Текст книги "Полководцы гражданской войны"

Автор книги: Константин Паустовский

Соавторы: Сергей Голубов,Леон Островер,Николай Кондратьев,Михаил Палант,Гайра Веселая,Иван Обертас,Анатолий Мельчин,Иван Мухоперец,Кирилл Еремин,Александр Тодорский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

За баранами с большим интервалом, чтобы улеглась пыль, шел оркестр. Все было по-настоящему, как на параде: в руках у музыкантов сверкали, очевидно, трофейные, серебряные инструменты, капельмейстер пятился спиной к движению, лицом к оркестру, жонглируя булавой, которой он дирижировал. Потом показалась открытая машина; опираясь о плечо шофера, в кузове стоял высокий черноволосый красивый молодой человек в желтой кожаной куртке, начдив 58-й Федько. Он держал руку у козырька, потому что оркестр играл «Интернационал». Прискакал Котовский; шашку он обнажил тоже как на параде. Комбриг и начдив обнялись и поцеловались, уселись в машину и помчались вперед.

На другой день у меня случился последний, очень сильный приступ. Я был в полузабытьи, когда в голове колонны началась сильная стрельба – сперва ружейная, затем пулеметная, наконец загрохотали орудия. Мимо нас шашки наголо – значит, противник был близко – промчался мадьярский полуэскадрон. Рокош, с перекошенным лицом, размахивая над головой клинком, крикнул мне на ходу:

– Житомир берем!

Потом вражеская артиллерия накрыла наш обоз почему-то не шрапнелью, а бризантными снарядами, всю местность затянуло зеленым дымом. Очередной взрывной волной нашу двуколку опрокинуло. Я потерял сознание…

Очнулся в постели, в просторной уютной комнате. Оказалось, что я в Житомире. Меня осмотрел врач и нашел, что тиф прошел.

В штабе Каменский встретил меня своим бархатным баритональным басом:

– Хрис-тос вос-кре-се из мерт-вых, смер-тью смерть поправ…

Котовский читал какой-то очень длинный приказ. Он критически оглядел меня, спросил:

– Верхом?

– Верхом.

– Ну вот видишь? Я говорил тебе: нужно только взять себя в руки! С сегодняшнего вечера начнешь делать гимнастику и холодные обтирания. Два раза в день! Довольно дурака валять!

Каменский дал мне газеты. В них сообщалось, что легендарный отход Южной группы закончился…

Документ, который читал Котовский, был приказом о том, что 45-я дивизия переходит в состав армии, ведущей бои под Киевом.

Пришел прощаться Рокош: он уходил в мадьярскую дивизию Гавро. После него явился командир «Черепахи»: балтийцы возвращались в Кронштадт, а может быть, за новым бронепоездом.

Бои в районе Киева были очень кровопролитными. Части дивизии и наша бригада в том числе несли большие потери. Но и противник потерпел большой урон: в рукопашных боях было уничтожено большое количество его живой силы, захвачены огромные трофеи, в том числе английская гаубичная шестидюймовая батарея с мулами в упряжках.

Каменского с его карканьем мы просто стали бояться: Киев все-таки пришлось оставить… 45-я дивизия перешла в резерв Главного командования и перебралась для отдыха, пополнения, обучения новобранцев и переподготовки старых солдат на Смоленщину. Нашу бригаду разместили в казармах городка Рославль. Топлива в городе не было, в старых кирпичных казармах свистел ветер сквозь выбитые стекла, очень плохо обстояло дело с продовольствием, еще хуже – с фуражом. Изнеженные кровные лошади и полукровки, уведенные некогда партизанами с конных заводов Приднестровья и Бессарабии, таяли на глазах.

Пополнение прибывало в лохмотьях и опорках, да и старые бойцы пообносились. Плохо обстояло дело с седлами, подковами, гвоздями. Бойцам и комсоставу не платили зарплаты уже три месяца. Условия для обучения и переподготовки были довольно сложными.

