Текст книги "Архив Шамбала"

Автор книги: Константин Гурьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

29. 1935 год, ноябрь. Москва

Закончив совещание, он велел секретарю проветрить кабинет: «накурили, хоть топор вешай». Шутливо настро-жившись, попросил напомнить, что надо бы позвонить в Наркомат здравоохранения и сообщить о «безответственном отношении к своему здоровью некоторых ответственных товарищей».

Так, улыбаясь в усы, и ушел в свои апартаменты. Оставалось десять минут до важного разговора, и надо было еще раз продумать все возможные повороты и, конечно, последствия.

К этому разговору он готовился долго. Необходимость его назрела давно, а вот возможность появилась недавно, и упускать ее нельзя. Верные люди сообщили, что вопрос решен и на днях будет наконец-то введено звание «генеральный комиссар государственной безопасности», которое присвоят именно ему: народному комиссару внутренних дел, члену Центрального комитета Всесоюзной коммунистической партии (большевиков) товарищу Ягоде Генриху Григорьевичу. Раз вопрос о присвоении звания решен, значит, выигран очередной бой, придающий силы. Ну, а когда же вершить самые важные дела, как не в такие моменты!

Разговор в самом деле предстоял нешуточный, и последствия его, откровенно говоря, могли быть самыми разными даже для главы всесильного НКВД. Потому что собеседник – человек, не менее серьезный и заслуженный, большевик с дореволюционным стажем, стоявший в рядах зачинателей Великого Октября, один из создателей грозной ВЧК: товарищ Бокий Глеб Иванович. А с ним шутки плохи, это всем известно. Некоторым даже – на своей шкуре!

Бокий явился минута в минуту, подчеркнуто уважительно вошел, пожал протянутую руку, сел в кресло, указанное хозяином кабинета, и все это – молча. Ждал, пока Ягода обойдет стол, займет свое место.

Оба наконец ощутили всю надежность кресел под собой. Пора начинать партию!

– Как дела, Глеб Иванович? – начал Ягода.

Он мог приступить к разговору с любой фразы. Это было совсем неважно. Важно, как ответит Бокий. Надо понять, что у того на уме.

План, который Ягода вынашивал давным-давно, уже вступил в стадию развития. Первые шаги недавно сделаны, и люди, тщательно отобранные, поставлены на свои места. Все они считают себя незаменимыми и самостоятельными творцами, но на самом деле, подобно шахматным фигурам, расставлены на доске Жизни твердой рукой главного игрока, подлинного Властителя.

Игра рискованная, игра, которая может стоить жизни не только пешкам или более важным фигурам. Она может стоить жизни даже ему самому, Генриху Ягоде. Но именно в таких схватках и выбирает Судьба своих любимцев, награждая их всем, что есть в мире! Так не все ли равно, каковы ставки? Жизнь за Жизнь!

Ягода сумел выстроить игру так, что никто и не догадывался о сути происходящего. Даже «ладьи» и «лошади» ничего не знали, четко следуя предписаниям. Ягода боялся только одного человека – своего нынешнего собеседника.

Работа Бокия всегда была окружена флером таинственности, и никто с этим ничего не мог поделать. Слышали, что он получил какое-то задание лично от Ленина. Знали, что продолжал его выполнять, но в чем суть, никто не ведал. Время от времени Бокий записывался на прием к Сталину, а о чем они говорили – тоже тайна. Не любопытничать же у Вождя Народов! А у Бокия спрашивать – еще опаснее, между прочим. Если можно было бы хоть как-то миновать соперника, обойти, проскользнуть мимо, Ягода так бы и поступил, но это невозможно.

И сейчас перед Ягодой стояли две задачи, от решения которых зависело все. Прежде всего, надо было обезопа-сить себя. Никому и в голову не должно прийти подозрение, что спецотряды, тренирующиеся в лагерях Подмосковья и Вологодчины, могут готовиться к чему-то иному, кроме завоеваний Великого Октября!

