Текст книги "Мистический андеграунд"

Автор книги: Константин Серебров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

– Замолчи, – резко оборвала ее Кэт, – тебе никто не давал права судить меня.

– Я хочу избавить тебя от иллюзорных страданий, но ты не позволяешь мне этого сделать! – отпарировала Натали.

– Прежде чем попасть в высшие миры, – заметил Джи, – необходимо на Земле пройти все стадии алхимической трансформации и выплавить в себе Алхимическое Золото. Но ты, Кэт, в процессе своей трансмутации застыла на стадии Нигредо.

– А что это за стадия? – встрепенулась Натали.

– Это неоднократная встреча со смертью, вследствие которой должны сгореть все земные страсти и привязанности. В результате прохождения Нигредо в душе зарождается Лунная Жемчужина.

– Вот почему, Катенька, ты теперь пребываешь в обугленном состоянии, – заметила Натали. – Ты застряла между небом и землей, и не будет тебе покоя, пока не сделаешь свой выбор.

– А ты, девочка, неужто вообразила себя выше меня? – сказала Кэт, нервно прикуривая сигарету.

Джи незаметно выскользнул на кухню, и я последовал за ним.

– Я так и не понимаю, чему можно научиться в этой бестолковой ситуации? – недоуменно спросил я.

– Ситуация, в которой ты участвуешь, является для тебя бенефакторской, – ответил он. – Несколько тысячелетий назад Кэт жила в одном из египетских святилищ. Она получила Посвящение Изиды и достигла высокого уровня. Сейчас же она не помнит об этом, но ее душа страдает и рвется ввысь, к солнечным мирам. В момент нашей первой встречи она словно вспомнила меня и оставила жить в своей квартире. Я веду строптивую Кэт по Пути алхимической трансмутации уже несколько лет. Я устраиваю ей необходимый градус с помощью своих учеников, которые постепенно проводят ее через алхимический лабиринт.

Чтобы помочь ей вспомнить свое прошлое, я познакомил с ней Али, который расщепил ее сознание и вывел из горизонтального ступора.

Адмирал обучал ее несколько лет; он отделил в ней грубое от тонкого и довел ее до стадии Нигредо. Нам же надо помочь ей выйти из него с наименьшими потерями. Но сможет ли она пройти стадию Альбедо, стадию очищения, – зависит только от ее сверхусилия и длительной работы над собой.

– Теперь-то мне все понятно, – облегченно вздохнул я.

– Тебе необходим высокий градус, – продолжал Джи, – иначе твой затвердевший кундабуфер так и останется торчать в душе в виде величественного надгробия. Заодно ты приобщишься к алхимическому полуфабрикату Адмирала в виде Кэт и проплавишься вместе с ней.

Видишь ли, Учитель иногда просто вынужден проводить политику войны, а не мира с горизонтальной жизнью. Ему приходится создавать ситуации, в которых вскрываются болевые нарывы ученика, и, конечно, отношение ученика к Учителю меняется с положительного на враждебное. Мастеру трудно одновременно выступать в двух ролях: благостного Учителя и беспощадного Бенефактора.

Бенефактор работает над слабостями ученика, поэтому ученик его боится. А Учитель ведет душеспасительные беседы, создает мягкие ситуации. Но довольно часто Учитель все-таки вынужден выступать также и в роли Бенефактора. Например, Гурджиев всегда выступал как в роли Учителя, так и в роли Бенефактора. Если взять серию книг Кастанеды, то Дои Хуан – Бенефактор для одной группы учеников, а для другой – Учитель. Хенаро, наоборот, являлся Учителем для той группы учеников, для которой Дон Хуан был Бенефактором, и Бенефактором для той группы, где Дои Хуан выступал как Учитель. Как только Учитель спускается в работе над неофитом на центр ниже сердца, он превращается в Бенефактора, потому что от этого ученику становится больно… В комнате наступила подозрительная тишина, – прислушавшись, заметил Джи. – Не вернуться ли нам к столу?

В два часа ночи Кэт вылила себе в рюмку последние капли водки и бросила на меня пронизывающий взгляд:

– По-моему, сейчас ты сможешь хоть как-то пригодиться.

