Текст книги "Безмолвный мир Николаса Квина"

Автор книги: Колин Декстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

8

Кабинет Квина представлял собой просторную, хорошо обставленную комнату. Два синих кожаных кресла, по одному с каждой стороны, были буквально придвинуты к письменному столу, поверхность которого была девственно чиста, если не считать двух коробок – для поступившей и для готовой к отправке корреспонденции (в первой лежало несколько писем, вторая была пуста) – и большого ежедневника с разнообразными именами и телефонными номерами, а также бессмысленными каракулями, нарисованными на полях чёрной капиллярной ручкой. Вдоль двух стен, от пола до потолка, выстроились стеллажи с изданиями английских классиков и трудами по истории в переплётах с жёлтыми, красными, зелёными и белыми корешками, которые вносили дополнительные цветовые брызги в ярко освещённую, праздничную комнату. Три тёмно-зелёных шкафа для бумаг стояли вдоль третьей стены, а на четвёртой висели большая деревянная доска для объявлений и одна над другой репродукции картин Аткинсона Гримшоу, изображающих доки в Халле и Ливерпуле. И лишь белый ковёр, покрывавший большую часть пола, имел очевидные признаки обветшалости, а когда Морс вальяжно уселся в кресло Квина, он заметил под столом пустую корзину для бумаг, которая маскировала почти полностью облысевшее место. Справа на боковом столике с чёрной крышкой стояли два телефона, белый и серый, а рядом с ними несколько телефонных справочников.

– Льюис, ты проверь шкафы. А я посмотрю в ящиках письменного стола.

– Мы ищем что-нибудь конкретное, сэр?

– Ах, если бы знать!

Льюис, как всегда методично, приступил к работе, которая обещала быть хоть немного занятнее, нежели составление описи банок с концентратом рисового пудинга.

Почти сразу он начал осознавать, сколько любви и труда вложено в подготовку экзаменационных билетов. Верхняя полка первого шкафа была забита пухлыми коричневыми папками, каждая из которых содержала копии набросков, пробных оттисков, первых корректур, вторых корректур – иногда даже третьих – листов с вопросами к экзамену по английскому языку на обычном уровне.

– Клянусь, имея это, я мог бы запросто сдать сразу несколько экзаменов, сэр.

Морс проворчал, что не стоило, мол, тратить столько бумаги на такую ерунду, и продолжал свои беспорядочные поиски в правом верхнем ящике письменного стола Квина, в результате чего вскоре стало в полной мере ясно, что он едва ли совершит большое открытие: там лежали разнообразные скрепки, клейкая лента, четыре капиллярных ручки с чёрной пастой, линейка, ножницы, две поздравительные открытки (на одной из которых было написано: «Моника, любовь моя» – ну-ну!), упаковка простых карандашей, точилка, несколько писем из университетской бухгалтерии относительно перехода на новую схему начисления пенсий по старости и послание из Центра слабослышащих, уведомляющее, что курсы чтения по губам переведены из Окспенса в Хедингтонское техническое училище. После бессистемных поисков Морс повернулся к книгам, что стояли у него за спиной. Начал он с полки на букву «М», выбрав «Собрание стихотворений» Марвелла[7]7
  Марвелл Эндрю (1621–1678) – английский поэт и сатирик.


[Закрыть], и, словно кто-то совсем недавно изучал эту страницу, книга сама раскрылась на стихотворении «К стыдливой возлюбленной». Морс перечитал строки, которые составляли часть его интеллектуального багажа на протяжении большего количества лет, чем ему хотелось бы:

 
В могиле не опасен суд молвы,
Но там не обнимаются, увы[8]8
  Перевод Г. Кружкова.


[Закрыть].
 

Да, Квин лежит сейчас в полицейском морге – Квин, который, подобно всякому смертному, надеялся и мечтал… Морс захлопнул том, поставил его на полку и в более философском расположении духа перешёл ко второму ящику письменного стола.

Они трудились три четверти часа. Льюис постепенно терял энтузиазм.

– Вам не кажется, что мы зря тратим время, сэр?

– Тебя что, жажда замучила?

