Текст книги "Лес проснулся (СИ)"
Автор книги: Константин Седов
Жанр:
Боевая фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)
Глава 9
Над головой светил прожектор, и я невольно пригибался, хотя луч света нас не искал.
Расстояние до офиса преодолели быстро и легко. И не потому что охраны не было. Она как раз была. Двоих я видел на крыше бетонного завода, одного в кабине башенного крана. Еще одного Ефим засек между тумбами непонятного назначения на верхушке офисного здания. Охранники откровенно скучали, смотрели куда угодно, только не на объект. Один курил. Пройти незамеченными было несложно. Ефим перестал шепотом меня материть, держал оружие наготове, а у меня в очередной раз в голове мелькнуло, хорошо, что «Леваши» с глушителями.
Смысловая нагрузка ругани Ефима сводилась к вопросу – «ты чего придурок обдолбанный, задумал»? Мне же все виделось настолько понятным, что не считал нужным что-то пояснять. Я и не отвечал, шел впереди, внимательно разглядывая, ставшую такой ясной и четкой ночь. Норавалерон запустил сердце в бешеном режиме, накатила радостная злость, задача была предельно ясна, мысль о неудаче даже не рассматривалась. Оружие, снаряжение, сумки были легкие как перышко. Хотелось петь. Да я и пел, только про себя. Что-то ритмичное, жесткое, без слов.
Силиконово-каменная дорожка к офису, изображавшая мокрый гравий, со своими ярко-белыми бордюрами смотрелась нелепо в двух шагах от начинавшегося леса.
У входа не было даже нормального охранника. Внутри, обернувшись на открывающуюся дверь, из-за стойки стал подниматься какой-то засоня. Увидев нас, выпучил глаза, но сделать ничего не успел. Ствол с ПБС чиркнул. Вахтер упал, кадка с пальмой позади него, тоже. Пальма? Им леса вокруг мало? Убитый был чхоме, как и беззаботные охранники снаружи.
Оттащив труп за стойку, сжимая вспотевшими перчатками автоматы, мы поднялись вверх по лестнице.
Офисом я называл здание лишь благодаря сложившемуся в голове ассоциативному ряду. Окна на всю стену показывали кабинеты с многометровыми столами, шкафами, компьютерами. Днем суетились люди в костюмах. Даже полузакрытые решетки жалюзи, несли в себе печать принадлежности к офисному миру. Но таковым был только четвертый этаж. Остальные три бытовые. Частью производственные, частью складские, а частью жилые. Сквозь щели некоторых дверей пробивался свет, доносились голоса, музыка. В пустых коридорах горели одна из трех ламп. Поэтому свет с четвертого «офисного» этажа освещал лестничный пролет, как диско шар в клубе.
На пролете после третьего этажа Ефим прижал меня к стене.
– Говори, что задумал! Я тебе не салага помятый, а командир твой, хоть ты обдолбыш и не способен сейчас этого понять. Остановить не могу, так хоть помогать буду с пониманием.
– «Делай как я», не сработает?
– По-хорошему, тебя надо было вырубить, еще там, на поляне и оттащить обратно в лагерь. Но я пути назад не знаю. Поэтому рассказывай!
– Тот тип в белой рубахе со стройки. Он сейчас наверху.
– Один?
– Почти. Баба какая-то и воротничок. По виду – лошок.
– И что ты от них хочешь?
– Что непонятного? Шли духи сюда. Значит и ребят привели. Этот, по всему, главный. Значит должен знать, где они. Мы его, соответственно, спросим.
– Ты его из леса разглядел?
– Да. Говорил же, прими таблетку. И ты все разглядишь.
– Никаких таблеток, – он стукнул себя пальцем по носу и совершенно по-детски шмыгнул, – хорошо, давай. Только надо дождаться пока он один останется.
– Чего вдруг?