Пришел новый приказ: немедленно грузиться и спешить на защиту Петрограда. Прочтя ошеломляющий приказ, комбриг молча протянул его временному политкому Чебану и Каменскому, а сам спрятал лицо в ладони и долго сидел так, подперев голову руками. Потом он так же молча ушел в аппаратную, на провод.

Котовский ругался с штабом дивизии. Сохранившаяся лента этого разговора начинается примерно следующими словами комбрига-134: «Вы с ума сошли? Вы рехнулись? Вы хотите, чтобы подохли кони, а люди разбежались? Я брошу все к черту, я уйду в отставку!»

Но Григорий Иванович был уже не тем Котовским, с которым мы мечтали в Одесском порту полгода тому назад.

Он тогда сказал:

– Не пустят в Бессарабию? Сам уйду!

И, возможно, он выполнил бы свою угрозу, если б не беседа с Яном Гамарником, секретарем губкома партии. Тот сказал ему:

– Конечно, вы еще не коммунист, и мне нечего напоминать вам о партийной дисциплине. Я апеллирую только к вашему здравому смыслу. Вы хотите сегодня, завтра «послать все к черту» и уйти партизанить в Бессарабию? А почему вам через месяц с боем не войти в Бессарабию во главе вашего кавдивизиона?

Тогда Григорий Иванович прислушался к голосу здравого смысла. Теперь же, угрожая Якиру отставкой, он прекрасно знал, что этого не сделает ни при каких обстоятельствах. Знал об этом и Якир. Пришли газеты с обращением Ленина о том, что нужно приложить все усилия для защиты Петрограда.

Бригада готовилась к погрузке, политруки читали вслух по взводам воззвание Ленина. Мне думается, что, не будь уговоров Якира, бригада все равно погрузилась бы: старые бойцы переродились не в меньшей степени, чем Котовский. Приказ есть приказ, и его нужно выполнять! Да еще вдобавок – Ленин!

Пока нас везли до Петрограда, армия Юденича была уже обращена в бегство, мятеж форта Красная Горка ликвидирован, «пятая колонна» в армии, во флоте и в Петрограде разгромлена. Белых гнали в основном питерское рабочее ополчение, морская пехота и башкирская кавалерийская бригада.

Мы поступили в резерв штаба обороны Петрограда и разместились в Детском Селе, ранее – Царском Селе, в бывших кавалергардских казармах. Было холодно, голодно: хлеба давали триста граммов, две воблы.

Вскоре с продовольствием и фуражом стало легче. «Петроградская правда» напечатала статью о легендарном бунтаре-одиночке, начальнике неуловимой дружины одесского революционного подполья Григории Ивановиче Котовском, чья бригада сейчас стоит под Петроградом, в Детском. Котовского стали наперерыв приглашать на заводы, он выступал в цехах, клубах. Рабочие, в свою очередь, ездили в гости в бригаду. Питерские пролетарии в ту пору сами голодали: они сразу поняли, в каком положении находятся полки Котовского.

Посыпались подарки: на общих собраниях заводов и фабрик принимались резолюции – отдать полдневный, однодневный хлебный паек бригаде Котовского. Четыре цеха Путиловского завода на общем митинге вынесли резолюцию: отдать однодневный хлебный паек бригаде Котовского, а в продкоме обменять эти карточки на ячмень для лошадей.

Тесное общение с питерскими рабочими оставило в душе Григория Ивановича глубокий след. Он ни с кем на эту тему не говорил, но года четыре спустя мы с ним вместе ездили на один из киевских заводов, где рабочие стали «бузить», протестуя против плохого продовольственного снабжения. Котовский поехал туда по путевке горкома партии.

В своем выступлении Григорий Иванович вспомнил о пребывании в Петрограде. Он сохранил блокнот, в котором была запись: паек рабочего Петрограда в период войны с Юденичем. Котовский рассказал, как питерские пролетарии, голодая, работая за двоих, отрывали часть от своего скудного пайка, чтобы поделиться с бойцами бригады.

…В Петрограде стояла отвратительная погода, падал мокрый снег. Котовский простудился и заболел воспалением легких.

