Текст книги "Вепрь"

Автор книги: Константин Калбанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 54 страниц)

К этому моменту он успел перезарядить лишь один револьвер. Больше для того, чтобы выиграть время, он выхватил две гранаты и бросил их по сторонам палубы, так чтобы они откатились к фальшбортам. Для этого совсем не обязательно показываться на глаза противнику, и те не стреляют. Два взрыва звучат с небольшим интервалом. Слышится крик раненого. К сожалению, только одного. Но зато атака временно захлебнулась.

Наконец он закончил перезарядку и выглянул с уже изготовленными к бою кольтами. Вовремя, ничего не скажешь. Можно было и догадаться, что разрывы гранат если и задержат их, то совсем не надолго. Слева трое уже взбегают на лестницу. Сразу два выстрела, одна из пуль расщепила доску, и в щеку впивается щепка. Виктор стреляет в ответ и одновременно поднимается на ноги. Опасно, конечно, но встречать атакующих на закорках еще опаснее.

Попала в цель лишь одна пуля. Атакующих теперь двое, и взвести курки он больше не успевает. Вместо этого он бьет первого в грудь ногой. Схлопотав таранный удар, тот отлетает на идущего следом и непроизвольно стреляет из пистоля в белый свет, как в копейку. Пока на левом трапе образовалась маленькая куча-мала, Виктор обращает свой взор на правый. Там только один противник. Гранатой задело сразу двоих? Одновременно с этой мыслью он выпускает в него пулю и переключает свое внимание на последних двоих.

Разобравшись с ними, он смотрит на море. Ага, «щука» держит курс к бригантине. Ладушки. Кстати, что там за дела? Какой-то корабль небольших размеров стоит с полыхающими парусами, но «Шустрый» вроде бодренько так несется на всех парусах к «Ворону», впрочем, он скорее идет на пересечку. Что ж, осталось недолго.

Бах! Вжью!

Ох, мать! Тот самый пират, которого он ранил в ногу, все же сумел перезарядить мушкет и пальнуть. Виктор хорошо его рассмотрел: хотя тот пытается спрятаться, но как-то неудачно. То, что голова спрятана, вовсе не означает, что его не видно. Волкову прекрасно видна изрядная часть спины. Тщательно прицелившись, он выпускает заряд в последнего дееспособного противника из оставшихся на палубе. После этого он вновь начинает перезаряжаться и спускается по трапу. Конечно, лучше дождаться подмоги, но раздающиеся из трюма удары топора возвещают о том, что противник вскоре не просто доберется до оружия, но и до пороха, а значит, сможет зарядить орудия или взорвать бригантину к чертям собачьим. Ох, дела наши тяжкие!

Опять узкий коридор, трап вниз, еще один коридор… Тут никого. Осторожно приблизиться к двери, выглянуть на батарейную палубу, аккуратно так, достаточно и маленькой щелочки. Крюйт-камера расположена ближе к корме, так что он отчетливо увидел стоящих у люка троих пиратов, которые в настоящий момент вооружены до зубов. До них метров шесть, не больше.

По сторонам они смотрят внимательно, поэтому долго Виктору наблюдать не пришлось. Раздался выстрел, и он уже в который раз за сегодня услышал стук свинца о сухое дерево. Очевидно, стреляли из пистоля, мушкет непременно пробил бы дверь насквозь. Кстати, двое вооружены как раз мушкетами. Едва эта мысль обожгла сознание, как он плюхнулся на пол. Но никто не стрелял. Видимо, палить наобум им не хотелось, мушкетов только два, а пистолей побольше будет.

Выходит, арсенал вскрыт. А чего тогда топор продолжает стучать как заведенный? Крюйт-камера! Они во что бы то ни стало хотят добраться до запасов пороха! Но раз топор все еще стучит, значит, дверь пока не поддалась. Думая об этом, он уже тянет из подсумка гранату.