– Те двое мешать будут. Или их там сразу кончать надо. А это, во-первых, шумно, могут успеть крик поднять, во-вторых они не при чем.
– Пока послушаем, о чем говорят. Может как раз ребят обсуждают?
– Ты английский знаешь?
– Нет, – об этом я, действительно, не подумал.
– Они там, скорее всего стройку обсуждают. Нам этот хмырь нужен, а не обсосы мелкие!
И это верно. Психостимулятор повысил выносливость, обострил реакцию, придал уверенности, даже мозги расшевелил. Течение мысли ускорилось, решения принимались быстрее, но логическая последовательность, судя по всему, была нарушена.
– Сам ничего не предпринимай, прошу тебя. Ты сейчас нормально думать не способен, – Ефим будто прочитал мои мысли, – теперь главное, чтобы они не все вместе расходиться начали.
Потом, вспоминая тот разговор, я вспомнил и то, что первый звоночек неправильности происходящего звякнул в голове именно тогда. Но я не понимал, что именно не так, а правду, по-прежнему не мог и предположить.
Верхний этаж встретил распахнутыми стеклянными дверями, из которых лился свет. Пространство между дверями и стенкой в темном коридоре было совершенно черным. Там мы и разместились. Каждый у своей стены. Нас видно не было, а офисное помещение как на ладони.
Троица сидела за столом. Точнее сидели только тощий паренек в очках и девица, по виду секретарша. Тип со стройки, в белой рубашке с закатными рукавами стоял, прислонившись к шкафу и изогнув бровь, смотрел в пол перед собой. Казалось, там сенсорный планшет лежит, и критически настроенный руководитель в нем отчет читает.
Но руководитель ничего не читал, а внимательно слушал, как худой очкарик что-то с жаром объясняет. Объяснял на английском, которого я не понимал.
В ходе разговора, паренек, поперхнувшись словами, хлопнул себя по лбу и умчался вглубь зала. Когда он скрылся за перегородками, босс, оторвался от шкафа, подошел к девушке за столом и положив руку перед ней на столе, другую положил на спинку стула, за которым та сидела, заговорил о чем-то. По плавности речи, было понятно, что разговор далек от работы.
Девица смущенно улыбалась, щечки зарделись, она кокетливо провела рукой по волосам.
Вернулся тощий очкарик с бумагами в руках, бухнул их на стол перед парочкой и тыча в листки пальцами снова затрещал.
Босс вздохнул и оторвавшись от стола с секретаршей, мягко что-то произнес. Очкарик нахмурился, непонимающе переспросил и не дожидаясь ответа, стал увлеченно показывать пальцем то в бумаги, то в графики на стене.
Босс подошел, обнял его. Взял из рук стопку бумаг, в которую паренек вцепился, и что-то тихо и задушевно объясняя, повел к выходу. То есть, к нам. Мы, не сговариваясь, отступили в стороны, и присев, слились со стеной.
Объект довел очкарика до самых дверей и остановившись в нескольких шагах от моей физиономии, одобрительно похлопал парня по плечу, вручил стопку бумаг, произнес несколько слов, из которых я узнал только «туморроу» и вежливо подтолкнул к проему.
Очкарик удивленно смотрел на него, неловко кивнул и со стопкой бумаг в обнимку, спустился вниз. Нас, к счастью для себя, не заметил.
Осталась только девчонка. И вот она, судя по развитию ситуации, одна отсюда не выйдет. Надо действовать сейчас. Я оторвался от стены, вступив в освещенный квадрат пролета и невидимый из офиса, кивнул в сторону дверей. Ефим отрицательно замотал головой и показал мне указательный палец, – «ждем, когда останется один».
Раз мы перешли на знаки, я изобразил на пальцах, что сейчас будет происходить за дверями. Жест не из тех, что приняты у спецподразделений, скорее из разряда школьно-хулиганских, но то, что наш объект один не останется, Ефим думаю, понял. Ответить не успел. Двери с тихим скрипом закрылись, послышался звук запираемого замка.
