Текст книги "Полководцы гражданской войны"

Автор книги: Константин Паустовский

Соавторы: Сергей Голубов,Леон Островер,Николай Кондратьев,Михаил Палант,Гайра Веселая,Иван Обертас,Анатолий Мельчин,Иван Мухоперец,Кирилл Еремин,Александр Тодорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

Меркнет небо, гаснут звезды, наступил белесый зимний рассвет.

Начали бой петлюровцы. Щорс стоит на бронепоезде, смотрит в бинокль. Идут петлюровские полки. Правым флангом они охватывают деревню Княжичи, левым – упираются в Десну. Там правый фланг богунцев; они встретили врага дружным огнем. Начали постреливать и на левом фланге.

Второй и третий батальоны богунцев рвутся в бой; командиры шлют к Щорсу ординарцев: «Начинать?» Но Щорс молчит. Минуту, две. Он заметил, что перед Княжичами вышла какая-то заминка. Сечевики подошли к ней почти вплотную и вдруг остановились, отступили. Отступают петлюровцы и с левого фланга, и все они перемещаются к центру.

В любом бою возникают мелочи, детали, которые в зависимости от быстрой реакции на них полководца могут в корне изменить результат всей операции. В общей обстановке не произошло ничего такого, что бы бросилось в глаза, но настоящий полководец именно тем отличается от рядового командира, что он особым чутьем умеет угадать приближение бури по легкому трепету листьев на кусте. На поле боя не произошло ничего такого, что ставило бы под сомнение добротность выработанного плана операции, но в мгновенном полководческом озарении Щорс уловил победу не там, где он сам и командиры его штаба ее искали.

Он сказал громко:

– Второму и третьему батальону отступить к лесу, – и рукой указал на лесок по дороге на Чернигов. – Отступить немедленно! – повторил он решительным тоном, видя недоумение в глазах своих штабных.

И было чему удивляться: фланги – крепкие, центр – непробойный, а комбриг приказывает оголить центр, приказывает отступить тем, которые привыкли только наступать. Зачем? Почему?

Приказ выполнили. Батальоны богунцев отступили к лесу.

Щорс помчался верхом в сторону Погребов, к конному полку. Не сходя с коня, выехал на пригорок и наблюдал в бинокль, как сечевики, стягиваясь с флангов, всей своей массой набрасываются на центр. Их артиллерия, бьющая откуда-то справа, расчищает перед ними путь ураганным огнем. «Центр» молчит, ибо там, где по расчетам петлюровского командования должны находиться батальоны богунцев, никого уже не было. И молчание неприятеля воодушевляло сечевиков: они двигались сплошной массой, плечом к плечу, растекаясь по долине, прочесывая перелески и заросли.

Когда со стороны Киева прекратился подход новых петлюровских полков, Щорс взмахнул нагайкой:

– Замкнуть кольцо! Фланги в бой!

Сам помчался во главе конного полка, чтобы отрезать попавшим в ловушку сечевикам путь к Днепру.

Двинулись богунцы, таращанцы, новоградсеверцы. Они громили, уничтожали петлюровские роты, полки. Боженко, вздымая снежное облако, несся по полю впереди своей Таращи.

Когда все неприятельские части были втянуты в бой, Щорс во главе конного полка помчался в обход к Киеву.

Еще в разгаре боя вышел из подполья Киевский большевистский комитет. Он связался с заводами, и рабочая делегация выехала навстречу Щорсу.

5 февраля 1919 года вошли победители в украинскую столицу. Впереди частей ехали Щорс и Боженко, душевный друг Николая Александровича, а за ними киевские рабочие.

Киев взят, но это еще не конец войны. Митрополит Платон обратился к империалистам с посланием:

«К вам, благородные американцы… к вам, доблестные французы и англичане, к вам, героические итальянцы, мое моление:

– Помогите и поддержите вашу союзницу Россию!

И к вам, наши единоверцы греки – потомки древних мудрецов, заложивших фундамент культуры всего современного мира, а также единокровные и единоверные братья – сербы, словаки, хорваты, черногорцы – моя особая просьба:

– Не оставьте когда-то великую Россию в беде!»

