Текст книги "Спасенное имя"

Автор книги: Константин Шишкан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Письмо из черной шкатулки

Утром к Михуце во двор пришла Ника. Через плечо у нее на шнурке висели перчатки. Одна кожаная – боксерская, другая – самодельная рукавица, набитая ватой.

– Филимоша, – позвала Ника. – Я рыбку принесла.

Из-за угла дома важно вышел аист Филимон. Он деловито осмотрел предложенную рыбу, покачал головой и ушел за угол дома. Но зато во двор выскользнул Михуца. Он надвинул на лоб пилотку и осторожно, на цыпочках, вышел за калитку.

– Ты куда? Постой! – Что-то загремело, шлепнулось на пол, в дверь просунулась голова бабушки Василины. – Вот пострел! Опять пятки смазал… – Она оглядела пустынный двор и, вздохнув, затворила дверь.

А тем временем по улице во весь дух мчались Ника с Михуцей.

– Зачем звала? – остановился наконец мальчуган. Продирая глаза, он смачно зевнул.

– Слушай. – Ника горячо зашептала Михуце на ухо. – Димка с Ионом в овчарню ходили. Давай и мы куда-нибудь сходим…

– А куда? – спросил Михуца, вытирая ухо. – У тебя больно слюней много. Заплевала.

Но Ника не обратила на это внимания.

– На кладбище айда.

– А зачем?

– Туда маэстро пошел.

– Так бы и сказала.

И вот они уже идут среди серых памятников из ракушечника, деревянных пирамидок с красными звездами, мимо могилы русского солдата Ивана Ивановича Иванова, сложившего голову за освобождение их села…

– Я тебя художником сделаю, – раздалось вдруг за кустами. – Настоящим.

Ребята остановились.

– Погоди, – сказала Ника. – Я сейчас…

Она собрала букет и пошла к могиле солдата. Голоса за кустами то приближались, то удалялись, и до Михуцы долетали только обрывки фраз.

Говоривший закашлялся. С минуту было слышно, как он тяжело дышит да хрустят под ногами сучья.

Ника положила на могилку цветы, подошла к Михуце. Голоса снова поплыли в утреннем воздухе.

– …Дай, думаю, материал опробую… Кажется, неплохо, а? Главное, натурально… Вон погляди на эту голову. Типаж, а? Или этот, на костыле. Схвачено, ничего не скажешь… А старуха? Вспомни, как по земле ползла. Умрешь!..

– Это маэстро, – шепнула Ника Михуце на ухо.

– Конечно, маэстро. – Он засунул в ухо палец: – Опять плюешься?

– Ох, – вздохнули за кустами. – Мне бы картину написать…

– А это Гришка… – Ника снова наклонилась к Михуце.

– Отстань! – вскочил Михуца. – Из-за тебя я на правое ухо не слышу.

– …Я вот тебе альбомчик припас, – сказали за кустами. – «Третьяковка».

– Что вы, маэстро… Не надо… Ой, да тут вся галерея! Репин, Верещагин… – Послышался шершавый шорох страниц. – «Иван Грозный»… А глаза… Глаза-то живые! Правда?

– Факт. Один нервный даже ножичком картину порезал…

– А вот «Ночь над Днепром»… Луна-то какая! Словно лампочку за картиной повесили.

И снова зашелестели страницы, и над кустами поплыл неторопливый, раздумчивый голос:

– У нас тоже ночи такие стоят. Синие. Бездонные. Глядишь в небо, словно в озеро смотришься. А в нем звезды плавают, как кувшинки.

– А ты поэт. – Маэстро засмеялся, и в его смехе послышалась зависть.

– А иногда мне кажется, – продолжал Гришка, – это вовсе и не небо, а земля наша. Пашня. Бросили в нее ночью желтые семена звезд – и взошли они утром красным солнцем…

Голоса пропали. Подождав немного, ребята вышли из кустов.