Он ее действительно, прямо здесь, сейчас будет.
Мысли продолжали бешено прыгать в голове. Я схватился за ближайшую. Очкарик еще рядом. Его шаги только-только затихли. Значит, он вышел на третьем этаже и скорее всего сейчас еще в коридоре. Даже если его комната близко, я успею заметить, в какую он входит.
Пока несся вниз, в голове мелькало, если парень до ночи сидит с боссом, может что-то знает? И что всё равно больше спрашивать некого. И еще – хорошо, если бы он жил один.
Армейские ботинки, мало того, что крепкие и надежные, еще и бесшумные. Я выглянул в коридор третьего этажа. Паренек шел по полутемному коридору и, судя по силуэту, продолжал обнимать стопку бумаг. Я двинулся за ним, прижимаясь к стене. Он дошел до одной из дверей, достал карточку и поднес к замку.
Хорошо. Значит, живет один. Иначе бы постучался.
В комнату мы вошли вместе. Он сделал первый шаг, дальше я, мгновенно преодолев оставшееся расстояние, втолкнул его. Он так удивился, что не успел испугаться. Листы полетели на пол, он растерянно обернулся, я прижал его к стене, зажав рот и произнес единственное, что помнил из разговорника:
– Куает, – и добавил, – релакс! – И еле сдержался, чтоб не добавить еще и «донт ду ит». Мозг зачем-то вытащил из недр памяти.
Парень разглядел мою рванную физиономию и вот теперь испугался. Сильно. Глаза округлились и скосились мне за спину. Вслед за мной в комнату проскользнул Ефим.
– Надо было дождаться, пока главный не освободится! – зло зашипел он мне в ухо.
– Дождемся, – кивнул я. – Где он находится, мы знаем, в ближайшие несколько минут никуда не денется. Но он заперся, а пока поспрашиваем этого.
Паренек, услышав русскую речь, испугался еще больше. Я знаю, что это не довод, но у него в глазах, мелькнуло кроме испуга и некое понимание происходящего. Я осознавал, что был под действием норавалерона, но кажется, именно синтетический психостимулятор обострил внимание до такой степени, что подобные мелочи бросались в глаза.
Я достал нож. Покрутил в руках перед глазами паренька, показал на Ефима и себя, продемонстрировал четыре пальца.
– Где еще четверо?
– Он не понимает. А если б и понимал, то ему откуда знать где они?! Ты не того спрашиваешь.
– А я уверен, что он понял. – Я приставил лезвие к горлу пацана.
Тот затряс головой и указал пальцем куда-то вниз.
– Вот видишь!
– Что? Он пальцем вниз показывает. Ты понимаешь, что это значит?
– Понимаю. И он меня понял, – я уверенно схватил очкарика за шиворот и подтолкнул к двери. Прежде чем выйти, показал ему на глушитель.
– Будешь дергаться, выстрелить не задумаюсь. Ясно?
И снова тот кивнул.
– Пошли, покажешь.
Пустыми коридорами снова спустились на первый этаж. Нога вахтера торчала из-за стойки. Пленник ее может и не заметил бы, но я намерено провел его рядом и как бы невзначай пнул конечность, забросив за стойку. Пусть боится очкастый, не расслабляется.
Держал его за плечо и чувствовал, как оно дрожит. Парень вел нас к выходу. Я остановил его.
– Куда? Ты вниз показывал, – и повторил его жест.
Он ткнул влево и снова вниз.
– Basement side of the building. Is there [1]1
Подвальная часть здания. Есть. (здесь и далее искаж. англ.)
[Закрыть].
– Что еще за «из да»? Ты нас в изду, сука, ведешь?!!
– Он говорит, что подвал сбоку от здания, – вмешался Ефим.
– О! Так ты по-английски понимаешь?
– Да пару слов.