Виктор вновь приоткрыл дверь, но на этот раз он не стал выглядывать, а катнул в щель гранату. Раздались еще два выстрела из пистолей и мушкетный выстрел. Не стой он на четвереньках, непременно получил бы увесистый свинцовый шар, а так тот прошел высоко над головой. Взрыв! Толкнув дверь, он ворвался на батарейную палубу, держа пистоли на изготовку. В просторном помещении висит белесый дым, но не сказать, что он застилает обзор, все же в заряде не особо много пороху. Видно если и не четко, то терпимо. Один корчится на палубе. Двое других, оглушенные и дезориентированные, ничего предпринять не успевают.

Два торопливых выстрела – и Виктор уже у люка. Что там? Уже проломили дверь или прекратили работу из-за взрыва? Виктор взялся за последнюю гранату и в сомнении замер. Крюйт-камере в общем-то много и не надо, но, с другой стороны, иначе вниз и не спуститься. А-а-а, черт, конец один! Доведенные до отчаяния пираты вполне могут подорвать корабль, а если они еще не вскрыли дверь, то и опасности никакой.

Граната летит вниз, а когда взрывается, следом сквозь выметнувшийся оттуда дым ныряет и сам Виктор. Раздаются три торопливых выстрела, а через несколько секунд над проемом появляется усталый и грязный Волков.

Парни сноровисто поднимались на палубу и, прикрывая друг друга, разбегались по палубе, беря ее под контроль. Вот только никого, кто бы мог им оказать сопротивление, в поле зрения не наблюдалось. Виктор сидел на бухте каната, устало привалившись к фок-мачте, и с какой-то отстраненностью наблюдал за происходящим.

– Атаман! Ты в порядке?! – Зван обеспокоенно осматривает своего командира и отмечает, что на плече есть царапина, солидная, но уже не кровит, в правую щеку впилась крупная щепа, и опять никакого кровотечения. В целом вроде нормально.

– Мужики, а где вас носило? Меня же тут чуть не сожрали, – отчего-то вспомнив реплику червяка из бородатого анекдота, рассмеялся Виктор.

Глава 9
Первый после Бога

По возвращении в Астрань никакого фурора или чего-то отдаленно напоминающего торжественную встречу, разумеется, не было. На борт «Ворона» поднялся портовый чиновник, поинтересовался принадлежностью корабля и грузом, после чего получил причитающееся и убыл восвояси. Правда, настоятельно рекомендовал в кратчайшие сроки обратиться к полковому воеводе с прошением о выдаче необходимых бумаг. Чего только не бывает в море, да и не перепадет от этого чиновнику, так что к тому, что ему сообщил Виктор, он отнесся вполне прохладно.

А вот воевода с искренним удивлением взирал на представшего перед ним мужчину в зверином обличье. За свои пятьдесят лет он встречал много наглецов, но чтобы вот такого, который станет, глядя в глаза, беззастенчиво врать… Нет, такие ему не попадались. Ведь терпение у воеводы не безграничное, чтобы выслушивать всякие байки, с ним надо как на духу, как на исповеди. Потому как характером он крут. С другой стороны, глупцом не был никогда.

Виктор долго ломал голову, как быть с кораблем, который так непросто ему достался. Окунь и члены его команды, понятное дело, ни на что не претендовали, это добыча, а они в плавании были по найму и плату получили сполна. Зван, паразит такой, пообещал тройную плату, словно у контрабандистов был иной выход. Впрочем, Бог с ними. Подряжались-то на одно, участвовать пришлось в другом, опять же двое убитых, трое раненых, причем одного едва довезли, и, выживет ли, неизвестно.

Едва узнав о том, что караван уже прибыл, Виктор поспешил отправить на тот постоялый двор гонца. Во-первых, нужно отменить распоряжение о продаже скотины. Он очень надеялся, что за те пару дней обстоятельные Богдан и Беляна еще не успели все пустить с молотка. Во-вторых, надо попросить бабушку Любаву посмотреть раненых, все же люди получили ранения, вытаскивая его из переделки. В настоящий момент они находились на «Вороне», который куда больше подходит для их перевозки. Там же были и еще пять человек из команды «щуки». Ох и намаялись же они с этим переходом! Мало того что людей в обрез, так еще с морской наукой незнакомы, но ничего, помаленьку-полегоньку все же управились.

«Шустрый» задерживался с прибытием по известным причинам. Награда там или нет, но груз нужно сбросить в надежном месте. Дело прежде всего. А уж потом с пустым трюмом и со всем уважением – в порт. Бригантина могла и в море обождать полдня, но раненые ждать не могли, им срочно нужна была квалифицированная помощь, так что пришлось разделиться.

