Текст книги "Солоневич"

Автор книги: Константин Сапожников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 36 страниц)

– Вы знаете, кто статью написал? – Это Мельский!

О том, что Мельский написал эту статью, уже получены сообщения из Праги, Белграда и Парижа – значит, действует какая-то всеэмигрантская организация клеветы. Симпатичным интеллигентам я говорю:

– Послушайте, Мельский пишет в «Нашей газете», Мельский шлёт ей свои приветствия, Мельский работает для «Белой Библиотеки». И вот тот же Мельский будет публично расписываться в том, что он работает в газете врага Германии и еврейского наймита?

Иван сумел выяснить, кто же на самом деле является автором статьи. Оказалось, что сочинил её директор газеты Карл Гольц, ближайший сотрудник Ю. Штрайхера, владельца газеты, влиятельного деятеля нацистской партии во Франконии, близкого соратника Гитлера. Солоневич направил в «Штюрмер» протестующее письмо, в котором подчеркнул, что вся его публицистическая работа носит антисоветский, антисталинский, антикоминтерновский характер и не имеет каких-либо других скрытых целей и тенденций. «Штюрмер» это письмо не опубликовал, потому что Штрайхера не интересовали эмоции какого-то там русского с «очень подозрительной фамилией».

Настаивать на публикации опровержения Солоневич не стал, понимая, что шансов на успех не имеет. Штрайхер был известен как нацистский фанатик, садист, не расстававшийся с хлыстом, которым не раз «поучал» чем-то ему не угодивших сотрудников. От Мельского Иван узнал, что Геббельс однажды ходатайствовал перед Гитлером о закрытии «порнографического» издания Штрайхера, мотивируя это тем, что газета наносит громадный ущерб «положительному образу» Германии за рубежом. Гитлер с Геббельсом не согласился, полагая, что, несмотря на все идеологические недостатки «Штюрмера», газета выполняет позитивную роль, разоблачая «деструктивную роль евреев» в истории Германии.

Мельский советовал Ивану проигнорировать фальшивку Гольца, который даже среди немецких журналистов был чем-то вроде изгоя. Многие не подавали ему руки из чувства брезгливости, считая его сексуальным извращенцем, выплёскивающим свои тайные пороки на страницы «Штюрмера». Однако совсем забыть об истории с «Жидовским наймитом» Солоневич не смог. Камень, брошенный в него Гольцем, не означал ли, что пора убираться из рейха? Своими сомнениями Иван поделился с сыном. Юра сказал, что уезжать, видимо, придётся, но куда именно – это ещё вопрос. Кто примет? Какая страна? После долгой дискуссии остановились на Соединённых Штатах, где действовала организация «штабс-капитанов» и где издаваемая Иваном газета пользовалась большим успехом. Инга с их решением согласилась, сказав, что уезжать надо скорее, пока не разразилась война. В американском консульстве выяснилось, что процедура получения виз на постоянное проживание в стране потребует многих усилий, полна бюрократических препон и не столь быстрая, как хотелось бы Солоневичам.

Не откладывая дела в долгий ящик, Иван написал статью «Пути, ошибки, итоги», которая явилась не только фактическим ответом на грязную публикацию в «Штюрмере», но и контрударом по клеветнической кампании, развязанной против него в 1938–1939 годах. Достаточно упомянуть откровенно враждебную брошюру Н. А. Цурикова[155]155
  Николай Александрович Цуриков (1886–1957) – деятель эмиграции, поддерживавший связи с П. Б. Струве и руководством РОВСа.


[Закрыть] «Господин Солоневич и его „работа“ в эмиграции», в которой был старательно собран и «любовно» обобщён весь псевдоразоблачительный материал, который появился в эмигрантской прессе с 1935 года.

Солоневич не стал прибегать к лобовой, сокрушающей всё и вся полемике, в которой в эмиграции ему не было равных. Для «подведения итогов» он предпочёл исповедальную тональность, причём заявленное им желание «объективно поделиться опытом» трёх лет «мучительной и трагической работы с газетой» тут же нарушается: Иван начал рассказ о себе с самого начала – с истоков своей мужицко-поповской биографии, навсегда определившей его общественно-политическую траекторию:

«Я и по социальному, и географическому и по политическому рождению принадлежу к первым росткам новой национальной и глубочайшим образом демократической России. Демократической не в смысле западноевропейского либерализма, а в смысле живой, кровной, нутряной связи с народной массой. Я не граф и даже не дворянин. Я мужик. Политически в наше время это совершенно чудовищное преимущество… Это не сословная гордость, взятая наоборот, а это простой и ясный политический расчёт. Это кровная связь с массами, которые одни, только они одни, будут решать судьбы России».