– Просто я не знаю, что именно надо искать, вот и всё.

Морс промолчал. Он тоже не знал.

К семи часам Льюис просмотрел содержимое двух шкафов из трёх стоявших в кабинете и теперь вставил ключ в последний, извлёк оттуда охапку толстых папок и вновь принялся за дело. В первой папке лежали машинописные копии писем за последние два года, все помеченные инициалами «Д. Б. / М. Р.», и ответы различных членов комиссии синдиката по английскому языку, все начинающиеся обращением «Дорогой Джордж».

– Сэр, должно быть, это тот, кому принадлежал кабинет до Квина.

Морс сухо кивнул и возобновил изучение чёрного ежедневника, единственного предмета, который вызвал у него маломальский интерес. Однако Квина, очевидно, не волновала слава Ивлина и Пеписа[9]9
  Ивлин Джон (1620–1706); Пепис Сэмюэл (1633–1703) – авторы известных дневников, ставших образцами своего жанра.


[Закрыть], поэтому в его дневнике не было почти ничего, кроме дат и времени предполагаемых встреч. «День рождения» (запись значилась под 23 октября), «отдать Дональду 1 фунт» – вот то немногое, что имело хоть какое-то отношение к биографии Квина. Не придумав ничего лучшего, Морс стал бесцельно подсчитывать количество встреч. За двенадцать недель их набралось около десяти, в основном по поводу составления экзаменационных материалов. Неплохой темп. И две-три встречи по другим поводам: одна с членами комиссии по английскому языку (состоялась 30 сентября) и одна – двухдневные консультации с МПА – что бы это значило? – четвёртого и пятого ноября.

– Льюис, что такое МПА?

– Не знаю, сэр.

– Подумай.

– Медико-психиатрическая ассоциация.

Морс улыбнулся и захлопнул ежедневник.

– Ты закончил?

– Осталось две полки.

– Думаешь, надо?

– Сэр, я быстро управлюсь.

– Ладно.

Морс откинулся на спинку кресла, заложив руки за голову, и в очередной раз обвёл взглядом комнату. Возможно, это не слишком запоминающееся начало следствия, но ведь это только начало. Он решил позвонить в управление. Похоже, что для звонков в город использовался серый аппарат, поэтому Морс придвинул его поближе. Но, только сняв трубку, он тут же положил её на место. Под оранжевой книжкой с кодами междугородней связи он увидел письмо, которое раньше не замечал. Оно было написано на официальном бланке школы имени Фредерика Делиуса[10]10
  Делиус Фредерик(1862–1934) – английский композитор.


[Закрыть] в Бредфорде и было датировано понедельником семнадцатого ноября.

Дорогой Ник.

Не забудь про меня, когда начнёшь формирование экзаменационных комиссий на будущий год. Надеюсь, ты уже получил мою анкету. Грайс сперва не был расположен давать мне лестную характеристику, зато теперь ты узнаешь, что у меня солидная эрудиция и большой опыт в приёме экзаменов как на обычном, так и на повышенном уровне». Чего ж тебе ещё? Марта передаёт привет. Надеемся увидеть тебя на Рождество в пенатах. Мы не в состоянии угодить тем и другим предкам, поэтому решили не угождать никому – и остались дома. Кстати, старую стерву назначили директрисой во вновь открытую объединённую школу. О времена, о нравы!

Твой Брайан

На письме были пометки, сделанные чёрной капиллярной ручкой. Морс некоторое время тщательно обдумывал прочитанное. Позвонил ли Квин своему другу? Вероятно, бывшему коллеге? Если звонил, то когда? Это необходимо во что бы то ни стало выяснить.

Но не Морсу, а Льюису по чистой случайности суждено было оступиться на канате и, сверзившись с высоты, произвести такое потрясение, от которого ларчик легко открылся, хотя сам Льюис в тот момент не догадывался о своём подвиге. Он собирался запихнуть в шкаф последнюю порцию папок, но тут его взгляд упал на помятый, ободранный конверт, который застрял между стенкой шкафа и ящиком для хранения бумаг. Льюис вынул ящик, вытащил конверт и достал оттуда один-единственный листок.