«Союзники» вняли молению митрополита, хотя и без его моления они уже готовили десанты в порты Черного и Северного морей, хотя и без моления Платона уже англо-французо-американцы слали оружие на Дон и снабжали Петлюру боеприпасами через Румынию.

Щорса назначили военным комендантом Киева: он очищал столицу от петлюровских недобитков, готовил пополнение для армии, организовывал пошивочные и ремонтные мастерские, устраивал школы-интернаты для бездомных детей. Однако вскоре пришлось ему оборвать комендантство: Щорс заболел. Но лечиться ему не довелось: обстановка на фронтах требовала немедленного и решительного вмешательства. Петлюра стягивал свои силы в район Фастов – Житомир – Казатин. Галицийские части накапливались под Коростенью и на подступах к Киеву. С Дона вышли первые добровольческие соединения. В Белоруссии орудовала польская дивизия генерала Галлера. Когда Щорсу предложили отпуск для лечения, он ответил:

– Революция не дает нам отпуска. Революция диктует, советская власть приказывает, а мы обязаны исполнять и побеждать. Лечиться будем после победы.

9 марта 1919 года Николай Александрович Щорс был приказом Реввоенсовета фронта назначен командиром 1-й Украинской советской дивизии. Каждый полк был преобразован в бригаду. Под командованием Щорса находилось 12 тысяч бойцов.

Приняв дивизию, Щорс в первый же день двинул ее с места. Уходили на фронт, эшелон за эшелоном, они двигались на север, запад, юг, и с каждым днем все нарастало их движение. Вот Черняк, командир новоградсеверцев, уже гонит петлюровцев из-под Велико-Половецкого, на станции Кожанка захватил он целый эшелон сечевиков и их бронепоезд; уже богунцы и нежинцы овладели Винницей; лихим рейдом Боженко ворвался в Жмеринку, где захватил 200 орудий, 100 пулеметов, 5 тысяч винтовок; уже налажена связь с командованием советского Западного фронта – боевая обстановка накалена.

9 дней идут бои под Бердичевом. Петлюра рвется в город со своими галичанами и свежими формированиями сечевиков. Богунцы и таращанцы напрягают последние силы. Западный фронт не может выйти за рубеж Белоруссии. 2-я Украинская дивизия ведет бои где-то возле Вапнярки и Жмеринки. Щорсу приходится рассчитывать на одни свои силы. А силы на исходе. Изо дня в день (часто и по нескольку раз на дню) ведет Боженко в бой таращанцев; Щорс то с одним батальоном богунцев, то с другим ходит врукопашную; новоградсеверцы перебрасываются с участка на участок, и всегда вперехват просачивающихся петлюровцев. Беспрерывные пешие и конные атаки петлюровцев измотали щорсовскую дивизию, но вопреки всему то тут, то там слышится песня, любимая песня комдива:

 
Ой, поля, ви поля,
Ви, широки поля…
 

И на девятый день боев за Бердичев Щорсу позвонили из Киева:

– В Елизаветграде восстал Григорьев, в Триполье поднял мятеж Зеленый, в Христиновке восстание. Мы бросили туда все наши силы, но этого мало. Снимите с фронта два полка и направьте их в Киев, в распоряжение группы.

– Слушаю! – отрапортовал Щорс. – Приказ будет выполнен.

Штабные недоумевали: как можно, говорили они, «отдать дяде» лучшие полки в то время, когда трещит собственный фронт! Даже храбрейший Боженко ворчал: «Это что? Отступление? Отступай сам, а Тараща не отступит от Бердичева».

Щорс улыбнулся своей обычной – ясной и немного стеснительной – улыбкой.

– Нам тут трудно, но будет еще труднее, если враг ударит нам в тыл. Вот для того, чтобы обеспечить свой тыл, я и посылаю два полка. А об отступлении не может быть и речи.

И все – кто словом, кто жестом – одобрили приказ своего комдива.

Утро следующего дня началось, как уже повелось в последнюю неделю, с артиллерийской канонады. Но опытное ухо Щорса уловило в сегодняшнем гуле что-то новое: из-за монастыря били две свежие восьмиорудийные батареи. Щорс быстрым глазом просмотрел последние донесения. Петлюра ночью выдвинул против новоградсеверцев недавно прибывший к нему Белоцерковский полк. Устали, измотаны новоградсеверцы. Как бы не дрогнули! Щорс отправился к ним.