Специально отобранные по всему Советскому Союзу молодые парни прошли тщательную проверку, и не одну. Занимались с ними лучшие специалисты своего дела, не делавшие никаких поблажек. Должны быть отобраны только самые-самые: в физическом отношении, в стрельбе, в боевом единоборстве, в решении неожиданных и нестандартных задач – в том, что позволяет человеку сохранить свою жизнь. Сохранить для того, чтобы выполнить задачу! После этого у бойца оставалось одно, но прекрасное право: погибнуть в бою, с почетом.

Никому не должно прийти в голову, чем будут заниматься эти люди. Все для того готово, но есть и неизбежный риск. Вот его-то товарищ Ягода и боится. Боится так, что иногда уснуть не может. А наибольшая опасность исходит как раз от Глеба Бокия. (Народный комиссар внутренних дел никак не мог забыть одну щекотливую историю, еще раз связавшую их имена.)

Время от времени даже таким железным людям, как глава НКВД, надо отдохнуть. Вот он и отдыхал с товарищами. Ну, присутствовали там и женщины, конечно. Иначе какой же отдых? И так хорошо все расслабились, что пришлось дать шифрованную радиограмму «Пришлите еще ящик водки». Забыл товарищ Ягода, что расшифровкой занимается Специальный отдел товарища Бокия.

Бокий же сразу сообразил, кто такую телеграмму отправил, и передал ее сукин сын по инстанции. Вот и отправилось спецподразделение на задержание наглеца, требующего водку ящиками. Скандал замять еле удалось, но память-то людскую не угомонишь.

С насмешками как-нибудь обойдется, а вот бдительность Бокия и его людей может повредить великому делу. Не дай бог, получит он еще какую-либо неуместную информацию!

Вот и пришлось идти на этот разговор. Впрочем, подготовился нарком хорошо, продумал все варианты. Значит – в бой!

Бокий на простой дежурный вопрос ответил не сразу. Он глубокомысленно наклонил голову вперед, прикрыл глаза, замер, будто вспоминая все, от чего может зависеть ответ начальнику. Думал долго. Так долго, что Ягода начал злиться, поймал себя на этой злости и усмирил ее: не сейчас!

– Дела хорошо, – ответил наконец Бокий.

Ответил и замер, внимательно глядя на собеседника.

Вроде как подчиненный смотрит на руководителя, а Ягоде стало неуютно.

– А подробнее, Глеб Иванович? – поощрил он развернутый ответ.

– А вы подробнее спросите меня, я подробнее и отвечу, – посоветовал Бокий.

О вызове он узнал еще вчера, и время для подготовки было. Пробежав мысленно по всем своим делам, он сразу отобрал одно: Шамбала!

Конечно, знать именно о проекте «Шамбала», Ягода не может. Во-первых, слишком хорошо все законспирировано, и утечка информации сведена к минимуму. Во-вторых, даже если протечет, а это всегда возможно, то мозгов Ягоды не хватит, чтобы эту информацию достойно оценить. Сам не поймет, значит, что? Значит, кто-то должен будет ее растолковать. А если узнал и поверил чужим словам, то всегда есть возможности породить некое столкновение мнений. А в этих делах Глеб Бокий – гений!

Но есть тут один штрих. Когда-то, в самом начале всей тибетской эпопеи, когда Бокий только начинал этот путь к Знанию, Ягода решил, что поход в Тибет – это интриги за его спиной, и убедил Чичерина, в то время наркоминде-ла, выступить против. Экспедиция сорвалась, но серьезных последствий это тогда не возымело.

А сейчас Бокий задумался: не пронюхал ли Ягода хоть сколько-нибудь о сути экспедиций. Если возражал, и узнал, что экспедиция все-таки состоялась позже, мог начать потихоньку набирать компромат для нового наскока. Тайком. Хотя и официальные отчеты были для него открыты. Правда, что там интересного, в официальных-то?

Значит, о проекте «Шамбала» Ягода не знает. А вот об опытах в лагерях знать может. Даже обязан. Как никак народный комиссар внутренних дел! Ну и что? А ничего!

За методики по перевоспитанию уголовников, которые вышли на работу, презрев воровские традиции, всех поощрили, значит, тут позиция у Бокия железная. Что касается Сузунских лагерей, тут надо подготовиться. Он и подготовился.