– Так спроси его про ребят? Почему сразу не спросил?!
– Да не говорю я по-ихнему. Говорю же, пару слов знаю. Могу иногда понять, о чем говорят, если не слишком быстро. Но разговаривать не умею, – он подошел к двери, – я первый.
– Помнишь, да? Все делаешь тихо, – я снова толкнул заложника, – тебя, ватс ю, кстати, нейм?
– Нэйм?
– Tony. Anthony Hernandez.
– Пошли Тони.
Мы вышли на воздух мимо прижавшегося к стене и целившегося в небо Ефима. Энтони не доходя до угла здания остановился.
– Where security. [3]3
Там охрана
[Закрыть]
– Чего он лопочет? Чего встал?
– Говорит, там охрана.
Эта стена была невидима со стороны леса, где мы залегли днем.
Я осторожно выглянул, увидел двух вооруженных людей, стоявших перед наружным входом в подвал. По тому, как стояли и держали автоматы, понял, что это опять чхоме. К тому же и один из этих тоже курил. Дисциплина у них, конечно, в заднице.
Я прислонил Энтони, который со странным выражением пялился на Ефима, спиной к стене, снова зажал ему рот и глядя в глаза, прислонил палец к своим губам.
Ефим присел, переключил «Леваш» на одиночный режим, выглянул из-за угла и дважды нажал на курок.
С каждым чирканьем Тони вздрагивал.
– Чисто, – Ефим поднялся, – пошли.
Один еще шевелился, дергая ногой. Я провел обоим правку в голову.
– Здесь замок. Поищи карточку, – Ефим спустился к двери.
– Хреново если в нее пуля прилетела, – я шарил по карманам убитых, не отпуская Тони, – нет, ни хрена.
– Да им и не полагается. Просто охрана, – Ефим осматривал замок. Взрывчатка может и помогла бы, если под петли, но шумно, да взрывчатки и нет.
– Слышишь, Энтони. А может твою карточку попробуем?
– Его только в комнату пускает. Кто он такой, чтобы доступ к пленникам иметь?
– Это, скорее всего, обычный подвал. И пленных здесь держать не предусматривалось, – мысли продолжали носиться в голове, – ребят просто поместили в ближайшее подходящее помещение. А Тони наш и с боссом совещается и про пацанов знает, и вообще жутко умный. Неужели в подвал не пускают? Давай посмотрим, что еще его карточка может? Хуже-то не будет?
– Тони?
Я вытащил из его нагрудного кармана карточку и передал лейтенанту.
– Тащи жмуров вниз, говорю. Андестенд?
Ефим поднес карточку к замку. Щелкнуло. Красный огонек сменился зеленым. Дверь поехала в сторону.
Тони опустил голову и что-то произнес.
– Чего бормочешь? Жмуров тяни, чтоб не увидели, как они тут валяются.
– Пацаны? Вы здесь? – Ефим сунулся в дверь с автоматом наизготовку.
Тони тащил труп чхоме вниз и оглядывался по сторонам.
– Ефим, ты?
Я узнал голос Аки.
– О! Командир! Живой? А мы думали, из тебя суп сварили. Духи тебя куда-то в лес потащили. Морды довольные. Точно жрать собирались.
Цезарь!
– Подавились. Скиф им аппетит испортил. Все целы?
– Побиты немного. Скиф? И он здесь?
– Да здесь, только обдолбанный.
– Потом поговорите, – я подал голос, – идти пора. Уж извините, что вас посреди ночи из дому тянем, да еще из такого богатого, но засиделись вы бродяги.
Все четверо были здесь. Господи, как же они были рады нас видеть! Меня хлопали по плечам. Потом только по одному, когда я взвыл после удара по ране.
– Ну и рожа у тебя, Скиф!
– А, что раньше лучше была? По мне, так ничего не изменилось.
– Вжик, ты всегда на меня западал, я знаю, – счастливо огрызнулся я.
