Текст книги "Забытое племя"
Автор книги: Константин Фарниев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
– У тебя сегодня еще будет работа, и нужна свежая голова.
Джек одним большим глотком выпил виски и поперхнулся. Лицо его покраснело, на глазах появились слезы. Он несколько секунд сидел с открытым ртом, а потом зашелся в кашле. Тонни подскочил к пему, положил руку на плечо, и Джек, как бы поддержанный этим дружеским порывом, наконец справился с кашлем. Бэм-младший обнял Гарди за плечи, ободряюще встряхнул. Уж очень беззащитным показался он Тонни. Хотя Бэм-младший всего на неполный год был старше Гарди, но то ли в силу своего физического превосходства, то ли положения сына члена Магистрата и инспектора пояса чувствовал себя рядом с Джеком много взрослее его. Тонни сел на место.
– Вот тебе и виски, – виновато улыбнулся Джек.
Тонкое бледное лицо его с большими голубыми глазами опять покраснело, на этот раз от смущения. Он пододвинул к себе тарелку с тушеным мясом, немного поел и отложил вилку.
– Что-то не хочется мне ни есть, ни пить, – заговорил он уже громче и увереннее.
Джек чувствовал, как крепнет у него уверенность в себе, твердеет голос. Он требовательно посмотрел на Тонни.
– Так зачем ты меня вызывал?
– Поступило сообщение, что в шестой зоне нашего пояса возникла аварийная ситуация: нарушилась герметичность отопительной системы в какой-то капсуле. Тебе надо выехать туда вместе с инженером коммунальной службы Кризом, чтобы уточнить масштабы аварии. Без нас Криза в капсулы не пустят, а авария должна быть ликвидирована сегодня же. Мы не можем допустить большой потери пара. Ведь это вода.
– Я готов, – приподнялся Джек. – Но пока я тебе кое-что скажу.
– Что именно?
– Я не могу уже смотреть на все это и молчать, терпеть!
Джек отодвинулся вместе с креслом от стола и закинул ногу на ногу. Он чувствовал себя очень спокойно, на равных с Тонни.
– У меня сегодня была необычная смена. Я не скучал и не спал с открытыми глазами, я думал.
– О чем, Джек? Что-то ты начал говорить загадками.
– Думал, можно ли говорить с тобой совершенно откровенно.
– Ну и как?
– Решил сказать: я ненавижу Магистрат, СБ и… – Джек вдруг испугался, побледнел. Что он наделал?!
– И почему ты решил, что можно говорить мне такие преступные слова, Джек? Неужели я дал тебе повод усомниться в моей верности Магистрату?
Джек усмехнулся. Испуг прошел.
– Еще какой повод, Тонни. Сегодня в смене я увидел опять Город, наш пояс, санитарную зону, и так мне стало тошно. Мне нравятся вестники, они борются со всей этой, как говорил мой отец, пакостью, а я…
Джек вытянул под столом ноги, положил сцепленные кисти рук на голову. Он всегда принимал такую позу, когда собирался долго говорить.
Довольно точно воспроизвел он цепочку своих сегодняшних размышлений, но теперь уж вслух. Тонни выслушал его, не проронив ни слова.
– Да, – нарушил паузу Тонни и встал. – Хорошо, что ты мой друг, а не агент. Ты меня сразил, Джек. Никогда не подумал бы, что можно так просто и так легко поймать меня за руку. Если ты оформишь все это доносом, моя песенка будет спета.
Джек вскочил.
– Садись, Джек, и успокойся. Очень рад, что ты сам заговорил о себе. Я ждал. И еще спасибо тебе за предупреждение. Теперь буду еще осторожнее…
Тонни говорил, расхаживая от окна к столу. Руки он держал в карманах брюк. Воротник толстого шерстяного свитера полностью закрывал шею Бэма-младшего, и поэтому казалось, что голова его вырастает прямо из плеч.
– Ты спрашиваешь, что делать, как бороться, отвечаю: не знаю. Мне тоже многое не нравится, и я, по мере возможности, стараюсь помочь тем, кому очень худо.
Тонни остановился напротив Джека.