– Художники, – вздохнув, сказала Ника. – Вот вырасту – тоже стану художницей.

– А вчера говорила, – Михуца проглотил слюну, – продавщицей мороженого.

– И продавщицей… Нет, лучше ветеринаром. Животных лечить. Правда?

– Не знаю, – пожал плечами Михуца. – Мне бы космонавтом.

– А кто говорил – паникмакером будет?

– Это меня дед Иким просил, – махнул рукой Михуца. – У него ус – ого! – как хвост у кота.

– Эй, погоди, – раздалось вдруг из кустов.

Ника остановилась как вкопанная. Она мигом надела перчатки и, широко расставив ноги, приняла боевую стойку:

– Только попробуй тронь!

Из кустов вылез Ерошка.

– Мы девчонок не трогаем.

Но девочка на всякий случай сделала выпад и нанесла первый удар.

– Но-но, не балуй. – Из кустов вслед за Ерошкой вышел Думитраш. – Дело есть. Слетайте-ка за вашими., как их там?.. Малиновыми следопытами.

– Красными, – мрачно поправил Михуца.

– «Слетайте»! – возмутилась Ника. Еще чего. – Она тряхнула косичками. – У нас ноги не купленные.

Но Михуца махнул рукой.

– Ладно, – решительно сказал он. – Если дело – можно…

Вскоре к старому, высохшему колодцу на проселочной дороге шли Димка, Ион, Ерошка, Думитраш, за ними Михуца с Никой, а позади всех – аист Филимон. Ерошка отчаянно жестикулировал.

– Шкатулку-то я не смог унести. – Он посмотрел на Димку. – Сорвалось… А письмо увел.

– Вот гад, – проворчал Димка. – И на руке синяк…

– Все сходится, – подтвердил Ион.

– Письмо я в колодце спрятал. – Ерошка сделал вид, что не слышит. – Погодите, я сейчас… – и полез в колодец.

Ребята с нетерпением ждали Ерошку. Наконец показалась лохматая голова. В руке он держал плоскую жестяную коробку из-под халвы. Молча открыл, достал вчетверо сложенный лист бумаги, передал Димке.

Димка сел на камень, стал читать:

– «Дорогой Федор! Передача по телевидению состоялась. Как ты и просил, в ней принимала участие Анна Владимировна…» – Димка гордо посмотрел на ребят, ткнул себя пальцем в грудь: – Моя мама.

– Читай, читай! – закричали все хором.

– «…Спешу сообщить важную для тебя новость…» – продолжал Димка.

– Какую новость? – не выдержал Михуца. – Ого!

– Да погоди ты, – махнул рукой Димка. – «…После передачи, где-то около полуночи, раздался звонок. Мужской голос попросил меня к телефону. Я, говорит, подполковник запаса Арион Сергеевич Кру́ду».

– Подполковник? – с восторгом крикнул Михуца. – Ничего себе!

– «…Через десять минут, – читал Димка, – уезжаю на проведение пионерской игры «Зарница», в район Петре́шт…»

– В соседнее село, – отметил Ион.

– Везет же людям, – вздохнул Думитраш.

Димка обвел всех строгим взглядом.

– Товарищи, – сказал он сухо, – прошу рабочей тишины.

Ребята притихли.

– «…Мы можем с вами встретиться, – продолжал Димка, – дней через восемь. О своем приезде сообщу дополнительно. Единственное, что могу сейчас сказать…»

– Что он может сказать? Что? – Михуца неожиданно выхватил из Димкиных рук письмо и спрятался за колодцем. – «Ри-сун-ки на жести…»

Но тут на него навалились Димка с Ионом и выхватили письмо.

– Ай, заноза! – закричал Михуца и схватился за ногу.

– Сам ты заноза, – выругался Ион. – Козья твоя душа.

– «Рисунки на жести, – продолжал читать Димка, разгладив смятое письмо, – я уже видел однажды… Думаю, буду вам полезен… Вот и все. Поздравляю с первой ласточкой. Твой Раду».