Петлюровцы начали атаку по всему фронту, но особенно нажимали на новоградсеверцев: обе восьмиорудийные батареи, точно огненным колпаком, накрывали все подходы к ним. У Щорса не было резервов: он приказал командирам полков стоять насмерть, а сам во главе новоградсеверцев то отбивал атаки белоцерковцев, то поднимал своих в контрнаступление.

Щорсу да и всем другим командирам приходилось туго. Но стояли, кровью истекали, но стояли. А к вечеру прокатилось по всему фронту победное «ура»: в распоряжение Щорса прибыл полк иваново-вознесенских рабочих!

Петлюру отогнали от Бердичева – короткая передышка. Щорс добывал снаряжение, комплектовал части, проводил учения, военные игры, втягивал в жизнь дивизии окрестное население. Организовал в Житомире школу красных командиров. Для этой школы он выделил лучшее обмундирование, лучшую технику, для этой школы он сам составил учебный план и, несмотря на заботы по горло, еще и преподавал в школе. Он задался целью воспитать для армии культурного, опытного, дисциплинированного командира, для которого дело партии, дело народа было кровным, жизненным делом. В школу он отобрал лучших бойцов.

Лето было в разгаре, и на Украине зашевелились бандиты разных толков и разных калибров. Они отвлекали, взрывали налаженный ритм. Вспыхнул мятеж в самой щорсовской дивизии. Бандиты, проникшие в Нежинский полк, убили комиссара и повернули штыки против Житомира. Положение осложнилось тем, что вблизи Кодни, где были расквартированы нежинцы, орудовала крупная банда Соколовского. Объединись они – беда. Штабные работники советовали Щорсу перебросить в Кодню два полка.

Николай Александрович решил эту задачу по-своему. Он выехал в Кодню с одной-единственной ротой, выгрузился из вагонов на виду у мятежников, рассыпал своих красноармейцев цепочкой, а сам в своей аккуратной гимнастерке, туго перехваченной широким ремнем, с кавалерийской шашкой на боку направился навстречу группе бандитов. Они галдели, а предатель, поднявший мятеж в полку, держа маузер на весу, переминался с ноги на ногу, и лицо его корчилось от злорадной гримасы. Щорс приближался спокойно, прогулочным шагом и, не доходя метров пять до предателя, сказал отрывисто:

– Клади оружие, бандит!

В это мгновение грянул выстрел: кто-то из нежинцев с тыла выстрелил в спину предателя.

Нежинский полк разоружен, переформирован. Щорс вернулся в Житомир, а там новые беды. Обстановка на фронте за несколько дней резко изменилась. Боженко со своими таращанцами разбил петлюровцев под Славутой, но им, таращанцам, пришлось спешно отступить к Аннополю, чтобы перехватить польские легионы, что рвались к Шепетовке. Черняк с новоградсеверцами, взорвав железнодорожный мост, остановил движение поляков к Ровно и разгромил их передовой отряд, но его, Тимофея Черняка, в этот же день какой-то бандит убил выстрелом в спину.

Щорс сидит в аппаратной житомирского вокзала; белая лента разматывается, разматывается. Каждое сообщение жжет, оглушает, камнем ложится на сердце.

– Боженко погиб, его отравили. К Киеву подходит Деникин. Дорога на север отрезана. Остается один путь для отхода на Коростень. Бросайте все на защиту этого узла.

Щорс отвечает:

– С запада идет наступление. Вся дивизия на фронте.

– Курсантов пошлите. Пошлите всех, кто в состоянии носить винтовку.

Щорс вышел из аппаратной. Общую обстановку он знал: в Одессе, Херсоне. и Николаеве французы; англичане высаживаются в Архангельске; Юденич стучится в ворота Петрограда; Сибири – Колчак; на Дальнем Востоке – американцы и японцы; легионы Пилсудского наступают с запада; Петлюра и сотни мелких бандитов тут, под боком, а теперь еще и Деникин очутился, под Киевом…

Кольцо, железное кольцо.