– Ты еще не совсем созрел для серьезной борьбы, Джек, не обижайся, пожалуйста. Спроси, почему.
Джек отрицательно качнул головой.
– Потому что ты очень горяч, у тебя все написано на лице. Еще ты любишь Марию и решил, наверное, идти за своей любовью до конца. – Тонни прошел к окну, глянул на припарковую трассу. В Городе уже зажглись вечерние огни. – Ты жаждешь борьбы, Джек, а еще не научился усмирять свои чувства, особенно, когда агенты жестоко обходятся с биорами. У тебя уже случались конфликты с СБ. А ведь борьба, к которой ты стремишься, в любое время может потребовать от тебя и саму жизнь.
– Я согласен, Тонни! И могу отказаться от всего даже от Марии, – совсем тихо закончил Джек.
– Считай, что мы друг друга поняли и друг в друге не ошиблись. Дело, ради которого я тебя позвал, имеет очень большое значение. Считай, что ты вступаешь в борьбу, и я даю первое задание. Самые главные события впереди. Вестники готовят восстание. Магистрат принимает контрмеры. Больше я ничего не скажу. Пока не скажу. Сейчас поезжай домой и жди Криза.
Джек встал. В комнату вошла Ангелина – мать Тонни, рослая красивая женщина с ясными серыми глазами.
– Что такое, ты уже уходишь, Джек? – спросила сна своим звучным мелодичным голосом.
– У него деловая поездка в пояс, – ответил за друга Тонни. – Ему надо теплее одеться, вечерами куда холоднее, чем днем.
– Очень жаль, – огорчилась Ангелина. – Ты даже не поужинал как следует. – Она подошла к Джеку, поправила на нем воротник рубашки. – Перешел бы ты к нам, Джек. Я попрошу Мишеля, чтобы он добился у Магистрата разрешения.
– Благодарю вас, – улыбнулся Гарди. – Вот если бы мне помогли с Марией, – сказал он и сразу пожалел.
– Это невозможно, Джек! – в голосе Ангелины зазвучало отчаянье. – Магистрат не идет здесь ни на какие уступки. Видишь, как мучаются Тонни и Дора! Каждый из них хотел чего-то другого, но Машина приказала, а она беспощадна.
– Извините, ради бога, – пробормотал Гарди, – я не хотел вас огорчать. До свидания.
Он поспешно откланялся. Было стыдно за себя. Разговор вышел нелепым и тягостным для всех.
Тонни проводил Джека до лифта и заспешил к кабинету отца.
– Ты как раз вовремя, – пробасил Бэм-старший, увидев сына.
Тонни во всем походил на отца: лицом, цветом волос, комплекцией, только голос у отца был грубее, чем у сына.
В кабинете находились еще главный инженер промышленного пояса Глюк – высокий пожилой мужчина с блекло-голубыми глазами, и молодой инженер коммунальной службы Криз, в противоположность Глюку, ниже среднего роста.
Бэм-старший и его гости стояли вокруг стола, на котором был расстелен чертеж. Тонни присоединился к ним.
– Итак, – заговорил Криз жидким тенорком, – как видите, почти все пространство под Городом на глубине до трех метров представляет собой полость, до предела нафаршированную инженерными коммуникациями. Линии водо-газо и – паропроводов, канализация, вентиляция, энергетические магистрали, кабели связи… Все это, если можно так выразиться, подземное хозяйство хорошо освещено. Мы, коммунальщики, передвигаемся там в полный рост, можем вести любые ремонтные работы, но здесь всего два выхода, они же и входы. Один из них находится в Центре, другой в главном корпусе энергетического пояса, и оба они денно и нощно контролируются СБ. Отсюда можно выйти только на агентов.
– Оставим это, – нетерпеливо заметил Глюк. – Лучше объясните нам более наглядно то, что известно нам только в общих чертах.
– Хорошо, – согласился Криз. – Перехожу к главному. Обратите внимание на систему…
Тонни проследил за пальцем Криза, заскользившим по голубым линиям.
– Только здесь и видна какая-то логика. Все остальное – сплошной хаос, – проворчал Бэм-старший.
