Текст книги "Лунин атакует "Тирпиц""

Автор книги: Константин Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Если верхняя вахта бдительна, а маневр срочного погружения хорошо отработан, лодка может своевременно уйти из надводного положения и избежать таранного удара или артиллерийского обстрела надводного корабля, бомбы, торпеды или обстрела с самолета, наконец, просто уклониться от встречи с противником, не будучи им замеченной.

В подводном положении лодка должна больше всего опасаться мин. Форсирование района с минной опасностью или минного заграждения всегда было сопряжено с огромным риском. При проходе через такой район вся команда лодки, что называется, во все уши слушала, не заскрежещет ли по борту минреп, и с замиранием ждала, чем окончится маневр уклонения от мины. Когда скрежет прекращался, у всех невольно вырывался вздох, но затем снова начиналось тревожное ожидание следующего скрежета и так до выхода из опасного района.

Но самое опасное положение для лодки – это когда ее верхняя вахта прозевала надводный корабль или самолет и лодка стала погружаться на дистанции таранного удара, артиллерийского огня, бомбового или торпедного удара, а в последующем – атаки глубинными бомбами. Для ухода лодки из надводного положения на глубину необходимо время – не менее 45 секунд. В этот период лодка ничего не видит, так как верхняя вахта ушла вниз, и потеряла ход, поскольку остановлены дизели. Чтобы начать маневрирование, нужно дать ход электродвигателям, открыть вахту гидроакустиков, уйти на глубину 15—20 м, поднять перископ и осмотреться.

Если погружающуюся лодку атакует самолет, который не может ее «слушать», он из-за большой разницы в скоростях быстро «теряет» лодку. Атаки самолета в этом случае хоть и опасны, но скоротечны. Другое дело – надводный корабль. Он может «слушать»

[50]

лодку своими гидроакустическими средствами, для чего уменьшить или совсем застопорить ход, а при необходимости резко увеличить его для атаки, может долго преследовать лодку, ждать ее всплытия и уничтожить.

Так же опасна ситуация, когда лодка обнаруживает себя при атаке конвоя и ее начинают преследовать корабли охранения. Очень опасен метод группового преследования, при котором в группе, например, из трех кораблей противника два стопорят ход, «слушают» лодку, по пеленгам определяют ее «место» и передают его третьему, который и атакует лодку глубинными бомбами.

Такая группа кораблей, имея преимущество в скорости и тройной запас глубинных бомб, может долго и упорно преследовать лодку. Уйти от такой группы было или большой удачей или большим искусством и незаурядной военной хитростью командира в сочетании с хладнокровием и выдержкой команды, сумевшей вовремя ликвидировать повреждения, наносимые глубинными бомбами, восстановить боевые качества лодки. Иногда лодка сама «показывала» свое место, если из поврежденных при бомбежке междубортных топливных цистерн вытекала солярка.

Бывалые командиры (в том числе и Лунин) не раз говорили, что будущую судьбу команды, а особенно командира лодки, во многом определяет первая бомбежка, если, конечно, она по-настоящему опасна.

Именно под яростной прицельной бомбежкой, когда безумной силы газоводяной молот раз за разом страшно бьет в корпус лодки, бросая ее на несколько метров в сторону, сокрушая электролампы, стекла, приборы, механизмы, наиболее уязвимые корпусные конструкции, оглушая людей, подавляется психика команды, ей внушается страх, растерянность. В эти минуты от храбрости, самообладания, решительности, ясности мысли, хитрости командира зависит судьба корабля.

Именно в такой тяжелой боевой обстановке и рождается настоящий боевой командир, только в такие

[51]

моменты в него может окончательно поверить команда. Да и сам командир, выдержав подобное страшное испытание, может убедиться в своей пригодности к бою и обрести уверенность, необходимую для будущих боевых походов и побед.

В не меньшей степени все сказанное выше относится и к другим боевым ситуациям, смертельно опасным для корабля.