Ночью он бредил, наутро температура дошла до 39 градусов, когда Каменский принес комбригу газету с лозунгом «Пролетарий – на коня!» и приказы Ставки. В одном из них сообщалось о формировании двух конных армий, в другом – предлагалось командирам стрелковых дивизий «по мере возможности» формировать за счет кавдивизионов, там, где они имеются, и полковых конных разведок кавалерийские бригады.

Услышав это, Котовский пытался подняться с постели.

– Пустите меня, – бормотал он, – я уже здоров! Пустите меня…

Мы с Каменским едва удержали его на постели. Потом Григорий Иванович впал в забытье и стал бредить. Кризис наступил у него в тот день, когда мы получили приказ о погрузке в эшелоны для следования в Екатеринослав. 45-я дивизия поступала в распоряжение Южного фронта, войска которого преследовали отступающих деникинцев, лишь недавно угрожавших Москве.

Оставив больного комбрига в петроградском госпитале, куда для свидания с ним ежедневно наведывались с передачами питерские рабочие, мы погрузились в эшелоны и проехали до города Глухова. Оттуда, изредка уничтожая по пути белогвардейские арьергарды, мы с боем прошли до Полтавы.

Бледный и осунувшийся Котовский нагнал нас в районе Екатеринослава. Махно снова объявил, что ему с нами «по пути». Для доказательства он совершил во главе отборных частей прямо-таки неправдоподобный рейд в глубокий тыл белогвардейских войск, пробрался в Крым, напал на донскую казачью дивизию атамана Богаевского: дивизию растрепал, а весь ее штаб вырезал. Незадолго до этого он ворвался в Екатеринослав, занятый еще войсками Деникина, и снес артиллерийским огнем неизвестно для чего половину главной улицы города…

12 января 1920 года Котовский принял парад только что сформированной отдельной кавалерийской бригады, командиром которой он был назначен.

Поход отдельной кавбригады против деникинцев по маршруту Екатеринослав – Александровск – Вознесенск – Одесса – Тирасполь примечателен тем, что здесь впервые Котовский проявил себя как полководец-самородок. Не следует забывать, что ему

в боевых условиях впервые приходилось командовать соединением оперативной конницы в составе двух кавалерийских полков, примерно по 3110 сабель в каждом, и конной батареей.

Тактика Григория Ивановича была, на первый взгляд, несложной: таранный удар по маршруту протяжением в тысячу километров с выбором на каждый отрезок пути прямой линии, как кратчайшего расстояния между двумя точками.

Лет пять спустя первая группа старших командиров кавбригады проходила в Москве, в Академии имени Фрунзе, переподготовку на так называемых Высших академических курсах. У одного из преподавателей, известного еще до революции как крупнейшего теоретика тактики конницы, профессора Свечина, существовали «свободные уроки»: слушатели по очереди должны были у доски изложить любую, по своему усмотрению, боевую операцию конницы, в которой они принимали участие.

Один из слушателей, котовец, описал и разобрал поход отдельной кавбригады от Екатеринослава до Тирасполя. Свечин слушал очень внимательно, ни разу не перебив докладчика. Лишь после того как он закончил, преподаватель, сняв пенсне и разведя в недоумении руками, взял слово:

– Я лично знал генералов Самсонова, Стесселя, Шевченко, правда, еще в звании полковников. Все трое мои ученики. Это знающие, опытные офицеры, в войну с Германией они, кроме того, доказали, что они не трусы. И вот эти старшие офицеры – пусть после упорных, кровопролитных боев – сдают Котовскому, у которого всего шестьсот-семьсот сабель, – шесть тысяч пленными, четырнадцать бронепоездов, много артиллерии и пулеметов. Вы доложили нам, что еще тысяч десять деникинцев все же ушло за Днестр. Таким образом, противник вашей бригады обладал по меньшей мере двадцатикратным численным превосходством, не так ли? Для меня это совершенно непостижимо! Не объясните ли вы нам, как вы добились победы, почему это произошло?