– Внимание, господа, – заговорил Криз. – Это единственная коммуникация, которая имеет выходы исключительно во все помещения Города, будь то кабинет Бергмана или капсула биора. Вентиляция, чистый воздух – это очень важно, не так ли?
– Верно, – ответил Глюк. – Когда мы работали над проектом Города, вентиляция являлась одной из главных забот коммунальщиков. Они стремились к продуктивности и абсолютной надежности.
– И отметим, к достоинствам их, отлично решили проблемы. Я буду говорить и показывать на чертеже, а вы, пожалуйста, следите за мной.
Каждый пояс имеет свою главную вентиляционную трубу, в которую можно выйти из-под любой зоны данного пояса. Самые узкие трубы в системе имеют диаметр полметра. То есть человек может передвигаться практически по всем трубам вентиляционной системы. Представьте себе такое: биор уходит из своей капсулы вниз, добирается до главной трубы своего пояса, диаметр ее целый метр, и отсюда может подойти под любой пояс, кроме климатического и первого жилого. Наличие широкой полосы очистных сооружений под климатическим поясом вынудили проектировщиков заложить здесь совсем другие переходы в вентиляционной системе. Они имеют очень много колен и непроходимы для человека.
Криз разогнулся и поморщился.
– Чертовски болит спина, – виновато улыбнулся он. – Нелегко бродить под Городом, да еще в полусогнутом положении.
– Давайте сядем, – предложил Бэм-старший.
– Пожалуйста, но я постою, иначе мне будет трудно работать с чертежом.
Все улыбнулись, поняв намек Криза на свой маленький рост.
Глюк покряхтел, садясь в кресло.
– В этом году мне стукнет уже шестьдесят пять, и чуть ли не половина их прошла в этом гнусном логове. – Покрытое морщинами лицо Глюка стало печальным. – Все это сейчас не важно… Ну да, – спохватился он. – Продолжайте, пожалуйста.
– Вентиляционная система совершенно автономна от всех остальных систем и нигде с ними не связана, не открыта. Трубы изготовлены из очень прочного фосфоресцирующего пластика, который сам принимает участие в очистке воздуха от некоторых вредных газообразных примесей, разлагая их. Впрочем, надо не о том. Скажу только, что главные вентиляционные трубы поясов имеют так называемые распределители – квадратные камеры, как бы нанизанные на трубы. Всего их под каждым поясом двенадцать, по числу зон. Отсюда идут вентиляционные отводы иод зоны своего пояса и под соседний пояс. Вся система – это трубы, которые никогда не выходят из строя, и компрессорные станции, расположенные наверху. Они гонят и гонят воздух, заставляя его постоянно циркулировать по всей системе.
Вентиляция не может быть объектом внимания СБ потому, что туда не может проникнуть никто, а биоры тем более. Вентиляционные отверстия в капсулах настолько малы, что в них не просунешь и головы. Они непроходимы и практически и теоретически. Были такими, – усмехнулся Криз.
– Вы расширили их? – спросил Глюк.
– Нет, это невозможно. Но ведь правду говорят: кто ищет, тот всегда найдет. Я очень хотел найти для биоров возможность вырваться из своих капсул, и мне повезло. Месяца два назад пришлось заниматься ремонтом нескольких аварийных капсул. Я воспользовался моментом и снял пол в одной из капсул. И как вы думаете, что обнаружил?
Глюк нетерпеливо побарабанил пальцами по столу.
Бэм-старший успокаивающе улыбнулся. Он понимал, что Кризу важно не только изложить суть дела, но и подчеркнуть значимость своей удачи. Тонни слушал Криза с неподдельным интересом.