Рассказывает Иван Липатов – командир группы движения: «Первые же глубинные бомбы, сброшенные в 14.35, потрясли лодку. Командира Жукова сильно оглушило в боевой рубке, и он выскочил из рубки в центральный пост. Но тут обеспечивающий поход командир дивизиона М. И. Гаджиев так гаркнул на него, что он мигом пришел в себя и прямо-таки взлетел обратно в рубку по вертикальному трапу». Поскольку и последующие бомбы рвались близко от корабля, стало ясно, что нарушена герметичность тех междубортных цистерн главного балласта, в которых находилась солярка. Он всплывал на поверхность моря и показывал «место» лодки, чем и пользовался СКР при бомбометании.

«Ныряй на 80 метров, полный ход!» – скомандовал Жуков. Лодка пошла на глубину, ход резко увеличился, соляровый след сразу стал сильно отставать от лодки, взрывы стали удаляться и потом совсем прекратились. Стемнело. СКР совсем потерял след и прекратил преследование. Всего он сбросил на лодку 17 бомб.

Через полчаса – в 15.00 – командир решил всплывать на глубину 20 м. Глубина моря по карте в месте всплытия – 125 м. Однако через 9 минут раздался сильный удар по корпусу – на глубине 50 м лодка с ходу ударилась килем о грунт. Немедленно застопорили ход.

Но лодка – 2100 т полного подводного водоизмещения – шла вперед по инерции с дифферентом на корму. Были слышны еще 7 ударов – лодка билась килем о грунт, забираясь все выше по склону подводной скалы, не обозначенной на карте, и, наконец, остано-

[52]

вилась на гребне скалы на глубине 42 м уже с дифферентом 8° на нос.

После небольшой заминки из ЦП послышались команды: «Осмотреться в отсеках, проверить герметичность отсеков, результаты доложить». К счастью, никаких нарушений герметичности обнаружено не было.

Прочный корпус лодки, ее основные конструкции и системы выдержали жестокую бомбежку и удары о грунт. Главное – забортная вода нигде не поступала внутрь лодки, о чем из отсеков доложили в центральный пост очень бодро и даже с некоторой лихостью. Доклады были восприняты с большим облегчением и казалось, что самое страшное позади. Но судьба приготовила лодке новые испытания. В 15.18 командир решил всплывать, был дан воздушный пузырь в среднюю группу ЦГБ, чтобы облегчить отрыв лодки от грунта.

Одновременно дали малый ход вперед и лодка начала медленно всплывать. Через 2 минуты лодка была на глубине 20 м. Стравили воздушный пузырь из средней группы и тут же лодка начала стремительно погружаться с дифферентом на нос, на глубине 36 м, опять коснулась грунта и вновь пошла на глубину. На глубине 70 м опять продули среднюю группу, но лодка не останавливалась. Уже на почти предельной для лодки глубине 93 м удалось задержать ее, продув носовую группу ЦГБ и еще раз – цистерну быстрого погружения. Но тут лодка начала быстро всплывать и через минуту была на глубине 25 м. Только после этого инженер-механик Синяков понял, что лодка «тяжела» и приказал запустить помпу для откачки воды из уравнительной цистерны за борт, одновременно стравливая воздух из ЦГБ. Через минуту работы помпы двухтысячетонная махина длиной почти 100 м прекратила свои стремительные метания на глубину и обратно и спокойно пошла вперед на глубине 25 м со скоростью 6 узлов.

Через полтора часа – в 17.06 – лодка всплыла в позиционное положение. Вышедшая на мостик верхняя

[53]

вахта увидела удручающую картину – за кормой лодки, как и предполагалось, тянулся широкий соляровый след.

Корпус ПЛ, мостик, ограждение рубки – все было в больших соляровых пятнах. Осмотр показал, что солярка текла из лопнувших сварных швов вентиляционной трубы ЦГБ № 3, через поврежденный запорный клинкет ЦГБ № 7 и другие повреждения.

С 13 по 18 ноября лодка штормовала в надводном положении и одновременно экипаж пытался устранить повреждения.

В ледяной воде, практически без освещения, несколько часов работали старшины и краснофлотцы Коконин, Свистунов, Пильгуй, Камышанский, Буряк и Мац под руководством командиров и многое удалось исправить. Но, конечно, в море, да еще в штормовых условиях, добиться восстановления герметичности сварных швов цистерн главного балласта невозможно. Очередной свирепой волной Валентина Буряка смыло за борт. Что он пережил и как он сумел вернуться на палубу, никто не мог объяснить…

(Тем не менее, один из новейших «исследователей комментирует эту ситуацию так: «…получив повреждение топливной цистерны и не сумев (?!) остановить утечку…». Такие, знаете ли, косорукие неумехи! Не сумели сделать даже такую мелочь!)