Ну и немаловажен был молодой боярич Вяткин, над которым Бургас покуражился от души. Хорошо хоть живым и при памяти доставили, а то об их «любви» давно известно, еще пустят слух, будто Добролюб пришиб его из-за давних распрей. Так что оповестить гонец должен был и Смеяну. Вот сразу пусть убедятся, что к плохому самочувствию Бояна он не имеет никакого отношения. Конечно, и за труп обещали плату, да только как бы та плата плахой не обернулась. Лучше уж так.

А насчет корабля он все же придумал. Помнится, еще на прежней Земле он смотрел документальный фильм о пиратах Карибского моря. Кажется, эта идея принадлежала Эдварду Тичу. Обосновавшись на берегу и приняв личину добропорядочного сквайра, он измыслил особый вид пиратства. Он вдруг стал обнаруживать в море бесхозные корабли, которые, согласно существующему закону, становились собственностью нашедшего. Кажется, такое положение существует и по сей день. Ну, в смысле там, откуда он прибыл. Нетрудно догадаться, как пират организовывал бесхозность кораблей: его претензии просто некому было оспорить, ведь никто из членов экипажа не выживал. С тамошним губернатором у него имелась договоренность. Так что до определенного времени все было шито-крыто.

Окунь пояснил, что это вполне существует и здесь. Все, что нашел в море, бесхозное. Оно твое по праву, и никто не может его оспорить. А кто, собственно, оспорит, коли вся команда до последнего человека крабов кормит? Боян не в счет. Даже если кто и захочет обратить на это внимание, он там был в качестве товара, но никак не члена экипажа. Да и сомнительно, что кто-то из Вяткиных захочет так отплатить за услугу. Это нужно скорее для Клузиума, никто иной в этом отношении даже не вякнет, а империя так и вовсе еще похлопает в ладошки, ведь одним клузиумским пиратом стало меньше.

И вот теперь астраньский воевода взирал на того, кто с самым честным видом (насколько позволяла бандитская внешность) сообщает ему о счастливой находке.

– Это получается, что ты отправился на Клузиум, чтобы выкупить молодого боярича, уплатил откуп, а когда ворочался обратно, то встретил брошенный корабль?

– Именно так и было, воевода-батюшка.

– Ты за кого меня принимаешь? Хочешь, чтобы я поверил в такую басню?

– Истинную правду сказываю, – прижав руки к груди, продолжал уверять Виктор.

– Так, может, там зараза какая, от которой и померли все, а ты ее в Астрань прямиком доставил.

– Нету там ничего. Кабы от болезней люди погибали, то тела непременно были бы, тогда я и сам на борт не взошел бы. Но никого там не было: ни людей, ни трупов.

– А корабль прозывается «Ворон», капитан коего держал в плену боярича Вяткина и капитану коего ты откуп отдал?

– Ну да. Отец Небесный ведет нас своими путями, для нас неисповедимыми.

– Да-а, такое и впрямь только Отцу Небесному под силу. Вот только я не вчера родился. И помнится мне, тот пират отказался брать выкуп за боярича.

– Передумал он, воевода-батюшка, жадная натура свое взяла.

– Ты кому врешь?!

– Не гневайся, воевода-батюшка, – смиренно опустив глаза, вдруг заговорил твердым голосом Виктор. – Но ить правда – она разная бывает. Мы здесь, на корабле пиратов, из их команды никого не осталось. Боярич, кровинка древнего рода, хотя и нездоров, но на родину возвернулся. Так чья правда должна быть известна всем окрест, наша или Клузиума?

– Хм. Так ты мне-то правду скажи.

– Я тебе правду и сказываю. Самую что ни на есть. И ты можешь Отцом Небесным любому поклясться, что сказываешь правду, ибо иного не ведаешь.

– Стало быть, подтверждаешь, что все, что ранее тут говорил, правда?

– От первого и до последнего слова, воевода-батюшка.

