Текст книги "Дар Астарты: Фантастика. Ужасы. Мистика (Большая книга)"

Автор книги: Коллектив авторов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 43 страниц)

Мартин Свейн
ЖИЗНЕННО

Полковник Ведж, добродушный, веселый холостяк лет пятидесяти, но еще бодрый и энергичный, приехал на неделю в Париж. В первый же день он осмотрел с утра некоторые интересные публичные здания, позавтракал в ресторане около С.-Мартена и пошел побродить по улицам. Часа в три он очутился в Монмартрском квартале.

Он шел, заложив руки за спину, и с наслаждением смотрел на все, что попадалось ему на пути. Вдруг взгляд его упал на яркую афишу кинематографа. Полковник был не прочь поразвлечься этим зрелищем и подумал, что здесь он, наверное, увидит что-нибудь необычайное. Афиша была, впрочем, довольно зловещего характера. Она изображала человека, на которого напали змеи, и Ведж достаточно понимал по-французски, чтобы прочесть, что представление в высшей степени жизненно, и смертная агония – шедевр актерского искусства.

«Гремучие змеи, – размышлял Ведж, разглядывая афишу. – Это – поразительно, какие фильмы стали приготовлять теперь».

Он постоял еще немного, изучая афишу, и решил войти. У кассы, стоявшей тут же, на мостовой, он взял билет. Было ясно, что заведение не первоклассное. С обеих сторон к нему примыкали два бара, а сама касса представляла собой старую будку-часовню, с прорезанным отверстием в задней стене. Публики вокруг почти не было, бары были пусты.

Человек, стоявший перед полинялой плюшевой портьерой, кивнул Веджу, и он очутился после яркого дневного света в совершенной темноте, за занавесью.

Ничего не было видно. Кто-то взял его за руку и повел вперед. Полковник щурил глаза, но тьма вокруг была абсолютная. Где-то налево он слышал знакомое щелканье кинематографа.

Казалось, что они идут по покатому полу, но спуск был какой-то бесконечный. Ведж не говорил по-французски и не мог спросить, долго ли еще идти. Он неопределенно чувствовал, что вокруг него, где-то близко, были люди, и думал, что он в зрительном зале.

Но где же экран?

Нигде ни полоски света. Густая, непроницаемая тьма лежала перед ним и давила его, словно груз.

Но вот рука, лежавшая у него на плече, отпустила его. Полковник остановился, моргая глазами.

– Где я? – в бешенстве закричал он.

Ответа не было. Он подождал, прислушался. Ничего не слышно, далее щелканье кинематографа смолкло.

В глубоком изумлении он вытянул перед собой руки и сделал шаг вперед. Его вытянутая нога опустилась в пустое пространство. И с тревожным, пронзительным криком Ведж полетел вниз. Ему казалось, что он падает бесконечно.

И вот он, барахтаясь, шлепнулся на что-то мягкое. Но не успел он подняться, как что-то подхватило его, на лицо навалилась мягкая масса, как будто куча подушек. Удушливый, едкий запах наполнил его ноздри, и он потерял сознание.

Когда Ведж очнулся, он увидел, что находится в маленькой комнате, освещенной масляной лампой, висевшей на стене. Он лежал на груде матрасов, связанный по рукам и ногам. Над его головой чернело в потолке круглое отверстие – вероятно, люк, откуда он упал. За столом сидели несколько человек. Они громко разговаривали по-французски, Ведж не мог понять о чем.

Их было шестеро. Пять – в грубых платьях, с красными или синими платками, обвязанными вокруг шеи, но один выделялся среди них, он производил впечатление зажиточного делового человека. Очевидно, он был вожаком этой банды. Ведж обратил внимание на его злое, энергичное лицо. Он говорил быстро, иногда с решительным жестом кивал головой в сторону кучи матрасов и стучал кулаком по столу.

Наконец, он встал и подошел к полковнику.

