Текст книги "Безмолвный мир Николаса Квина"

Автор книги: Колин Декстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

12

Полицейская машина – белая, с широкой бледно-синей полосой на борту – стояла у тротуара, а констебль Диксон стучался в элегантный особняк в Олд-Марстоне. Дверь немедленно отворила модно одетая, красивая женщина.

– Мисс Хайт?

– Да?

– Ваша дочь дома?

Мисс Хайт прыснула совсем по-девчоночьи:

– Не смешите, мне всего шестнадцать лет!

Диксон сам туповато улыбался, принимая приглашение юной леди пойти в дом.

– Вы по поводу мистера Квина, верно? Жуть, только подумать. Он работал с мамой в одной конторе!

– Вы когда-нибудь встречались с ним, мисс?

– Нет, к сожалению.

– Он ни разу к вам не приходил?

Она прыснула опять:

– Нет, если только мамочка не приводила его сюда, пока я корпела в школе.

– Но она ведь этого не делала, не так ли?

Девочка радостно просияла:

– Вы ещё не знаете мою маму!

– А почему вы сегодня не в школе, мисс?

– А, у меня опять экзамены! Я сдавала их летом, но боюсь, не подготовилась как следует.

– А какие предметы вы сдаёте?

– Анатомию, французский и математику. Сегодня утром спихнули вторую письменную. Такая гадость. Хотите взглянуть?

– Не сейчас, мисс. Я… э-э… так просто поинтересовался, почему вы не в школе, вот и всё.

Это прозвучало не слишком умно.

– Нас всегда отпускают, когда нет экзамена. Здорово, правда? После перерыва на обед я свободна.

– И вы всегда идёте сразу домой? Я имею в виду, когда свободны?

– А что же ещё мне делать?

– Наверно, зубрите?

– Немножко. Но больше я смотрю телек. Знаете, разные детские программы. Очень хорошие, серьёзно. Иногда мне кажется, что я так и не стала взрослой.

Диксон почувствовал, что на это не следует возражать.

– Получается, что в последнее время вы всё больше сидите дома?

– В основном. – Она посмотрела на него невинным взглядом. – Завтра опять буду дома.

Диксон неловко кашлянул. Отчасти он уже выполнил поручение Морса.

– Я как-то смотрел один из этих детских фильмов. Про собаку. В прошлую пятницу, кажется.

– Да, я видела. Проплакала почти до самого конца. А вы тоже плакали, когда смотрели?

– Согласен, мисс, слезу вышибает. Но не буду отвлекать рас от занятий. Собственно, я хотел поговорить с вашей мамой.

– Но вы сказали, что хотели видеть меня!

– Боюсь, произошла небольшая путаница, мисс. Я почему-то подумал… – Он не закончил и встал. Неплохо получилось. Диксон решил, что старший инспектор останется им доволен.

В семь вечера в тот же день Морс сидел один у себя в кабинете. Из единственной на всю комнату лампы лился резкий белый свет, а единственный жёлтый фонарь на дворе за незашторенным окном только подчёркивал черноту ночи. Порой в такие вечера Морсу очень хотелось, чтобы дома его кто-то ждал – жена, приготовившая для него тёплые домашние тапочки. Порой в такие вот вечера расследуемое убийство казалось ему ужасным, жестоким… Диксон доложил о своём визите к Салли Хайт, и силуэты на самой дальней стене тёмной пещеры стали приобретать более чёткие очертания. Моника ему солгала. И Мартин солгал. Многое говорило за то, что Оглби тоже солгал. Неужели и Бартлет лжёт, как остальные? Коренастый, осторожный маленький Бартлет, аккуратный, точно метроном. Если он убил Николаса Квина…