– Теперь второе, – продолжал профессор Свечин, – чем мог руководствоваться Котовский, действуя самостоятельно, почти в полном отрыве от пехоты, часто теряя с нею связь?

На эти вопросы докладчик ответить не мог: в операции против Деникина он командовал лишь эскадроном, и планы старших командиров ему были неизвестны…

…Григорий Иванович поставил себе задачу: пренебрегая взаимодействием с пехотой, забраться в глубокий тыл противника, дойти до Тирасполя, там повернуть бригаду на 180° и ударить в лоб отступающим белогвардейским частям. Никто ему это не подсказывал, ни в одном учебнике тактики конницы такой маневр не был описан и не описан до сих пор.

Что же касается первого вопроса профессора Свечина – о двадцатикратном численном превосходстве противника, то на этот счет Котовский имел свое мнение. На протяжении всего периода продвижения Григория Ивановича на Тирасполь вышестоящему начальству лишь один раз удалось связаться с кавбригадой: начальник группы войск Одесского направления Осадчий поймал Котовского по проводу. Он увещевал его, уговаривал дождаться пехоты, предостерегая против конницы полковника Мамонтова. Но комбриг отделался общими фразами и неуклонно продолжал приводить в исполнение свой первоначальный замысел.

Дело в том, что Григорий Иванович знал то, чего не знали ни Якир, ни Осадчий, ни командарм. Он непосредственно соприкасался с противником, беседовал с пленными и перебежчиками. Мало того, он видел, как ведет себя неприятель в бою. Воспользовавшись тем, что Осадчий оказался на проводе, Котовский доложил начальнику группы войск, что один из белогвардейских полков, обороняющих Вознесенск, тайно от офицеров выслал перебежчика, который предупредил красных, что солдаты стрелять будут в воздух, и просил не накрывать их огнем и не рубить: они будут сдаваться! Но Осадчий недооценил этого сообщения.

– Частный случай! – ответил он.

Кроме того, что Григорий Иванович наблюдал на поле боя и что узнал от перебежчиков, он чутьем полководца-самородка понял: противник уже не отступает, а бежит и что он в такой же степени находится во власти инерции бегства, в какой кавбригада да и пехотные полки находятся во власти инерции наступления. Никакая сила, ни увещевания, ни угрозы уже не в состоянии были остановить ни Самсонова, ни Котовского…

Деникинцы давали кавбригаде ожесточенные арьергардные бои: но это действовали лишь более или менее мощные заслоны, в задачу которых входило не остановить Котовского, не уничтожить его, а лишь задержать, чтобы дать возможность основным силам белогвардейцев «спокойно» бежать.

Собственно говоря, в тыл деникинцам кавбригада зашла только после Одессы. В районе Маяки – Тирасполь скопилось и застряло все, что оставалось от одесской группы Деникина.

Стояли сильные морозы, сопровождаемые жестокими метелями. Котовский выполнил свой план, мы стояли у Днестра! Белогвардейская «пробка», припертая к реке, засела в плавнях, мерзла, но на первых порах упорно сопротивлялась.

Помню, мы остановилась и заночевали, чтобы хоть перевести дыхание в какой-то немецкой колонии, которых много в этом районе. На дворе было уже совершенно темно, свистела метель. Мы стояли на одной квартире: Котовский, политком бригады Христофоров да я. Никто не созывал никакого совещания, но командиры-бессарабцы один за другим приходили будто «на огонек»; собралось их человек шесть: видимо, они сговорились предварительно.

– Батя, – волнуясь, начал первым один из взводных командиров, – вот тебе крест: дай мне человек двух с собой, я подниму весь Хотинский уезд за три дня, я человек пятьсот партизан организую!

Позже заговорили другие, речь шла все о том же: пусть Котовский только кликнет клич – бессарабцы-командиры переберутся через Днестр и зажгут в Бессарабии такой пожар. партизанской войны, что войска румынских бояр сами уберутся восвояси. О белогвардейцах и говорить нечего!