Неглуп воевода. Оно, конечно, хотелось бы поставить наглеца на место и вызнать все доподлинно, мелькнула даже мысль о пыточной. Но потом он здраво рассудил, что прав этот шельмец. Кто пострадал? Пираты, от коих одни неприятности. А тут боярича из неволи вызволили, опять же со старшим Вяткиным он знался хорошо, и тот нынче взлетел повыше самого воеводы. Да и случись какие неприятности, то он может, положа руку на сердце, заявить, что ничего не знал.

– Ладно, убедил. Верю. Я так понимаю, тебе бумага на находку нужна?

– Нужна, воевода-батюшка, дабы корабль этот под флагом Брячиславии в дальние моря хаживал и пользу княжеству приносил.

Ага. Это еще один плюс воеводе. Можно сказать, его стараниями в княжестве еще одно судно образовалось, причем вполне законное. То, что оно не казенное, а частному лицу принадлежит, не беда. Миролюб вовсе не собирался подминать все корабли под свою руку, просто желающие строить большие корабли для себя никак сыскиваться не хотели. Опять же будь корабль военным, еще могли бы быть трудности, а это торговая посудина. Так что все одно к одному.

– Доставишь двоих видоков к дьяку. Он опросные листы запишет, а там уж мне бумаги подаст с твоим прошением. Все, можешь идти.

Ясно. Решил на всякий случай все же подстраховаться. Вот и ладушки, это Виктора вполне устраивало. Время вполне позволяет, над корабликом нужно будет еще потрудиться. Он сейчас не готов справиться с той задачей, которую на него собираются возложить. Да и команды пока не было. Тот еще геморрой мог получиться.

Дьяк надолго их не задержал. Быстро записал показания, не особо вдаваясь в тонкости, после чего составил прошение от имени Виктора и взял причитающуюся пошлину. Волков решил не пускать дело на самотек и присовокупил к прошению пять рублей. Дьяк отнесся к делу с пониманием и заверил, что сам известит нового владельца судна, когда патент будет готов. По виду чиновника Виктор сразу смекнул, что пошел по правильному пути. Одно дело – исполнять долг, но ведь к своим обязанностям можно подходить по-разному, и сроки могут быть с большим разбегом.

На постоялом дворе все было слава богу. Переезд каравана прошел без происшествий, никто даже животом не маялся. Как заверила бабка Любава, никого из своих людей Окунь больше не потеряет, все раненые выправятся. А вот с Бояном совсем худо. Перестарался Бургас изрядно. Парень отходил. Может, и протянет пару дней, но не больше. Хорошо хотя бы то, что он при памяти и способен разговаривать. Ну и ляд с ним. Добролюб свое дело сделал. Может, можно было бы сладить и удачнее, он не забывал слова Клыка, но уж Вяткины собирались действовать ничуть не лучшими методами. Им его живым из лап пирата вовсе не получить было, как и само тело, которое просто предали бы морю.

К вечеру на постоялый двор заявился капитан нанятого судна, явно взвинченный. Ему стало известно о том, что вошедшая сегодня в гавань бригантина принадлежит не кому иному, как его нанимателю. Понятно, переволновался мужик. Еще бы, выгодный фрахт трещал по всем швам. Однако Виктор заверил его, что договоренность остается в силе и что два корабля куда больше отвечают его требованиям, чем один. Правда, практичный владелец парусника тут же вскинулся, когда понял, что ему придется простоять в Астрани, пока «Ворона» не приведут в порядок в соответствии с требованиями для перевозки животных и не наберут команду. Это как же, терять просто так месяц!

Киренаикец тут же начал выдвигать предложения по использованию этого времени к своей выгоде, а именно, принять какой-нибудь груз и совершить плавание по Теплому морю. Мол, и клиент уже есть. Но тут Виктор твердо заявил, что согласен оговорить условия простоя. Найти корабль в Новый Свет, да еще и из самой Астрани, дело вовсе не тривиальное, так что он готов потерять еще толику денег, но чтобы судно было под рукой. Море оно такое – может шторм случиться, могут пираты повстречаться, а то и в дальнем порту кто-нибудь предложит более выгодный контракт. Деньги-то вперед не плачены, лишь договор составлен, но кто сказал, что западнику нельзя пренебречь обещанием славену? Договорились.