Я надеялся, что эта фраза ничего не значит, но Кэт неумолимо продолжала:

– Давай мигом на перекресток – купи водки. Без бутылки можешь не возвращаться.

– Где же купить ее в это время? – растерялся я.

Кэт резко рассмеялась:

– Какая незрелость! У таксистов, естественно!

Джи тоже поднялся, и я понял, что он пойдет вместе со мной. Мы оделись и вышли на лестничную площадку. В разбитое окно дул ледяной промозглый ветер. Мы спустились вниз, и я занял пост под уличным фонарем. Началась вьюга, снег бил в лицо. Когда появилось первое такси, я отчаянно замахал руками. Машина резко остановилась.

– У вас не найдется бутылочки водки? – спросил застенчиво я.

– Проси сразу три, – добавил Джи.

– Да ты, парень, совсем свихнулся! Что я тебе – магазин на колесах? – сердито бросил шофер, и машина рванула с места.

Мне стало не по себе от этого унижения, но возвращаться без водки было еще более неприятно. К приходу пятой машины я уже немного пообтесался и перестал обращать внимание на хамство. Неловкость быстро прошла; я сообразил, что это обычный бизнес таксистов, торгующих алкоголем втридорога. Водки у них не было лишь потому, что вся она уже разошлась. Я был голоден и зол, меня унижала обучающая необходимость ночью, в мороз и вьюгу, покупать у таксистов водку. Джи невозмутимо прохаживался взад и вперед по тротуару, изредка прихлопывая мерзнущими руками в черных кожаных перчатках.

– Ну как, не остыло ли твое желание обучаться у меня? – вдруг спросил он.

– Никак нет, – отвечал я, бодро подпрыгивая, чтобы согреться.

Внезапно из снежных вихрей появился микроавтобус с крутящейся желтой лампой на крыше. На его дверце было написано крупными синими буквами: «Аварийная помощь». Я привычно махнул рукой, машина остановилась. Молодцеватый шофер только заступил на дежурство, и его секретный запас под сиденьем был полон. Я купил бутылку по тройной цене, уже с большой радостью, лишь бы вернуться в алхимическую ситуацию к двум безукоризненно прекрасным леди. Все же, по экономности своего характера, я не стал брать больше.

– Зря ты пожадничал, – заметил Джи.

У меня внутри все заскрипело и напряглось.

– Я изо всех сил стараюсь растянуть остатки денег как можно на больший срок.

– Гулять так гулять, – произнес Джи, – на всю катушку, включая и почтовые расходы, – так завещал Гурджиев.

«Я не собираюсь жить по Гурджиеву, – подумал я, – иначе сразу вылечу в трубу».

Промерзшие на холодном ветру, мы быстро вернулись в теплую квартирку, и я, не снимая покрытого снегом пальто, гордо поставил водку на середину стола.

– Ну, молодцы ребятушки, не зря на морозе простояли, – заметила Кэт, поправляя челку, упавшую на глаза.

– Ты думаешь, одной хватит? – спросила Натали.

– Еще как, – заверил я.

Не успел я расслабиться и насладиться маленькой победой, как бутылка быстро опустела, а психологический градус для продолжения алхимического процесса в нашем атаноре так и не поднялся. Ситуация замерла на полуобороте.

– Что ж, Витязь в тигровой шкуре, – с насмешкой бросила Кэт, – придется тебе опять отправиться на перекресток. Только не забудь, что жадность фраера сгубила.

Меня передернуло от этой фразы, но протестовать, рискуя быть списанным с палубы, я не решился. Угрюмо поднявшись, я взял свое еще мокрое от растаявшего снега пальто и, раздраженно волоча его по блестящему паркету, вышел на лестничную площадку.

«Да, моим денежкам пришел конец, – недовольно подумал я. – А мне так не хочется возвращаться в Кишинев!»

Я вышел на перекресток, и в ту же минуту появилось такси. Этот шофер держал водку в своем автопарке, куда мне и пришлось отправиться вместе с ним. Минут за двадцать мы доехали туда, и таксист, потребовав у меня десять рублей, пошел за водкой. Я остался сидеть и ждать его, печально размышляя о своей судьбе и жалея, что не запасся напитками днем. Ветер завывал за окном машины, и вскоре снег совершенно запорошил все окошки.