На столе стояли две кварты красного вина, но никто к ним не прикасался. Григорий Иванович молча слушал, подперев голову в глубоком раздумье. Накануне пришла шифровка от Якира: Днестра ни в коем случае не переходить! Когда последний из гостей сказал свое слово, комиссар Христофоров обратился к комбригу:

– Ну, а ты, Гриша, что думаешь по этому поводу?

Не открывая лица, спрятанного в ладонях, Котовский ответил:

– Нет, сперва ты, а я последним…

– Что же, – охотно отозвался комиссар, – я могу… Видите ли, братва, я вам всем верю! Больше того: Шинкаренко только что сказал, что через десять дней будет установлена советская власть в Бессарабии. Почему через десять дней? Я лично думаю, что через пять! Но…

Комбриг открыл лицо и, выпрямившись, откинувшись на спинку стула, впился глазами в Христофорова.

– Но, – продолжал комиссар, – не забудьте, что, законно это или незаконно, Бессарабия является сегодня провинцией румынского королевства, то есть Европой! Вы хотите вторгнуться в Европу? А вы не задумались над тем, какие последствия это может иметь? Не забудьте, что Румыния – Антанта! Вы хотите напроситься на новую интервенцию?

Он кончил и сел, искоса поглядывая на Григория Ивановича. Все напряженно молчали. Потом Котовский поднялся со стула и несколько секунд стоял неподвижно, обдумывая свои слова. Мы тоже все встали, обступив стол. Наконец комбриг заговорил, медленно, внятно, стараясь не заикаться:

– Властью, врученной мне партией и командованием, я запрещаю переходить Днестр. Кто ослушается и попадется – расстреляем как изменника!

Он глянул на часы и продолжал:

– Через три часа подъем. Надо хоть немного отдохнуть… Спокойной ночи, товарищи командиры!

Мы легли спать. Котовский ворочался и вздыхал: дорого обошелся ему этот отказ от Бессарабии!

Никто из нас не спал. Христофоров сладко зевнул и сказал:

– Вина выпить, что ли?

Я засветил лампу. Пили молча. Это были поминки по Бессарабии. Комбриг как будто за последний час осунулся. Тишину нарушил комиссар бригады:

– Гриша, – спросил он, – ты почему это в партию не вступаешь?

Котовский беспомощно улыбнулся:

– Знаешь, неловко как-то. Спросят: «А почему раньше не вступал? Колебался? Ждал, кто победит?» Это неправда! Но что я смогу ответить?

– Чушь! Завтра же я займусь этим делом!

Однако выполнить своего обещания Христофоров не смог: назавтра в жестоком бою с белогвардейцами, последнем бою в деникинскую кампанию, он был убит. Стоя молча с обнаженной головой у его трупа, Григорий Иванович пробормотал:

– Второй…

Это означало: «Второй политический комиссар, которого я любил, уважал и даже… слушался. Я, Котовский!»

После короткой передышки началась война с белополяками. Для нашей кавбригады, да, собственно, и для всей дивизии, эта кампания делилась на четыре периода: «сидение» на позициях в Проскуровском направлении, отступление за Днепр, прорыв Конной армии и наступление до Львова, отход из Галиции (Западной Украины) и мир с белополяками.

Первый период я назвал «сидением» по аналогии с вапнярским нашим времяпрепровождением. Мы совершенно так же топтались на месте, но на этот раз несли страшные потери. Весна никак не хотела войти в свои права, было холодно, непрерывно лил дождь. Раздетые и разутые пехотинцы без толку месили жидкую грязь. Потери от болезней превышали, потери убитыми и ранеными.

Белополяки предложили нам позиционную войну. Они «залегли» и опутались проволокой, вырыли окопы. У нас в пехоте не было ни одной лопаты, ни одной пары ножниц для проволоки. В некоторых полках насчитывалось менее трехсот штыков.

Котовский был назначен начальником боевого участка. Кроме собственной конницы, в его распоряжение входила и старая его 134-я бригада. Штаб помещался в вокзальном здании станции. Григорий Иванович командовал практически обеими бригадами.