Михуца, сидя на земле, вытащил из пятки занозу.

– А еще?

– Верно, – сказал Димка. – Тут есть еще постскриптум… Читаю: «О моей просьбе прислать корневища винограда все-таки не забудь. Возвращаю шкатулку с твоим сувениром».

Михуца кивнул головой.

– Ничего не пойму, – сознался Ион. – Загадка какая-то. Хуже ребуса.

– Это ты у нас шкатулку увести хотел? – уточнил Димка.

– Я, – опустил голову Ерошка.

– Зачем?

– Маэстро просил… Выполнишь, говорит, задание – не обижу… А шкатулочка, между прочим, говорит, моя, и то, что в ней, – тоже мое. Случайно в чужие руки попала.

– Давай дальше, – попросил Ион.

– Унес письмо. Читаю. Что-то тут не так, думаю. Переписал письмо, отдал его маэстро. Копию спрятал.

– А что маэстро? – спросил Думитраш.

– Велел достать шкатулку.

– Странно, – сказал Димка. – Надо сейчас же отнести письмо Кайтану.

– По-моему, маэстро чего-то боится. – Ион почесал в затылке.

– Чего ему бояться? – возразил Димка.

– Ерошка! – Михуца неожиданно дернул его за рукав. – А какой размер ботинок у разхуда?

– Я что, мерил? Сорок третий, наверно.

– Ты не того?.. – Ион, глядя на Михуцу, повертел пальцем у виска.

– Я? – Михуца ясными глазами смотрел на Иона. – Я – ничего.

– А может, он шпион? – шепотом спросил Думитраш.

– Какой шпион? – махнул рукой Димка. – Дай разобраться… Из письма видно, что Круду к этому имеет отношение.

– Какое? – спросил Ион.

– Стоп, ребята! – Димка хлопнул себя по лбу ладонью. – А не он ли тот пацан, которого видел дед Иким?

– Так то ж пацан, – горячо возразил Михуца, – а это подполковник!

Все дружно засмеялись.

– Скажи своему аисту, – посоветовал Димка, – чтоб он тебя туда отнес, где взял… Понял?

– Понял.

Ребята засмеялись.

– Айда к Кайтану, – предложил Ион.

«Мир праху твоему, коллега…»

– Молодец, Ерошка, – сказал Федор Ильич, кладя письмо рядом со шкатулкой. – Ловко ты все придумал…

Ерошка скромно улыбнулся.

Из дальнего угла молча глядел на них Гришка.

– Но предстоит уточнить, – продолжал Кайтан, – кто написал и кто передал портрет фашистам.

– Какой портрет? – в один голос спросили ребята.

– Смотрите.

Открыв шкатулку, Кайтан сильно нажал большим пальцем на гофрированное дно. Распахнулись створки, за которыми оказалось второе дно. Кайтан достал оттуда квадрат из жести. Ребята с недоумением следили за стариком. Ну и что? Чем он может их удивить? Еще одним деревом? Но Кайтан перевернул этюд. Теперь на ребят с небольшого квадрата жести глядели его глаза.

– Вы? – Ион вскочил со стула.

– Я, – улыбнулся Федор Ильич. – Когда связным был у партизан. Этот портрет я обнаружил в тайнике шкатулки.

Димка широко открытыми глазами смотрел на Кайтана.

– Нашу группу кто-то выдал. Стала известна явка… Это был клен, а в нем – дупло. Группа погибла. Меня схватили, но я бежал… – Кайтан помедлил. – Говорят, в этом деле замешан Хамурару. – Он бросил взгляд в дальний угол, где сидел, опустив голову, Гришка. – Я в это не верю. Доказательств нет.

Гришка поднял голову.

– А дедушка Иким? – требовательно спросил Ион. – Он-то знает.

– Ох уж этот старый Иким, – вздохнул Кайтан. – Не напутал ли чего?