«Наверное, он уже сбежал с моей десяткой», – злился я, поеживаясь от холода. Наконец, когда я совсем окоченел, он появился с бутылкой в руке. Я радостно вздохнул. «На сегодня мои неприятности закончились», – мелькнуло у меня в голове.

Когда я появился в квартирке-бис, Кэт встретила меня неприятной репликой:

– Опять купил одну? Все боишься прогадать, считаешь копейки. Может, сразу отправишься обратно на перекресток?

Я нервно вздрогнул и собрался было защищаться, но тут раздался голос Натали:

– Оставь его, Кэт, пусть отдохнет. Может быть, на сегодня нам хватит?

– Как ты не понимаешь, – воскликнула Кэт, – это все делается для его проплавки, а без водки я не могу общаться с этим идиотом!

– Да чем же я так плох? – возмутился я.

– Ты что, думаешь, зашел сюда поразвлекаться с красивыми девочками? Мы работаем над твоим сэлфом, пытаемся разрушить твой мерзкий кундабуфер.

– Что это еще за кундабуфер вы обнаружили в моем организме?

– Это как раковая опухоль, – заметила Кэт, – с годами растет и пожирает душу. А впрочем, милочка, лучше ты растолкуй этому простаку, в чем дело.

– Кундабуфер – это некое невидимое устройство внутри тебя, которое не позволяет столкнуться друг с другом противоречивым «я», – очаровательно произнесла Натали.

– А что будет после его разрушения?

– На какое-то время ты сойдешь с ума, – засмеялась Кэт.

– Но затем, если хорошее в тебе перевесит плохое, то ты сможешь стать целостным человеком, – добавила Натали.

– Если стремление к вертикали перевесит твою запрограммированную горизонталь, то ты станешь реальным адептом, – продолжил Джи.

Я понимающе вздохнул и под пристальным взглядом Кэт повесил пальто на вешалку.

– Присаживайся, – сквозь зубы произнесла она. – Надеюсь, ты не будешь вечно искать защиты у женщин, – и, бросив на меня уничтожающий взгляд, презрительно отвернулась.

– Вторая бутылка пришлась к месту, – заметил Джи, – ситуация вновь стала набирать градус, достаточный для того, чтобы расплавить твою закристаллизованную структуру.

– Но для этого тебе не мешало бы пройти школу Ваньки Жукова у моей беспощадной подруги, – добавила Натали.

– То есть делать по дому самую грязную работу, – с надменной улыбочкой произнесла Кэт.

– Это обязательно? – спросил я, с надеждой поглядывая на Джи.

– Без этого твое обучение выродится в развлекательную прогулку, – серьезно произнес он.

Два часа подряд Кэт едко разбирала все мои скрытые противоречия, о существовании которых я даже и не подозревал, – она пыталась расшатать мой «железобетонный», по ее словам, кундабуфер.

В течение этой долгой ночи я неоднократно засыпал, непроизвольно норовя сползти с горячего стула, но Кэт твердой рукой усаживала меня обратно. Наконец у нее стали слипаться глаза, и она, вытащив из темной комнаты два матраца, презрительно бросила их мне под ноги. Затем достала из шкафа четыре старых полушубка и пальто бывшего мужа. Дверь в комнату захлопнулась, щелкнул замок. Мы с Джи мгновенно рухнули на матрацы и забылись глубоким сном.

Я проснулся оттого, что почувствовал сильные удары в бок. Это Лизонька, дочь Кэт лет десяти, ожесточенно пинала меня ногами. Я бросил взгляд на будильник: было девять утра. Увидев, что я проснулся, она отпрыгнула и спросила ядовитым писклявым голосом:

– Кто ты такой и кто тебе позволил спать в нашей квартире?

– Твоя мама, – ответил я.

Мой голос, хриплый от водки и ночного мороза, напугал Лизоньку.

– Моя мама никогда такого бродягу не пустила бы в дом, – запинаясь, сказала она и отступила к двери.

