местного бандита Гены-Рельсы возглавлявшего местную шайку. «Октябрята» не имели никакого отношения к историческому движению двухвековой давности, а назывались так по названию округа, в котором жили. Хотя, как раз округ когда-то назвали в честь того движения. Уличная банда еще, лишь слегка поднялись. Промышляли по мелочи: крышевали пару блошиных рынков, контрабанда спиртного, сигарет, в том числе и реализация по клубам. К наркотикам их не подпускали, этим акулы позубастее занимались.

Прямых конфликтов с нами, «беляшами» у них не было. «Беляши» это из-за белой формы. Но несколько драк все же случилось. И тоже, из-за девчонок. Но это было уже из разряда личного, случаи одиночные и на делах не отражалось.

До поры до времени.

Любовь у Дениса с Ленкой была и безграничной, и всепоглощающей. Я даже завидовал. У нас с Вероникой такого не было.

Каждый день, ближе к вечеру она ждала его на площадке между церквушкой и мини-маркетом куда выходил забор с тыловой стороны жилых зданий корпуса. Это было окно в мир, тоннель для побегов в самоволоку.

Денис не всегда мог вырваться, а Ленка отвлекала весь класс. Мы пялились на нее из учебного корпуса, возвышавшегося над училищем.

Она ждала не меньше часа после окончания занятий и уходила лишь тогда, когда становилось понятно, что сегодня они уже точно не увидятся.

Если встретится все же получалось, Денис возвращался в казарму поздно и счастливо улыбаясь, лежал с открытыми глазами глядя в потолок. На наши расспросы не отвечал, хотя мы дергали его как могли.

Меня всегда смущал вопрос, – Денис ведь знал, что кроме него она спит еще и с этим Геной. Но то ли запретный плод был сладок, то ли это проявление той самой любви, которой я понять не мог.

Долго оставаться в тайне столь бурный роман не мог. Узнала о нем и «та сторона». Учитывая статус «Джульетты» дело переходило из разряда «приватного» в категорию деловых. Хотя и про личное, уверен, Гена-Рельса не забывал.

Одним майским днем, трое наших, чьих имен я уже и не помню, сидели на скамейке в сквере и ждали, когда начнется футбол. Рядом располагался стадион, где в межсезонье гоняли мяч местные команды. Сидели в форме и к ним, бодрым шагом подошла натуральная кодла в пятнадцать рыл.

– Заблудились пацанчики?! Район с больницей попутали? Или с кухней? Это фартуки белые на вас? Или платья? Вы чьи невесты?

Это был беспредел по местным меркам, сразу без подначивания переходить к тяжелым оскорблениям, поэтому и ответ был соответствующий.

– А кто спрашивает? Комик или гомик? На тебе столько цветов сразу, что непонятно, клоун ты или петух.

Шпана потерялась. Не привыкли к такому. Их всегда боялись, а сейчас еще и перевес впятеро. К тому же они старше «беляшей».

Плохо знали кадетов. Нас в училище не вышиванию учили и вырабатыванию характера отводились целые программы.

– Денис среди вас, чертей, есть?

Дениса не было, но стало понятно, что к чему, как и то, что драки не избежать. Спрашивающего прямым текстом послали.

Я имен ребят не запомнил еще и потому, что их потом так и называли – три мушкетера. Им конечно крепко досталось. Трое против толпы. Но они мало того, что на ногах остались, так еще и нескольких в больничку отправили. Уличная драка – это круто и романтично по уличным же меркам. Но против школы, той, где учат этому профессионально, недостаточно. Дело не только в технике махания рук и ног, – против толпы, как и против лома приема нет. Наши пацаны правильно выстроили оборону, – передвигаясь так, что оказывались всегда один на один с противником.

Долго это не длилось, туда все патрули сбежались.

Дракой в парке дело не ограничилось. Обе стороны были не удовлетворены итогами первой стычки. «Октябрята» по понятным причинам, а наших, кроме самого нападения, разозлило и то, что гопота налетела толпой. Через посредников договорились о новой встрече – пятьдесят на пятьдесят.

Омское (Сибирское) суворовское училище третье по численности после авторитетного московского и столичного новосибирского. Училось более пятисот кадетов. Драться хотели все, поэтому тянули жребий. Мне повезло, я вытянул короткую спичку и потому хорошо помню этот день. Ночь, точнее. Массовая самоволка. С противником встретились на пустыре за замороженной стройкой.

«Мушкетеры» не участвовали даже в отборе, потому как, получив дисциплинарное, до сих пор сидели на губе. Разумеется, подробностей драки от них администрация не добилась, поэтому приготовления к генеральному «махачу» мы сумели сохранить в тайне.

«Октябрята» нас все же надули. Их пришло явно больше полтинника, и некоторые пользовались кастетами. Наши тоже намотали ремни на кулаки, так, что заруба вышла славная.

Ни один из кадетов… Слышите? Ни один не упал. Синяков, серьезных ушибов было много. Двое получили черепно-мозговую, но мы узнали об этом потом.

«Октябрят» было больше, они были старше, они дрались нечестно, но те несколько гопарей, что остались на ногах, удирали от нас в панике. Остальными пустырь был устлан.

Был нехилый скандал. Разбирательства продолжались три месяца. Администрация города долбала администрацию кадетского корпуса. Те, разумеется, долбали нас. Искали зачинщиков. Искали причины. Виновных, в том числе меня, строго наказали. Виновными оказались все, у кого были содраны кулаки. Не отчислили только потому, что нас оказалось слишком много.

О том, что конфликт случился из-за девчонки никто и не вспоминал.

Любопытно, но через месяц после этого Денис и Лена расстались. Вроде как по ее инициативе. Не спрашивайте. Не знаю деталей. Да и Дениска не сильно горевал, помню. Может без драйва стало не интересно?

Никогда не понимал женщин.

Я хорошо помню ту драку. Не из-за раздувшейся до размера вареника губы, а из-за общего настроя. Веселого и злого. Упоительное ощущение полноты жизни. Тот период моей жизни вспоминается как счастливый. В шестнадцать лет так и должно быть, наверное. И еще у меня было много друзей. Настоящих. Вспоминая сейчас, мне это кажется другой жизнью. Так это было давно. Еще до того, как мое имя, с позором было вычеркнуто из списков выпускников кадетского корпуса.