Щорс вспомнил слова Ленина: рабочие и трудовые крестьяне верят своей большевистской партии, они уверены, что большевистская партия приведет их к победе…

Надо выстоять. Если Коростень – якорь спасения, то надо крепко зацепиться за этот якорь. Дорога на север – единственная ниточка, что связывает нас с Лениным, с русским народом, с живой жизнью. Эта ниточка не может быть перерезана. И не будет! Всех на фронт, всех на Коростеньский плацдарм!

Если б жив был Василий Назарович Боженко, легче было бы на душе. Его неожиданные порывы, его чудачества, идущие от душевной щедрости, его деловая неугомонность и каждоминутная готовность к подвигу, его народная мудрость, обогащенная благородством большевика, – все это вселяло уверенность, и там, где слышался его клич: «За мной, Тараща!» – там неизменно витала победа. Нет Василия Назарыча. Нет и храброго Черняка… Да и многих уже нет… А теперь надо пускать в дело «сынков», курсантов – будущих командиров полков, дивизий, будущих красных полководцев. И кто знает…

– На фронт! Всех на фронт! – оборвал он сам свои нерадостные мысли.

Вечером 29 августа 1919 года Щорс собрал своих командиров в штабном вагоне. Перед ним карта, в руке карандаш. Он говорит притихшим голосом, а глаза горят.

– Обстановка создалась такая, что от судьбы незначительной станции Коростень зависит судьба Южного и Западного фронтов. Коростень – последняя дверь: распахни Петлюра эту дверь, ворвется смерть на Украину. Против нас пока сегодня, завтра одни петлюровцы. Их мы привыкли бить. Против них мы выстоим, сколько бы их ни было. Но к нам рвутся деникинцы, к нам рвутся белополяки. Страшны они нам? Нет, товарищи, они нам не страшны до тех пор, пока удерживаем Коростень. По этой железнодорожной ниточке спешат к нам части Красной Армии, спешит к нам братская помощь из Советской России, – он взял со стола телеграмму, – вот последнее донесение. Если не сегодня, так завтра сюда прибудет дивизия Красной Армии, и вместе с нею мы не только прогоним петлюровскую нечисть, но и до самого Черного моря дойдем. Никаким петлюрам, деникиным и пилсудским вкупе с их империалистическими хозяевами не сломить нашей воли к победе! – закончил он резко, словно вдруг увидел врагов, преграждающих ему путь к победе.

Командиры разошлись. Щорс вышел из вагона. На августовском небе ярко горели звезды. Где-то рядом кто-то пел:

 
То не хмара солнце вкрыла,
То не грим гуде,
То робоча наша сила
На Петлюру йде…
 

Николай Александрович подхватил песню:

 
Витер буйный повива,
Диброва шумить —
То богунцi й таращанцi
Идуть панiв бить…
 

Он пел грудным, теплым голосом, вкладывая в слова какой-то особый, значительный смысл, и хотел он этого или не хотел, но бодрая песня звучала сегодня трогательно и немного грустно.

На небо выходит солнце, отчетливо прорезывается лесок на горизонте. Заискрились кровли в деревне Белошица, зажглись, точно свечи, верхушки тополей, степь оживала, краски все ярче, гуще.

– Машину!

Николай Александрович ездит из части в часть, беседует с бойцами, говорит о значении Коростеньского плацдарма, говорило близкой помощи. Бодрое настроение начдива успокаивает, воодушевляет.

Он подъехал к курсантам:

– Побьем сегодня кулацких ублюдков, а завтра отправлю вас обратно в Житомир. Красной Армии нужны знающие командиры. – Щорс отослал машину, спустился в окоп. – Останусь с вами, сынки, посмотрю, как вы воюете за большевистскую правду. Вы понимаете, что такое большевистская правда? Вот моя жена скоро подарит мне сына или дочь. Как, по-вашему, будет мой сын или дочь жить при Петлюре? Или, скажем, что ждет тебя, Богатьгрчук, при Петлюре? Вернешься в деревню и будешь дальше батрачить на помещика? Или, скажем, Ужвий. Его невеста пишет ему, приезжай, любый, поскорее, житья не стало: по шестнадцать часов заставляют нас работать. Не будет у нас жизни под Петлюрой, волк он. А вот советская власть уничтожит волков, она даст землю Богатырчукам, сократит рабочий день всем Ужвиям, а наших детей наделит такой яркой судьбой, какая нам и во сне не снилась…

На горизонте показались петлюровцы. Близко, рядом с будкой железнодорожного обходчика, застрочил пулемет. Пули неслись к окопам второго батальона Богунского полка.