Едва Виктор распрощался со шкипером, как появился Окунь. На бригантине обнаружилась изрядная казна: успешное начало сезона у Бургаса оказалось большой удачей для Виктора. Так что он и без боярской награды мог обойтись, и в кубышке немало осталось, и с контрабандистом расплатился честь по чести, да еще и за перегон корабля отдельно приплатил.

Но пренебрегать переданными деньгами Виктор не стал. После подсчетов вдруг выяснилось, что его капитал возрос более чем втрое. Это он удачно сплавал, или, как моряки говорят правильно, сходил. Хм. Нужно привыкать, чтобы не выглядеть совсем уж бледно, все же судовладелец. Вроде документа правообладателя пока нет, но это дело времени, притом не столь уж и продолжительного.

– Поблагодарить хотел за заботу о раненых, – присев напротив Виктора, произнес Окунь.

– Это не меня, а бабушку нужно благодарить.

– Ей уже поклонился и добрым словом, и деньгой, да ведь она не сама на корабле появилась, ты призвал.

– Ну тогда не за что.

– Я тут слышал, ты на призе своем в Новый Свет собрался?

– Хочешь шкипером ко мне?

– Э нет, от добра добра не ищут. Но тут уж так вышло, что хотя я и потерял двоих в этом рейсе, но и заработал изрядно. Опять же договор с тобой честь по чести исполнил. Ну чего скалишься? Ну да, под стволами мушкетов твоих душегубов, но ведь исполнил.

– Исполнил, исполнил, не кипи, как самовар. Вот хочешь, сейчас на площадь выйду и во всеуслышание заявлю, что знатный контрабандист Окунь слову своему хозяин?

– Нет. Так не хочу. И не контрабандист я, а честный муж Астраньский, рыбной ловлей пробавляющийся. О том всем ведомо, пусть и далее так будет.

– Пусть, – легко согласился Виктор.

– Кому надо, тот и так узнает, – уточнил свою позицию кормчий. – Я тебе не о том хотел сказать. Есть у меня один паренек на примете. Морскому делу знатно обучен, хаживал на иноземных судах.

– Отчего же не сосватать его на те корабли, что вскорости в строй войдут?

– Можно и туда, да тут ведь дело какое. Капитаном ему не стать, в лучшем случае только боцманом, потому как он без роду без племени. Да и патента капитанского нет. К тому же служба на княжьих кораблях пожизненная.

– А у меня, выходит, может сразу в капитаны скакнуть? Ты меня за кого принимаешь? Как я смогу довериться тому, о ком ничего не знаю? Да еще и без патента!

– Патента нет, но кормчий он знатный. Опять же в тех местах бывал. Молодым ведь на месте не сидится, хочется мир посмотреть, вот и посмотрел да обучился многому.

– А ну как он и себя, и нас на корм рыбам пустит?

– Не стал бы я тебе неуча подсовывать и кровиночку на убой посылать. Племяш он мой родный, так что сомневайся я в нем, то советовать не стал бы, не враг, чай. Как брату на том свете в глаза глядеть буду? Но вот случилась оказия пособить парнишке, так отчего же не сделать. К тому же команда тебе потребна будет, тут я снова пособлю племяшу. Наберем добрых моряков, чтобы и дело знали, и в подспорье парнишке были, а не бузотеры какие.

– Тут ведь дело какое. Я обратно не собираюсь возвращаться, а так, чтобы корабль в одной стороне, а я в другой… Непорядок получается. Пока по морям ходит, ладно, но порт приписки там, где я буду.

– Гхм. Не успел еще отчалить, а уж сманиваешь к себе насовсем. Тебе главное – корабль довести и людей доставить в сохранности, ну а как приветить людишек, чтобы они при тебе остались, уж сам решишь.

– И что, вот так вот кровинушку отпустишь?

– Скучно ему в Теплом море, когда из конца в конец за несколько дней обернуться можно. Все одно не удержу. А ты вроде мужик справный, иначе твои обормоты не рвались бы за тобой в пекло. Глядишь, присмотришь за ним.

– Ну присылай его. Устрою ему экзамен.

– Так ты же ни уха ни рыла в нашем деле. Ты уж извини.