В ЦГБ № 7 практически не осталось солярки (только так называемый «мертвый запас»). В других ЦГБ тоже часть солярки была вытеснена водой и ушла за борт. Это привело к тому, что 13 ноября вода вместо солярки попала в левый дизель и он остановился. Воду очень осторожно удалили из цилиндров, тщательно продули ее остатки и только после этого дизель смогли запустить.

Штормовой ветер (7-8 баллов) и высокая волна жестоко трепали лодку. Вышло из строя электрическое управление вертикальным рулем из рубки, пришлось управлять им вручную. Правда, через 15 минут электроуправление удалось восстановить. Волнами сорвало съемный лист носовой части мостика над

[54]

минно-погрузочным люком, сорвало носовой талреп у нактоуза кормового компаса. Шторм продолжался до 18 ноября.

18 ноября командир решил перейти в южную часть района для продолжения поиска кораблей противника. Но по следу солярки лодку обнаружил немецкий патрульный самолет типа «Арадо». Пришлось уйти от него на глубину, повернуть обратно на север, а позади лодки были слышны разрывы глубинных бомб – очевидно, самолет вызвал по радио катера и они бомбили соляровый след лодки. С наступлением темноты лодка всплыла и опять вахта увидела за кормой широкий соляровый след. Командир запросил по радио и получил разрешение на возвращение в базу. 21 ноября в 14.20 лодка пришвартовалась к пирсу бригады в Полярном.

Первый поход был серьезным испытанием для лодки, экипажа и командира. Подведение итогов похода и анализ действий командира и экипажа начались сразу после швартовки лодки. Но, прежде всего, личный состав ринулся в баню. Наслаждение от горячей бани после похода может понять только тот, кто сам был в походе и стоял верхнюю вахту в лютый холод на ветру, ежеминутно обдаваемый брызгами или обливаемый волной.

Ведь среднемесячная температура воздуха в самый холодный месяц (март) в западной и центральной частях Баренцева моря – минус 29,4°, а в самый теплый период (июль – август) – плюс 8-9° С. Температура воды в море меняется незначительно – от 4-5 зимой до 8-9° летом (на поверхности моря). Сильные и устойчивые ветры способны развести огромные (до 10-11 м высоты) волны, которые забрызгивают и обливают верхнюю вахту, заливают водой рубку, шахту подачи воздуха к дизелям и могут наделать много беды.

Выписка из вахтенного журнала от субботы 3 ноября: «16.25. Осушена боевая рубка от попавшей воды во время большой волны, накрывшей на 0,5-0,7 м рубочный люк в течение 2 мин.»

[55]

Кроме того, брызги воды на ограждении рубки, в надстройке быстро замерзают, нарастает толстый слой льда, лодка кренится. Приходится систематически погружаться, чтобы избавиться ото льда, освободить пушки, антенны, все оборудование на мостике.

Но тяжело приходится не только верхней вахте. Внизу, в прочном корпусе лодки, тоже практически негде укрыться от пронизывающего холода, особенно при зарядке аккумуляторной батареи и полном ходе.

Три дизеля общей мощностью около 9200 л. с. засасывают морозный воздух в V и VI отсеки через все шахты и люки, вентилируются аккумуляторные ямы, а также все отсеки. Немного теплее только во II отсеке в индивидуальных каютах комсостава при включенных электрогрелках, но бывать там приходится мало – служба…

Ненамного меняется картина и в подводном положении: температура воды за бортом на глубине близка к нулю, теплоизоляция прочного корпуса малоэффективна, влага из воздуха осаждается на корпусе и капает на головы… Единственное по-настоящему теплое место, даже парное – это V отсек, где тепло от остановленных главных дизелей невозбранно идет в отсек. Здесь собираются все свободные от вахты и блаженно греются, а на горячих крышках дизелей сушится мокрая одежда верхней вахты.