Джи еще спал. Я поискал глазами одежду и не нашел ее там, где, как мне казалось, оставил ее. На лице Лизоньки появилась широкая улыбка. Я понял, что вредная девчонка основательно приготовилась к утренней встрече, и, завернувшись в пальто культуриста Коли, стал искать спрятанные вещи. Через десять минут поисков я занервничал – мы опаздывали на погрузку аппаратуры. «Кадарсис» должен был давать концерт в Кронштадте. Лизонька ходила за мной, ехидно посмеиваясь: ей нравилась моя беспомощность.

«Вся в маму», – подумал я мельком. Наконец я нашел одежду, надежно засунутую под ванну в дальний угол.

«Будь моя воля, надрал бы ей уши», – подумал я.

Приведя в порядок помятую одежду, мы с Джи отправились в Ленконцерт. Лизонька, выйдя на лестничную площадку, прокричала вдогонку:

– В следующий раз твои штаны полетят с восьмого этажа!

С чувством ужасной неприязни я покидал квартирку-бис.

– Ты, я вижу, не можешь вынести даже такого маленького градуса, который создает Лизонька, – изумился Джи, заметив мое мрачное лицо. – Во всем виновата твоя гордыня. Ты думал, что являешься важным человеком, а Лизонька показала тебе, кто ты такой.

Я готов был взорваться, но усталость и бег до метро по Благодатной охладили мой пыл. К счастью, мы приехали раньше музыкантов и, обрадованные этим, рухнули в кресла и забылись сладким сном. Я проснулся от резкого крика Петракова:

– Вам что, ночи не хватило? Чего это вы развалились, как господа? А ну, быстро на погрузку!

После ночной проплавки с меня слетела обычная спесь, и я с радостью начал грузить аппаратуру. Киса, увидев меня, повела красивыми черными глазами и сказала:

– Тебя, Касьян, мы не можем взять с собой на концерт, ибо сегодня едем в Кронштадт, закрытое для посторонних место, а на тебя нет пропуска. Тебя на въезде ссадят с автобуса, и ты на тридцатиградусном морозе тут же замерзнешь в чистом поле.

– Ну что, рискнешь? – спросил Джи, испытующе поглядывая на меня.

– И без него обойдемся, – бросил Петраков, – а то еще перед его мамашей будем отвечать.

– Рискну, – ответил я. – В крайнем случае, подберете меня на обратном пути.

Петраков скорчил гримасу, означавшую «сам заварил, сам будешь расхлебывать», и я, забравшись в голубой автобус, с удовольствием устроился рядом с Джи. Автобус тронулся и, выехав через полчаса из города, быстро понесся вперед, подпрыгивая на дорожных ухабах. Джи, погрузившись в себя, слегка прикрыл глаза, и я внезапно ощутил таинственный ветер иных миров. Я вновь почувствовал, что не зря живу на земле, словно осознал скрытый смысл всего бытия. На душе потеплело, и я стал засыпать, хотя мое тело беспрестанно трясло и подкидывало на жестком сиденье.

«Главное – не дать ему стукнуться головой о железную ручку, торчащую впереди», – подумал я и провалился в забытье.

Я очнулся от сильного толчка в бок.

– Эй, просыпайся, сейчас будут проверять, – проворчал Петраков.

Автобус затормозил у шлагбаума с одинокой деревянной будкой, из которой вышел замерзший морячок в черной шинели с автоматом наперевес. Он подозрительно покосился на музыкантов.

– Мы джаз-ансамбль, едем давать концерт вашим матросам, – быстро проговорила Киса, мило улыбнувшись молодому бойцу.

– А, филармония, давненько не бывали в наших краях. Ну, проезжай, – оскалился он.

Так я проник на секретную морскую базу, под видом одного из музыкантов.

Через некоторое время автобус остановился у хорошо сохранившегося огромного собора, в котором находился концертный зал.

Ровно в 19.00 открылся занавес, и первые аккорды прохладного нормановского джаза понеслись в зал. Из-за кулис я увидел, что в зале присутствовали одни молодые матросы, для которых любая музыка – праздник, лишь бы не идти в караул. Наверное, офицеры недолюбливали джаз.