Щорс поднялся:

– Пойду погляжу, что делается у моих богунцев.

– Стреляют, товарищ начдив.

– На то и война, чтоб стреляли, – усмехнулся Николай Александрович. – Вы тут посидите смирненько, скоро вернусь.

Он направился в сторону железнодорожной будки. На пригорке росла сосна, ствол словно залит расплавленным золотом. Обойти пригорок – долго. Щорс решил перебраться через него ползком. И перебрался. Спустился в окоп к богунцам.

Перестрелка завязалась по всему фронту; со стороны Ушомирских болот била артиллерия; петлюровцы двинулись в сторону Белошиц, Коростеня…

– Пора! – крикнул Щорс и первым выскочил из окопа.

За ним – богунцы. Справа слышится раскатистое «ура» таращанцев, выходят из Поповичей новоградсеверцы…

Сияет солнце, в небе мечутся птичьи стаи, желтым дымком покрывается степь.

Вдруг замер Николай Александрович, покачнулся и боком повалился на землю…

Погиб начдив. Было ему от роду 24 года.

Большевики дивизии решили увезти тело Щорса в глубокий тыл, в Самару. Они знали, что в случае временного ухода наших частей Петлюра не преминет надругаться над прахом красного начдива, подобно тому как он это сделал с останками Боженко.

Архитекторы, создавая генеральный план, размещают здания вокруг объекта, который они считают основным. Так же поступают и историки, создавая биографии полководцев. Они размещают детали вокруг основного, самого удачного сражения, и в результате усердия историков каждый полководец закрепляется в памяти читателя слитно с той операцией, которую он провел наиболее эффектно: Орлов – Чесменский, Румянцев – Задунайский. Но будущий историк полководческой биографии Щорса не найдет на его боевом пути «основного объекта», ибо все операции, которые он провел, были одинаково эффектны. Будущий историк не назовет Щорса ни Злынковским, ни Седневским, ни Черниговским и в первую очередь потому, что всем им, большим и мелким операциям, было присуще что-то общее, чисто щорсовское. Все операции его одинаково тщательно подготовлены; из всех возможных тактических вариантов Щорс всегда осуществлял самый смелый, подчас даже самый дерзкий. Во всех операциях Щорс учитывал не столько соотношение штыков или артиллерийских дул, сколько весомость социальной правды, с которой шли в бой воюющие стороны. Щорс никогда не забывал, что и он и возглавляемые им воинские соединения рождены революцией и ею же уполномочены проложить путь в будущее. Отсюда энергия Щорса, его уверенность, его отвага: он вобрал в себя силу рабочего класса, того класса, который история призвала к власти. И эту энергию, эту веру, эту отвагу он. вызывал у всех своих соратников: они поверили, что велико и свято дело, которому с такой расточительной щедростью отдает себя их любимый командир.

Гайра Веселая
ВЛАДИМИР АЗИН

Молодой красивый военный в лихо сбитой на затылок папахе наблюдал за разгрузкой только что прибывшего с франта воинского эшелона. Ничто не ускользало от взгляда его живых внимательных глаз.

Он знал: эти люди только что пережили позор поражения, они бежали, не отступили, а именно бежали от белых, и вот они-то и должны стать ему самыми близкими товарищами – товарищами по оружию, из них он должен воспитать настоящих бойцов.

– Какое название будет вашей станции? – спросил бойкий ездовой у проходящего мимо железнодорожника. – Где мы находимся?

– Недалеко от Казани, сынок, находитесь. А станция наша Арск называется.

Среди солдат произошло движение, отделенные забегали, раздалась команда построиться.

Человек в серой папахе подошел к строю.

– Кто хочет продолжать борьбу с белыми, становись направо! – раздался его властный голос.