– Я-то да, а вот нанятый мною шкипер очень даже разбирается, придется его еще деньгой одарить, чтобы он парнишку поэкзаменовал.

Вроде и глупо так поступать, но по всему выходило, что парень и впрямь толковый. Окунь сам знает, насколько может быть опасным море, и нипочем не стал бы рекомендовать родного племянника, коли не считал бы его достойным. Ведь тот по недомыслию мог и корабль угробить, и себя грешного, а в этих краях родственные узы значили очень много. К тому же заиметь шкипера из славен куда предпочтительнее, но стоящие кормчие – они все с семьями и на совсем уж большие сроки от родного очага не оторвутся, а зимовать так и вовсе только дома будут. Иное дело, коли на службу государеву поступать, тут уж никуда не денешься, просто нет выбора. Великому князю не больно-то возразишь. Хотя и не хочется с вольготной жизнью прощаться, но приходится.

Вот же гадство. Вроде и провел на корабле всего ничего, а поди ж ты, привык к постоянной качке, так что теперь и не уснешь. Нет ни скрипа такелажа, ни мерного покачивания на волне, словно в колыбельке, а вполне себе твердо стоящая на грешной земле кровать да то разрастающийся, то затихающий брех собак. Виктор в очередной раз перевернулся на другой бок и постарался отстраниться от окружающего мира, изгнав все мысли из головы. Обычно это средство помогало.

Далеко за полночь он все же умудрился задремать, но, видно, не судьба. Кто-то аккуратно, словно котенок, заскреб в дверь. Виктор подумал даже, что ему померещилось, уж больно осторожно и тихо скреблись. Спать с незапертой дверью дураков нет. Мало того, он и оружие, изготовленное к бою, держал при себе. Вот вроде уже ничего и нет. Нет, вот опять. Сам не зная почему, Виктор решил подыграть тому, кто за дверью. Правда, не забыв прихватить кольты. Мало ли.

– Кто? – встав рядом с дверью и держа оружие наизготовку, поинтересовался он.

– Я.

От этого «я» он едва не выронил из рук оружие. Слово было произнесено еле слышным шепотом из-за двери, но ничто не смогло изменить этого голоса. Не веря самому себе, он суетливо отодвинул засов и, слегка толкнув дверь, сделал пару шагов назад. Дверь отворилась до конца и тут же была закрыта, едва пропустив вовнутрь легкую фигурку в ночной рубашке, закутанную в просторную шаль. Смеяна! Она в любом наряде обворожительна и надолго приковывает взгляд, заставляя думать лишь о ней, а в этом…

– Не ждал? – понурившись, чуть слышно спросила она срывающимся голосом.

– Н… Гхм. Ты как тут? Случилось чего?

– Нет. Просто…

– Понятно, – вдруг начал злиться Виктор. Спроси его, на кого направлена та злость, он не нашелся бы, что ответить. Он был зол на нее, он был зол на себя и на весь белый свет в придачу. – Значится, слово боярское дорогого стоит. Да только и для меня оно не пустой звук. Сказывал же, плату серебром возьму.

– Глупый. Отец Небесный, какой же ты глупый! – вскинулась она, жарко зашептав. – И я дурында, коли раньше в себе разобраться не смогла. Думала, что Боян моя судьба, а как тогда силы в себе нашла сказать, так с того дня и покоя не ведаю. Люб ты мне.

– А как же Боян?

– И он люб. Но вы разные. И к тебе сердечко тянется, хотя и мыслю, что вместе нам не быть. Но уж одна ночь наша, и никто тебя у меня сегодня не заберет: ни дочка твоя, ни супруга покойная, которую по сей день чтишь. Мой. Сегодня – мой. Даже если погонишь, никуда не уйду.

Последние слова она говорила, уже прильнув к могучей груди и обдавая его своим жарким дыханием. Глухо брякнули выроненные пистоли, а руки сами собой обняли податливое тело. Разверзнись сейчас под ним земля, он и тогда не выпустил бы эту женщину. Ворвись сюда кто, и он не задумываясь убил бы любого. Он был готов уничтожить весь свет, если только кто попытался бы помешать им в этот момент. Сейчас на всем белом свете для него существовали лишь это мгновение и ОНА, столь желанная и наконец обретенная.