– Пойдем, прогуляемся по зданию, – вдруг позвал Джи. – Раньше в этом громадном соборе на воскресные службы собиралось около тысячи моряков. До семнадцатого года здесь служили молебны перед выходом в море, а теперь устроили концертный зал, лишив Кронштадт духовной поддержки, идущей от Господа нашего Иисуса Христа.

Джи открыл потайную железную дверь и, в полной темноте, стал подниматься по винтовой лестнице, ведущей к куполу. Я осторожно последовал за ним. Поднявшись наверх, мы очутились среди поваленных балок. Сквозь дырки в куполе сверкали жемчужные звезды. Отворив единственное окошко, я взглянул в морозное ночное небо: надо мной блестел Орион, переливаясь красно-желтым драгоценным свечением.

– Это наша духовная родина, – печально произнес Джи.

Меня охватило чувство бесконечности, изливавшееся из его сердца. Где-то далеко внизу «Кадарсис» играл пьесу «Не умеешь – не свингуй».

Постояв несколько минут в полном молчании, я осмелился спросить:

– Каким образом появляются статуи в алхимическом лабиринте Школы?

– В школьном пространстве имеется масса филиалов, святилищ, перегонных алхимических кубов, которые постепенно проходит неофит. В статуи превращаются те ученики, которые были в свое время сильно намагничены школьным ветром, но, не выдержав градуса в одном из перегонных кубов, ушли в жизнь. Но они все же сохраняют в своей душе сотни осколков знания. Неофит, если он хочет правильным образом развиваться, должен у этих статуй очень многому научиться и понять, чего статуя достигла и на чем сломалась. Интерес к галерее статуй у человека, ставшего на Путь, возникает постепенно, ибо каждая статуя тенью от своей руки указывает на зарытое сокровище, которое скрыто в степени тонкости самой статуи. Школа же старается, с одной стороны, удержать ученика, а с другой стороны, поднимая для него градус, создает ситуацию ухода из нее. И только те, кто прошел очередную проплавку в алхимическом котле, идут дальше. Некоторые ученики обитают в Школе только для украшения, как красивые виньетки. Для того чтобы ученик мог продолжать обучение, он должен постоянно настраиваться на школьный ветер, который часто меняет направление. Те ученики, которые не сориентировались, неожиданно оказываются вне Школы, вне ее интересов и задач.

Иногда на некоторых учеников ополчается вся Школа, и им надо бороться за свое место. Пока ты находишься в миру, тебе постоянно угрожает опасность духовно умереть. Так и в Школе – ученику каждый день угрожает опасность из нее вылететь. Удержаться в Школе очень сложно, ибо надо научиться ходить по Скользкой Палубе, которой нет.

Каждый человек – это Космос, который себя не осознал. Для того чтобы войти в резонанс со Вселенной, надо внутренне абсолютно измениться. В пространстве Школы дуют разные ветры: то северный, то южный, то ветер пустыни Тартари, и в этой сложной ситуации ученик может уйти с Пути в некое замкнутое пространство. Отошедшие не потеряны для Школы, они являются статуарной ее частью, и эта часть велика. Но есть еще небольшая движущаяся школьная группа. И в ней с учениками происходят самые невообразимые вещи, такие как прозрения о своих воплощениях в других солнечных системах. Тут сам ученик становится реальным участником чуда.

Бывает, попадет в Школу какой-нибудь идиот, и с ним возятся и возятся, хотя есть столько достойных адептов. Почему – непонятно. Может быть, он имеет заслуги в прошлом или будет иметь их в будущем и посрамит всех героев? А может быть, это прихоть Мастера? И только если неофит искренне задает вопросы, то ответы придут отовсюду.

Те, кто верны идеям Школы, могут стать солью земли, а если они потеряют свое качество, то все, что есть на Земле, потеряет смысл.

– Я всей душой желаю войти в число верных учеников, – тихо произнес я.

– Дерзай – и тебе откроется Небо, – медленно ответил Джи.

– А теперь нам пора.

Мы стали спускаться по винтовой лестнице, с небесных высот – на землю, к людям.

– Вы опять куда-то исчезли! – закричал Петраков, заметив нас. – Быстро собирайте аппаратуру, Норман торопится в Питер!