На целых полчаса Морс дал своим мыслям полную свободу, словно похотливым кроликам в необузданном совокуплении. Но затем он резко прекратил всё это. Ему требовались новые факты. И факты глядели на него оттуда и отсюда: из тёмно-синего пластикового пакета с содержимым карманов Квина, из зелёной куртки Квина, из описи, составленной Льюисом. Морс освободил стол и принялся за работу. Карманы Квина не принесли никаких неожиданностей и почти не вызвали интереса: бумажник, несвежий носовой платок, блокнот (без единой записи), полпачки «Поло», сорок три с половиной пенса, розовая расчёска, билет в кино с оторванной половинкой, две чёрные капиллярные ручки, полоска марок общества «Зелёный щит» потёртого вида и распечатка из банка «Ллойд» (саммертаунского отделения), из которого явствовало, что на текущем счёте Квина лежит сто четырнадцать фунтов стерлингов. Вот и всё, что было. Морс аккуратно разложил все предметы перед собой и несколько минут сидел, изучая их, пока наконец не взял листок бумаги и не составил подробную опись. Да-а. Эта мысль промелькнула у него в голове несколько раньше. Решительно странно… Затем он взял куртку с капюшоном и вытащил из боковых карманов очередную порцию предметов: ещё один несвежий носовой платок, ключи от машины, чёрный чехол для ключей, два древних лотерейных билета, ещё двадцать три пенса и адресованный Квину пустой белый конверт, на клапане которого карандашом было написано «Боллокс». «Ну-ну», – пробормотал Морс про себя. Его похотливые кролики могли на славу порезвиться со всем этим, но он решил не давать им никакого шанса. И снова с величайшей точностью описал каждый предмет и откинулся на спинку кресла. Всё именно так, как он предполагал, но отправляться в опустевшие комнаты на Пайнвуд-клоуз уже поздно. Да и страшновато.

Покончив с общим описанием лежащих перед ним вещественных улик, Морс приступил к обстоятельному осмотру каждого предмета в отдельности. Во-первых, бумажник: внутри водительские права, членский билет научного общества, расчётная карта банка «Ллойд», просроченный рецепт на отоспорон, счёт за прошлый месяц, синяя карточка амбулаторного больного в отделении госпиталя Джона Радклиффа, пятифунтовая банкнота, три бумажки по одному фунту и фирменная визитка синдиката, на которой было написано два телефонных номера. Морс поднял трубку и набрал первый, но в ухе раздались лишь продолжительные монотонные гудки. Тогда он набрал второй номер.

– Алло? Моника Хайт на проводе.

Морс спешно положил трубку на рычаг. Это было неприлично с его стороны, он это знал, однако он опасался, что Моника не слишком обрадуется ему в данную минуту; Ни ему, ни констеблю Диксону. И всё-таки он не переставал гадать, что за взаимоотношения сложились в синдикате.

Его внимание теперь привлекла правая половинка билета в кино. Клочок коричневой бумаги. Наверху стоял номер 102, ниже слово «амфитеатр», и вдоль правого края снизу вверх сбегали цифры 93550. На обратной стороне билета – печать в форме пентаграммы. Необходимо выяснить, какой это кинотеатр, подумал Морс. Вероятно, этим займётся Льюис… И вдруг его осенило. Дурак из дураков! Поперёк верхней части стоял вовсе не номер сто два. Между «О» и двойкой можно было разглядеть небольшой зазор, и название кинотеатра встало перед глазами Морса: STUDIO 2. Он знал это место – на Уолтон-стрит. Морс взял купленный накануне номер «Оксфорд мейл» (в котором кратко сообщалось об убийстве Квина). Он полистал газету и обнаружил, что вторник – этот тот день, когда критики делают для жителей Оксфорда обзор качественного уровня развлечений, доступных в настоящее время. Да, вот то, что он искал:

Легко понять, почему демонстрацию «Нимфоманки» в «STUDIO 2» продлили ещё на неделю. Аффектированные поклонники собирались толпой, чтобы поглазеть на шведскую секс-бомбу Ингу Нильсон, исправно показывающую свою грудь обхватом в сорок дюймов. Толпа осталась очень довольна.

Морс читал обзор со смешанным чувством. Очевидно, критики ещё не перешли на метрическую систему мер. А этот отдельно взятый аффектированный поклонник не мог даже правильно написать слово. Но большегрудая Инга представлялась Морсу весьма лакомым кусочком и, несомненно, многим ему подобным. Особенно если босс в пятницу днём был в разъездах. Морс взял телефонный справочник, нашёл нужный номер и попросил к телефону администратора, который, к удивлению Морса, оказался администраторшей.

– О да, сэр. Происхождение каждого нашего билета можно проследить. Коричневый, вы говорите? Амфитеатр? О да. Мы наверняка сумеем вам помочь. Понимаете, все билетные книги у нас пронумерованы, и мы регистрируем, какие номера проданы на дневной сеанс, затем на шесть и потом на девять вечера. Вы знаете номер?