– Подробнее? Могу и подробнее, – согласился Ягода. – Что у вас за секретные опыты какие-то над заключенными?

– Не понимаю, Генрих Григорьевич, – продемонстрировал искреннее удивление Бокий.

– Не понимаете. А что у вас было в Сузунских лагерях?

Ягода не выдержал, начал сразу с лагерей, значит, и сам волнуется. Это хорошо.

– Это у нас было, – уперся глазами в Ягоду и закаменел взглядом Бокий. – У нас в Сузунских лагерях – в лагерях, входящих в ведение НКВД. А был там бунт заключенных. Сам я этими лагерями непосредственно не занимался, поэтому…

– Вы, товарищ Бокий, эти игры прекратите, – почти мягким голосом попросил Ягода. – Бунт – это бунт. С ними местная администрация отлично умеет управляться. Там было всеобщее восстание, там…

– Всеобщее восстание было в Петрограде, в октябре одна тысяча девятьсот семнадцатого года, товарищ Ягода, – неожиданно перебил Бокий. – Или вы хотите сказать, что в Сузуне массы трудящихся выступили против большевиков?

Вот сукин сын, интеллигент! Насобачился в спорах с профессурой, хрен его переспоришь. До чего же изворотлив! Надо делать ход назад.

– Этого я не говорил, не надо меня неправильно истолковывать, – возразил Ягода. – Я просто спросил: что за опыты проводила в тех лагерях ваша лаборатория?

– Там была не лаборатория, Генрих Григорьевич, а несколько человек. Они проводили опыты, укрепляющие успешные результаты по перевоспитанию заключенных. Те самые опыты, которые…

– Помню я, помню, – снова перебил Ягода.

«Перебивает часто, это хорошо», – отметил Бокий.

– Но почему это вдруг заключенные повели себя так странно? Чего там было особенного?

«Чего особенного»! Да, там все было особенное, совершенно новое, никем еще не испытанное! И результат получен отменнейший!

– Ах, вы об этом, – Бокий стал расстегивать карман гимнастерки.

Увидел удивленный взгляд наркома и пояснил:

– Мне ведь не сказали, по каким вопросам докладывать придется, вот и пришел без папки. А это, – он вытащил из кармана несколько листков бумаги. – Это мои рабочие записи. Знаете, очень удобно: можно в любой момент освежить в памяти какой-нибудь важный эпизод. Ага, ну вот, нашел. Я по поводу Сузунских лагерей. Вот вы интересуетесь, «чем лаборатория там занималась». А я замечу: не лаборатория виновата в том, что на территорию лагеря было доставлено…

И Бокий, уткнувшись в бумажку, начал перечислять количество чая, водки, пистолетов и иного оружия, которые каким-то образом оказались в лагерях.

Выслушав его, нарком удивленно спросил:

– Это что у вас?

– Это я сделал отметки из материалов расследования бунта заключенных. Расследование проводилось по вашему личному распоряжению.

Бокий тоже выказал удивление. Дескать, как же так? Вы не знаете, каковы результаты работы комиссии? Хм, хм, товарищ нарком…

Вот так фокус! Вывернулся, что ли? Откуда он этот отчет взял? Велено же было все засекретить самым тщательным образом! Но не спрашивать же: как, мол, вы, товарищ член коллегии НКВД, узнали о таких документах? Ему, считай, по службе положено их знать! Это получается, Глеб снова переиграл? Получается.

Нехорошо, конечно. Но это – первая часть, так сказать, вариант добровольного отчета начальнику. Не получилось – пойдем дальше.

– А вообще, чем ваши лаборатории занимаются, Глеб Иванович? Давно хотел спросить, да все как-то не получалось.

– Так ведь лаборатории-то не мои, а опять-таки, находящиеся в ведении наркомата. С какими-то я работаю тесно, а с какими-то – нет. Зачем, например, мне знать, чем заняты в лаборатории профессора Зеликмана, а?