– А это кто? – спросил Стаканыч.
– Тони. Любезно проводил нас к вам. Теперь вместо вас останется здесь.
– А чего головой вертит как заводной?
– Не знаю. С перепугу, наверное. Что с тобой малахольный? – обратился я к нему.
– Do-o-оr. Signal [5]5
Дверь. Сигнал.
[Закрыть]. – Тони будто извинялся за что-то.
– Какой сигнал?
Над стройкой взвыла сирена. Через мгновение зажглись прожектора.
Энтони Эрнандес лег на землю и закрыл голову руками. Вид обреченный.
– Уходим! Быстро!
Мы с Ефимом кинулись к лесу. Ребята за нами.
Уйти той же дорогой не удалось. Из похожей на киоск пристройки, мимо которой мы прошли полчаса назад, выскакивали люди. В камуфляже, с автоматами. Нас пока не видели. Открылось одно из окон в «офисном» здании, высунулся человек и что-то закричал, указывая рукой в нашу сторону.
Мысли не переставали скакать, и я продолжал выбирать нужные.
– К реке. Катер!
Никто не спорил. Первые выстрелы засвистели над головой, когда до пристани оставалось не больше ста метров.
Глава 10
– Закончить кадетское, учебку, отслужить по распределению пять лет, продолжить жизнь в армии по контракту на те же пять лет. Потом еще дважды по пять. И после всего этого остаться в живых, непокалеченным, и даже межпозвоночную грыжу не заработать. И даже не спиться. Вот это и есть геройство, а не эти ваши подвиги из кино и книжек. Настоящая армейская жизнь – это работа. И не имеет ничего общего с выдуманными историями. И ты малец, в самом начале того пути, что я уже прошел.
Прапорщик Чемерис был не очень высоким, но очень широким. Квадратное телосложение – это про него. Первое время я все время смотрел на его пальцы. Это были даже не сосиски. Сардельки. Он мог ими грецкие орехи колоть. Тем удивительнее, что он еще и ловко играл на гитаре, быстро перебирая сардельками струны.
Про Дмитрия Григорьевича было известно многое. Например, как он бросил курить, хотя был заядлым дымилой с четырнадцати лет. В Космическо-десантные войска попал в неполные семнадцать, подделав документы, что ему уже все восемнадцать. Он не подходил по росту, но поставил рекорд по скорости выполнения нормативов на вступительных испытаниях. Рекорд, не побитый по сей день. Для него было решено сделать исключение, и он стал десантником, несмотря на приземистость. Курильщиков в армию не брали категорически, тем более в КДВ, но заподозрить в этом пышущем здоровьем крепыше курильщика было невозможно и когда его застукали в туалете учебки с сигаретой, было долгое разбирательство. Его чуть не вытурили, но опять спасли показатели по всем дисциплинам. Дмитрий Чемерис лучше всех стрелял, бегал, прыгал, владел приемами рукопашного боя. Смел, находчив, правильно осторожен. Прекрасно ориентировался на поле боя, пусть и учебного. Мгновенно принимал решения и всегда правильные. Мгновенно усваивал все новшества учебной программы. Про таких говорят «родился в берете». Но бросить курить никак не мог. После того случая, ему было строгое внушение, долгий разговор с преподавателями и инструкторами о вреде курения, о необходимости проявить характер и завязать с пагубной привычкой. Неизвестно почему, но больше его не ловили, хотя запашок от него был часто. Стаканыч, у нас в роте такой же был. Все время водку прятал. Пил немного, но регулярно, даже прозвище получил. А поймать никак не могли. Не на экспертизу же его тащить. Но про Леньку позже.
В 2175 году на Барталамео вспыхнула гражданская война. Обе стороны громко взывали к свободе, справедливости, обвиняли друг друга во всех тяжких. На деле речь шла о контроле над алмазными шахтами планеты.