– Оказывается, – продолжал тот, – между этой вентиляционной системой, – хлопнул он ладонью по чертежу, – и той, которая под нами, – имеется существенная разница. Реальный диаметр вентиляционных отверстий в трубах, проходящих под капсулами, раза в четыре превышает указанный в чертежах. Через это отверстие может пролезть человек средней комплекции. Предполагаю, что был первоначальный вариант, по которому в трубах и высверливались отверстия, но к тому времени, как стали делать капсулы, в проект, как видно, внесли изменения, значительно сократив диаметр вентиляционных отверстий в трубах. Значит, надо было каким-то образом заплавлять их до нужного диаметра или ставить новые трубы. Но исполнитель пошел здесь по пути наименьшего сопротивления: он оставил в трубах те же отверстия, а поправку к диаметрам реализовал только в вентиляционных решетках. И все стало на свои места. Полы капсул прикрыли хитрость строителя. Никто этого не знает, даже Вис, не говоря о Магистрате и СБ. Они вентиляцию и в голове не держат. – Криз довольно улыбнулся на одобрительную реплику Глюка. – Теперь вестникам достаточно каким-нибудь образом, а они уже знают каким, вырезать в полу своей капсулы квадрат пластика вместе с вентиляционной решеткой – и лаз готов. Вернулся обратно, поставил квадрат на место. Благо, в капсулах биоры полностью предоставлены сами себе..
– И они уже около месяца знают об этом, так, кажется? – спросил Глюк.
– Не все, далеко не все. Только самые надежные.
Но они, насколько мне известно, сделали уже много. Во-первых, заготовили достаточное количество так называемых резаков, с помощью которых можно резать пластик полов в капсулах, маленьких, но острых металлических пластинок. Я тоже помог им в этом. Нужно затратить всего полчаса, чтобы сделать себе лаз. Кроме того, они уже установили, где находятся капсулы всех вестников и их самых надежных сторонников. Побывали они и под промышленным поясом, захват которого считают обязательным. Там диаметр вентиляционных решеток тоже не соответствует диаметру отверстий в трубах. И здесь строителю пришлось заниматься бутафорией.
– Видимо, – подал голос Бэм-старший, – нашелся осторожный человек, который предугадывал все это и решил внести изменения в проект. Но его подвела недобросовестность исполнителя.
– Тем лучше для нас, – поднялся Глюк. – Вы молодец, Криз! Вы блестяще сделали свое дело!
Он схватил руку инженера, энергично пожал ее.
– Если мятеж принесет нам победу, то во многом будем обязаны вам!
– Согласен с вами, – поддержал Глюка Тонни. – Криз сделал невозможное и намного ускорил события.
– Да, этот вариант мятежа реальнее и надежнее, чем захват промышленного пояса биорами, находящимися в смене. Возможность весьма проблематичная и связанная с большими жертвами. Тем более, что и Кнок, на которого мы так рассчитывали, взят с поличным, и наша надежда на оружие рухнула.
– Он нас не выдаст? – спросил Глюк.
– Исключено, – ответил Бэм-старший. – Он и знает очень мало, почти ничего. Но все-таки смогут ли они завтра начать. Нам надо опередить Вольфа.
– У них уже все подготовлено. Известно, кого привлечь к мятежу и где находятся их капсулы. Почти все ночи они проводят под зонами своего жилого и промышленного поясов.
– Тогда завтра. Кто им сообщит? – спросил Глюк.
– Я еду сейчас на связь, – ответил Криз, – специально, чтобы передать это.
– Ты подготовил ему прикрытие? – спросил Бэм-старший у сына.
– Да, Гарди ждет его у себя дома. Не бойтесь его, Криз, он с нами.
– Ты сказал ему все? – нахмурился отец.
– Нет, только намекнул. Он еще не созрел для всего.
– Я понял так, что они будут сосредоточиваться в этих распределителях? – спросил Глюк, думая о своем.
– Конечно, – ответил Криз. – Оттуда они уже будут проникать под объекты промышленного пояса.
– Элемент внезапности – это реальный шанс на успех, по крайней мере, на первом этапе, – заметил Глюк.
– Извините, господа, мне пора. У биоров вот-вот закончится смена, и если мы очень опоздаем, то агенты могут не допустить нас в капсулы. А мне сегодня непременно нужно встретиться с биором – своим связником, поэтому пришлось придумать аварийную ситуацию. Для отвода глаз поковыряюсь в нескольких капсулах. Риск, конечно, есть, но кто из нас не рискует. До свиданья, господа! – Криз коротко кивнул и быстро вышел из кабинета. Чертеж он предварительно свернул и положил в карман куртки.
– Очень симпатичный молодой человек и большая умница, – заметил Глюк, когда за Кризом закрылась дверь. – Побольше бы нам таких!