Иван подытожил свою работу с эмиграцией за период от Гельсингфорса до Берлина, подчеркнув, что от её верхов так и не получил той помощи, на которую первоначально рассчитывал. Весь зарубежный опыт Солоневича показал, что эти верхи настроены реваншистски (получить назад привилегии и собственность, которые были утрачены после Гражданской войны, и «наказать всех виновных»), не знают «нынешней психологии русского (подсоветского) народа», неспособны предложить многомиллионной массе, живущей в России, пути для совместной работы во имя её блага и процветания. С таким эмигрантским начальством, писал Солоневич, «ни на какие компромиссы идти нельзя».

Он назвал своей главной ошибкой то, что пытался наладить совместную работу с этими верхами, и предупредил, что со своего пути не сойдёт, потому что это означало бы пойти на предательство «штабс-капитанов» в зарубежье и народных масс в России, в особенности тех, кто находится в концлагерях: «Я до конца буду гнуть свою линию. Меня можно убить, но заставить меня свернуть с дороги – это утопия».

Изложив своё кредо, Солоневич ясно дал понять: примирения с верхами не будет. От полемических «резкостей» он не только не откажется, но и усилит степень их «оскорбительности», чтобы навсегда отбить охоту у эмигрантской реакции («шушеры»!) «примазываться к штабс-капитанскому движению»…

Помня совет Бискупского, Солоневич заглянул в штаб-квартиру «Антикоминтерна». Сотрудники были рады визиту известного антикоммуниста. Кое-какие полезные советы Иван сумел получить и в этой организации. Ему намекнули, что «не следует слишком рассчитывать» на нацистов-филантропов: «Русские эмигранты раньше не раз пользовались германскими деньгами и злоупотребляли этим. Давали обещания и не выполняли их. Итог очевиден – немцы разочарованы в эмигрантах, отзываются о них с недоверием».

Иван на «филантропов» не рассчитывал принципиально, но отметил для себя, насколько часто в разговоре с ним затрагивался вопрос о немецких субсидиях. Практически все лидеры русской эмиграции по собственной инициативе поднимали эту тему. Видимо, поток «даровых» рейхсмарок действительно иссякал.

Солоневича пригласили («если будет желание») «приобщиться» к работе «Всеобщего объединения антикоммунистических союзов». По словам сотрудников, «Объединение» является негласным отделом по работе на Восток ведомства Розенберга (Внешнеполитического отдела руководства германской НСДАП). Иван обещал подумать и в завершение визита, сопровождаемый сотрудницей «Антикоминтерна» – Марианной Грейфе, посетил тематическую выставку «Объединения», развёрнутую в трёх залах. Марианна, хорошо говорившая по-русски, старательно выполняла обязанности гида, «посвящая» Солоневича в страшные тайны сталинской России: антисоветские плакаты, разоблачительные брошюры на русском и других языках, карта СССР с многочисленными чёрными флажками, обозначающими расположение концентрационных лагерей, фотографии измученных людей в телогрейках за колючей проволокой. Была на выставке и его, Солоневича, «именная» витрина: под стеклом – издания книги «Россия в концлагере» на разных языках и рядом с ними – фотография Тамары, та самая, которую распространили информационные агентства после её гибели.

Марианна рассказала, что родилась в Москве в 1908 году, и если бы не революция, никогда бы не покинула «этой огромной, сказочной страны». С гордостью заявила, что является членом национал-социалистической партии (вступила ещё до прихода Гитлера к власти!) и что её брат Герман считается ведущим специалистом по русским делам в Германии. Договорились, что Марианна организует их встречу…

Довольно прочное знакомство завязалось у Солоневича с редактором русскоязычной газеты «Новое слово» Владимиром Михайловичем Деспотули. Газета выпускалась «на паях» Внешнеполитическим департаментом НСДАП и Министерством пропаганды. Редакция находилась в восточной части города – на Александерплац. Солоневич долго ходил вдоль мрачного здания, пока не догадался пройти во двор. Искомая дверь находилась там. Он поднялся на третий этаж, постучал и, услышав громкое «херейн!», вошёл. В приёмной Солоневича встретил пожилой секретарь, который провёл гостя в кабинет редактора.