Подойдя к гостинице, я, смешавшись с толпой музыкантов, проскользнул внутрь, радуясь, что ночлег мне обеспечен. Когда мы зашли в номер, на часах была полночь.

– Сегодня мы не пойдем в гости к Кэт – попробуем устроить в номерах музыкантов небольшие хэппенинги, – сказал Джи.

Я обрадовался перемене событий, но после двух ярких ночей, проведенных в обществе Кэт и Натали, где все драконьи головы моего Уробороса основательно подгорели, компания музыкантов показалась мне довольно пресной.

Это был последний день гастролей. На следующий день «Кадарсис» уезжал выступать в Петрозаводск. Утром, не успев окончательно проснуться, я услышал голос Джи:

– Я сейчас ухожу в гости к Натали – хочу попрощаться с ней. Она живет на Литовском проспекте. Если успеешь собраться, можешь пойти вместе со мной.

Я вскочил с матраца и, одевшись за одну минуту, стал ждать Джи у двери.

– А кто соберет твою постель? – удивленно спросил он.

– Но ведь мы очень спешим, – ответил я.

– Если горничная заметит матрац, лежащий на полу, то тебе придется заплатить за проживание в номере, а также еще и штраф, – ответил он.

После этих слов я бросился тщательно заметать следы.

Через полчаса мы поднялись по мраморной лестнице серого дома начала века, и, остановившись у дверей, Джи нажал кнопку звонка. Две минуты показались мне вечностью. Дверь открыла Натали, в розовом шелковом халате. Глаза ее светились глубинной красотой.

– Проходите, вы пришли очень кстати, – пропела она бархатным голоском.

Мы оставили свои пальто в прихожей на стуле и прошли на кухню. Наливая в заварной чайник крутой кипяток, Натали меланхолично произнесла:

– Мой муж две недели назад ушел из дома, не сообщив, куда. Только что он позвонил и сказал, что уехал в Среднюю Азию на несколько месяцев. И потому я сейчас живу одна и исследую ночной Питер…

Мы тихо сидели на кухне, попивая чаек. Натали, держа карты в руках, рассказывала Джи о своей жизни:

– Если вы помните, несколько лет назад вы посоветовали мне выйти замуж за одного азиатского суфия, говоря, что он в душе глубокий мистик. Я вас послушалась, и моя семейная жизнь оказалась довольно странной, совершенно не похожей на совдеповскую. Я вам благодарна за совет, но с этим суфием я натерпелась неприятностей, как, думаю, и он со мной. Дело в том, что хотя православный Аллах и дал ему мистический дар прозрения, но забыл предостеречь от бурной ночной жизни. Его притягивало дно общества, и своей экстравагантностью он опустошил мое сердце. Я стала уходить из дома, надеясь сохранить себя. Он постепенно терял человеческий облик, впадая в бешенство, грубость и хамство, так что наша жизнь превратилась в ад. Ни о каком

Пути к Абсолюту не могло больше идти речи.

– Да, – вымолвил Джи, – как жаль, что Эфенди так и не уберег себя.

Я наслаждался бархатным голосом хозяйки дома, ловя каждый ее взгляд. Через некоторое время Джи посмотрел на часы и произнес:

– Нам пора уходить – скоро наш поезд.

Затем он окинул меня взглядом и, поняв, что я безнадежно влюбился, неожиданно спросил:

– Дорогая Натали, сможешь ли ты позаботиться об этом молодом человеке, если я оставлю его в Питере дней на десять?

У меня перехватило дух. Натали изучающе посмотрела в мою сторону и улыбнулась:

– Я думаю, мне удастся убедить Кэт, что ей необходим помощник в ремонте квартиры.

– Простите, что я не выполнил своего обещания помогать вам, – смущенно сказал я, обращаясь к Джи.

– Да ладно, я как-нибудь справлюсь и сам, – ответил Джи, – хотя твоя помощь была бы мне весьма необходима. А через десять дней я заберу тебя в Москву: тебе нельзя зависать долго на одном месте, иначе ты размагнитишься и превратишься в эдакого обрюзгшего мещанина.