– Меня зовут Дэнс, – проговорил он сквозь зубы, отодвинув в угол рта сигару, которую курил. – Я – англичанин по рождению и очень люблю своих соотечественников. Этим вы обязаны тому, что вы здесь. Когда я увидел, как вы смотрите на афишу, я подумал, что вы как раз такой человек, который мне нужен. Что вы на это скажете? Очень жалею, что вам не пришлось видеть фильму.

Полковник посмотрел на него в упор и ничего не ответил. Человек пожал плечами и отвернулся. Все шестеро опять заспорили и вышли из комнаты.

Шаги их смолкли в коридоре, и опять наступила полная тишина. Только где-то в углу капала вода на каменный пол. Ведж нашел, что кричать бесполезно.

Он лежал и прислушивался к биению своего сердца. В горле у него пересохло, голова болела; веревки врезались в тело. Он сделал несколько попыток освободиться, но напрасно.

– Что нужно этим людям от меня? – ворчал он. – Господь их знает! Убивать меня нет смысла. Уж не принимают ли они меня за кого-нибудь другого?

Звук шагов прервал его размышления. Отворилась дверь, и что-то звякнуло, как будто бы на пол поставили тарелку. Ведись понял намерение своих похитителей накормить его и решил, что эти самое мудрое.

Он позволил тюремщику накормить себя и жадно выпил терпкое красное вино, которое тот поднес ему.

Когда обед был кончен, его опять оставили одного. Полковнику казалось, что прошли целые месяцы, прежде чем лампа вспыхнула последним пламенем и погасла. Он разглядывал стены, грубые, некрашеные кирпичи, отверстие в потолке. Закрывал глаза и старался заснуть, ворочался с боку на бок. Ничто не помогало. Время не проходило скорее. И в первый раз в жизни он понял, как легко сойти с ума.

Опять топот ног вывел его из дремотного, полубессознательного состояния. Дверь растворилась, и свет от фонаря блеснул ему в глаза. Вошли люди, которых он уже видел.

Двое из них развязали веревки, спутывавшие лодыжки полковника, встряхнули его и поставили на ноги. Он с трудом стоял; ноги совсем онемели.

Дэнс сел за стол. Полковника подвели к нему.

– По-французски не говорите? – спросил Дэнс.

– Нет.

Человек кивнул головой. Глаза его были внимательно устремлены в лицо полковника.

– Зачем я здесь? – спокойно спросил тот.

– Скоро увидите.

– Вам нужны мои деньги?

– Мы уже взяли их.

Остальные переглянулись. Они не были так уверены в себе, как человек за столом.

– Вы – английский офицер, не правда ли?

– Да.

– Видели когда-нибудь борьбу?

Полковник пожал плечами и ничего не ответил.

– Прекрасно. Я обещаю вам, что вы еще увидите, прежде чем умрете.

– Что вы хотите этим сказать? – закричал Ведж. – Вы собираетесь убить меня?

Ответа не было.

– Нужны вам деньги? – опросил полковник после некоторой паузы. – Я дам вам тысячу фунтов и обещаю не передавать дела в руки полиции.

– Он предлагает деньги! – воскликнул Дэнс, глядя на товарищей.

Люди закричали, зажестикулировали, замахали кулаками у самого лица Веджа, бесстрашно стоящего среди них со связанными руками.

– Две тысячи! – решительно сказал он.

– Невозможно! – Человек за столом вскочил на ноги. – Мы только теряем время.

Он схватил фонарь и вышел. За ним последовали остальные, толкая перед собой Веджа.

Они пошли по длинному каменному коридору, спустились по узкой лестнице и остановились у железной двери. Загремели ключи, заскрипел ржавый замок, и дверь распахнулась. Внутри было темно.

Дэнс поднял фонарь над головой. По его команде, полковника освободили от веревок и всунули ему в руку толстую суковатую дубину.