Государство было марионеточным. По сути, Барталамео была колонией Северо-Атлантической коалиции. Когда началась буча, подключился Евразийский Союз, ставший агитационно поддерживать повстанцев на официальном уровне, и материально на неофициальном.
В качестве инструкторов на планету направили несколько офицеров КДВ, в том числе и Дмитрия Чемериса. Бойца еще молодого, но перспективного. Инструкторы обучали повстанцев партизанскому делу. Устраивать засады, организовывать диверсии, ставить мины, внедрятся в сети и вести агитационную работу с населением.
Бартоломео планета-гигант с долгим оборотом вокруг своей оси, поэтому день длится больше земной недели. Это гористая планета и единственные пригодные к жизни регионы сосредоточены в районе экватора. Огромные, в несколько тысяч километров в длину, ширину и глубину трещины в цельной горной породе, где произрастают тропические джунгли. Жаркие настолько, что первые поселенцы ходили первое время в теплоотражающих костюмах. Потом углубившись в разветвления трещин убедились, что есть места чуть прохладнее. Там и жили. На работу ездили в специальных вагонах с кондиционерами, и работали в шахтах с приборами климат-контроля. Но ездили сквозь джунгли. Вырубить которые полностью, не представлялось возможным. Они росли с такой скоростью, что рабочим бригадам приходилось вырубать и выжигать деревья на одном и том же участке ежедневно. Точнее раз в сто восемьдесят земных часов. Плюс в джунглях водилось сотни видов млекопитающих, пресмыкающихся, летающих и паукообразных. Все зубастые, и человеконенавистнические. В этих условиях и люди решили друг-дружку немножко поубивать.
В какой-то момент, после одной особо удачной диверсии, инструкторы вместе с диверсантами-учениками возвращались к себе на базу. То ли наткнулись на них лоялисты случайно, то ли засада была, мы уже не знаем. Но бой длился недолго. Повстанцы сделав нескольких выстрелов банально струсили и бросив старших товарищей, драпанули. Тем пришлось отступать в джунгли. Хотя «отступать» это легко сказано. Инструкторов загнали в непролазные болота, а так как соваться за ними было опасно по ряду причин, пару дней поливали местность из РСЗО и минометов. Пару местных дней.
Эти фактически две недели. Ни жрать, ни пить толком нашим диверсантам было нечего. Сожрать, и очень активно, пытались лишь их самих.
За этот период, с ближайшей планеты, Евразийский Союз, наплевав на условности, подогнал два грузовых корабля набитых десантниками, раздолбал лоялистов и вытащил Дмитрия Чемериса с сотоварищами из кипящих болот. Усталых накормили, напоили, а Димка, первым делом, попросил сигарету. Для такого героя, конечно, нашли. Он выкурил три сигареты подряд и очнулся уже в корабельном лазарете. Истощенный организм не выдержал еще и испытания никотином.
Больше Дмитрий Григорьевич не курил.
Скандал с этим делом на Бартоломео, конечно, был, и крупный. Но Атлантическая Коалиция не могла официально предъявить за своих убитых, так как, по идее, их там тоже, не должно было быть. А наши все свели к локальному конфликту с местным диктатором. Но это отдельная история и ненужная.
– Так, что салага, ты только в начале пути, – продолжил речь прапорщик Чемерис. – И если выбрал эту профессию, то это уже значит, что у тебя с башкой проблемы. А теперь тащи запчасти в гараж. Потом за швабру хватайся. Пол там вымоешь.
Сама служба в учебке запомнилась слабо. Хотя пролетели полгода небыстро. Множество обязанностей, постоянные тренировки. Освоение оружия, тренажеров, обучение воинскому делу. Может поэтому и не запомнилась. Я был все время чем-то занят, хотя все это уже в кадетском проходил. Учеба была небогатой на происшествия. Хотя один случай запомнился.
Как-то, в конце января, посреди ночи меня разбудил Цезарь.