Морс назвал номер и почувствовал необычное возбуждение.

– Одну минуту, сэр. – Одна минута превратилась в три или четыре, и Морс нервно поигрывал справочником. – Вы меня слушаете, сэр? Да, всё верно. В прошлую пятницу. Это один из первых билетов, проданных на этот сеанс. Кинотеатр открывается четверть второго, а показ начинается полвторого. Первый билет в амфитеатр был под номером 93543, так что ваш билет куплен в первые пять – десять минут, так я думаю. Обычно ещё до открытия у дверей собирается человек пятьдесят.

– Вы совершенно уверены в том, что мне сообщили?

– Абсолютно, сэр. Если хотите, можете приехать и сами проверить, – У неё был молодой, приятный голос.

– Может, и приеду. Какой у вас сейчас идёт фильм? – Ему показалось, что вопрос прозвучал достаточно невинно.

– Думаю, не в вашем вкусе, инспектор.

– Как знать, мисс.

– Миссис, – поправила та, – но если надумаете прийти, позовите меня, и я прослежу, чтобы для вас нашлось свободное место.

Морс печально спросил себя, скольким ещё дарёным коням он будет заглядывать в зубы. Но это было вовсе не так. Он просто боялся, что его там увидят. Вот если бы она сказала…

Но она говорила нечто иное, и Морс выпрямился на стуле, как свечка.

– Видимо, я должна вам сообщить, господин инспектор, что на прошлой неделе мне задали точно такой же вопрос и…

– Что? – почти крикнул он в телефонную трубку, но потом его голос стал очень спокойным. – Повторите ещё раз, что вы сказали, будьте добры.

– Я сказала, что кто-то на прошлой неделе…

– Когда именно это было, вы не помните?

– Не совсем. Погодите, я должна вспомнить. Не так часто мне задают…

– Может, в пятницу? – Морс был нетерпелив и возбуждён.

– Не знаю. Стараюсь вспомнить. Это было днём, я уверена, потому что дежурила в кассе, когда зазвенел телефон, и я ответила на звонок сама.

– В начале или в конце дня?

– Скорее в конце. Погодите. Думаю, это было… Погодите… – Морс услышал какой-то глухой разговор, потом голос администраторши опять зазвучал в его ухе, – Инспектор, думаю, это было ближе к вечеру, где-то так. Может быть, часов в пять. Простите, что не могу…

– А это могло быть в пятницу, как вы думаете?

– Да-а. А может, в субботу. Я просто не помню…

– С вами говорил мужчина?

– Да. У него был приятный голос. Культурный… Вы понимаете, что я имею в виду?

– О чём он вас спрашивал?

– Знаете, это довольно забавно. Он представился детективным писателем и попросил уточнить кое-какие детали.

– Что за детали?

– Кажется, он сказал, что на билете, который находит его детектив, должен быть проставлен номер. Ему хотелось выяснить, сколько знаков бывает в номере, и всё в таком духе.

– И вы ему сказали?

– Нет, не сказала. Велела ему приехать, если есть такая необходимость. В наше время, как вы понимаете, никакая осторожность не бывает лишней.

Морс тяжело дышал в трубку:

– Понимаю. Что ж, большое вам спасибо. Вы были исключительно любезны. Вероятно, мне, как я уже сказал, придётся побеспокоить вас ещё раз…

– Никакого беспокойства, господин инспектор.

Морс положил трубку и присвистнул: фью-ю-у! Мог ли кто-нибудь ещё обнаружить тело Квина и билет в кино до того, как его обнаружили во вторник утром? Вдруг это произошло намного раньше? Например, в субботу: администраторша говорит, что это могло быть в субботу. Но в пятницу этого быть не могло или могло? Она сказала, примерно в пять. Морс вновь быстро взглянул на расписание сеансов в «Оксфорд мейл» – «Нимфоманка» шла с часу тридцати до двадцати минут четвёртого. В пятницу до пятнадцати двадцати Квин пялил глаза на могучую грудь Инги Нильсон, и мало что могло заставить его покинуть кинотеатр до конца фильма. Если, конечно… Наконец-то его осенило: довольно велика вероятность, что Квин сидел в «STUDIO 2» в ту пятницу не один.