Ведж в минуту сообразил, что нельзя терять удобного случая. Он быстро замахнулся дубиной. Фонарь выпал из рук Дэнса и разлетелся вдребезги. Но в тот же момент полдюжины рук схватило полковника. Он защищался отчаянно, отбросил палку и пустил в ход кулаки. Но кто-то сдавил ему горло, другие уцепились за руки, его оттеснили назад. Стукнула дверь, и он, задыхаясь, упал на пол.

Ослепительный белый свет блеснул ему в глаза. Ведж, шатаясь, поднялся на ноги и оглянулся вокруг, защищая глаза руками. Он стоял посреди круглого пространства. Обнесенного гладкими белыми стенами. Пол был усыпан песком. Шесть ламп с рефлекторами бросали яркий свет на площадку. Верхняя часть была в тени, но Ведж различил у одной стены что-то вроде железного балкончика, футах в пятнадцати над полом. Оттуда, точно сквозь туман, на него смотрели несколько лиц. Кто-то наклонился и бросил ему дубину. По обеим сторонам галереи стояли два каких-то инструмента в форме ящиков.

Тут только Ведж сообразил, в чем дело. Картина борьбы человека со змеями вдруг стала ему понятной. «Чрезвычайно жизненно!» – вспомнил он.

И он инстинктивно почувствовал, что за темной дверью в другом конце этого колодца, сторожит его, – сторожит сама смерть.

– Я думаю, вы теперь поняли, – раздался голос сверху, где сидели тени. – Мы надеемся получить великолепную фильму.

Полковник не дрогнул ни одним мускулом, но в душе поклялся, что, если когда-нибудь выберется из этого места, он убьет Дэнса.

Все притихло. Слышно было только шипение шести ламп. Потом послышалось щелканье, – начала действовать кинематографическая машина.

– Готово!

Дверь в противоположной стене отворилась. Тяжелый отвратительный запах наполнил комнату. Показалась желтая шкура огромного зверя. Ведж узнал его плоскую голову и мохнатые уши.

– Пума! – прошептал он.

Животное остановилось, щурясь от яркого света. Потом медленно стало подвигаться вдоль стен. Ведж следил за ним глазами. Зверь ускорил шаги и побежал рысью, изредка бросая взгляд на человека, стоявшего посредине. Вдруг он остановился, прислушался. Треск кинематографа привлек его внимание. Потом он подошел к своей двери и спокойно лег около нее, положив голову на передние лапы. От времени до времени он лениво поднимал голову и взглядывал на Веджа. Ничего страшного и зловещего не было в этом взгляде, но полковник чувствовал, что каждую минуту зверь может превратиться в бешеного, рычащего дьявола. Зная, как чувствительны животные к душевному состоянию других, он силился подавить в себе страх и смотреть на пуму спокойно и безучастно.

– Черт возьми! – раздался голос сверху. – Да его надо подбодрить.

Зверь вскочил, выпрямился и поднял голову вверх. Глава его загорелись, он зарычал и оскалил клыки. Может быть, там, среди зрителей, он увидел старого врата.

Ведж в тревоге ждал; пот выступил у него на лбу.

Но животное, казалось, позабыло о нем. На галерее кричали и стучали ногами по железному полу. Пума вытянула лапы и поползла вперед. Мускулы у нее под кожей напряглись.

«Хочет прыгнуть», – подумал Ведж.

Медленно, шаг за шагом, подвигалось животное. Вот оно в двух шагах от Веджа, но все не смотрит на него. Под балконом пума остановилась и зарычала; сделала три круга вдоль стен, пригнулась к полу и величественным скачком прыгнула к теням под лампами.

Крики на галерее разом смолкли. Раздался дикий вопль.

Ведж слышал скрип когтей по железу, крик ужаса и топот ног. Потом громкое рычание зверя и звук тяжело падающего тела.

Он бросился к двери, откуда вышел зверь, и очутился в железной клетке. При свете ламп с арены он разглядел дверь, запертую снаружи болтом и, просунув руку в решетку, отодвинул засов.