Более или менее тепло бывает и в VI отсеке, если до погружения работал дизель-генератор. Во всех остальных отсеках – очень холодно и неуютно. И еще на лодке очень мало воды для мытья. В крайнем случае моют только руки и лицо, а все остальное – до бани на базе после прихода в Полярное. Правда, стало традицией бриться после захода лодки в Кольский залив, поскольку лодку, как правило, встречало на пирсе высокое начальство. Но вид был при этом, скажем так, неубедительный – лицо чистое, а все остальное… Лунин так и не следовал этой традиции, выходил на пирс докладывать начальству небритым и в своей знаменитой «шапке-невидимке».

[56]

Итак, все (за исключением «страдальцев» – вахтенных) кидались в баню и там блаженствовали до полного изнеможения и только затем шли обедать или ужинать, предварительно приняв, по возможности и при наличии, «на грудь».

Но этот поход был интересен и тем, что один его итог был ясен еще до прихода в базу. В вахтенном журнале от 3 ноября записано: «22.00. При погрузке водки на ПЛ обнаружено 4 бутылки пустых, но залитых воском, и 3 бутылки разбитых».

От 8 ноября: «15.00. Во время крена 27° на ПБ из стола выпало 4 мелких тарелки и 10 граненых стаканов, все разбились. Разбилась в IV отсеке в провизионке бутыль емкостью в 20 литров, наполненная водкой. Водка вся пропала».

От 15 ноября «20.17. За три дня шторма разбито: 10 чайных стаканов, 3 глубоких тарелки, одна салатница и 8 пол-литровых бутылок с водкой. Сломано 3 вилки». Так что «на грудь» брать было уже нечего!

[57]

КАК ПОДВОДИЛИСЬ ИТОГИ ПОХОДОВ.

В настоящее время выпускается в свет много различных книг по истории Великой Отечественной войны, авторы которых весьма смело пересматривают и истолковывают по-своему факты, итоги, концепции войны. Вот только смелость некоторых из этих авторов иногда имеет очень скверную тенденцию– коренным образом пересмотреть итоги войны, развенчать подвиги наших воинов, представить их патриотизм и любовь к Отчизне в искаженном виде, мотивы их боевой деятельности представить как шкурнические, отчеты и доклады об итогах боевых столкновений – как заведомо лживые. Причем эти авторы стремятся представить свои книги как истину в последней инстанции, доказать, что они добиваются только правды, хотят только выяснить реальную эффективность нашего оружия, боевых приемов и методов войны, показать истинные (по их мнению) реалии войны, исключить и снять, так сказать, якобы присущий ранее изданным книгам пропагандистский дух и преувеличение героизма наших воинов. К сожалению, такие авторы усиленно трудились и по тематике боевых действий Военно-Морского Флота. Когда читаешь их книги, поневоле закрадывается мысль – неужели и в самом деле была такая война?!

Почему мы, прошедшие всю войну от начала до конца, не видели того, о чем писали и пишут эти авторы? Ведь они вообще не видели войны, не воевали ни одного дня. Они смеют критиковать нас за якобы отсутствие патриотизма, за трусость, за неумение воевать, за шкурничество, за стремление любой ценой «зацепить» лишний орденок и т. д. Начальники у них – сплошь честолюбивые злодеи, намеренно посылавшие своих подчиненных на заведомую гибель, сами оставаясь вне опасности. Но вот факты из боевой жизни командования нашей бригады подводных лодок СФ.

[58]

Иван Александрович Колышкин, будучи сначала командиром дивизиона, а затем командиром бригады, совершил 12 боевых походов (3 похода на «Д-3», по одному походу на «М-171», «М-172», «Щ-401», «Щ-402», Щ-403», «Щ-421», «С-103» и 2 похода на «Щ-422»). За эти боевые походы утоплено 15 транспортов, 1 СКР и 1 мотобот противника.

Михаил Петрович Августинович был до войны начальником штаба бригады. С начала войны попросил Командующего [11]11
  Так в печатном оригинале – V_E.