13

Назавтра в два часа дня Морс, стоя с Льюисом на Пайнвуд-клоуз в ожидании миссис Джардайн, почти безуспешно пытался отвлечься от грустных событий этого утра. Поездом из Хаддерсфилда прибыли мистер и миссис Квин, которые, превозмогая жизненное крушение, подавив слёзы, скрепив разбитые сердца, умудрились найти силы для спокойного достоинства и мужества. Морс сопровождал Квина-старшего в морг на формальное опознание сына и почти больше часа провёл с ними обоими в своём кабинете, не в состоянии поддержать беседу, не зная, что им сказать, кроме обычных тщетных слов соболезнования. Наблюдая за трагической четой, садившейся в полицейскую машину до Оксфорда, Морс чувствовал огромное восхищение – но ещё больше испытывал облегчение. Встреча в целом сильно расстроила его, и, если не считать нескольких коротких минут с репортёром из «Оксфорд мейл», он был не в настроении управляться с беспрестанно множащимися нитями к последним часам, прожитым Николасом Квином.

Двое рабочих меняли фонарь перед домом номер один, и Морс направился к ним.

– Долго ли ждать, когда его опять кокнут? – спросил он.

– Кто знает, сэр. Но, если честно, здесь редко безобразничают, верно, Джек?

Однако Морсу не удалось услышать точку зрения Джека на местное хулиганьё, поскольку в этот момент показалась машина миссис Джардайн. Втроём – она, Морс и Льюис – они вошли в дом, где провели полчаса в гостиной. Миссис Джардайн рассказала им всё, что знала о своём бывшем жильце: о том, как он пришёл к ней впервые в середине августа; о своём разговоре с Бартлетом (избранном Квином в качестве поручителя); об аккуратности Квина; о его пунктуальности в оплате жилья; о том, как он обычно проводил выходные, и ещё о многом, о чём её догадался спросить Морс, чтобы лучше понять, каким был Квин при жизни. Но ничего нового он не узнал. Квин был образцовым жильцом – получалось так. Спокойным, аккуратным. К тому же не пользующимся' проигрывателем. Приводил ли он девушек? По крайней мере, она об этом не знала. Разумеется, она не могла бы этого запретить, но гораздо лучше, если её жильцы… в общем, вы понимаете, если они ведут себя прилично. Другие? Наверху? О, они прекрасно ладили с мистером Квином, как ей казалось, хотя знать наверняка она не могла, так ведь? Впрочем, как хорошо, что миссис Гринуэй не было здесь во вторник. Никогда не знаешь заранее, как скажется такое потрясение. Да, это была истинная Божья благодать.

День опять выдался промозглый, и Морс потянулся, чтобы включить газовый обогреватель. Он повернул ручку до отказ, но ничего не произошло.

– Возьмите спичку, господин инспектор, – сказала миссис Джардайн, – автоматика вечно не работает. И как это производителям удаётся оставаться безнаказанными…

Морс вспыхнул спичкой, и газ в обогревателе вспыхнул оранжевым пламенем.

– За газ и электричество вы берёте дополнительно?

– Нет. Это включено в плату за квартиру, – ответила мисс Джардайн. Но, словно желая рассеять подозрения в своей излишней щедрости, она торопливо добавила, что жильцы, разумеется, коллективно оплачивают счета за телефон.

Морс был озадачен.

– Я вас не совсем понял.

– Ну как же, у них общая линия. Один аппарат стоит наверху, в спальне Гринуэев, а другой в этой комнате.

– Ясно, – тихо проговорил Морс.

После того как хозяйка дома их оставила, Морс и Льюис отправились в комнату, где был найден труп Квина. И хотя шторы были теперь раздвинуты, помещение казалось не менее мрачным, чем в последний раз. И гораздо более холодным. Морс наклонился, чтобы включить газовый обогреватель. Он пытался сделать это раз, другой, но всё безуспешно.

– Наверно, нет батареек, сэр. – Льюис отсоединил боковую панель и извлёк оттуда два пальчиковых аккумулятора, покрытых вязким слоем вытекшего электролита.