– Он наш связной с вестниками. Никто так хорошо не знает язык знаков, как он. Я имею в виду инженеров, – добавил Бэм-младший.
– Я ухожу, – поднялся Глюк. – Нам надо хорошо спланировать свои действия, чтобы наша помощь мятежникам была ощутимой.
– Тонни, проводи господина Глюка.
Глюк и Тонни ушли. Бэм-старший опустился в кресло. Лицо его, утратив оживленность, как-то вмиг постарело. Выражение глубокой печали набежало на него, опустились уголки губ, резче обозначились морщины вокруг носа и глаз.
Из всех, кто принимал участие в разговоре, труднее было Мишелю Бэму, бывшему миллиардеру, входившему в первую десятку самых богатых людей Миллитарии. На деньги Мишеля и ему подобных финансистов режим Бергмана осуществлял в Миллитарии свою главную цель: вооружение, вооружение и еще много раз вооружение.
У Глюка совесть чиста и перед людьми и перед самим собой. Все, что он сделал здесь, вырвано у него насильно, он жертва. Впрочем, нет, в Глюке и таких, как он, еще осталось то, что отнять невозможно: ненависть к насильникам, любовь к свободе и готовность пожертвовать собой, но только не изменять себе.
Бэм усмехнулся своим мыслям. А они, дураки, мечтали остановить человечество. Какая чудовищная, какая трагическая самоуверенность! Если за четверть века никто не мог переделать одного Глюка, то чего могли добиться там, где столько солнца, столько ласковой, щедрой земли, столько свободы и человеческой радости!
Когда все это началось в нем? Наверное, давно – еще наверху, когда понял, что поражение неизбежно. И сколько лет терпит здесь самого себя, свое прошлое, страшное прошлое, скрывает от Ангелины, боится. Хорошо, что есть Тонни, единомышленники, хорошо, что он преодолел самого себя и стал на путь борьбы. Останься наверху, он понес бы заслуженную кару за свои дела, и пусть бы. Теперь уже ничего не вернешь, но можно вернуться, хотя бы ради того, чтобы еще раз вдохнуть в себя воздух, согретый солнцем. Как жестоко обошелся он с самим собой!
Бэм застонал от боли, резанувшей сердце. Не смогло оно безучастно вынести беспощадного натиска на самого себя. Но хватит, довольно терзаться и стонать. Жизнь – единственное достояние, которое он получил без всяких усилий со своей стороны, требует, чтобы остаток ее он истратил ради жизни, а не смерти. И тогда, быть может, он вернет хоть малую частицу своего долга.
Лицо Мишеля просветлело, разгладилось, помолодело.
ТОМ КИНГ И ДРУГИЕ
Минутная и часовая стрелки на циферблате контрольных часов сошлись на цифре восемь, и в ту же секунду на пищевом комбинате раздался пронзительный звонок, извещавший об окончании первой смены…
Нареш – носильщик из расфасовочного цеха, которого Эчар представлял Крайту, едва передвигал ноги. От цеха до подземного перехода недалеко, но Нарешу после смены путь показался бесконечно длинным. Налитое невыносимой усталостью тело, подобно тяжелому грузу, пригибало его к земле. За смену он относил на склад более пятисот ящиков, заполненных пищевыми брикетами. Еще не так давно операцию выполнял автомат, но он вышел из строя, и его не смогли отремонтировать – не оказалось деталей, и тогда работу автомата переложили на биоров. Все старело, и оборудование тоже, его восстанавливали, но кое-что не удавалось отремонтировать. В первые минуты после смены Нарешу приходилось прилагать неимоверные усилия, чтобы брести, не выбиваясь из своей шеренги. Однако через некоторое время, взбодренный мерным шагом соседей по колонне, он как бы обретал новые силы.
Сегодня Нареш чувствовал себя очень скверно, и тут сказывалась не столько физическая усталость, сколько душевное состояние. Случилось самое худшее, что могло произойти. А ведь он предупреждал Феста, Лита и Риверу, чтобы они вели себя осторожнее, не увлекались языком знаков. Значит, кто-то раньше долго и внимательно наблюдал за ними. Либо фанатики, либо инженер цеха, либо старший инженер, либо агенты внутренней охраны. Наблюдателей в цехах более чем достаточно. Как бы там ни было, а Фест, Лит и Ривера уже никогда не сядут за конвейер.