– Пойдем, посмотришь. А то мне не поверят.
– Чего? А…? – спросонья я не мог сообразить, кто и о чем меня спрашивает.
– Я говорю, ты за чеснока у пацанов катишь. Тебе поверят. Пошли, посмотришь.
Цезарь, парень конкретный, обстоятельный и словами кидаться не любит. Если зовет среди ночи куда-то, значит надо.
Дежурного в коридоре не было и это странно. Дисциплину в десантуре соблюдали строго. Вышли на улицу и меня, зевающего на морозе, Цезарь повел к свинарнику. При учебке было подсобное хозяйство. Зашли, однако, не через главный вход, а через тамбур. Причем осторожно. Юрка, как на самом деле звали Церенова, прежде чем открыть дверь, приложил палец ко рту и свет в тамбуре не зажег. Мы с минуту стояли в теплой темноте комнатки, пока он что-то высматривал в приоткрытую дверь коридора с загонами. Потом махнул головой, мы на цыпочках вошли и зачем-то спрятались в одном из пустых загонов. Вокруг сонно хрюкали и тянул характерный запашок.
– И дальше что? – спросил я через минуту.
Цезарь прошептал:
– Еще две-три минуты. Он после столовки, сразу сюда идет.
– Кто?
Он снова приложил палец к губам.
Минут пять мы еще сидели в свинарнике, как два идиота. Я начинал дремать и подумывал сквозь сон, что это какой-то дурацкий розыгрыш, и что надо бы все это прекращать уже, но в этот момент скрипнула дверь центрального входа. Я прильнул к щели.
Вошел Айдос. В учебку он попал то ли по блату, то ли по плановой разнарядке. Десантник из него был никакой, только гонору много. Всем рассказывал, что чингизид. Категорически отказывался есть свинину и когда в первый день по незнанию съел кусок отбивной, там же в столовке опрокинул тарелку, выплевывал еду на пол и расцарапал себе ногтями язык до крови. Поведение, прямо скажем, не бойцовское, но руководство учебного центра было вынуждено еще и извиняться перед ним. Недосмотрели. Ему религия не позволяет. И администрация должна была знать! На работу в свинарник, он, разумеется, дежурства не получал, поэтому видеть его здесь было странно.
Айдос вошел, огляделся. Пройдя мимо нас, направился к тамбуру. Выглянул в коридор, проверил выход.
Я все еще ничего не понимал. Перевел взгляд на Цезаря. Вид у него был отсутствующий. Прислонив руку к щеке, смотрел в стену.
Айдос вернулся и подойдя к одному из загонов заглянул внутрь. Протянул руку, разбудил крупную хрюшку и дал ей конфету. Свинья аппетитно зачавкала.
Ночной гость зашел внутрь загона, оставив дверь открытой. Подошел к свинье, погладил ее гладкий бок и что-то ласково зашептал.
Цезарь тихо и грустно вздохнул мне в ухо.
Айдос зашел хрюшке в тыл и начал снимать штаны.
Длилось все недолго, хотя мне казалось вечностью. Было и противно, и хотелось ржать одновременно. Я отвернулся почти сразу и вместе с Цезарем изучал стенку напротив. Своего присутствия мы не выдавали. Я просто не знал, как себя вести в этой, насквозь идиотской, ситуации.
Дверь за свинским любовником закрылась.
– А вот есть их он, значит, не может, – наконец выдавил я.
– Эту свинью теперь и я есть не смогу, – Цезарь покосился в сторону загона, – надо будет номер запомнить.
– Меня зачем позвал?
– Ты бы мне поверил, расскажи я такое?
– А как узнал о его похождениях?
– Случайно. Один раз, в каптерку пошел ночью, за сгущенкой. Я в гараже дежурил, чаю захотел. Вижу Айдоса в коридоре нет, хотя он в карауле стоять должен. Смотрю в окно, а он из столовки в сторону свинарника идет. В свинарник! Он! Интересно стало. Пошел за ним, по-тихому.