В тот же четверг Джойс Гринуэй с утра перевели из отделения интенсивной терапии госпиталя Джона Радклиффа в обычную палату. Когда в половине третьего её пришла навестить школьная подруга, Джойс уже находилась двумя этажами ниже, в обществе трёх недавно родивших мам. Говорили о детях, о детях и ещё раз о детях. У Джойс улучшилось настроение. Через несколько дней её выпишут. Она ощущала, как глубоко внутри её поднимается непривычно приятная волна материнских чувств. Как она обожала своего дорогого маленького мальчика! С ним всё будет в полном порядке – в этом она не сомневалась. Но проблема с именем оставалась нерешённой. Фрэнк сказал, что ему не очень нравится имя Николас, и Джойс хотела, чтобы теперь он сделал свой выбор. Сама она вовсе не сходила с ума от имени Николас. С её стороны было ужасно неосмотрительно назвать это имя в первую очередь. Но она должна была выяснить, не подозревает ли Фрэнк что-нибудь, и, несмотря на первоначальные опасения, теперь она была уверена, что он ничего не подозревает. Впрочем, и подозревать-то её было почти что не в чем.

Это началось сразу после того, как под ними поселился новый жилец, то есть в начале сентября. Создалось впечатление, будто у Николаса вечно не оказывалось под рукой то спичек, то сахара, то молока. Он был с ней так обходителен, так внимателен – а ведь тогда она была на седьмом месяце! А однажды сентябрьским утром у неё самой в холодильнике не оказалось молока, а Фрэнк пропадал на одном из своих бесконечных дежурств, и тогда Джойс спустилась вниз, накинув халат поверх ночной рубашки. Они долго сидели у него на кухне, пили кофе. Ей очень хотелось, чтобы он её поцеловал. И он действительно поцеловал её, подойдя к ней и положив руки ей на плечи, а потом, осторожно спустив халат, он погрузил правую руку под её ночную рубашку и нежно приласкал её маленькую твёрдую грудь. После того дня это происходило ещё три раза; она испытывала к нему сильную нежность, ибо от её тела он не требовал ничего большего, кроме как ласково проводить кончиками пальцев вдоль её ноги и по выпирающему животу. А один раз она сама пошла на большее, нежели пассивно полулежать, и уступила необычному ощущению, какое вызывали в ней его руки. Всего один раз – когда так робко, так легонько её вытянутые пальцы приласкали его. Да-да, очень, очень легонько! Она испытала огромную внутреннюю радость, когда он наконец утопил голову в её плече, а слова, что она шептала ему тогда, теперь были главным объектом её покаянных мыслей. Но Фрэнк об этом никогда не узнает. Она дала себе слово, что впредь никогда, никогда не будет… не будет…

Её потревожил звон чашек. Было четыре часа дня, а через четверть часа привезли тележку с книгами и свежими газетами. Она купила «Оксфорд мейл».

Морс пришёл на несколько минут раньше назначенного времени, но декан синдиката уже ждал его в своём отделанном дубовыми панелями кабинете, расположенном у старинной лестницы. Они дипломатично поговорили о том, о сём. Пять минут пятого постучался слуга и вошёл с подносом в руках.

– Думаю, надо выпить по чашечке дарджилинга. Вы не против? – Голос, как и его обладатель, был приторный и культурный.

– Охотно, – согласился Морс, пытаясь сообразить, что такое дарджилинг.

Одетый в белое слуга разлил тёмно-коричневую жидкость в чашки из костяного фарфора с рельефным изображением герба Лонсдейл-колледжа.

– Молока, сэр?

Морс с умилением беспристрастного человека наблюдал за происходящим. Декан, вероятно, как и всегда, получил непременный ломтик лимона и пол чайной ложки сахарного песку, отмеренного слугой с точностью едва ли не до крупинки. Сахар с крайней серьёзностью размешал тот же слуга. Старый негодник, поди, заставляет и шнурки ему завязывать! Мир идиотских грёз! Морс отхлебнул чаю, откинулся на спинку кресла и увидел, что декан с холодноватой улыбкой смотрит на него.

– Вижу, вы не одобряете. Я вас не виню. Он со мной вот уже почти тридцать лет. Он мне почти что… Однако простите, я отвлёкся. Ведь вы пришли поговорить со мной о мистере Квине. Что именно вы хотели бы услышать?