Деспотули – маленького роста, черноволосый, – принял Солоневича с откровенным любопытством и в ходе разговора заметно потеплел, возможно, потому, что гость хорошо отозвался о «Новом слове» и его «организующем влиянии» на умонастроения эмигрантов. Поговорили о цензорских ограничениях в газетно-издательском деле, проблемах с бумагой и завышенных тарифах типографий, хотя Деспотули было в этом плане значительно легче: его газета печаталась в государственной типографии, подотчётной министерству Геббельса.

Новый знакомый сказал, что никогда не верил слухам о «провокационной миссии» Солоневичей в эмиграции, исходя из содержания их публицистики и общественной деятельности. Их «вредоносность» для Советского Союза не вызывала сомнений и, по мнению Деспотули, считать всю эту огромную работу «прикрытием связи с ГПУ» было очевидной глупостью. О деятелях белой эмиграции Деспотули отозвался без пиетета. Особенно досталось Бискупскому. Его главный редактор назвал сибаритом за «чужой счёт» (не пояснив характеристики) и «аристократическим ретроградом». Деспотули намекнул, что Розенберг не переваривает Бискупского, но поделать с ним ничего не может, потому что в высшем руководстве рейха у генерала есть влиятельные покровители.

О своей газете Деспотули говорил без особого энтузиазма («устал тянуть лямку»), упомянул, что они имеют около семи тысяч подписчиков, но печатают на тысячу экземпляров больше для распространения в местах «кучного» проживания русских. Деспотули показал Солоневичу кабинеты, которые были добротно меблированы и снабжены всем необходимым для журналистской работы: новенькие пишущие машинки, телефоны, стеллажи до потолка с досье на актуальные темы и даже кофеварки. Деспотули завёл его в помещение, где стояла мощная радиостанция, с помощью которой сотрудники вели запись текущих передач советского радио, чтобы, по словам главного редактора, быть в курсе событий на той стороне.

В первые месяцы жизни в Германии Иван, пожалуй, ближе всего сошёлся с основателем и руководителем Русского национального союза участников войны (РНСУВ) генерал-майором Антоном Васильевичем Туркулом. Союз Туркула действовал под девизом «Бог – Нация – Социальная справедливость». За два с лишним года существования союза его отделы помимо Франции были созданы в Бельгии, Чехословакии, Югославии, Греции, Албании, Болгарии, Аргентине и Уругвае. В РНСУВ входили ветераны сражений Первой мировой и Гражданской войн, стоявшие на активных антисоветских позициях.

РНСУВ возник как противовес РОВСу, который, по убеждению Туркула, был пассивной, неспособной к реальному действию организацией, проявлявшей непонятную слабость в выработке чёткого политического курса. Значительную часть вины за это он возлагал на старших командиров РОВСа, которых подвергал критике со страниц официального органа своего союза – газеты «Сигнал»[156]156
  Выходила в 1937–1940 годах, редактор – полковник Н. В. Пятницкий.


[Закрыть].

В Берлине Туркул оказался не по своему желанию: в числе других белых генералов он был выслан из Франции за «пронемецкую ориентацию». Туркул не скрывал прогитлеровских симпатий. Ему нравилась «эффективность» нового германского режима, сумевшего за считаные месяцы расправиться с «красной угрозой» и предложить привлекательную для большинства немцев программу модернизации страны и защиты её жизненных интересов.

К Солоневичу, несмотря на его нелёгкий характер, Туркул отнёсся вполне лояльно. Он ценил его публицистический и литературный дар.

Надо ли говорить, что критику Туркула в адрес РОВСа Солоневич разделял полностью. Не было разногласий и в оценке текущего момента: мировая ситуация стремительно меняется, эти изменения надо встретить во всеоружии. Самые неотложные задачи для здоровых сил эмиграции были очевидны: как можно скорее объединить идеологически близкие политические движения и партии, сформировать боевые силы для неизбежной «военно-политической акции». И, наконец, определиться с фигурой лидера, который должен возглавить эмигрантский национальный центр и его боевую организацию. Избрать главнокомандующего…

По мнению Туркула, дожидаться «внутреннего переворота» в СССР не имело смысла. Он считал, что ещё до начала войны в Европе надо было ослаблять власть Сталина путём развёртывания на территории СССР Гражданской войны, используя для этого боевые отряды из числа эмигрантов и «национальные силы на русской земле». Туркул полагал, что нападение Гитлера на СССР неизбежно и что с немцами, хочешь не хочешь, до определённого момента придётся сотрудничать. Но потом, по замыслу генерала, русские национально-патриотические силы должны будут дать отпор германизации и колонизации России. Главной стратегической задачей в будущем Туркул считал превращение Красной армии в Российскую Императорскую армию.