Опять ударил, сволочь! И прямо ниже пояса. В полном смысле слова, между прочим. Зеликман, хитрый еврей, написал письмо Ягоде, едва оказался под арестом. Дескать, так и так, страдаю ни за что – за мелочи, недостойные внимания карающих органов революции, а работа стоит. Важная работа, между прочим. Не возьмете ли, товарищ нарком, под личный контроль мою работу? Если не оправдаю доверия, готов добровольно уйти из жизни.

А предложение у Зеликмана было простое. Как известно, с годами все функции человеческого организма слабеют, а опыта, знаний, становится все больше. И получается, писал Зеликман, что выдающиеся борцы за всенародное счастье, достигнув вершин интеллектуального развития, не могут передать свой гигантский опыт. Не могут передать в прямом смысле: в виде детей, зачатых от этих самых выдающихся товарищей. Трагедия! Но он, Зеликман, уже на пороге открытия, которое намного продлит воспроизводительные возможности таких особенных личностей, как и сам товарищ нарком Ягода.

«Товарищ нарком Ягода» понял правильно: не всегда уже хватает сил на красавиц, которые его окружают. Важное дело у товарища Зеликмана. А чтобы не было соблазнов вертеть хвостом, дали ему срок и лабораторию. Ну, конечно, и подопытных, чтобы проверять успехи. В основном молодых девиц, которых профессор сам отбирал и постоянно работал с ними на благо науки.

И была эта лаборатория большим секретом, а Бокий о ней, оказывается, знает. И глядит так, что дураку понятно: много чего он еще знает, но молчит, пока его не трогают.

Нет, правду говорят: собирает он эту проклятую «Черную книгу», собирает. Иначе откуда такая информация?

Вдруг нарком подумал: разозли он сейчас Бокия, неизвестно, что будет потом. А ну как тот ударит в ответ? Тут ведь и костей не соберешь, пожалуй! Значит, надо идти на мировую.

– Я ведь, Глеб Иванович, только о том забочусь, чтобы дело наше не страдало. Лаборатории что? Пусть работают. Мы ведь с вами, если хотите знать, просто-напросто помогаем нашей профессуре перековываться. Сами знаете, какая борьба идет! А ну как втянут их во что-то враждебное власти трудящихся? А они – люди, от реальностей далекие, – поверят, попадутся, наделают глупостей. А под нашим крылом такая опасность им не грозят. Так что они нам еще спасибо скажут, вот увидите. Итак, если какие-либо проблемы – сразу ко мне.

Он встал, подтянулся:

– Ну, успехов вам, товарищ Бокий!

– Спасибо, товарищ нарком! Кстати, – слегка замялся подчиненный. – Говорят, будто какое-то новое звание вводится для аппарата НКВД, приравненное к маршальскому?

И улыбнулся, открыто, по-товарищески. На том и расстались.

Возвращаясь по коридору, Бокий понял: Ягода его в покое не оставит, будет давить, пока не выдавит по капле. А сила у него сейчас есть. Недаром именно для него такое звание выдумали. Значит, надо наносить контрудар.

…Пройдет меньше года, и генеральный комиссар. государственной безопасности товарищ Ягода Г. Г. покинет свой пост, чтобы стать наркомом связи.

Ну, что же… Надо ведь думать, прежде чем нападать…

30. Москва. Пятница

Второй раз за сутки Корсаков просыпался в новом месте. Правда, на этот раз потолок отвечал требованиям евроремонта и никаких воспоминаний не вызывал. Белый, гладкий – и только. Короче – современная палата.

«Ну, ладно, что об этом думать, смотреть надо», – решил Корсаков и попытался встать. И сразу же что-то запищало – резко, неритмично и некрасиво.

Тотчас за дверью раздались торопливые шаги. В палату вбежала девица, будто с обложки глянцевого журнала: и лицо, и грудь, и все остальное вызывали желание жить полной и регулярной жизнью.

– Игорь Викторович, вам нельзя подниматься, – зашелестел грудной голос. – У вас же капельница!

В голосе доминировала искренняя забота и простая человеческая симпатия. Девица подошла ближе и наклонилась так, что грудь открылась почти полностью.

– Вам нельзя и волноваться, – продолжила она.