Строй смешался. Почти все отошли вправо.

С презрением обратился к оставшимся на месте:

– Немедленно сдайте оружие, раз не желаете воевать, и отправляйтесь по домам. Скатертью дорожка!

Потом подошел к тем, кто решил воевать до конца.

– Здравствуйте, бойцы Бирского отряда! Я командир батальона 19-го Уральского полка. Отныне ваш отряд подчиняется мне. Вы вступаете в боевую семью тех, кто уже научился неплохо воевать. Наша ближайшая задача: взять Казань. Меня называйте по фамилии: Азин. Требования мои просты: идти вперед, ни шагу назад без приказа. Кто побежит с поля боя, тот изменник и трус. И пусть запомнят все: трусам и шкурникам в наших рядах места нет. Все умрем, но не отступим!.. Сейчас идите отдыхать, скоро выступаем.

К Азину продолжало прибывать пополнение.

Командир подошел к группе новобранцев. Посмотрел, как разбирают и собирают винтовку.

– А стрелять вы умеете? – обратился Азин к высокому нескладному парню.

– Трошки могу.

– Попадите в тот столб, – подал ему свой кольт Азин.

Смущенно усмехаясь, парень прицелился и выстрелил. Лицо его было растерянно: ни одна из трех пуль не попала в цель.

– Эх, разве можно так! – с упреком сказал Азин. – Ведь каждый патрон – это частичка народного пота, денег стоит. Смотрите, как нужно. – Он вскочил на коня и пустил его во весь опор. На скаку выхватил кольт. На столбе остались три черные точки.

…На привале бойцы молча сидели у костра. Подошел пожилой солдат, присел, закурил.

– Давно с Азиным-то вместе воюете? – спросил молодой боец.

– Вот уже скоро три месяца будет, – охотно отозвался тот. – Сам я вятский. На заводе работал. Летом – призыв рабочих в красногвардейские отряды. Командиром нашей сборной коммунистической роты стал Азин. Мы на Каме с беляками дрались, эсеров разоружали, кулаков громили. Потом постановили батальон сформировать. Азин и батальоном стал командовать. В Арске к нам другие красногвардейские да партизанские отряды присоединились. Ну, да это вам известно…

Вскоре по беспроволочному солдатскому телеграфу полетела молва об Азине как о человеке изумительной храбрости, беспощадном к врагам и трусам, настоящем друге бойцов.

Красноармейцы обращались к командиру со своими нуждами. Как-то к Азину подошли несколько бойцов. Сначала хмуро молчали, потом разом заговорили:

– Плохо кормят. Нет горячей пищи. Не заботятся командиры…

Азин терпеливо слушал, затем коротко бросил:

– Разберусь.

В тот же день адъютанты вручали каждому командиру приказ:

«В последний раз предлагаю командирам отрядов отечески заботиться о красноармейцах и кормить их два раза в сутки – утром и вечером. Кухни всегда должны быть наготове»,

С первых же дней похода азинцев на Казань начались серьезные бои. Белые сняли часть сил из-под Свияжска и бросили их против азинской группы. Красноармейцы сражались стойко. Первые победы еще больше сплотили бойцов.

Азин видел, какой гордостью засияли лица бойцов, когда комиссар зачитал приказ командующего II армией: «От имени социалистической революции приношу благодарность т. Азину и тем товарищам, которые геройски сражались с врагом в прошедших боях. Вы мужественно смотрели в глаза смерти и не дрогнули…»

После упорных боев в конце августа наступило временное затишье. Азин горячо принялся за реорганизацию отрядов: свел их в роты, батальоны, сменил негодных командиров, выгнал трусов.

…Прислонившись спиной к колесу пушки, артиллерист писал письмо родным:

«Вот уже несколько дней движемся к Казани. Наш поход – это один сплошной, с короткими перерывами бой. Командир у нас хороший, смелый и к бойцам относится с любовью. Он очень строгий, дисциплину требует и мирное население обижать не разрешает. А если узнает, что кто-то взял у крестьянина хоть кружку молока и не заплатил, то наказывает очень строго…»

Вскочил, услыхав сигнал тревоги.