Оба, и Солоневич, и Туркул, с воодушевлением приняли идею создания Российского национального фронта, призванного, наконец, объединить эмигрантские организации. Солоневич почти ежедневно встречался с Туркулом. В «неформальной обстановке» пивной, на берегу озера или за садовым столом виллы Солоневича в Клейн-Махнове они обсуждали принципиальные программные вопросы.

Когда в начале 1939 года нацисты наложили запрет на деятельность РНФ, Солоневич отдалился от Туркула: слишком велико было разочарование. Но дружеского расположения к генералу-дроздовцу Иван не изменил. Во время пребывания в темпельбургской ссылке до него доходили разрозненные известия о Туркуле, который так и не получил шанса на реализацию своих стратегических планов. Одно время генерал командовал казачьей бригадой во власовской армии РОА вдали от советских границ…

Глава двадцать вторая
«Я НЕ ЛЕЗУ В ВОЖДИ!»

Создание Российского национального фронта (РНФ) было провозглашено на торжественном собрании в Берлине 18 мая 1938 года. Это была последняя предвоенная попытка объединения правого крыла российской политической эмиграции. Инициатором создания РНФ был Российский фашистский союз на Дальнем Востоке. Идея такого объединения многим показалась своевременной, прижилась и, редкий для эмиграции случай, была реализована! Во Фронт помимо РФС вошли РНСУВ, РНСД, кружки друзей «Голоса России», Русский национальный союз в Америке (руководитель Н. А. Мельников). К Фронту также примкнули ячейки «новопоколенцев», парижский кружок В. А. Ларионова «Белая идея», некоторые казачьи организации и редакция «Возрождения».

Солоневич надеялся на быструю консолидацию Фронта и работал над приемлемой для всех политической программой и платформой действий. Появилось мнение, что он должен встать во главе Фронта: за его спиной стояла разветвлённая «штабс-капитанская» организация (в 1938 году насчитывалось не менее 40 «берлог» в Европе, Азии и Северной Америке).

Свою точку зрения на РНФ Солоневич разъяснил в статье «Передовые позиции»:

«Наш Национальный фронт построен, так сказать, на принципе разделения труда: Российское национальное и социальное движение (РНСД) работает по преимуществу в Германии. Российский фашистский союз работает главным образом на Дальнем Востоке. Российский национальный союз участников войны (РНСУВ) охватывает по преимуществу военных и ставит своей целью – опять-таки по преимуществу – подготовку военной мысли. „Наша газета“ свою основную задачу видит в постройке идейного и психологического моста между зарубежной и подсоветской Россией.

Наш Национальный фронт уже в настоящее время является… наиболее мощной организацией Зарубежья. Ежели мы и не устраиваем по этому поводу никаких торжеств, то уж во всяком случае мы достигли одного: мирной совместной работы. Даже и это очень скромное достижение – в истории эмиграции беспримерно».

Тут же отозвался Михаил Спасовский (Гротт), корреспондент Солоневича в Тегеране:

«Мы наконец-то получили реальную опору и для собирания действенных русских сил… Нет сомнения, к этому фронту примкнут все волевые наши, действительно русские организации и газеты. Вот когда произойдёт отсеивание подлинных сынов грядущей национальной России от её явных и скрытых врагов, – вот когда качественный отбор воочию покажет, кто среди нас готов идти и идёт спасать Россию, и кто именно занят только самолюбованием и словоблудием!.. Вы правы, дорогой Иван Лукьянович, будущее, конечно, за фашизмом. За этой удивительной чудесной силой, творческую мощь которой мы ещё не скоро сможем представить себе во всем её цветении…»

Гротт приложил к своему письму не менее восторженное послание ещё одного русского эмигранта в Иране (Персии):

«От лица здешних „штабс-капитанов“, которые считают „Голос России“ своим руководящим органом, а И. Л. Солоневича своим руководителем, обращаюсь к Вам, как нашему единомышленнику, с просьбой передать ему наше искреннее согласие на вхождение „Голоса России“ со всеми её „штабс-капитанами“ в Национальный фронт. Это и есть та среда, которая выдвинет и поддержит русского Гитлера и русского Геринга. Так будет, – так должно быть. Ура Национальному фронту! Ура главному штабу этого фронта в лице генерала Туркула, Меллер-Закомельского, Солоневича, Деспотули, Тедли, Рыбакова! Да здравствует Россия, да сгинет СССР!»