Корсаков хотел возразить, но решил, что спешить не

надо.

– Как ваше имя? – смирил он себя.

– Екатерина.

– И только?

– Что «только»?

– А отчество?

– Меня еще рано по отчеству… – смутилась барышня.

– То есть я-то уже старик? – почти обиделся Корсаков.

– Ой, ну что вы! – возразила Екатерина. – Просто от нас требуют только так обращаться к больным.

– Даже к симпатичным? – упорствовал Корсаков.

Екатерина уже конфузилась и открыла рот для ответа, когда сзади раздался голос Дружникова:

– Много воли ему не давай, Катюша! Этот больной до смерти опасен для женщин, – он подошел ближе и нанес окончательный удар: – Хоть и старый уже, конечно.

– Ну, вы скажете – «старый». Ничего вы не понимаете – констатировала девушка.

«Впрочем, имя Катя ей тоже идет», – подумал Корсаков.

– Если что – зовите, – отправилась было к двери она, но повернулась и скомандовала уже совсем по-взрослому: – И больше, пожалуйста, не старайтесь подняться, пока доктор не разрешит. А то мне попадет.

– Ну, что, роковой мужчина? – усмехнулся Дружни-ков. – Выспался?

– Вроде – да. Где я?

– В больнице, где еще тебе быть после ранения? Ты тут на особом счету. Заметил, какие внучки за тобой следят?

Это Корсаков заметил, но обнаружил и другое: Друж-ников обращается к нему на «ты», что удивило. Знак отличия или признак опасности, которая нависает над обоими?

Феликс сел рядом с кроватью так, чтобы оба могли видеть друг друга.

– Извини, не даю отдохнуть. Но ситуация не та, чтобы терять время.

– Я понимаю, – Корсаков хотел кивнуть, но голова сразу закружилась.

– Ты лежи смирно, а то меня выгонят, – шутливо нахмурил брови Дружников. – Давай-ка, сначала я поговорю.

– О чем?

– Скажи мне, что ты знаешь о «зеленой дуге»?

Долго вспоминать Корсакову не пришлось. Он даже подумал, что Дружников каким-то образом ознакомился с его учетным делом.

– Зеленая дуга – это замысел штатников, – говоря просто. Основа идеи – активизировать исламские режимы на наших южных границах, чтобы оказывать давление на мусульман азиатских республик, – отчеканил Корсаков. – Основные проявления – исламская революция в Иране тысяча девятьсот семьдесят девятого года и исла-мизация Афганистана в тот же период. Ну, а «зеленая» – потому как считается, это цвет «знамени пророка».

Во всяком случае, так им говорил лет двадцать назад начальник политотдела майор Гвоздарев.

– Толково излагаешь, – поощрил Дружников. – Теперь молчи. То, что ты изрек – официальная версия, до сих пор никем не пересматриваемая.

– А что там пересматривать?

– Ты молчи, молчи, – попросил Дружников. – Ты слышал о захвате американского посольства?

– Что-то слышал, но подзабыл, – признался Корсаков.

– Ну, это не страшно. В общем, так: иранская революция, о которой ты сейчас доложил, была в самом начале семьдесят девятого, а в ноябре случился захват американского посольства в Тегеране. Захватили его, как говорили тогда, революционно настроенные студенты, которые продержались в посольстве аж четыреста сорок четыре дня. Были там, конечно, разные загадки и непонятности, как всегда с американцами бывает. В ту пору, надо напомнить, президентом Штатов был Картер, которого обвиняли в слабости и миролюбии. Дескать, не надо ни о чем с «советскими» договариваться. Он, конечно, возражал, свои доводы приводил, в общем, все чин по чину. Но когда посольство захватили, тут уж возражать стало нечего – проиграл все, что можно было. И отпустили заложников ровно в день инаугурации Рейгана. Понимаешь замысел? Только головой не кивай, тебе нельзя, – напомнил Дружников. – Пить хочешь? Нет? А у меня что-то горло пересохло. Все-таки я же не лектор.

Он поднялся, налил в стакан воды, вернулся на место.