В этот первый период советско-белопольской войны Якир впервые превратил кавбригаду в «палочку-выручалочку»: никаких самостоятельных операций Котовский не выполнял, а лишь приходил на помощь той или иной стрелковой бригаде, когда ее прижимал противник. Григорий Иванович страшно тяготился этой своей ролью.

Дни шли за днями, мы продвигались на несколько километров вперед, а белополяки тут же отбрасывали нас обратно. Переходя в контратаку, они то и дело прорывали фронт дивизии на том или ином участке, и туда мчалась кавбригада – спасать положение. Котовский бесился. И совершенно непонятно было, почему противник, зная нашу слабость, не переходит в наступление.

Неожиданно Ставка отозвала нашу кавбригаду на Западный фронт. Там должна была формироваться новая кавдивизия, начальником которой назначался Григорий Иванович.

Второй кавполк успел погрузиться в эшелоны, первый полк подходил для погрузки к Жмеринке. В этот момент объяснилось, чего ждали белополяки, не переходя в наступление: наш правый сосед – галицийская дивизия открыла фронт и напала на наши тылы. Положение 45-й дивизии стало чрезвычайно опасным. Тут проявилось величие души Котовского. Григорий Иванович по собственной инициативе вернул свой второй кавполк с пути. Кавбригада отбросила мятежных галичан, Якир вышел из окружения. Тут началось общее наступление белополяков, в результате которого наши войска на Юго-Западном фронте отступили за Днепр, очистив все правобережье Украины. Мечты Котовского о «свободе» рассеялись как дым: сама жизнь отменила приказ Ставки о переброске котовцев на Западный фронт, о новом назначении Григория Ивановича…

25 мая 1920 года Первая Конная армия сосредоточилась в районе Умани, на линии, где остановились войска Юго-Западного фронта после отступления. В начале июня несколькими последовательными ударами Конная армия внесла полную дезорганизацию в польские войска. Для нашей бригады начался третий период советско-польской войны: контрнаступление до Львова.

Котовский был связан по рукам и ногам необходимостью приходить на помощь стрелковым бригадам, «терпящим бедствие».

Котовский бесился. Но ни разу я не слышал от него и слова раскаяния в том, что в свое время он сам отказался от возможности вырваться из «объятий» 45-й дивизии. Тогда он пожертовал своей мечтой, но дивизию спас и никогда об этом не жалел…

В течение этого периода войны с белополяками Григорию Ивановичу удавалось и действовать самостоятельно. Всякий раз после очередного рейда в тыл противника мы получали огромное удовлетворение от того, что польские паны научились уважать нашу кавбригаду: из показаний пленных, из захваченных оперативных сводок противника мы узнавали, что нас принимали либо за одну из дивизий Конной армии, либо за 8-ю кавдивизию Примакова (1 500 сабель), действовавшую правее нас. А если нас «узнавали», то в донесениях польских генералов, пострадавших от наших клинков, неизменно преувеличивались силы кавбригады: «…внезапным нападением небезызвестной отдельной кавбригады Котовского, численностью не менее 1 500 сабель при 6 орудиях…» Между тем на польском фронте наша бригада несла огромные потери, в результате чего число кавалеристов в обоих полках не доходило иногда и до 300 сабель, то есть составляло менее половины полка нормального состава. Орудий же у нас было 4, а не 6. Как говорится, у страха глаза велики…

В середине августа 1920 года, после многочисленных кровопролитных боев, мы стояли в нескольких километрах от Львова, который белополяки уже давно начали эвакуировать. Под Варшавой шли решающие бои. Нами получен был уже приказ командующего XII армией о штурме Львова.