Я был на седьмом небе от счастья. Мне так было необходимо общество Эмины и Зибельды, что я благодарил Джи за его благосклонное великодушие. Я тут же позабыл о своей идее следовать за Мастером на край света до окончательного Просветления. Сияние души, казалось, находится рядом, и оно мгновенно затмило вечное стремление к небесам.

– Не думай, что ты сошел с Пути, – молвила Натали, когда Джи закрыл за собой дверь. – Дни, проведенные в нашем обществе, надолго останутся в твоей душе. Я буду немеркнущим маяком любви на твоем Пути.

Я недоверчиво посмотрел в ее распахнутые глаза и почувствовал необычайное волнение. Я отвел взгляд в сторону, боясь утонуть в бездне ее души…

Когда я ввалился к Кэт со своим огромным желтым чемоданом, она посмотрела на меня как на сумасшедшего.

– Натали расписала мне, что ты великолепный мастер, но, глядя на тебя, не могу в это поверить, – заявила она.

– Я постараюсь сделать все как можно лучше, – ответил я, смутившись.

– Ну ладно, проходи, посмотрим, к чему ты пригоден.

Я сознавал, что разоблачение наступит довольно быстро, но решил держаться до последнего. Я стал изображать специалиста высокого класса, небрежно осматривая потолки и делая значительные ремарки. Кэт подозрительно изучала мою физиономию, пытаясь понять, что скрывается под маской деловитого маляра. Она дала мне двадцать пять рублей и отправила в магазин купить все необходимое для ремонта. Я долго бродил по задворкам, пока не нашел рабочих, ремонтирующих дом, и купил у них краски и гипса раза в два дешевле, чем в магазине. Сэкономленные деньги я вернул Кэт, за что был награжден улыбкой.

Вечером Кэт отвела мне самую маленькую комнатку в квартире и, не считая меня достойным общения с ней, удалилась. Я стал было делать записи в дневнике, но тут появилась Лизонька.

– Предлагаю тебе сыграть партию в шахматы, – заявила она писклявым голоском.

– Да ты еще не умеешь держать фигуры в руках, – буркнул я.

– Не смотри на мой малый рост, – пропищала она. – И запомни, если ты не сыграешь перед сном со мной в шахматы, то я прикажу маме выставить тебя за дверь, за навязчивое приставание.

– Раз ты настолько коварна, то расставляй фигуры.

К моему полнейшему удивлению, Лизонька через тринадцать ходов поставила мне мат.

– Я занимаю первые места в нашем шахматном клубе, – хихикнула она и отправилась спать.

Я вновь взялся за дневник, пытаясь найти оправдание тому, что не сдержал слово, данное Джи. Я представил себе, что он мог бы сказать:

– Кто-то подложил топор под компас твоего сердца. Твоя рабочая группа потерялась в хаотическом вихре нижних центров. Где твое желание работать над собой? Ты позабыл о желании достичь Просветления… – но голос разума уже не мог остановить разбушевавшихся желаний.

Ночью я попал в зловещее сновидение.

Я, в форме старшего лейтенанта, в сопровождении двух солдат шел по ночному Петербургу. В одном из темных переулков на пас набросилось девять рыцарей в черных доспехах, со знаками перевернутой пентаграммы на груди.

«Воины тьмы», – пронеслось в голове. Мне удалось сбить с йог первого рыцаря, но тут, оглушенный мощным ударом по голове, я потерял сознание. Когда я пришел в себя, то увидел, что привязан к фонарному столбу. Я попытался освободиться от пут, но руки были намертво скручены. Оглядевшись вокруг, я заметил, что солдаты также привязаны к фонарям. Рыцари тьмы сорвали с одного из них военную форму и стали вырезать на его солнечном сплетении инфернальный знак. Мое сознание вдруг озарила мысль: это сновидение. Я вспомнил Фею и правило, как перемещаться в пространстве, используя силу намерения. Быстро повернувшись против часовой стрелки, я мгновенно оказался в долине среди высоких гор. Я стоял, наблюдая за ярким светом множества костров, горевших у реки. Я наугад подошел к одному из них и, к великому удивлению, увидел свою мать. Она печально посмотрела на меня и произнесла:

– Сынок, как можно скорее покинь это адское место.