– Да, так вот, ходили тогда упорные слухи, будто иранцы, которые захватили посольство, перед этим долго спорили, какое посольство захватывать – американское или советское?

– Ходили слухи или точно знаете?

– Да молчи ты, – уклонился Дружников. – Важно тебе понять, что в Иране уже тогда были сильны и американские позиции. Просто не всегда они бывали ведущими, иногда и мы что-то могли. Иранскую революцию ведь многие приветствовали, а она вышла боком, что называется! Такая махровая реакция, что до сих пор мир боится, как бы чего не вышло оттуда.

Он отхлебнул воды.

– И в Афганистане то же самое было: мы думали, что помогаем «социалистическому строительству», а имели дело с теми, у кого ноги все еще в Средневековье увязли. Ну, да ладно, это тоже факты реальные.

Теперь о том, что на самом деле не подтверждено и не упоминается. Значит, Иран и Афган, как ты говоришь, звенья «зеленой дуги» штатников? Это правда, но не вся. Замысел-то планировался гораздо объемнее, шире, перспективнее. Исламская волна должна была прорваться и на наши просторы. Сперва Средняя Азия, там ведь союзные республики, то есть формально – самостоятельные, независимые, в Союзе добровольно находятся. Ну, вроде как потом было с Прибалтикой, помнишь? Ну, а потом «зеленая дуга» должна была протянуться и к мусульманам России. А это уже серьезно, согласен? – спросил Дружни-ков и предупредил: – Только головой не кивай.

– Ну, а связь-то какая со всем остальным? – поинтересовался Корсаков, хотя уже и сам усматривал взаимозависимости.

– Многие отставки начала восьмидесятых на Кавказе, в Азии, связаны именно с необходимостью противостоять этой самой «зеленой дуге», которая уже стала реальностью. Время-то шло, республики развивались, и у некоторых стало складываться впечатление, что без Союза им будет лучше. Тем более, им со всех сторон обещали молочные реки в кисельных берегах, лишь бы от России оторвать.

– Но я не понимаю, при чем тут отставки-то?

– Как говорил товарищ Сухов, «Восток – дело тонкое». Там клановость никто не отменял, да и не смог бы никогда. И влияние какой-нибудь бабушки на внука – партийного руководителя, являлось почти решающим. Другое дело, что поначалу, после революции, и бабушки были передовые. Меняются времена, меняются и бабушки, – улыбнулся Дружников.

– И бабушки стремились свергнуть социализм?

– Не утрируй. Все не так просто. Вот, – задумался Дружников. – Вот, смотри, например. Ты можешь назвать героев Гражданской войны?

– Ну, могу, – насторожился Корсаков.

Подвох какой-то.

– Конечно, назовешь. Хоть белых, хоть красных, верно?

Корсаков все так же настороженно кивнул.

– А теперь назови героев борьбы с басмачами, – попросил Дружников.

И после паузы продолжил:

– Там, в Азии, борьба не утихала никогда, ни до революции, ни после, ни в наши дни. Между кланами постоянно идет битва за влияние, и в этой битве всякая мелочь может стать решающей.

– Да тибетские рукописи-то тут при чем?

– Экий ты торопыга, – упрекнул Дружнюсов. – Хотя должен бы быть солиднее, степеннее.

– Это почему?

– Почему, почему…Тебе известна фамилия Грушин-ский?

– Грушинский? Штатник, профессор и все такое?

– Именно. А еще он советник многих американских президентов и бизнесменов по вопросам внешней политики, основатель десятков разных международных фондов поддержки.

– Поддержки чего?

– Хоть чего! Людей, изучающих африканские языки, сторонников права человека на однополую любовь, клубов любителей вальса или ламбады, какая разница! Главное, чтобы заявить: я хочу поддерживать вот то-то и тех-то в такой-то стране. И попробуйте мне помешать, такой скандал закачу – сами прибежите мириться.

– Ну, убедили, – слабо махнул рукой Корсаков. – Я-то тут причем?

Дружников внимательно посмотрел на него, и смотрел так долго, что Игорю стало неуютно.

– Чего вы?