[Закрыть]назначить его командиром ПЛ «К-1». На этой лодке он совершил 12 боевых походов (8 минных постановок у берегов противника). После назначения на должность командира дивизиона совершил еще 5 боевых походов – по 2 боевых похода на «Л-20» и «Л-22» и 1 боевой поход на «К-21» (еще 5 минных постановок). На этих минах подорвались и утонули 7 транспортов, 2 СКР, 1 ТЩ и поврежден 1 СКР.

Георгий Каратаев, бывший в начале войны инженер-механиком на «М-172», а затем назначенный инженер-механиком дивизиона, совершил 22 боевых похода.

Михаил Семенов, флагманский штурман бригады, совершил 9 боевых походов, участник потопления 8 кораблей противника; стоя на вахте, первым обнаружил 5 транспортов.

Но были и другие представители командования с более печальной судьбой – они погибли вместе с экипажем ПЛ в боевых походах, и их было немало. Погиб на «К-22» начальник политотдела бригады тридцатилетний Рудольф Радун, талантливый политработник. Вместе с ним погиб командир дивизиона Виктор Котельников. Погиб на «К-23» всеми уважаемый и любимый командир дивизиона Герой Советского Союза Магомед Гаджиев. Он совершил 11 боевых походов. Погиб на «К-1» командир дивизиона, Михаил Хомяков. Погибли в боевых походах дивизионные специалисты:

штурманы Иван Афанасьев на «М-22», Николай Беляев на «Щ-422», Василий Васильев на «К-22», Евгений Кальнин на «С-102» (его смыло за борт волной), Бо-

[59]

рис Ковалев на «Щ-401», Леонид Ковалев на «Щ-402», Дмитрий Масич на «К-2»;

минеры Борис Донецкий на «М-121», Иван Крайнов на «Д-3», Макарий Полищук на «С-54»;

механик Виктор Шиляев на «М-175»;

связист Виктор Гусев на «К-22».

Погибли командир по оргмобработе штаба бригады Алексей Петров на «М-174», корреспондент газеты «Красный Флот» Александр Мацевич на «К-22».

В свете всего этого злобные сказочки о коварных начальниках, которые посылают на верную гибель своих простоватых подчиненных, а сами отсиживаются в уютных убежищах под неприступной скалой, вызывают у нас, прошедших войну, не только презрение, но и омерзение. Эти сказочки не просто выдумки грязных невежд, а очевидная попытка вбить клин между начальниками и подчиненными, подорвать взаимное доверие друг к другу, уничтожить боевое братство, единство, разрушить основы дисциплины на корабле, снизить боеспособность корабля и флота в целом. Мы все видели, что наше начальство воюет вместе с нами, на одном корабле, и в море не ищет, да и не может себе искать другой, чем наша, судьбы. Тут было для всех одинаково – «грудь в крестах или голова в кустах» – будь ты краснофлотец по первому году службы или заслуженный адмирал. Конечно, от командира боевой успех лодки, жизнь или гибель ее команды зависели больше, чем от кого-либо другого. Но и от рядового краснофлотца, порой, зависело очень многое, если не все. Война была одна, корабль один на всех, и это было главное.

Такие же чувства вызывают у нас попытки тех же авторов не то чтобы пересмотреть, а почти полностью аннулировать боевые успехи бригады подводных лодок. Ясно, что с течением времени в результате новых изысканий, уточнений, вновь всплывающих обстоятельств боевые успехи не только могут, но и должны корректироваться в интересах исторической правды. Эта корректировка может вестись не только в минусовую, но и в плюсовую сторону. Литературный

[60]

пример тому дал Л. Н. Толстой в «Войне и мире» в виде истории батареи капитана Тушина. Но упомянутые авторы почему-то не просто дают поправки только в минусовую сторону, а почти полностью опровергают любые боевые успехи, особенно при торпедных атаках. Так и слышится их снисходительно-презрительная интонация: «Эх вы, олухи царя небесного! Чего ради вы так старались, ходили воевать в моря, искали противника? Только зря рисковали своей шкурой и казенным добром! Мало вас топили, дураков! Ну ничего, мы вас научим, как нужно действовать в будущем! Объясним вам всю бессмысленность вашего так называемого патриотизма. Мы еще добьемся, чтобы на основе наших трудов у вас всех отобрали боевые награды, в том числе посмертно у погибших, всякие там музеи морской славы, да и Центральный Военно-Морской музей были закрыты, поскольку все ваши боевые успехи и подвиги на 99% выдумали вы сами».