Построившись, бойцы впились глазами в лицо своего командира. Оно сурово, как в дни больших потерь. По замершим рядам разносится его гневный голос:

– Товарищи! На фронт пришло сообщение о том, что враги революции совершили покушение на жизнь товарища Ленина…

Шеренги всколыхнулись. И снова тишина.

– Жизнь товарища Ленина в опасности… Ответим на подлое покушение взятием Казани… Еще два-три дня терпения, и мы поведем наступление.

Подготовке этого наступления уделялось очень большое, внимание. Политкомы стремились довести до сознания каждого бойца ленинские слова: «Сейчас вся судьба революции стоит на одной карте: быстрая победа над чехо-словаками на фронте Казань– Урал – Самара».

На рассвете 6 сентября белые повели атаку на азинскую группу. Их поддерживали артиллерия и броневик. В длившемся целый день бою силы сторон оказались равными.

Свои орудия белые расположили почти на открытой позиции. Их огонь не дает покоя командиру батареи Алексею Гундорину: «Экая досада, – думает он, нечем ответить! Белые не решились бы так нагло вести себя, будь у нас дальнобойные».

И как будто для того, чтобы рассеять его невеселые мысли, подъехал Азин.

– Поедем в разведку, товарищ Гундорин! Надо прощупать слабое место у белых. А то будем топтаться на месте.

Неожиданно натолкнулись на сторожевой пост белых. Поворачивать поздно. Азин плотнее закутался в бурку, поправил папаху, резко выкрикнул:

– Какой части?

– А вы какой? – щелкнул в ответ затвор.

– Я командир офицерского батальона. Почему нет связи? Не знаете, где ваши соседи! – распекал Азин солдат.

– Знаем, ваше благородие. За лесом – ваш батальон, а справа связь держать не с кем: не подошли еще части.

– Ну хорошо, не теряйте с нами связь, – козырнув, спокойно повернул коня и начал спускаться в лощинку слева. Отъехав, пришпорили коней. Гундорин вздохнул с облегчением, Азин же выглядел так, словно ничего не произошло.

Азин хорошо понимал, что хотя группа и была пополнена свежими силами, но все-таки по сравнению с противником она была слишком малочисленна, чтобы одна, в отрыве от V армии, смогла взять Казань. Азин настойчиво добивался связи. Наконец к вечеру 7 сентября связь была установлена. Стало ясно, что частями V армии и Арской группой войск II армии Казань взята в кольцо.

В ночь на 10 сентября Азин отдал приказание идти на штурм. Всю ночь шел бой, а утром белые, не выдержав одновременного натиска красных войск и Волжской военной флотилии, бежали из Казани.

В Москву полетела телеграмма: «Казань наша. Бурным стремительным натиском красных войск враг сломлен. Он дрогнул и бежит. Солдаты дрались как львы».

В город входила артиллерия.

– Эй, ребята, гляди-ка, – показал один боец на стройную башню Казанского кремля. – Точь-в-точь Казанский вокзал в Москве. Да-а… Как-то сейчас там?

Разглядывая незнакомый город, каждый вспомнил о своем доме. Навстречу им на машине с красным флагом, радостно улыбаясь, ехал Азин. Он махал бойцам рукой, громко произнося слова приветствий.

– Что загрустили, молодцы-артиллеристы? – подъехал к батарее Азин. – Чехи вам орудия оставили. Забирайте.

Он привел артиллеристов во двор завода. Вместе с ними выбирал орудия и зарядные ящики. Когда все было сделано, пожелал бойцам хорошо отдохнуть после трудных боев.

Азинцы чувствовали себя именинниками: они первыми ворвались в Казань, их поздравляла Москва, командующий армией. Реввоенсовет республики отмечал, что «отряд под командой Азина, преодолевая все трудности и лишения, боролся с подлинным революционным героизмом».

Казань пала, но неприятель еще не был уничтожен. Казань – это только начало долгого и трудного пути. Красной Армии предстояло отвоевать Симбирск. Самару и все другие города Поволжья, Урала и Сибири, временно захваченные врагом.

Через неделю после взятия Казани нарочный привез пакет из штаба армии. Приказом командующего азинская группа войск переформировывалась во 2-ю Сводную дивизию II армии Восточного фронта. Командование дивизией поручалось Азину. Политкомом был назначен Кузьмин.