– Почему до сих пор не откопали штольни? – Ерошка с нетерпением ждал ответа. – Ведь там партизаны!

– Откапывали, – спокойно сказал Кайтан. – Останки перенесли в братскую могилу. А вход потом завалило.

– Я эту могилу знаю! – вскочил Ерошка. – Еще маэстро берет с головы сорвал и шепотом: «Мир праху твоему, коллега». Но я услышал. У меня слух стопроцентный.

– Как? – Федор Ильич вышел из-за стола. – Как ты сказал?

– Мир праху твоему, коллега… А что?

– Интересно, – Кайтан нервно потер руки.

Его волнение невольно передалось ребятам. Они вытянули шеи, а Гришка даже вышел из своего угла.

– Хм… Как же я упустил? – Кайтан сел за стол. – В архиве есть свидетельство – в отряде был художник. Погодите… Фамилия… Кажется… Морозан. Но откуда это известно маэстро?

Гришка стал мерить комнату длинными ногами акселерата. Он очень сейчас напоминал аиста Филимона. Старик, наверное, уловил это сходство, потому что махнул рукой и сказал:

– Да сядь ты наконец, аист!

Ребята хихикнули, а Кайтан забормотал себе что-то под нос.

– Морози́н, – услышали они, – Морози́н… Мороза́н…

Гришка сел, насторожился, глаза его заблестели. Кайтан на минуту задумался и вдруг быстро произнес:

– Моро́зин – Мороза́н… Изменена только одна буква. И ударение…

Гришка ладонью вытер со лба пот.

– Смотрите, ребята. – Кайтан взял в руки два квадратика жести. – Пейзажи писала одна и та же рука. Взгляните на этот клен… А вот дуб, – он кивнул Димке. – Твоя мать принесла.

Димка просиял.

– Похоже?

– Точно, – сказал Ион.

– Мда-а. – Кайтан задумался. – Это говорит о многом… У художника немцы могли отобрать все его работы. Мог, конечно, им передать пластинки и кто-нибудь другой. В том числе и мой портрет. На этой пластинке – видите? – дата… Она подозрительно совпадает с днем гибели группы. И моего раскрытия, кстати… Что это? – Кайтан бросил взгляд на ребят.

Ион пожал плечами, Димка опустил глаза, Ерошка захлопал ресницами, Гришка привстал со стула.

– Сиди, – сказал Ион. – А не то у него мысль порвется.

И Гришка послушно сел.

– Случайность? – Кайтан помедлил. – Или предательство?

– Да-а, – протянул Ион и почесал затылок. – Загадка. Хуже ребуса.

– Вот что, ребята, – Кайтан подался вперед. – Поискам нашим хотят помешать. Идите сюда.

Ребята окружили стол.

– Нужно срочно найти подполковника Круду.

Гришка нетерпеливо переступил с ноги на ногу.

– Не стану вас отговаривать. – Кайтан заметил его волнение. – С маэстро не будете спускать глаз… Только давайте условимся… – Он посмотрел на ребят. – Ничего самим не предпринимать. Давайте советоваться. Ладно? – И Кайтан заглянул в Гришкины глаза.

Гришка опустил голову. За сектантов ему уже крепко досталось. Но он вспомнил счастливые глаза Анны-Марии и улыбнулся.

Из штолен сектанты ушли, и теперь, кажется, собирались в домике на окраине села. Это надо еще проверить. Ничего, он им устроит веселую жизнь с чудесами и привидениями!

Морозобоина

На берегу Днестра, в лесу, под старым расщепленным кленом лежал, накрыв лицо беретом, маэстро. Рядом задумчиво грыз травинку Гришка.

Лес был полой удивительных звуков. Где-то в кустах что-то высвистывало, чуфыкало, тенькало; в болотце за кустами булькало, урчало, ухало; в траве шипело и жужжало, а в кронах деревьев загадочно шелестело. Да и сами травы и деревья потихоньку «разговаривали». В этом Гришка не сомневался.