Именно в этом духе рассматриваются итоги боевых походов лодок. Не опровергается и не подвергается сомнению только то, что никак нельзя опровергнуть и в чем невозможно сомневаться. Например, минные постановки. Тут, как говорится, и зубило не берет. Что было, то было. Зато полное раздолье в оценке торпедных атак – вплоть до полного опровержения их успешности. А почему? Все очень просто!

Торпедная атака конвоя очень опасна и для атакующей лодки. Поэтому лодка до торпедного удара маневрирует с максимальной скрытностью, стремясь по возможности без помех занять наиболее выгодную для стрельбы позицию. Когда же атака выполнена, торпеды пошли, для лодки наступает самый опасный момент. Сразу же после атаки лодка обнаруживает себя. Тут и следы идущих торпед, и их взрыв при попадании, да и не всегда лодку удается удержать под водой. И сразу начинается охота, смертельно опасная для лодки. Поэтому для команды основным признаком успешности торпедной атаки является взрыв торпеды. Только в редких, исключительно благоприятных условиях командир лодки после атаки может под-

[61]

нять перископ и убедиться в попадании. Некоторые лихие командиры иногда шли на такой неоправданный риск. Наверное, они предвидели, что появятся на свет такие «историки», спекулирующие на трудности для командира подтвердить успешность атаки в условиях, когда главной задачей становится уклонение от бомбежки, отрыв от конвоя, уход лодки по возможности целой и невредимой. Но наши «историки» готовы тут же объявить успех атаки недостоверным.

В своей книге «В глубинах полярных морей» наш любимый и глубокоуважаемый на флоте командир бригады Герой Советского Союза контр-адмирал Иван Александрович Колышкин с гордостью пишет о боевых успехах своих друзей и соратников. И действительно, кому, как не ему знать об этих успехах решительно все, до мельчайших подробностей. Он был начальником, старшим товарищем и боевым другом для своих подчиненных. Как никто другой он знал в тонкостях ремесло подводника и обладал наибольшим практическим опытом во всех его направлениях. Он плавал и воевал больше всех.

Высокое звание Героя Советского Союза он получил за свои личные боевые заслуги, а не «в связи…» или «по поводу…», не за заслуги своих подчиненных. Мы, его подчиненные и друзья, были рады за него, были рады тому, что есть среди нас такой безупречный Герой. Его святая преданность Родине, народу, Флоту, личный пример снискали ему такой неоспоримый авторитет, что никому в голову не приходило ослушаться его или не выполнить его совета. Он как никто другой понимал всю опасность нашего подводного ремесла, поэтому был строгим и требовательным начальником, но никогда ни на кого не крикнул, тем более не обругал, хотя поводов для этого было достаточно. Он был безупречно честен сам и не терпел обмана.

Как никто другой, он был заинтересован в детальном, точном, объективном рассмотрении итогов каждого похода каждой лодки и вместе со своим предшественником контр-адмиралом Н. И. Виноградовым разработал для этого специальную систему.

[62]

Эта система, одобренная командованием флота, заключалась в следующем.

1) Командир лодки собственноручно писал донесение о походе – об основных событиях, о боевых столкновениях, своих действиях, обосновывал свои решения, оценивал боевые итоги похода, обстановку в районе действий лодки и на переходе, боевое воздействие противника на лодку и его последствия, характеризовал действия экипажа.

2) Помощник командира писал легенды (так назывался этот документ) о боевых столкновениях с подробным журналом боевых действий. Штурман вычерчивал кальки маневрирования лодки во время боевых столкновений.

3) Войсковой разведчик (из офицеров лодки) в соответствии со специальной инструкцией писал подробное донесение о всех действиях лодки и особенностях обстановки, замеченных вахтенными командирами и могущих представить интерес для разведки штаба бригады и штаба флота.

4) Комиссар лодки (затем – замполит) писал политическое донесение в политотдел бригады о политико-моральном состоянии команды, давал свою оценку действий командиров, старшин, краснофлотцев в сложных и опасных ситуациях, называл наиболее отличившихся, описывал имевшие место отрицательные факты и явления, случаи трусости и т.д., подводил политико-моральные итоги похода.