20 августа все изменилось. Первой Конной армии приказали оставить Львов и перейти в распоряжение Западного фронта, группе Львовского направления Якира – отступать. Для нас это было как гром среди ясного неба… Позже Котовский прочел много литературы, в которой приспешники Троцкого пытались доказать, что это решение Ставки было едва ли не гениальным, но нас, живых участников операции под Львовом, это убедить не могло. Не только военная наука, а даже элементарная логика подсказывала, что чем хуже приходилось Тухачевскому на Западном фронте, тем более целесообразным было взятие Львова и дальнейшее продвижение на запад…

После подписания Рижского договора, казалось, гражданская война в основном закончена. Горечи поражения наша бригада пока не знала, но война с белополяками оставила какое-то чувство неудовлетворенности: мы потеряли десятки лучших бойцов и командиров и в результате вернулись в исходное положение…

Нам предстояла огромная работа по очистке правобережья Украины от банд, преимущественно петлюровского толка. Мы только что было засучили рукава и принялись за это дело, как штаб-трубач снова заиграл «поход». Пилсудский обманул нас, он допустил на территории Польши формирование антисоветских воинских частей, открыл границу и пропустил к нам третью Добровольческую армию под командой генерала Перемыкина и «украинскую» армию, возглавляемую самим Петлюрой…

Это была последняя авантюра Савинкова на поприще интервенции. Ему после стольких неудач не верили уже ни Черчилль с Детердингом, ни белогвардейцы, прозябающие в Польше, Латвии, Литве, Эстонии.

Так или иначе, эту «укрупненную» банду предстояло уничтожить, в крайнем случае – выбросить за пределы нашей Родины. Котовскому на этот раз повезло: ему удалось еще раз, как и в кампании против Деникина, оторваться от стрелковых бригад 45-й дивизии и действовать самостоятельно.

Григорий Иванович снова применил тактику «таранного удара», которая с таким успехом была испытана им в рейде из Екатеринослава в Тирасполь. На этот раз он сразу же забрался в глубокий тыл противника и двинулся прямо на запад, к реке Збруч, где у поселка Подволочийск существовала единственная переправа через эту реку: лед был еще молодой и ненадежный. Река Збруч принята была по Рижскому мирному договору как наша государственная граница с Польшей.

Правее нас шла 8-я кавдивизия червоного казачества. В ее задачу, в частности, входило захватить город Проскуров, где, по данным разведки, сосредоточилось несколько штабов и белоказачья бригада есаула Яковлева. Но Котовский опередил Примакова, который заночевал в каком-то местечке на полпути между Жмеринкой и Проскуровым.

После небольшой артиллерийской подготовки конница ворвалась в Проскуров. Подвыпивший молоденький офицер белой контрразведки, приняв нас за своих, вскочил на одну из наших пулеметных тачанок. На допросе он показал, что в армиях Перемыкина и Петлюры полная деморализация, что оба «полководца» переругались и сейчас озабочены лишь малой пропускной способностью волочийского моста, ибо они уже не мечтают о «завоевании» правобережья Украины, а лишь о том, чтобы… унести ноги.

Еще до Проскурова наша бригада разгромила дивизию Тютюника. Незадачливый атаман бежал, бросив на произвол судьбы жену с ребенком и личные вещи.

Примерно в это же время наша бригада вырубила отборный офицерский полк третьей Добровольческой армии. Взято в плен было девять человек. Они показали, что Перемыкин уже перебрался на польскую территорию под предлогом набора подкрепления.

Якир не удерживал Котовского: стрелковые бригады успешно, хотя и с боями, продвигались вперед. Их противник, имея у себя в тылу кавбригаду Котовского и кавдивизию Примакова, чувствовал себя неуверенно.

Последний бой неприятель дал нам у самой переправы. Численно объединенные войска белых и петлюровцев превышали нас в несколько раз. Но мы были снова во власти «инерции наступления», а противник наш – в состоянии «инерции бегства», и судьба его была поэтому предрешена. К тому же полному крушению очередной авантюры интервентов способствовал разлад между «союзниками»: приближаясь по отлогому спуску к Збручу, мы видели в бинокль, как конница есаула Яковлева без всякого стеснения клинками пробивала себе путь к мосту, занятому петлюровскими обозами. Месиво из коней, пехоты, повозок, пушек и зарядных ящиков образовало у переправы грандиозную пробку, которая стала уже почти непроходимой.