– Жизнь идет, Григорий, – сказал вдруг маэстро. – У каждого есть свой угол. А я помру где-нибудь под забором. Накроют плакатом и повезут…

– Плакатом! – усмехнулся Гришка.

– Не понял? – насторожился маэстро.

– Да так… – махнул рукой Гришка.

Несколько минут молчали. Маэстро осторожно наблюдал за Гришкой.

– Гриш! А Гриш? – сказал он наконец. – Почему Димкину собаку Каквасом зовут? – Маэстро одним глазом следил за выражением Гришкиного лица. – Странная какая-то кличка.

– Почему странная? – спокойно ответил Гришка, делая вид, что не замечает настороженного взгляда маэстро. – Нормальная: как вас зовут? Вот и получается: Каквас. Правда, много чести для пса – на «вы» называть. – Он поправил выбившийся из-за пазухи сверток и зевнул.

Маэстро достал из-под камня белую бутылку с прозрачной жидкостью, в которой плавала змея, отвинтил черный колпачок, сделал несколько глотков.

– На, – протянул он Гришке бутылку. – Промочи горло. Корейская водка.

– Нет, – Гришка покачал головой, – не надо.

– Пей. – Он сунул бутылку Гришке прямо в лицо. – Пей.

Гришка с трудом отвел сильную руку маэстро, а тот тут же выхватил у него из-за пазухи сверток.

– Не надо. – Гришка потянулся за свертком, но маэстро вскочил на ноги. – Отдайте!

Ему удалось наконец вырвать сверток. По траве рассыпались рисунки. И почти на всех был изображен Самсон Хамурару: на коне, в лесу с автоматом, в гимнастерке с медалью. Один из рисунков Гришка прикрыл ладонью. Об этом эпизоде из жизни деда рассказал ему отец.

…Восемнадцатый год. Январь. Днестровский лед. На снежной высоте, под Бендерами, цепь румынских солдат. Свистят пули. За камнем прячется мальчуган…

– Товарищ Котовский! Патроны кончаются.

– Патроны в крепости.

– Дороги не знаем.

– Кто может указать дорогу?

– Я! – Из-за камня выскакивает мальчуган. – Я могу.

– Кто таков? Фамилия?

– Хамурару. Самсон.

– Ты откуда такой храбрый? – улыбается Котовский. – Гляди, пуля поцелует. Не боишься?

– А чего бояться? Я маленький. В меня не попадут.

– Верно, – поправляет фуражку Котовский. – В тебя не попадут. Не должны. Ну, веди…

Маэстро поднял с земли один из рисунков. Внимательно и строго глядел на него человек в фуражке, с черной широкой бородой и небольшими усами. Густые брови, прямой нос. Гимнастерка, портупея, медаль. Аккуратный, подтянутый…

Маэстро уронил рисунок, прислонился плечом к дереву.

– Что с вами? – спросил Гришка, собирая рисунки.

Но маэстро не отвечал. Он стоял, крепко держась за шершавый ствол, рассеченный почти до сердцевины глубоким шрамом. Гришка с удивлением посмотрел на ствол.

– Молния?

– Нет, – как-то тяжело, через силу ответил маэстро. – Морозобоина…

– Морозобоина?!

– Трудно, Гришка, – сказал маэстро, – жить на свете с морозобоиной. Тяжко… – Он вздохнул. – Стояло дерево в лесу. Росло. Ударил мороз – замерзли соки. И вот – шрам, до самой сердцевины. Понимаешь? Морозобоина. Словно ножом под сердце… – Маэстро вытер влажный лоб. – И кольца выросли, и листья распустились. А всё под корой шрам…

За кустами собрались ребята. Ерошка с Ионом пошли налево, Димка с Думитрашем направо, а Михуца с Никой остались лежать в траве. Они подняли головы, прислушались.