Декан определённо был воспитан и по натуре чувствителен: через год ему предстояло оставить пост – исполнялось шестьдесят пять лет, – и он определённо был огорчён, что трагическая история с Квином могла омрачить его долгое и достойное сотрудничество с синдикатом. Морсу это показалось, гак ни странно, жалостью к самому себе.

– Сэр, как по-вашему, синдикат можно назвать счастливым местом?

– О да. Полагаю, вам каждый это подтвердит.

– Никакой враждебности? Никаких… э-э… личных счетов?

Декана немного смутил вопрос. Стало ясно, что счастливым местом синдикат можно назвать с одной-двумя оговорками – разумеется, несущественными:

– Всегда бывают некоторые… э-э… трудности. Вы их найдёте в любом… э-э…

– Какие трудности?

– Ну, главным образом, я полагаю, не обходится… э-э… без… э-э… трений, так сказать, между старшим поколением – то есть моим поколением – и некоторыми более молодыми синдиками. Это неизбежно. То же самое происходило, когда мне самому было столько же, сколько им сейчас.

– У молодых собственные идеи?

– Да, и я этому рад.

– Не можете вспомнить какой-нибудь конкретный случай?

Декан опять сделал нерешительную паузу.

– Вы ведь не хуже меня понимаете, о чём идёт речь. Ну, погорячатся люди, потом остынут.

– Нечто подобное было хоть раз как-то связано с Квином?

– Если откровенно, думаю, что нет, господин старший инспектор. Видите ли, один из инцидентов, о котором мне подумалось, произошёл до назначения Квина. Если быть совсем точным, это случилось, когда мы обсуждали его кандидатуру.

И декан вкратце изложил разногласия членов комиссии по назначениям. Морс слушал с огромным интересом.

– Вы утверждаете, что Бартлет не хотел назначать Квина?

Декан отрицательно покачал головой:

– Вы меня не так поняли. Секретаря он вполне устраивал. Но, как я сказал, лично он отдавал предпочтение другому кандидату.

– А вы, сэр? Каково было ваше мнение?

– Я… э-э… Мне показалось, что секретарь прав.

– Значит, мистер Руп испортил вам всю обедню?

– Нет-нет! Вы опять меня не так поняли. Квина назначила комиссия, а вовсе не Руп.

– Послушайте, сэр. Прошу вас быть со мной до конца откровенным. Я окажусь прав, предположив, что Бартлет и Руп недолюбливают друг друга?

– Вам не понравился чай, господин инспектор? Вы едва притронулись к чашке.

– Вы не хотите отвечать на мой вопрос, сэр?

– Мне кажется, будет честнее, если вы спросите об этом у них самих, не так ли?

Морс кивнул и быстро допил остывший чай.

– А что вы можете сказать о штатных работниках? Среди них тоже существуют какие-то… э-э… трения?

– Вы имеете в виду научных сотрудников? Не-ет, не думаю.

– Однако в вашем голосе чувствуется сомнение.

Декан сел поглубже в кресло и медленно допил чай. Морс понял, что ему надо не упустить свой шанс.

– Например, как насчёт мисс Хайт?

– Очаровательная женщина.

– По-вашему, мы не должны порочить других, если…

– Если разговор заходит на такую тему, я могу сообщить только то, что ничего об этом не знаю.

– А сплетни?

– У нас хватает разума не прислушиваться к сплетням.

– Неужели? – Однако было ясно, что декана не разговорить, и Морс ещё раз поменял направление расспросов. – А что вы скажете о Бартлете? Его недолюбливают?

Декан пытливо посмотрел на Морса и не торопясь налил ещё чаю.

– Что вы имеете в виду?

– Просто меня интересует, нет ли у кого-то из сотрудников какой-либо причины… ну, вы понимаете, – Морс сам не знал, что его интересует, а декан, кажется, знал.

– Вы, наверно, подумали об Оглби?

Морс глубокомысленно кивнул и постарался придать себе всезнающий вид.

– Да, именно о мистере Оглби я и подумал.