Через минуту он уже бежал по темному каменному коридору, держа дубину в руке, с твердым намерением убить каждого, кто заградит ему путь. Наконец, он добежал до двери и очутился на свежем ночном воздухе.

Когда через несколько часов полиция явилась обыскать погреба под кинематографом, она нашла только пуму, спавшую в открытой клетке, и наверху, на железной площадке, то немногое, что осталось от мистера Дэнса, – изобретателя жизненных фильм.

Роже Режи
НЕОБЫЧАЙНОЕ ПРИКЛЮЧЕНИЕ

I

Хардисона все звали полковником, так как он пятнадцать лет стоял во главе отряда футболистов. На 5-ой Авеню, да и во всей Америке вообще его считали красавцем-мужчиной. Действительно: он был выше среднего роста, пяти футов и семи дюймов и, благодаря своему портному, всегда безукоризненно одет. Но на самом деле Хардисон не был красив.

Из-за чрезмерной полноты он казался старше сорока лет; не поддававшаяся лечению краснота покрывала лицо; волосы на голове были редки, а искусный дантист тщательно украсил его рот золотой челюстью, правда, великолепной на вид, но далеко не похожей на естественную. Но в Пенсильвании у полковника были нефтяные промыслы, ежедневно приносившие ему огромные доходы. Ну, а когда у человека от двадцати до тридцати миллионов, он легко может сойти за писаного красавца.

Об этом и твердили ему постоянно его близкие и друзья, а в особенности его подчиненные. И Хардисон снисходительно им верил. Он гордился дарами, отпущенными ему природой, и особенное удовлетворение испытывал в обществе очаровательной Глэдис.

Глэдис Паркер была дочь крупного фабриканта копченых консервов в Чикаго. Судя по состоянию отца, она «стоила» почти столько же, сколько и полковник, но по красоте своей была гораздо дороже. Каштановые волосы окружали ее темно-золотым ореолом, темно-синие глаза опушены были черными ресницами, улыбка открывала пурпурные, слегка влажные губы, а розовый оттенок кожи и ослепительная свежесть молодости делали ее похожей на цветок персика ранней весной.

Хардисон, как и другие, не остался равнодушным к ее очарованию. Как и прочие поклонники, полковник не скрывал перед ней своего восторга; но у него было перед ними преимущество в своем богатстве. А так как Паркер-отец был сторонником союза больших капиталов, то он и решил соединить нефть с копчеными консервами.

Это решение, казалось, было по душе и Глэдис. Она, по крайней мере, ничего не возражала против. Хардисон понял, что любим. Все как бы подтверждало его уверенность в этом. Когда он гляделся в зеркало, оно точно шептало ему:

– И в самом деле, полковник, разве вы не самый красивый мужчина на свете?

Его лакей, подавая ему сюртук или пальто, восклицал с выражением восторга в глазах:

– Мисс Паркер награждена щедрее своих подруг, вышедших замуж за маленьких князьков старого континента. Клянусь, барин, вы ослепительны!

И сама Глэдис, когда он ухаживал за ней, никогда не упускала случая заметить с громким смехом:

– Ах, полковник, вы, право, удивительны!

Эти комплименты и предвестники грядущего счастья постоянно поднимали гордость счастливого жениха. Чтобы отпраздновать достойным образом соединение нефти с копчеными консервами, Хардисон составил план сказочных, сверхъестественных, титанических торжеств, и счастливый день был уже близок, когда вдруг неожиданный случай разрушил все ожидания, и сам полковник очутился на волосок от гибели.

II

Раз вечером, мчась в своем автомобиле из Нью-Йорка в Альтону, Хардисон сделал неловкий поворот и опрокинулся. Его извлекли без чувств из-под обломков экипажа. Прибежавший врач долго исследовал его. По счастливой случайности, все члены были целы, но одной из железных частей мотора полковнику оторвало правое ухо. На лице «красивого малого» это было скорее уродство, чем опасная рана.