М. Самсонов в письме В. Маклакову из Будапешта (от 12 ноября 1938 года) подтвердил всеобщее оживление русской эмиграции в связи с Национальным фронтом:

«Хотя пропаганда Солоневича большого впечатления не производит, вопрос о создании „центра“ русской эмиграции очень всех интересует. Прошу Вас не отказать высказать Ваше мнение по этому вопросу, ибо возможно, что он будет поставлен на очередь дня. Самого Солоневича здесь считают очень ценным эмигрантом, хотя другие – провокатором или просто политическим авантюристом».

В. Маклаков отозвался на призыв М. Самсонова «высказаться» по поводу идеи создания Фронта (от 16 ноября 1938 года):

«Моё личное мнение по этому вопросу совершенно определённое. Как она ни симпатична, по существу абсолютно неосуществима. Я не буду говорить о чисто русских партийных разногласиях, которые продолжают быть очень большой реальностью, если даже церкви не сумели объединиться. Но сейчас русскую эмиграцию разделил вопрос международный. Я могу себе представить, что все русские, живущие в Германии, объявят себя гитлеровцами; это их дело, но рассчитывать на этом объединить всю европейскую эмиграцию – уже безумие. Я продолжаю оставаться вне партии и с этой позиции не сойду, а кроме того, надежд на Гитлера совершенно не разделяю и по существу».

Личность Солоневича как лидера Фронта обсуждали и русские эмигранты-масоны. Так, в ходе очередного заседания парижской ложи «Лицом к России» 24 июня 1938 года имя Солоневича не раз упоминалось. Масоны считали, что немцы хотят выдвинуть Туркула или Солоневича на амплуа генерала Франко для России и устроить там то, что они сделали в Испании. В связи с этим было предложено «принять меры борьбы против растлевающего влияния национал-социализма на тех, среди которых Солоневич ведёт свою пропаганду».

Оптимизм Солоневича в отношении перспектив Национального фронта был преждевременным. Несколько заявлений «на злобу дня», не имевших последствий, череда бесполезных собраний, игра в «перетягивание каната» за лидерство – всё это быстро стало напоминать привычную возню в эмигрантском болоте, что всегда вызывало у Солоневича отвращение. К тому же в Германии Фронт не имел объективных возможностей для развёртывания работы. «Закрытие» Фронта немцами Солоневич встретил без особых переживаний. Этого следовало ожидать после запрета деятельности партии Мельского. Если даже он не смог поладить с нацистами, что говорить о Российском национальном фронте?

Своё отношение к Национальному фронту и роли в нём Ивана Солоневича высказал Борис. Он знал, что брат был кандидатом на лидерство в РНФ, завидовал чёрной завистью (амбиций ему было не занимать) и, не удержавшись, в очередной раз «лягнул» брата. В брошюре «Не могу молчать! „Наша газета“, эмиграция, РОВС и И. Л. Солоневич» Борис развил тезис «ненужности» присутствия Ивана в руководстве Фронта, когда там есть такие опытные политики, как Туркул, с его взвешенным, разумным, конструктивным подходом к делам. По словам Бориса, Туркулу, а также Родзаевскому и Мельскому только и приходилось, что сдерживать и поправлять Ивана. Борис высказал точку зрения и на причины «провала»:

«„Российский национальный фронт“ – построение очень туманное. Судя даже по тому, что организации, входящие в него, действуют совершенно по-разному… Иногда чудится, что „Российский национальный фронт“ это – Иван Лукьянович. А орган его – „Наша газета“. Но разница в тоне „Нашей газеты“, „Сигнала“, „Р.Н.С.Д.“ и „Нации“ настолько разительная и стремление И. Л. к самостоятельной политике настолько выпирает всюду, что слово „фронт“ кажется несколько искусственным».