Нареш искоса глянул на шагавших рядом с ним биоров. Угрюмые лица показались одинаковыми.
Колонна остановилась перед входом в подземный переход, забранный частой решеткой. Ждали, когда дежурные агенты на башне поднимут решетку. Наконец она качала медленно подниматься, сжимаясь в гармошку. Рядом с биорами не было ни одного агента, но они знали, что находятся под пристальным наблюдением. Стоило кому-нибудь из них шагнуть немного в сторону, и с башни непременно сверкнет молния и уложит смельчака на месте.
Колонна начала медленно втягиваться в подземный переход. Как только последняя шеренга биоров вошла в тоннель, решетка с лязгом упала вниз. Все, теперь она не поднимется, пока перед ней не выстроится колонна биоров из следующего цеха.
Жилая зона пищевиков находилась прямо напротив комбината. В поясе был еще один пищевой комбинат, второй, но там производилась натуральная пища и работали с автоматами только инженеры.
Колонна биоров, сжатая узким пространством перехода, медленно двигалась к своей жилой зоне.
Нареш на мгновение чуть плотнее прижался к плечу своего соседа слева. Тот, не оборачиваясь, скосил на него глаза.
– Кто их выдал, не знаешь? – почти беззвучно спросил Нареш.
– Не знаю, – ответил сосед.
Нареш не столько услышал, сколько угадал эти слова.
Хотя в тоннеле не было ни одного агента, биоры не могли чувствовать себя свободными от надзора, потому что среди них находились фанатики.
Колонна остановилась перед решеткой, перекрывавшей выход из тоннеля в жилую зону. Через несколько секунд решетка поднялась, и биоры двинулись дальше.
Колонна остановилась. Теперь она находилась во внутреннем дворе зоны, откуда биоры по узким проходам между капсулами растекались по своим секторам. Их было по шесть в каждой зоне.
Биор, у которого Нареш спрашивал про Феста, Лита и Риверу, поспешно отошел. Он сидел на конвейере рядом с арестованными и поэтому боялся провокации.
Нареш усмехнулся про себя. Он-то знал, что этот биор вестник, зато тот не мог и предполагать в Нареше руководителя организации вестников всей зоны.
Цепочка биоров довольно быстро продвигалась по узкому проходу к середине сектора, откуда они уже расходились по своим капсулам.
Располагаясь по периметру сектора – он имел форму квадрата – капсулы занимали почти всю его площадь. Только в самом центре сектора оставался пятачок свободного пространства, где возвышался двухметровый штатив с блоком компьютера пространственного контроля.
Отсюда хорошо были видны ровные ряды капсул, почти наполовину уходивших в гранитную поверхность сектора. Если бы Нареш видел когда-нибудь яйцо, то мог бы сравнить капсулы с большими пластиковыми яйцами, поставленными впритык друг к другу на сильно срезанные тупые концы. Каждая капсула имела свой номер. В них не было ни окон, ни дверей, ни каких-либо других деталей, присущих внешнему виду человеческого жилья.
Нареш подошел к своей капсуле. Через несколько секунд прямо перед ним в стене бесшумно образовалась довольно широкая щель. Это сработал запорный механизм, выполнив команду компьютера пространственного контроля. Компьютеры стояли во всех жилых зонах биоров. Они хорошо знали своих биоров, номера их капсул.
Как только Нареш оказался внутри капсулы, стена сдвинулась, и щель исчезла. Все, до утра никто не выйдет отсюда. Нареш по ступенькам спустился вниз, и теперь верхняя ступенька была ему по плечо.
Анже сразу подошла к мужу. Она тоже работала на пищевом комбинате, но их цех приходил в жилую зону раньше. Нареш обнял жену за плечи. Взгляд его привычно прошелся по голым стенам, полусферическому потолку, затем опустился на устланный жестким кавролином пол.