– Из села, Григорий, придется тебе уйти, – тихо сказал маэстро. – Дед – предатель. Село, брат, не прощает… А мне – сын нужен. Помощник. А?

Гришка, сжав зубы, молчал.

Зашевелились ветви кустов, выглянуло лицо Иона.

– Есть тут одно дело, – продолжал маэстро. – Вот, понимаешь, увлекся… Хобби у меня.

Из-за камня поднялась Димкина голова.

– Да вот беда, – вздохнул маэстро. – Сила нужна. Одному не одолеть…

Гришка пожал плечами.

– Хобби-то какое?

– Веришь ли… – Маэстро даже привстал. – На старости страсть проснулась… Филарист я.

– Это еще что такое?

– У каждого свое хобби. Один, например, собирает цепочки для часов, другой – марки, а я – ордена, знаки воинского отличия… Филаристика называется.

– Не слыхал, – признался Гришка. – Ну и что?

– Сам же говорил. – Маэстро замялся. – В штольнях всякое может быть… Ящики валяются. Авось награды какие найду, погоны…

Гришка махнул рукой.

– Ерунда все это. Вы уж извините… Некогда мне…

– А там, глядишь, – вкрадчиво сказал маэстро, – глубже копнем – истину откопаем. О деде.

– Нет. – Гришка привстал на локте, вгляделся в лицо маэстро.

– Мил ты мне, Григорий. – Теодор обнял его за плечи. – Люблю я тебя, талантище ты этакий!.. Ну ладно, забудь. Разговора не было…

Димка дал ребятам знак уходить. Ион кивнул: приказ понял. И защелкал птицей. Исчезли в кустах головы Ерошки и Думитраша, Иона и Димки.

Незаметно ушел от задремавшего маэстро Гришка. И только Ника с Михуцей остались на «боевом» посту…

Вечерело. Гришка подкрался к конюшне. Хмурый, хлопнув дверью, ушел, и он проскользнул к Тормозу. Конь встретил его тихим ржанием. Гришка протянул ему кусочек сахара. Тормоз осторожно, одними губами, взял рафинад и вздохнул.

– Слышу, слышу. – Гришка похлопал коня, пощекотал его за ушами. – Ветра просишь?

Присев на ясли, задумался. Затем, как бы решив для себя трудную задачу, встал, отвязал Тормоза и вывел из конюшни.

– Будет тебе ветер, – сказал он коню, – будет чистое поле.

Через минуту он уже скакал во весь опор.

На земле и под землей

Михуца с Никой наблюдали за маэстро. Теодор открыл глаза, потянулся и встал. Провел ладонью по шраму на дереве, вздохнул и медленно, какими-то деревянными ногами пошел в кусты. Он брел, продираясь сквозь заросли боярышника, изредка останавливался и прислушивался. Но Михуца с Никой были начеку. Они сразу же приседали, прятались за камнями. На некотором расстоянии от них, скрытый высокой травой, неторопливо шел аист. Он ни на минуту не терял Михуцу из виду.

Наконец маэстро приблизился к овчарне. Остановился, огляделся.

Михуца с Никой спрятались в кустах. Застыл в траве, вытянув шею, аист.

Никого не заметив, маэстро толкнул дверь.

Ребята выскочили из кустов. Филимон оживился, замахал крыльями, захлопал клювом. Взявшись за руки, Михуца с Никой бежали по склону. На белой осыпи ракушечника оставались их следы.

И вдруг земля разошлась под ногами, трава с комьями земли стала стремительно уходить куда-то в глубину. Михуца пытался ухватиться за ее зеленую гриву, но острые стебли, порезав пальцы, остались в кулаке. Вместе с ним по крутому склону штольни, поднимая тучу белой пыли и мелкой щебенки, катилась кубарем Ника…

А тем временем Гришка мчался по степной дороге. Конь шел рысью. Пахло клевером, горькой серебристой полынью, чертополохом, сухой, устоявшейся пылью. Еще летали пестрые бабочки, звонко трещали в траве кузнечики, покачивались на ветру широко распахнутые цветы мака.