Иван Солоневич, анализируя причины провала Фронта, особенно критиковал Родзаевского, его стремление любой ценой выдвинуться на роль «национального вождя российского фашизма». Скорее всего, по этой причине Родзаевский поторопился издать свой 90-страничный теоретический труд о русском фашизме и его программных установках, – эдакий доморощенный вариант «Майн кампф». Возмутило Солоневича полное отсутствие в этом труде (конечно, сознательное!) какого-либо упоминания о монархии, монархической реставрации и Державном вожде. Значит, в будущей России без этого можно обойтись? Особенно Родзаевский налегал на необходимость замены коммунистической диктатуры диктатурой фашистской, называя её для пропагандистской удобоваримости «национальной». Полномочия будущего диктатора России Родзаевский, без всякого сомнения, примерял только и исключительно на себя.

В статье «Русский путь» Солоневич камня на камне не оставил от «теоретических установок» Родзаевского и его претензий на диктаторство:

«Диктаторов русская революция знала вполне достаточное количество, – иронизировал Солоневич. – Был тот же Керенский – душка и прочее. Был Ленин, есть Сталин. Была диктатура Деникина, была диктатура Колчака, были диктатуры Миллера, Юденича, Петлюры. Была даже и диктатура Махно. Ну и что? Где в результате всех этих Вождей и Героев с самых больших букв типографского набора, – где мы с вами нынче? Так что же, ещё раз попробовать такую же схему?» Солоневич вновь подчеркнул, что высшим и исторически проверенным гарантом стабильности в России может быть только российская монархия. Только ей поверит русский человек. Монархия «никогда никаких хорош их слов не говорила, никогда никаких турусов на колёсах не обещала», но на протяжении тысячелетия упорно и последовательно делала своё дело, строя империю, в которой было бы удобно и защищённо всем её жителям.

Солоневич отверг попытки Родзаевского трактовать российский фашизм с позиций теории и практики итальянского и германского фашизма:

«„Мировой фашизм“ для нас ни при чём. Не нужно строить никаких интернационалов – хотя бы интернационалов наоборот».

В этой же Статье «Русский путь» в качестве альтернативы «фашистской диктатуре» Родзаевского Иван Солоневич предложил три ключевых пункта программы «штабс-капитанского» движения для будущей России:

восстановление монархического правления как политической необходимости;

возвращение к православию как источнику духовного и национального бытия, защищая его, если потребуется, даже вооружённым путём («Никакого „равенства религий перед законом“!»);

обращение к народно-демократическим истокам российской истории, «которые были изуродованы „дворянскими вольностями“».

«Мы – за восстановление общенародного и общенационального единства, – подчеркнул Иван, – за общую для всех „государеву службу“ и за оценку людей не по „разрядным книгам“, а только и исключительно по службе».

Родзаевский критическое выступление Солоневича по поводу политической программы Фашистского союза воспринял в штыки и ответил традиционным набором обвинений-оскорблений: первое – Солоневич действует по директивам ОГПУ, второе – он психически ненормален. Ответил Иван только через полгода в журнале «Родина», использовав не менее сильные выражения, чем его политический оппонент:

«Для идейной критики Родзаевский безоружен абсолютно. Аки младенец. Его программа – это просто убогое и малограмотное либретто к комбинации из трёх чужих опер».

Читателям Солоневич объяснил, что свою статью «Русский путь» рассматривает как часть идейной борьбы и защиты монархических взглядов. По его мнению, сторонники Родзаевского и других политических партий должны знать, какие именно конечные цели ставит перед собой движение «штабс-капитанов».

Отстаивая свои монархические позиции, Иван Солоневич не оставлял попыток добиться приёма у главы Российского Императорского дома великого князя Владимира Кирилловича, к которому он обратился с тщательно продуманным и одновременно эмоциональным письмом[157]157
  От 1 января 1939 года.


[Закрыть]. «Я надеюсь, – писал он, – что в качестве русского монархиста – монархиста от рождения своего и человека, прошедшего сквозь все мытарства советской жизни, я смогу быть полезным Вашему Высочеству, делу возрождения Монархии и делу возрождения России».

Солоневич пытался заинтересовать Владимира Кирилловича теми вопросами, которые он намеревался затронуть в ходе аудиенции:

«Моя просьба вызвана прежде всего тем обстоятельством, что о целом ряде вещей, о которых я писать не мог, я могу доложить только Вам. Вам и больше никому. С другой стороны, я имею основание предполагать, что едва ли ещё кто-нибудь располагает такими данными об опорных линиях монархического движения в России, какие накопились у меня». И ещё одна многозначительная фраза, являющаяся, без всякого сомнения, ключевой в письме: «Я абсолютно убеждён (это убеждение только закалилось в советское время), что Россия неизбежно вернётся к монархии».