Внутри капсулы тоже ничем не походили на жилище человека. Не было ни украшений, ни мебели, ни домашней утвари, ни хозяйственных приборов – только два грубых суконных одеяла и две подушки, аккуратно уложенные у стены, неглубокая ниша в стене закрывалась небольшой дверцей, оттуда шел специфический запах хлорки.
Нареш, все еще обнимая жену за плечи, прошел вместе с ней на середину капсулы и опустился на пол. Она села напротив мужа. Он нежно провел ладонью по ее смуглому лицу. Пышные черные волосы, уже тронутые сединой, крупный рот, тонкие брови и огромные черные глаза, наполненные до краев любовью к мужу, – все в ней было красиво.
– Тебе надо переодеться, – нарушила молчание Анже.
Нареш снял рабочий комбинезон и накинул на плечи домашнее одеяние – халат без пуговиц с поясом.
В стене капсулы раздался тихий шорох, в ней образовалось небольшое квадратное отверстие, из которого, будто вышвырнутые небрежной рукой, на середину капсулы вылетели плоский пакет с пищевыми брикетами и две пластмассовые фляжки с сиропом. Ужин на двоих. Пища в капсулы биорам подавалась по транспортеру.
Анже разложила на полу брикеты: по два себе и мужу. Совсем недавно они жили втроем с сыном Готи, но тому исполнилось шесть лет, и агенты забрали его в детскую зону. Так поступали со всеми детьми биоров. У нее вдруг закружилась голова. Она привалилась спиной к стене и зажмурила глаза, по лицу побежали слезы.
– Успокойся, успокойся, – дрожащим голосом проговорил Нареш. – Надо терпеть.
– Я скоро умру! – со стоном воскликнула Анже. – У меня все время кружится голова! Я не могу работать! Если кто-нибудь из агентов или инженеров заметит это, я не вернусь к тебе.
Он поцеловал ее в губы. Слезы Анже были горьки.
– Не плачь, Анже, скоро все изменится.
Он знал, что его утешения мало помогают. Но что он мог поделать?
Анже тщательно вытерла подолом платья свое лицо, слабо улыбнулась.
– Не обижайся. Я очень боюсь раньше времени уйти от вас. Бедный Готи, как ему тяжело сейчас! – со стоном сказала она.
Нареш молча кивнул и принялся жевать брикет. Солоноватая клейкая масса сразу расползлась по всему рту, мешая нормально дышать и даже думать. Хотелось одного: как можно скорее протолкнуть ее в желудок, чтобы избавиться на время от изматывающего душу и тело чувства голода, которое почти никогда не оставляло биоров.
Анже и Нареш, если бы кто-то увидел их сейчас со стороны, представляли собой два жующих рта и две пары бессмысленно устремленных в пространство глаз.
Нареш сделал из фляги крупный глоток сиропа и поперхнулся. Анже несколько раз ударила его кулачком по спине. Удары были так слабы, что Нареш почти не чувствовал их. Откашлявшись, обессиленный, он прилег. Анже собрала обертки от брикетов, фляги, сложила все у стены. Потом села рядом с мужем, положила его голову к себе на колени. Длинными худыми пальцами стала перебирать волосы Нареша.
– Ты быстро седеешь, – проговорила она.
Нареш, выражая безразличие, шевельнул плечами.
– Попроси инженера, чтобы он дал тебе другую работу. – Пальцы Анже замерли, как бы тоже ожидая ответа. – У тебя тяжелая работа в цехе.
– Как будто ты не знаешь, что нам запрещено обращаться к инженерам, а с просьбами особенно. Если я сделаю то, что ты предлагаешь, меня накажут. Кто-то должен делать и эту работу.
Нареш сел, скрестив ноги под собой. Лицо его стало совсем печальным. Раньше в эти минуты сын сразу бросался к нему. Отец нарочно опрокидывался на спину и щекотал мальчика. Восторженный визг ребенка вызывал на лице матери мягкую улыбку. Потом мальчик садился на спину отца и с победным видом смотрел на мать: смотри, я все-таки победил большого и сильного отца.
Слезы опять навернулись на глаза Анже. Вряд ли теперь суждено ей когда-либо увидеть своего сына. Нареш заметил слезы жены.