– И давно это было?
– В ноябре еще. Стал посматривать. Он на каждое ночное дежурство сюда приходит. На свидание.
Из учебки Айдоса перевели на танковый полигон под Тулой. Показатели по всем дисциплинам, у него были не ахти, а вот к технике обнаружился талант. Отправляли обслуживать рельсотроны к универсальным самоходным артиллерийским системам. Мы с Цезарем приготовили подарок и засунули ему в вещмешок. Подарок – то самое место, которое ему так понравилось у хрюшки. Аккуратно вырезанное и засушенное. Свинью кололи мы и скормили пацанам месяц назад. Сами, как и говорилось, не ели. Сказали только своим. Остальным не стали. Вся учебка давилась бы. Не от мяса, так от хохота. А так, чего добру пропадать?
«Своими» было несколько ребят, с которыми скентовались в первые месяцы службы. Цезарь, Баха, Халк, Ака и Скиф, то есть я. Точнее Юрка, Бахыт, Колян, Славка и Олег, но имена на службе не приживаются никогда. Про Юрку, я уже говорил, почему Баха, тоже, думаю понятно. Халком мы звали Коляна, из-за его габаритов. Приключения зеленого гиганта показывали в кинотеатрах добрые два века. А со Славкой смешная история. Его, при поступлении, провожавшие пару раз «Ака» назвали. Он потом нам пояснял, что в детстве долго не разговаривал, только произносил все время «ака», «ака», «ака». Так его и прозвали во дворе. Разумеется, и мы стали так звать. Через полгода, на посещении, его мать услышала, как мы его называем, устроила скандал.
– Не зови его так! Он Слава!
Под раздачу попал Баха, стоявший по ту сторону забора и по неосторожности обратившийся привычным именем к Славке. Поначалу опешивший от такого напора, Бахыт сменил растерянность на ехидную ухмылку. Ничего не отвечал, просто ухмылялся и смотрел на разгневанную родительницу, пока красный от стыда «Ака» – Славка не попросил его уйти. Баха ушел. Тощий, ехидный, драчливый, к вежливым просьбам относился с пониманием.
Он был первым убитым из нашего выпуска. Погиб через год после окончания учебки. При распределении попал в 50-ю отдельную штурмовую бригаду. Они были в патруле. Здесь на Земле. Где-то у реки Хунза, в миротворческой миссии. На границе Индии и Пакистана. БМД-27, машина на воздушной подушке. Баха спрыгнул с нее прямо на мину. Мина старая, на металл над собой не сработала, а на прямой контакт – да. Бахе оторвало ногу, спасти не успели, умер от потери крови и шока. Перед смертью долго ругался, как нам говорили.
Первым, но не последним.
Меня прозвали Скифом не сразу. Четыре года в кадетском, я был «Дикий». Это в разговоре опять всплыло, что я «из леса».
И в учебке первые несколько дней, звали «Дикарем». Потом прапорщик Чемерис, знакомился с нами перед строем. «Кузнецов» – прокричал он. И на мое «я», прозвучавшее неожиданно громогласно, назвал меня «Кузнечик зычный». Полдня я был «Кузнечиком». Вечером того же дня выяснилось, что «Кузнечик» в прошлом году уже был, и чтобы избежать путаницы, меня спросили, что-то вроде «а, так, по жизни ты кто?».
– Да вроде, как «дикий», – подсказал кто-то из знакомящейся толпы цвета хаки.
– Не-а. На «дикого» он не похож.
– Хоть имя дико, но мне ласкает слух оно, – кивнул я.
– Чего?!!
– Ну, как же? – напомнил я, казавшуюся мне широко известной строчку, – да, скифы – мы! С раскосыми и жадными очами!
Так и прижилось – «Скиф». Хотя я чуть было не стал Блоком.