Солоневич был уверен, что Владимир Кириллович отзовётся на его послание, заинтересуется «опорными линиями монархического движения» в Советской России. Но ответа не последовало.

Во второй половине января 1939 года великий князь посетил Берлин. В воскресенье, 22-го, он присутствовал на торжественном богослужении в соборе. Иван отстоял весь молебен, погружённый в свои не слишком весёлые мысли. Владимир Кириллович рядом, редкая возможность, но удастся ли обратиться к нему, попросить об аудиенции? Служил архиепископ Берлинский и Германский Серафим (Ляде), немец по рождению, человек недюжинного ума и энергии, который, несмотря на свой немецкий акцент, воспринимался паствою как истинно русский. После богослужения Солоневич даже не пытался приблизиться к великому князю, который был окружён, как стеной, представителями эмигрантских организаций. Несмотря на сильную простуду Владимира Кирилловича, о которой из «беспроволочного телефона» узнали все присутствующие, он не сразу покинул собор, удостоив беседы тех из лидеров эмиграции, которые находились рядом с ним.

Через два дня Солоневич, получивший приглашение на большой приём в честь главы династии, всё-таки сумел обменяться с Владимиром Кирилловичем несколькими словами, носившими протокольный характер, и выслушать от него высокую оценку его литературной и публицистической деятельности, направленной на защиту интересов России, православия, монархии. Великий князь подчеркнул, что очень ценит его верноподданнические чувства, искреннее отношение к династии, пожелал Солоневичу такого же упорства в деле служения высшим интересам России и в будущем, которое, по мнению Владимира Кирилловича, было многообещающим для всех русских.

На приёме было около четырёхсот приглашённых, и главный распорядитель его, генерал Бискупский, старался, чтобы вниманием главы Императорского дома не был обделён ни один из влиятельных членов берлинской колонии. Помогавший Бискупскому генерал фон Лампе (обычно они избегали друг друга) подал Солоневичу знак, что время, отпущенное на беседу, истекло. Опять торопливые протокольные слова, прощальный поклон Солоневича, и к великому князю подвели очередного собеседника. Всё строго по списку, который контролировал представитель Императорского дома Николай Фабрициус-де-Фабрис. Надо ли говорить, что Иван Солоневич покинул приём разочарованным. Несколько минут протокольной беседы – далеко не то, на что он рассчитывал. Неужели все эти благородные дамы в придворных нарядах (несть им числа!) так важны для судеб Императорского дома? А ведь он, единственный русский мужик на приёме, должен был, наверное, рассчитывать на какое-то исключение из правил, на особое отношение…

Вспоминая об этом приёме, Солоневич писал: «С Великим Князем я разговаривал в моей жизни всего один раз. Этот разговор длился минут пять».

То, что не удалось сказать великому князю, Солоневич изложил в статье «Монархия и штабс-капитаны», опубликованной в двух номерах «Нашей газеты» 19 апреля и 17 мая 1939 года. Внешним поводом к публикации статьи явилось «Обращение Главы Императорского дома к верноподданным по случаю Пасхи», в котором содержались такие слова: «Теперь, когда все русские люди, мыслящие восстановление Империи Российской на её исторических началах, объединились вокруг Меня, Я вновь призываю: будем едины, ибо только в единении сила! Пусть старшие принесут на алтарь Отечества свой жизненный опыт, а молодые – присущие им пыл и энергию. Да поможет нам Бог!»

В «Обращении» в жёстких формулировках осуждался коммунистический режим в России:

«Нынешняя власть за двадцать два года страданий народных залила потоками крови Родину нашу, довела Её до небывалого обнищания и продолжает предавать интересы страны на пользу III интернационала. Бессмысленно верить в её перерождение во власть национальную, и нельзя её признать хранительницей государственных рубежей и защитницей интересов России. Эта антирусская власть, учитывая опасность нарастающего из недр народных спасительного национализма, силится направить здоровые устремления народа в русло своих отравляющих душу идей. Те, кто верит в достижения нынешней власти и готовы усматривать в ней как бы преемницу созидателей русского величия, – в своём заблуждении не встретят сочувствия Моего. Интернациональная коммунистическая власть останется до конца своего врагом России и её народов. Не может быть примирения и соглашения с богоборческой лженародной властью».