– Надо держаться, Анже, – бодро сказал он. – Может, на этот раз мы добьемся своего.
– Ничего мы не добьемся, – махнула рукой женщина.
– Рано или поздно, но наши надежды сбудутся.
– Хорошо бы, – печально вздохнула Анже. – Только я не доживу до этого.
Нареш промолчал. Он еще немного посидел, а потом лег, не раздеваясь, тут же на полу. Вскоре Анже уснула.
Слабое гудение воздуха в вентиляционной системе под полом не нарушало тишины. Привычных шумов промышленного пояса не замечали.
Острое чувство тревоги гнало от Нареша сон. Сейчас он признавался себе, что страшится завтрашнего утра. Тот, кто донес на Феста, Лита и Риверу, не мог не знать, что они вестники, а он, Нареш, ходил в колонне всегда рядом с ними. Правда, не только он, но… Что делать, как сообщить своим, что он стал опасным для них?
Нареш тяжело вздохнул и закрыл глаза. Ответить сейчас на эти вопросы было невозможно. Ясно одно – он в опасности и не может ничего предпринять в свою защиту.
Нареш уже засыпал, когда в капсуле раздался тонкий свист. Биор приподнял голову и прислушался. Нет, ему не показалось: снова послышался свист. Он встал, приник лицом к решетке вентиляционного отверстия в полу капсулы. В глубине угадывалось чье-то лицо.
Нареш разбудил жену, с ее помощью отогнул кавролин и снял квадрат пола капсулы, он тоже был из пластика, с решеткой вентиляционного отверстия в середине. Анже удерживала кавролин, а Нареш с трудом протискивался головой вперед в образовавшийся лаз. Когда он полностью ушел вниз, Анже положила квадрат пола на место и расправила кавролин.
Внизу был Туб – оповещатель зоны.
– Есть срочный разговор, – сказал он, – и меня послали за тобой.
– Я боюсь, за мной могут прийти, меня не будет, и они начнут искать. – Нареш объяснил, почему он так думает.
– Не бойся, – успокоил его Туб. – Ночью они не приходят ни за кем.
Он полз впереди так же, как и Нареш, проталкиваясь руками. У Нареша всякий раз когда он полз по этой трубе, было такое чувство, будто он натягивает ее на себя. Через несколько минут он весь покрылся потом. Хотелось остановиться, передохнуть, но Туб все полз и полз вперед. В слабом свете фосфоресцирующей стенки трубы, Нареш едва различал его ноги.
Наконец они выползли в главную вентиляционную трубу пояса. Стало немного просторнее и светлее, диаметр трубы позволял даже сидеть, чем немедленно воспользовались Туб и Нареш. Самое трудное – добираться до главной трубы. Да и здесь приходилось нелегко, особенно если надо было ползти против тугого потока воздуха.
– Скоро придем, – с придыханием заговорил Туб. – Уже недалеко – в третьей камере. – Так они называли распределители в главной трубе.
– А в чем дело? Почему так срочно? – спросил Нареш, вытирая рукавом халата лицо. – Я так растерялся, что даже не переоделся.
– Ничего, не замерзнешь. Сегодня у меня был связной от них, – кивнул Туб куда-то наверх. – Кинг приказал собрать всех. Есть важное сообщение. Пошли.
Он встал на четвереньки и довольно проворно двинулся вперед. Через несколько минут они достигли камеры своей зоны и опять присели передохнуть. Камера представляла из себя квадратное пространство чуть выше и шире трубы с двумя отверстиями по бокам. Нареш уже знал, что через одно из них можно попасть в сельскохозяйственный пояс, через другое – в промышленный.
Им потребовалось полчаса, чтобы добраться до нужной камеры. Здесь сидело несколько биоров. Нареш знал из них только Кинга, с которым несколько раз встречался внизу, и еще одного.
При виде Нареша и Туба биоры в камере оживились, но приветствовали вновь прибывших сдержанно – кивками. Даже здесь, где за ними никто не следил и где им некого было бояться, они по привычке обошлись без слов.
Кинг – худощавый, белолицый с седой головой, поднял руку, требуя внимания.