Карета плавно покачивалась, катя по мягкой полевой дороге и вздымая за собой пыль. Благо возница особо не погонял и кони шли легкой рысью. Будь иначе, пыли было бы столько, что она забила бы весь экипаж и дышать стало бы нечем. Впрочем, ее хватало и сейчас, поэтому время от времени раздавались чиханья.

В очередной раз чихнув, Смеяна вдруг вспомнила, как все же привольно путешествовать верхом. Там, конечно, пыли тоже в достатке, тем более что двигаться приходится в окружении боевых холопов, но зато тебя овевает вольный ветер и самочувствие много лучше, чем когда едешь в душной карете с поднятыми окнами. Опускать их никак нельзя, иначе пыли станет не в пример больше, настолько, что не поможет и появившийся сквозняк. К тому же сквозняк вреден для годовалого сына.

Мысль не смогла в достаточной мере задержаться на верховой езде и плавно свернула на дела насущные. Отец Небесный, за что ей это! Чем она прогневала Бога, что он послал такое испытание? Все верно. Прелюбодеяние – тяжкий грех, и с тем ей теперь жить до конца дней своих. Никто ей не сможет помочь. Видно, судьба такая.

Два дня после той ночи она жила, словно сама не своя. Едва появлялся Добролюб, ее сердце начинало петь, а на щеках сам собой загорался румянец. Оборачиваясь спиной, чувствовала его взгляд, и от этого у нее словно крылья вырастали. Когда же возвращалась в светелку, где лежал Боян, на грудь наваливалась непереносимая тяжесть и сердце начинало болеть от нестерпимой боли. Кто же из них дороже? Ответа на этот вопрос она не знала и сейчас.

К исходу второго дня в Астрани появился Угрюм. Боян будто ждал прибытия старшего брата. Ему как-то сразу полегчало. Поговорил с ним, а потом тихо отошел. В граде их теперь больше ничто не удерживало. Уже наутро скорбная процессия двинулась в обратный путь. Сердце Смеяны при этом разрывалось на части от охватившего ее горя. Одного любимого она везла, чтобы схоронить в родовой усыпальнице, второй был жив, но и его она потеряла на всю жизнь, потому как совсем скоро он направится за океан, откуда уже не вернется.

Но беды молодой женщины на этом не закончились. Угрюм возжелал по праву близкого родственника жениться на Смеяне. Не будь у нее детей или родись дочь, она могла и отказаться от подобной чести, но у нее был сын, потомок рода Вяткиных, Вяткин по крови и по праву. Теоретически он являлся наследником рода, хотя на деле такое было маловероятным. С другой стороны, среди Смолиных еще жив пример того, как младший отпрыск неожиданно оказался единственным, кто мог наследовать древнему роду.

По всему выходило, что Угрюм имел право взять жену своего брата и воспитать его сына. Это было совсем необязательно, и вдова могла пойти за другого, при этом сын так и остался бы Вяткиным, но старший брат, сам вдовый, возжелал воспользоваться древним правом и никто ему в том не мог воспрепятствовать.

Не сказать, что Угрюм был плох, жесток или имел какой иной изъян. Нелюдим, малообщителен – это да. Даже с женой, в коей души не чаял, разговаривал так, словно слова через губу выплевывал. Но при этом они друг друга любили и жили ладно. В общении с детьми он преображался, дурачился и играл с ними, так что сразу и не поверишь, что это тот самый Угрюм. Этот мужчина мог быть завидной партией, вот только иначе, кроме как старшего брата покойного мужа, Смеяна его воспринимать не могла. Но и поделать что-либо не в ее власти.

Вскоре карета вкатила во двор господского дома, который находился в сельце, пожалованном главой рода сыну на прокорм. Ничего у нее не было своего, только наряды да украшения, в остальном жила милостью свекра. У Бояна имелось какое-никакое жалованье, но оно было скорее символическим, потому как род сам заботился о своих отпрысках. Нет, винить кого-то в жадности она не собиралась. Владения должны переходить по наследству к старшему сыну единой и неделимой вотчиной, дробить их никто не собирался, так как это неизменно вело к ослаблению рода.