– Ну, это давняя история! Сколько лет прошло с тех пор! Ха! Помнится, тогда я считал Оглби более достойным кандидатом. Я даже голосовал за него. Но потом мне стало очевидно, что Бартлет – гораздо более мудрый выбор, и все были очень рады, что Оглби согласился занять пост заместителя секретаря. Он очень способный человек. Я абсолютно убеждён, что он, если бы хотел, мог бы…

Теперь декан говорил совершенно свободно, а Морс чувствовал, как его внимание всё больше и больше уходит в сторону. Итак, Бартлет и Оглби одновременно добивались места секретаря синдиката, и Оглби потерпел поражение в этой борьбе. Возможно, обида неотступно мучила его долгие годы. Может быть, она терзает его и сейчас. Но какое, чёрт побери, отношение это могло иметь к убийству Квина? Вот если бы убили Бартлета – или, на худой конец, Оглби, – тогда да! Однако…

Декан стоял у окна и наблюдал, как Морс торопливо пересекает внутренний дворик. Он знал, что последние десять минут его слова падали на мёртвую почву и что ему до конца жизни не понять выражения невозмутимого удовольствия, которое так неожиданно появилось на лице старшего инспектора.

Льюис допил свой чай и собирался уходить из столовой при управлении, когда туда вошёл констебль Диксон.

– Вижу, вы решили просить помощи, сержант. Старину Морса основательно заклеймило, да?

Он протянул Льюису номер «Оксфорд мейл» и показал на заметку в самом низу первой страницы:

РАССЛЕДОВАНИЕ УБИЙСТВА Следствие по делу об убийстве мистера Н. Квина, проживавшего по адресу Кидлингтон, Пайнвуд-клоуз, 1, тело которого было обнаружено во вторник утром его коллегой из Синдиката по экзаменам для иностранных учащихся, просит откликнуться всех, кто мог видеть убитого вечером в пятницу 21 ноября или в субботу 22 ноября. Старший инспектор полиции Морс, возглавляющий расследование, заявил сегодня, что любая информация может оказаться крайне важной для установления точного времени смерти мистера Квина. Судебное дознание назначено на следующий понедельник.

Льюис взглянул на фотографию рядом с заметкой и возвратил газету Диксону. У него во внутреннем кармане лежал оригинальный снимок, который супруги Квин привезли из Хаддерсфилда по просьбе Морса. Иногда, вынужден был признать Льюис, Морс действительно брал на себя неприятную работу, по сравнению с которой его нынешнее маленькое задание казалось сущей безделицей.

Он быстро нашёл администратора и от него узнал, что ролик тонкой бумаги, который он принёс с собой, на самом деле был богатейшим источником информации: вверху дата, справа «цифровой код покупателя», все купленные товары были рассортированы по различным отделам, обозначаемым одной из первых четырёх римских цифр, внизу был проставлен номер кассы. «Покупательский поток» (как выяснил Льюис) по пятницам достаточно устойчив, хороший оборот в течение всего дня, и (хотя администратор отказался уточнить) указанные товары были приобретены, вне всяких сомнений, в конце дня или ранним вечером. А если подумать? Ну, скажем, где-то между пятью и половиной седьмого. К сожалению, толстая, низенькая, переваливающаяся женщина, кассирша той самой кассы, не могла ничего вспомнить. У неё не возникло даже смутных воспоминаний и когда ей показали фотографию. Она всегда смотрит на товары и очень редко на лица.

Увы!

Поблагодарив администратора, Льюис ушёл из кидлингтонского супермаркета «Кволити». Возможно, Морс останется не слишком доволен, но все нити, кажется, сплелись в прочную, чёткую структуру.

– Но почему, почему, почему ты мне не сказал? Ты же понимаешь, что…

– Хватит об этом, Джойс. Ты знаешь почему. Это тебя расстроило бы, а нам…

– Гораздо хуже узнать об этом из газет!

Он грустно покачал головой.

– Мне казалось, что я поступаю правильно, любовь моя. Только и всего. Но порой получается совсем не так, как хотелось. Верно?

– Видимо, ты прав. – Она его поняла, но он её, и она это знала, нет. Да и как он мог?

– Говорю тебе, не надо ни о чём тревожиться. Когда тебе станет лучше, мы обо всём поговорим. Но не сейчас. Скоро всё утрясётся – вот увидишь, – и мы обсудим наши планы на будущее.

Нет, он по-прежнему ничего и не понимал. Старательно уходил от этой темы, но совсем по другой причине. Факт состоял в том, что она до сих пор не решила, жить ли им дальше на Пайнвуд-клоуз или нет. В данный момент её занимали куда более важные мысли, но об этом она не сказала ему ни слова. Во всяком случае, пока.