– А ты не знал, что уже два раза перебежал дорогу уважаемому профессору Грушинскому?

– Я?! Это как?

Дружников улыбался, довольный произведенным эффектом.

– А так, что именно Грушинский через свои фонды готовил провокацию с «внуком императора». Вас – тебя и Лопухина – должны были ликвидировать после того, как ты рассказал бы о существовании этого самого «внука»! Люди Грушинского в разных странах раздували эту историю и требовали, чтобы им явили «внука».

– И меня, – напомнил Корсаков.

– Вот скромности в тебе мало, – цыкнул языком Друж-ников. – Ты им был нужен как человек, отыскавший «внука», и на том твоя миссия обрывалась. Ну, в общем, не было бы уже ни тебя, ни «наследника», и скандал разгорелся бы по полной… А помнишь, что было летом две тысячи восьмого года?

– Экономический кризис и Грузия?

– Именно. И, разгорись тогда скандал по поводу «наследника», Россию ни за один стол переговоров не пустили бы, уж ты мне поверь.

Дружников снова наполнил водой стакан.

– Кстати, дело о «заговоре Ягоды» тоже без него не обошлось.

– Ну, а зачем вы мне это говорите?

– Затем и говорю, Игорь, что тибетские рукописи тут совершенно ни при чем! – доходчиво объяснял Дружников. – Эта возня должна была замаскировать новый этап Большой Игры.

– А это что еще за чудо?

– Большая Игра идет давно. Сначала играли Россия и Англия, потом Россия и Штаты, сейчас Россия и много кто еще. И ставка в этой Игре не просто велика – она огромна. Борьба идет за влияние на такой территории, с помощью которой можно менять все и в Азии, и в мире, все!

– Ну, а точнее?

– Точнее? Ну, например, ты ведь знаешь о событиях в Киргизии?

– Знаю.

– Причина проста: узбеки недовольны своим положением в Киргизии, считают себя обойденными во всех важных вопросах. Решения, в принципе, два. Первое: отдать узбекской общине часть власти. Но это значит отнять власть у киргизов. А они с этим согласятся? Второй вариант: пересмотреть границы, чтобы узбеки жили в Узбекистане. И снова спрашиваю: Киргизия отдаст свои земли? Вот и выходит, что конфликт может возобновиться в любой момент.

Дружников отхлебнул воды. Видно было, что чувствует он себя неважно. «Ночь не спал, волнений было много», – понял Корсаков, но Дружников и не думал прекращать разговор.

– Зайдем с другой стороны, – предложил он. – Помнишь, Китай сотрясали волнения в Кашгаре?

– Это там, где живут уйгуры?

– Умница, – восхитился Дружников. – Это Синьцзян – Уйгурский район Китая. А знаешь, как его еще называют?

Корсаков промолчал.

– Уйгуристан, – не стал тянуть Дружников. – А еще?

И сам же себе ответил:

– А еще Восточный Туркестан, и живут там, в китайской провинции, мусульмане.

– Да рукописи-то тут при чем?

– Ты помнишь, с чего началось сотрудничество с Азизовым?

– Мы говорили о диссертации его жены.

– Точно, а тема?

Корсаков отвернулся к окну:

– Неинтересно с вами – сами все знаете, – посетовал он.

– Знаю я, между прочим, в сравнении с тобой, в этом самом деле мало. Общие закономерности – да! Конкретику – нет! Пока нет. Со временем нагоню, но время поджимает. Понимаешь?

– Нет. Все еще не понимаю, зачем все гоняются за этими следами «внеземного знания».

– Нет, Игорь, все ищут не какие-то отвлеченные следы.

– А что же, в конце концов?

– За долгие годы, за века, в распоряжении русской, советской, российской разведки оказались уникальные документы, скрывающие самые большие тайны всех сколько-нибудь важных родов Азии.

– Азия, это, извините, где? – все еще с досадой спросил Корсаков.

– Азия, брат ты мой, это громада, и границ у нее нет.

Загудел мобильник. Дружников ответил сразу, разговаривал коротко. Проинформировал:

– Сейчас к нам гость пожалует.