Решением Вяткина-старшего Угрюм и Смеяна после венчания будут жить именно в этом селе. Здесь решили и венчаться, как минет сорок дней. Ни о какой свадьбе и речи быть не может. Коли выдержали бы год, тогда дело иное, а так только венчание в узком семейном кругу. Лишь теперь Смеяна вдруг поняла, насколько желал ее Угрюм, коли настоял на минимальном сроке, дозволенном приличиями и церковью.

Неделя прошла в какой-то отстраненности, она словно со стороны наблюдала за собой, за тем, как она ела, распоряжалась по хозяйству, заботилась о сыне. Все это время она была рассеянна, могла по нескольку раз отдать один и тот же приказ или вовсе противоречить самой себе. Но одно она знала точно: даже если ее разбудить среди ночи, безошибочно ответит, сколько дней осталось до венчания. Каждый прошедший день, каждый закат отдавались в ее груди тяжким и протяжным звоном, слышимым только ею.

Вот еще один день миновал. Осталось десять. Усадьба и село погрузились в сон. Она подошла к колыбельке, в которой мирно спал сын, рожденный в любви. Да, она согрешила, но она искренне любила мужа. Что ж, пора смириться с потерей. Может, и права молва: стерпится – слюбится. И иные дети у нее будут, и будет она их любить. Даже если муж нелюбим, дети – они всегда подле сердца матери.

Она едва не закричала дурным голосом, когда в окно ввалился какой-то мужчина в странной одежде, с лицом, изборожденным шрамами. Ну чистый висельник! Такое зрелище кого угодно напугает до колик, да и некому иному так вламываться в дом, кроме татя. Однако она вовремя рассмотрела и узнала этого человека. Зажав ладошками рот, едва сумела подавить чуть не вырвавшийся испуганный крик, отчего в светелке раздался только слабый сдавленный писк. Добролюб! Но как?!

Виктор стоял и смотрел на ту, ради которой был готов на многое и в общем-то сейчас и делающий это самое «многое». Этот поступок делал его врагом одного из самых могущественных родов Брячиславии. Вот только чихать он хотел на все. Если бы Смеяна ничего не предприняла, если бы не пришла к нему той ночью… А теперь он не мог позволить себе потерять ее опять. Вот если она сама прогонит, оттолкнет… Будет тяжко, но зато все точки будут расставлены.

После той ночи он буквально преобразился. Его просто переполняла энергия, и он с удвоенным усилием взялся за воплощение в жизнь своих планов. Одного мимолетного взгляда на Смеяну было достаточно, чтобы эта энергия начала бурлить, а мысль о том, что Бояну осталось недолго, вообще заставляла всего трепетать. Грешно ждать чьей-то смерти с таким нетерпением. Порой на него накатывало чувство вины и мучили угрызения совести. Но не сказать, что подобные сожаления могли удержаться в его голове надолго. В конце концов он сделал все от него зависящее, чтобы спасти жизнь Бояна. Да, можно было реально ее спасти, а не доставить израненного человека, чтобы он умер на руках близких, но это была глупость, непредусмотрительность, все что угодно, но не злой умысел или трезвый расчет.

Когда Смеяна уехала в сопровождении брата покойного боярича, Виктор вдруг полностью осознал, что это все, конец. Она была с ним только раз, и, как сказала, была вся без остатка. Это все, что она могла дать ему и, судя по всему, взять себе. Отдайся она ему просто так, во исполнение своего слова, он все одно сделал бы это. Заявлять самому себе, что такого ему не надо, и удержаться от подобного соблазна – вещи абсолютно разные. Когда тебя переполняют чувства на протяжении длительного времени, ты просто не способен отказаться. Иное дело, что порой случается так, что твои ожидания не оправдываются и тебя охватывает разочарование. Но вот он разочарован не был. А главное – то, что сказала Смеяна. Он не был ей безразличен, это не было простым исполнением обещания, она сама желала этого и не из-за похоти. Тут еще и бабка Любава выступила в роли истопника и подкинула пару поленьев, когда, не подумав, напомнила о том, как Смеяна своей грудью кормила Неждану поначалу и продолжала кормить, когда малышку забрали в дом Бояна, едва узнала, что малютка – дочь Добролюба.