Хардисон, тем не менее, был в отчаянии из-за изъяна в своей красоте. Вернувшись в свой великолепный отель и лежа в роскошной кровати, у которой постоянно дежурили три самых знаменитых врача Нью-Йорка, он испытывал горькое чувство поверженного в прах идола. Это было тем горше, что Глэдис могла теперь отказаться выйти за него замуж. Не быть больше красавцем-полковником казалось ему невозможным, несправедливым, ужасным. И то и дело он спрашивал растерявшихся знаменитостей:

– Послушайте, господа, не оставите же вы меня в таком виде?! Вы сделаете мне новое ухо! Вы понимаете, что за ценой я не постою…

Но врачи лишь пожимали плечами с видом полного бессилия и отвечали:

– Нет ничего легче, чем сделать вам ухо из каучука или, если вам это больше нравится, из золота. Но вырастить его из живой кожи – это не в нашей власти.

Вдруг одного из них осенило вдохновение.

– Я знаю хирурга, – воскликнул он, – который в совершенстве умеет делать прививки на человеческом теле. Он, несомненно, сумеет пересадить вам ухо, взятое, конечно, от другого человека. Самое трудное – найти того, кто согласился бы пожертвовать своим ухом.

– Да что вы! – прервал его полковник. – За деньги можно найти что угодно. Пришлите мне сейчас же этого хирурга!

Явился хирург, осмотрел рану и заявил:

– Если вы все предоставите мне, то я сделаю, как надо. Не пройдет и месяца, как у вас будет два совершенно одинаковых уха, живых и вполне принадлежащих вам…

– Прекрасно, – ответил полковник, – действуйте, я плачу.

Хирург не стал даром терять времени. Он напечатал объявление в газетах, где предлагал десять тысяч долларов тому, кто позволит отрезать себе правое ухо. Три дня спустя у него было уже пятьдесят предложений. Ему оставалось только призвать к себе этих добровольных мучеников. Все они были бедняки, оборвыши, голыши, несчастные, готовые на самые тяжелые жертвы за такую награду.

Осмотрев их, хирург остановился на одном корабельном грузчике по имени Самюэль Питс. Его ушная раковина как раз подходила к уху миллионера. Он велел его выкупать, вымыть, обеззаразить и в своем автомобиле привез к Хардисону и тотчас же приступил к делу.

Это было довольно сложно. На специально для этого устроенной кровати, голова с головой, но ногами в разные стороны, были уложены полковник и грузчик. Первоначальным надрезом хирург повернул ухо к голове нового обладателя; оставалось ждать сращения. Когда это произойдет, останется только произвести последний надрез и наложить швы на щеку полковника.

Недели две или три оба пациента должны были оставаться в полной неподвижности. Для живого и подвижного полковника это было тяжкое испытание. Своим падением он воспользовался, чтобы объяснить Паркерам, почему он отложил свадьбу, но тщательно скрывал от них причину своего затворничества. По его распоряжению, к нему в спальню никого не допускали.

Чтобы скоротать время, бедному больному оставалось только беседовать с Самюэлем Питсом. Пришлось с этим примириться.

– Стоит ли быть богатым, – воскликнул раз грузчик, – чтобы, как вы теперь, покупать чужое ухо взамен своего собственного?

– Да, – ответил Хардисон, – деньги не составляют еще счастья.

– Ну, нет, не говорите этого, – ответил Питс. – С десятью тысячами долларов, что я теперь заработаю, я смогу купить себе пивную, о чем я мечтаю всю жизнь, заработать много денег и, кто знает, быть может, и жениться!

– А до сих пор вы не могли этого сделать?

– Увы, нет! Денег не было.

Хардисон с удивлением узнал, что на территории Союза[29]29
  Т. е. США.


[Закрыть] существуют люди, не имеющие возможности исполнять своих желаний. Это открытие повергло его в странное смущение.

Между тем, проходили недели. Полковник, благодаря беседам с грузчиком, делал все новые и новые открытия. Выздоровление шло, как нельзя лучше. Наконец, наступил день, когда оба были разъединены и свободны: Питс – с одним только ухом, Хардисон – с двумя, как и прежде, то есть, стал прежним красавцем, опять достойным очаровательной Глэдис.