Весьма активно вел себя бронепоезд противника. Огонь нашей батареи повредил паровоз, но команда бронепоезда продолжала защищаться. Командир нашего второго полка Криворучко, взяв один эскадрон, захватил бронепоезд в конном строю. Это был уже второй случай у нас в бригаде.

После того как бронепоезд был обезврежен, наша бригада врубилась в объятую паникой неприятельскую массу. Рукопашный бой некоторое время еще продолжался на мосту. Белые и петлюровцы прыгали на лед, он не выдержал такого груза и треснул. Среди прочих утонул в водах Збруча последний главнокомандующий петлюровской «армией», генерал Омельянович-Павленко.

Атака кавбригады Котовского была настолько стремительной, что когда мы с ним вошли в вагон Петлюры, то нашли в салоне накрытый стол. В тарелки был налит суп, он был еще теплым.

Вернувшись с бригадой в Таращу, Котовский с головой окунулся в заботы по переподготовке бойцов и командиров. Вокруг нашего расположения продолжали крутиться «импортные» бандочки. Мы называли их так потому, что атаманов и часть кадров засылали из-за границы. Зима и весна 1920/21 года были заняты у Котовского работой на два «фронта»: ликвидация бандитизма и приведение бригады в порядок после двухлетних непрерывных боев.

В начале лета мы внезапно получили приказ —» грузиться в эшелоны и следовать в Центральную Россию, в распоряжение командующего войсками в Тамбове Тухачевского. О кулацко-эсеровском восстании на Тамбовщине, возглавляемом Антоновым, частично захватившем Саратовскую и Воронежскую губернии, знали лишь в общих чертах из оперативных сводок центрального штаба по борьбе с бандитизмом. Лишь прибыв на место, мы получили представление об истинных размерах антоновского восстания. В этот момент у бандитов насчитывалось около 50 тысяч сабель и штыков.

Для ликвидации восстания разработана была обширная программа политико-просветительной работы, в первую очередь ознакомление крестьян с решениями правительства о ликвидации продналога, о свободной торговле, о нэпе. Но прежде чем начать эту мирную работу, необходимо было уничтожить либо разоружить бандитские отряды, созданные антисоветски настроенными элементами под руководством и по директивам эсеров.

В районах, охваченных восстанием, до этих пор действовали лишь пехотные части. С прибытием в Тамбов Тухачевского и его заместителя Уборевича в борьбе с бандитами наступил перелом. Кроме вызванной на Тамбовщину еще весной кавбригады Дмитриенко, с Украины был переброшен специалист по борьбе с бандитизмом – Котовский. Войска, действующие против Антонова, были усилены бронепоездами и автобронеотрядами.

Командующий Первой Конной армией С. М. Буденный и член Реввоенсовета К. Е. Ворошилов. 1920 год.

Десант моряков Волжско-Каспийской военной флотилии высаживается в Казани.

В. И. Ленин и К. Е. Ворошилов среди делегатов X партсъезда – участников ликвидации кронштадтского мятежа.

План ликвидации основной антоновской конницы, именуемой ими «первой армией», был разработан Тухачевским, Уборевичем и Котовским. «Армия» эта насчитывала 5 тысяч сабель.

Преследуемые автобронеотрядами, бандиты отступили в Саратовскую губернию, где у села Бакуры Антонов вынужден был принять бой, в результате которого его «войско» было в основном уничтожено, частично – рассеяно, сам он – ранен, командующий «армией» Богуславский – убит.

Но на этом ликвидация антоновщины еще не закончилась. В последующих боях бригада Котовского уничтожала уцелевшие банды численностью от пятнадцати до пятисот сабель. В тамбовском лесу, в непосредственной близости от губернского центра, засела банда Матюхина, состоящая из двух «гвардейских полков». Матюхину в свое время удалось без потерь вывести свою «бригаду» из боя под Бакурами. В лесу наша кавбригада драться не собиралась Командование поставило перед Котовским задачу: во что бы то ни стало, любыми средствами выманить Матюхина из леса и уничтожить его бригаду.