Я с любопытством всмотрелся в костер и, к своему ужасу, понял, что на нем горит человеческая плоть.

– Это черные мистерии инфернальных миров, – произнесла она. – Спасайся, или тебя принесут в жертву Бафомету.

Я бросился бежать из этого проклятого Богом места, поняв, что попал в нижние сферы потустороннего мира. Утром я встал с тяжелым чувством в груди, жалея о том, что не уехал с Джи. В мою комнату заглянула Кэт:

– Ты сегодня сделаешь пробную работу. Когда я вернусь, то проверю все до мелочей, – и неприветливо захлопнула дверь.

Я осмотрел еще раз все потолки и понял, что если я начну их ремонтировать, то они примут еще более ужасный вид. Впав в отчаяние, я открыл свои записи – мне больше ничего не оставалось делать, как попробовать осознать себя, – и прочел письмо, которое Джи когда-то написал Одинокой Птице, летящей за Удодом на гору Каф. Он дал мне изучить эти письма для большего понимания Луча Школы.

«25 сентября 1980 г . Пятигорск.

Дорогая Белая Птица! Хочу сегодня остановиться на теме гармонии, которая все противоречия претворяет в красоту. Пусть эта мысль послужит для тебя лейтмотивом твоего поведения. Постарайся бытийно проникнуть в ее глубину. В этом один из секретов Магнитного Центра, который делает человека особенным, интересным внутренне, с благоухающей чистой аурой, магнетически притягивающим к себе информацию, обстоятельства, каскады совпадений, помощь со стороны Ангелов. Ибо. к такому Человеку они испытывают интерес, им приятно следить за ним, покровительствовать ему. Он уже не штампованный биоробот, каких миллионы, а творческая, постоянно экспериментирующая, изобретающая, стремящаяся к совершенству сущность. Сами люди (полу-спящие и спящие) инстинктивно стремятся к такому Человеческому Магниту, им интересно возле такого человека, он для них таинственен, постоянно озарен непостижимым (для них) вдохновением. У тебя есть Шанс начать культивировать свой Магнитный Центр, но учти, шанс – это еще не реализация».

Я задумался над тем, что является реализацией в моем случае, но ответа так и не нашел. Спрятав тетрадку, я решил позвонить Натали.

Она, обрадовавшись моему звонку, пригласила прогуляться по Невскому.

Восприятие города в обществе необычной дамы было обостренным и возвышенным. Храм Спаса-на-Крови, пруд с лебедями, беседы с кошкой в подворотне – все мне казалось необыкновенной сказкой. Я, казалось, попал в пространство Весны Боттичелли и совершенно позабыл о ремонте. В этом сладком забытьи прошло несколько часов, и я вдруг стал понимать, что оказался в плену магического сна, навеянного Натали. Это осознание вызвало щемящую боль в сердце.

– Ах, дорогая Натали, – печально произнес я, – как мне жаль, что ты так и не стала на Путь, ведущий к освобождению от кругов сансары.

– Боже мой, – воскликнула она, – да оглянись ты вокруг! Как можно освобождаться от этой незабываемой красоты?! Никакая нирвана не сравнится с моей жизнью, полной романтических приключений и безумной любви. Ты, наверное, просто одинок и поэтому тоскуешь по несбыточному. Тебе плохо, я вижу. Я возьму тебя в ночной полет над Петербургом на астральном В-52, и ты позабудешь свои призрачные мечты. Прости за прямоту, но я думаю, что многие люди стремятся к Просветлению от своей убогости.

– Как жаль, что ты так ничего и не поняла, – сокрушенно ответил я.

– Ты лучше бы проводил меня на улицу Авиационную, – вдруг сказала она. – Там у меня своя комнатка в квартире отца. Уже более месяца в этой комнате обитает друг моего мужа, никому не известный поэт Шишкин, приехавший в Питер из Навои писать поэму, как он говорит, по живым следам, об Иисусе Христе и о том, что Его никогда не существовало. Он обращается со мной так, как будто бы я должна выполнять все его прихоти. Он говорит, что на Востоке женщина должна повиноваться мужчине. Он мне так надоел, что я не хочу одна встречаться с ним.