Жизнь новой дивизии протекала в боях.

…Отбиты у белых Вятские Поляны, отобран Мамадыш, освобождено много сел, больших и маленьких деревенек. А ведь каждое взятое с бою селение – это пулемет, бьющий с колокольни, это рукопашные схватки, это смерть товарищей, это стоны раненых. И если трудно пехоте, то в цепи идет Азин, если главный удар наносит конница, то впереди сверкает шашка начдива. Азин первым входит в отбитую у врага деревню, а в случае отхода последним уходит из нее.

Весь сентябрь дивизия вела тяжелые бои, помогая выйти из окружения трехтысячному отряду Александра Чеверёва. Отряд этот бился в кольце белых несколько месяцев. Без связи, без помощи отряд Чеверёва, сильный влиянием и волей своего командира, был образцом сплоченности и дисциплины. Чеверёв даже несколько раз пытался взять Ижевск. Но слишком неравны были силы. Теперь командование решило влить чеверёвский отряд в дивизию Азина.

В ночном небе полыхало зарево огромных костров. При их свете саперы с помощью окрестных крестьян наводили мосты и переправы, разрушенные белыми. Ничто не задерживало стремительное движение азинской дивизии.

На запасные пути станции Сюгинская подошел небольшой состав. Из штабного вагона вышел Азин и, никем не встреченный, пошел вдоль путей.

Огромный парень в обтрепанном френче возился на паровозе бронепоезда. Азин окликнул его:

– Где командир вашего отряда?

Парень продолжал орудовать гаечным ключом.

– А зачем он вам?

– Я – Азин.

– А, это хорошо, а я Чеверёв.

– Заходите в штаб, товарищ командир полка, нам о многом нужно поговорить.

Удар на станцию Агрыз, назначенный на 2 октября, наносил полк Чеверёва, влитый во 2-ю Сводную дивизию под названием 4-й Советский сводный полк.

В поддержку наступающим Азин выделил артиллерию и кавалерию.

По команде Чеверёва полк пошел в атаку. Встреченные непроходимой стеной огня, цепи залегли и вступили в перестрелку. Азин появлялся то среди бойцов пехоты, то на позиции артиллеристов. Постепенно огонь наступающих стал ослабевать. «Патронов! Патронов!» – понеслось по цепям. Еще минута-другая, и бойцы дрогнут. С криком: «В атаку!» – увлек за собою конницу Азин. И тут же с пением «Интернационала» Чеверёв поднял свой полк. Белые отступили.

Тяжелый, кровопролитный бой вела через день дивизия за Сарапул. Город был хорошо укреплен. Лишь к вечеру, прорвав фронт белых, конница влетела на улицы города. Гордостью за дивизию звучали строки азинского приказа: «Объявляю от имени Республики героям храбрецам 2-й Сводной дивизии благодарность за выполнение чрезвычайно серьезной и важной во всех отношениях боевой задачи: взятия г. Сарапула. Войска дивизии, вы связаны клятвой мести врагу за наших погибших героев на полях Казани… Рабочие пролетарской России с великой радостью будут приветствовать вашу победу над буржуазной ратью».

…На бархатном диване штабного вагона, не раздеваясь, спал начдив. В соседнем купе у аппарата дремал дежурный. Вздрагивая от октябрьского ночного холода, по перрону станции Агрыз ходили часовые. В предрассветную тишину ворвался дробный топот копыт. А через несколько минут все пришло в движение: конная разведка сообщила, что на Агрыз движутся крупные силы противника.

Азин моментально понял всю сложность обстановки: основные силы дивизии в Сарапуле, здесь же – лишь штаб с охраной. Вооружив нестроевых и организовав оборону, Азин бросился за помощью, в депо к рабочим.

Через несколько часов после начала боя положение стало очень напряженным. Силы бойцов иссякали в неравном бою. Но вот в цепи красноармейцев стали вливаться черные фигуры в промасленных комбинезонах. Это Азин привел рабочих-железнодорожников. А вскоре подошел полк Чеверёва, и участь боя была решена. Азинская дивизия еще раз показала свое мужество и сплоченность.