– Ну вот, – воскликнул, прощаясь, Самюэль Питс, – мы оба счастливы. Но только вы не будете слышать лучше, а я – хуже, чем раньше.

Хардисону стало досадно от этого сравнения.

– Вы так думаете? – насмешливо сказал он.

– Но некоторых вещей я не хотеть бы больше слышать, – не смущаясь, продолжал тот. – Бедняки часто говорят друг другу в глаза горькую истину, а это не всегда приятно. Вам это неизвестно, сударь.

– Как? По-вашему мне никто не говорить правды?

– О, конечно, никто. Таким богачам, как вы, всегда лгут. Вот была бы потеха, – воскликнул он вдруг, громко расхохотавшись, – если бы вы теперь, имея одно мое ухо, стали слышать все то, что я слышал до сих пор!

Полковник не понял насмешки и, чтобы избавиться от собеседника, строго сказал:

– Ступайте, мой друг. Мой секретарь выдаст вам десять тысяч долларов. До свидания, желаю вам успеха.

– И вам также, сударь!

III

Вскоре после окончательного выздоровления полковник решил поехать к Паркерам. Он разрядился в пух и прах и, надушенный, завитой и сияющий, обратился к своему лакею:

– Как по-вашему: изменился я или нет? Ведь правда, никто не заметил моей раны? Я ведь по-прежнему должен нравиться своей невесте?

– По правде говоря, полковник, – ответил лакей, склонив голову, – вы – красивейший мужчина на свете.

Но вдруг в правом, пришитом ухе полковник почувствовал какое-то странное шуршание. И, как далекое эхо, до него донеслись слова:

– По правде говоря, господин полковник, вы стали вчетверо толще и безобразнее прежнего.

Полковник подумал, что ему это показалось.

– Как странно, – подумал он, – я все слышу наоборот… И этот шум… Должно быть, в раненом месте не восстановилось еще правильное кровообращение.

Не останавливаясь на этом явлении, он вскочил в свой автомобиль. Пять минут спустя он был у Глэдис. Молодая девушка встретила его одной из своих очаровательных улыбок, сильно сжала его руки и воскликнула:

– Ах, полковник, как я рада вас видеть!

Но в правом ухе Хардисона чудесное ухо повторило:

– Ах, полковник, как мне неприятно вас видеть!

Он был смущен. Не понимая его молчания, девушка продолжала:

– Это несчастное приключение отдалило нашу свадьбу. Надо будет наверстать потерянное время!

И снова ухо повторило:

– Это несчастное приключение возбудило во мне надежду, что я смогу взять обратно свое согласие.

– Я буду очень рада стать вашей женой, – сказала Глэдис.

– Я буду очень рада стать женой Джоэ Коксуэля, – повторило эхо.

– Не вы ли нефтяной король, самый богатый и самый очаровательный в мире жених? – продолжала Глэдис.

– Джоэ Коксуэль, – повторило эхо, – небогат, но красив, и я люблю его.

Хардисон вдруг поднялся с места. В висках у него стучало, глаза смотрели блуждающим взором, и он невольно пробормотал:

– Самюэль Питс был прав! Теперь, когда у меня его ухо, я слышу, наконец, правду!

Удивленная молодая девушка также встала и, не понимая смысла его слов, подумала, что он сошел с ума.

– Ах, Глэдис! – воскликнул в эту минуту полковник. – Почему вы раньше не сказали мне этого? Вы любите Джоэ Коксуэля. Ну – и выходите за него замуж! Я не хочу быть причиной вашего несчастья.

– Вы не шутите? – пробормотала она, не веря своему счастью.

– Нисколько!.. А меня пожалейте, Глэдис! Как буду я жить теперь, когда постоянно буду слышать одну только правду?!

И он убежал, проклиная Самюэля Питса и его ухо.