Командиры боевых частей при необходимости писали доклады и ремонтные ведомости о неисправностях материальной части по своему заведованию, повреждениях и необходимом объеме ремонта, потребности в запчастях и т. д.

Эти документы рассматривались и обсуждались командиром дивизиона лодок вместе с дивизионными специалистами и на основании этого обсуждения командир дивизиона писал свое заключение о походе. После этого итоги похода обсуждались в штабе бригады с участием штабных специалистов и всех командиров дивизионов и свое заключение писал

[63]

командир бригады. Но это еще не все. Итоги похода рассматривались отделом подводного плавания штаба Северного флота с учетом данных разведки флота. Только после такого тщательного рассмотрения итогов похода окончательное решение по ним принимал командующий флотом.

Такой порядок рассмотрения и обсуждения итогов похода опытными специалистами дивизиона, бригады и флота в максимальной степени исключал возможности ошибок или, скажем так, преувеличения некоторыми командирами лодок их боевых успехов. Порой, командиры и в шутку, и всерьез жаловались, что им было легче ходить в море и воевать, чем отстаивать реальность своих боевых побед под огнем такой точной, острой, можно сказать, беспощадной критики. В процессе рассмотрения вскрывались неверные решения, ошибки и недостатки, допущенные командиром, вахтенными командирами, командой лодки.

И как ни хотелось некоторым слишком амбициозным командирам лодок сказать в ответ на критику: «А ты иди сам повоюй, а мы посмотрим, как у тебя получается», они понимали, что их критикуют моряки, которые и воевали, и плавали не меньше, а больше их, которые не только по своему положению обязаны их учить уму-разуму, но и имеют на это моральное право.

Зато и командиры лодок, в свою очередь, называли и раскрывали те причины и обстоятельства, которые мешали им добиться успеха. И тут уже доставалось самим критикующим. Командир бригады жестко указывал командованию дивизиона и специалистам своего штаба на недостатки обучения экипажей и обеспечения лодок всем необходимым, а уж командующий флотом учинял разгон всем виноватым чинам и инстанциям, разгон всегда очень вежливый и культурный по форме, точный и обстоятельный по существу.

И все прекрасно знали, что командующий ничего не забудет и всегда может спросить, как выполнены его указания. Так что лучше всего их побыстрее исполнить и сразу доложить.

[64]

Внедрение такого порядка обеспечило максимально эффективное обсуждение итогов не только боевых походов, но и боевой подготовки, ремонта, обеспечения лодок всем необходимым, приблизило командование всех степеней к реальным делам кораблей, сделало более осмысленной и реальной. деятельность всех флотских звеньев, служб и инстанций. Промах или недостаток в работе каждого звена быстро и неизбежно всплывал и проявлял себя, что называется, во всей красе. И деваться этим недостаткам было при такой системе некуда, замолчать или спрятать их было невозможно.

Такая система действовала и совершенствовалась в течение всей войны. Она давала возможность не только максимально достоверного определения успеха или неуспеха действий командира лодки, но и постижения его характера, его индивидуальных качеств. Система позволяла определить и боевые качества команды в целом. Каждый вновь пришедший в бригаду командир сначала по рассказам своих друзей и коллег-командиров, а затем и при своем первом отчете чувствовал ее серьезность и действенность. В дальнейшем, с усилением сил и средств разведки, объективность системы еще более повысилась. Но вышеупомянутые авторы пишут, что называется, «на полном серьезе», что командир после атаки дал кому-то (почему-то особенно часто фельдшеру) глянуть в перископ и этот фельдшер – свой парень, да еще и подчиненный, подтверждает факт успешности атаки. И все, в том числе начальники, рады такому «безусловно объективному» свидетельству. Бьют фонтаны радужных донесений наверх. Большие начальники сыплют вниз ордена и т. д.

В бригаде лодок СФ такого срама вовек не бывало. Там ордена уважали, ценили и награждали ими достойных. Не было тогда и не могло быть такой вакханалии с наградами, которая возникла спустя некоторое время после войны и позорнейшим венцом которой стало награждение Л. И. Брежнева орденом Победы и кучей «геройских» Звезд.

[65]