Но вот цветок смежил свои алые веки. Значит, уже семь часов. Гришка помнил эту примету еще с детства. Надо торопиться. И он помчался карьером…

Быстро надвигалась легкая летняя ночь. Гришка, выскочив на лесную дорогу, придержал коня. Остро, свежо запахло ночными цветами. Гришка знал: есть такие цветы. Они спят весь день, а ночью раскрываются и пахнут сильно и сладко. Например, маттиолы. А вот и слепец. От тоже дремлет весь день, а ночью из своих неуклюжих торб высыпает снежные хлопья цветов.

С густым гудением пролетел мимо лиловый бражник. Это была толстая бабочка, большая любительница горицветова сока.

В лесу начиналась ночная жизнь. Промелькнула сова – неясыть, несуразный, взлохмаченный серый ком перьев. Вскрикнула где-то на вершине дерева невидимая птица.

В лесу стоял крепкий, сочный запах дуба, его налитых плотной, непроглядной зеленью листьев. Но вот откуда-то дохнуло сыростью. Быть может, ее принес с собой холодноватый ветерок из темной чащи? Гришка поежился, втянул голову в плечи. Надо торопиться…

…В штольню, куда провалились Ника с Михуцей, проникал слабый свет. Когда осела пыль, Михуца сделал попытку подняться. Застонал. Рядом всхлипывала Ника.

– Плечо придавило, – сказал Михуца.

– А мне ногу, – отозвалась Ника.

Взявшись за руки, они попробовали взобраться по крутому склону. Но земля мягко уходила из-под ног, щебенка осыпалась, катилась вниз, и они срывались вместе с ней. Потирая ушибленные места, поднимались снова. И опять сползали вниз. Наконец Михуца, утерев нос кулаком, махнул рукой. Но Ника потянула его за рукав.

– Ну миленький, ну хорошенький, ну еще немножечко!

– Отстань. – Михуца подошел к стене. – Надпись какая-то… Не разобрать.

В подземелье сгущалась тьма. Ника взяла Михуцу за руку, шепотом спросила:

– А тут нечистики водятся?

– Враки. Чертей не бывает.

– Михуца, – Ника прижалась к мальчугану. – А мне страшно. Я домой хочу.

– Не ной, – Михуца, поеживаясь, сел на землю. – Ника, глянь, – на его ладони лежала гильза.

– Ой, – Ника стала шарить по земле. – Тут их тьма. А они пуляют?

– Пулятые уже, – Михуца старательно набил гильзами карманы. – Айда.

Он взял Нику за руку, и они еще раз попытались выбраться из подземелья. Но тут же скатились вниз. Сверху посыпалась земля, щель почти полностью завалило.

– Заночевать придется, – деловито сказал Михуца.

…В домике на околице села Петрешты шло заседание штаба «Зарницы». Время было позднее, но за столом еще сидели пионерские комиссары во главе с подполковником запаса Круду. Наклонясь над картой, он очерчивал красным карандашом широкий круг.

– Здесь ровный участок, – говорил Круду. – Он просматривается со всех точек наблюдения…

Хлопнула дверь, в комнату ворвался Гришка. Он принес с собой запах леса, ночной глубокой свежести, тревожный дух взмыленного коня.

Круду поднял голову.

– Ты… зачем? – спросил он Гришку. – Тебя не вызывали.

Зарничники с недоумением смотрели на парня, а тот не мог оторвать глаз от лица Круду.

Наконец один из ребят сказал:

– А он не участник. Он из соседнего села, – и кивнул: – Тебе чего?

Гришка по-прежнему молча, жадно глядел на подполковника. И лицо его говорило о том, как сильно взволнован он этой встречей. Круду, пожав плечами, вышел из-за стола.

– Что-нибудь случилось, парень?