– Кажется, я могу расшифровать, что такое МПА, сэр! – радостно воскликнул он.

Морс посмотрел на него без всякого энтузиазма и взял протянутое письмо. Это был непрофессионально отпечатанный на машинке текст на официальном бланке Министерства просвещения Аль-Джамары, датированный третьим марта:

Дорогой Джордж Привет всем в Оксфорде. Большое спасибо за твои письма и летние экзаменационные пакеты.

Заявки и квитанции об оплате должны быть готовы к отправке в синдикат в пятницу 20-го или, самое позднее, 21-го.

Организация здесь стала получше, но место не ахти какое. Отстоял ли ты своё прежнее мнение или не удалось? Очень тебя прошу, не позволяй идиотским новациям уничтожить твои старые разработки. Несомненно, это преобразование, если его проводить немедленно, внесёт только хаос.

Искренне твой

и далее следовала неразборчивая подпись.

Морс едва заметно нахмурился, рассматривая конверт, адресованный Д. Бланду, эсквайру, магистру словесности. Большими буквами сверху было напечатано: «СТРОГО КОНФИДЕНЦИАЛЬНО». Но лицо его быстро прояснилось, и он вернул письмо Льюису, не произнося ни слова. Им действительно пора было уходить.

Морс ещё раз лениво полистал ежедневник, и туг взгляд; его упал на календарь на обороте обложки. И вдруг кровь застыла в его конечностях. По тихому, упрямому тону Льюис немедленно догадался, что инспектор пребывает в крайнем волнении.

– Льюис, какая дата стоит на почтовом штемпеле?

– Третье марта.

– Этого года?

Льюис посмотрел ещё раз.

– Да, сэр.

– Ну и ну!

– А что такое?

– Забавно, не правда ли, Льюис? В пятницу двадцатого, говорится в письме. Но в каком месяце пятница была двадцатым числом? – Он опять заглянул в календарь. – В марте нет. В апреле нет. В мае нет. И в июне нет. И в июле. А речь идёт о летних экзаменах.

– Видимо, ошиблись с числом, сэр. Или с днём недели. Видимо, посмотрели в прошлогодний…

Но Морс уже не слушал. Он вновь взял письмо и несколько минут рассматривал, впившись в него взглядом. Затем он медленно кивнул самому себе, и спокойная улыбка расплылась по его лицу.

– Льюис, мальчик мой, ты молодчина!

– Я молодчина?

– Я не утверждаю, что мы сильно приблизились к установлению личности убийцы Николаса Квина, имей это в виду. Но вот что я тебе скажу: я начинаю догадываться, почему он был убит! Если это не жестокое совпадение, то…

– Может быть, лучше объясните, сэр?

– Взгляни на письмо ещё раз, Льюис, и спроси себя, почему такое, казалось бы, заурядное послание было отмечено грифом «строго конфиденциально»? Ну, что скажешь?

Льюис покачал головой.

– Согласен, сэр, в нём нет ничего сверхважного, но…

– Но оно на самом деле важно, Льюис. В том-то вся я штука! Мы начинаем читать слева и затем движемся направо, согласен? Но мне рассказывали, что кое-кто из косоглазых начинает читать справа и затем движется вниз!

Льюис ещё раз изучил письмо. Глаза его постепенно расширились.

– А вы умный старый хрыч, сэр.

– Бывает иногда, – потупился Морс.

В семь тридцать пять вечера смотритель почтительно постучался и просунул голову в дверь.

– Не хочу вам мешать, сэр, но…

– Ну и не мешайте, – огрызнулся Морс, и дверь тихо закрылась.

Офицеры полиции смотрели через стол друг на друга и счастливо улыбались.

КОГДА?

9

Морс никогда не испытывал ни малейшего интереса к техническим деталям патологии как науки, поэтому в среду утром он читал медицинское заключение с избирательностью завзятого любителя порнографии, листавшего журнал в поисках клубнички. «Минимальная доза, оказавшаяся смертельной, составляет 0,5 драхмы[11]11
  Аптекарская мера веса, в Британии принята равной 3,888 грамма.


[Закрыть] фармацевтического препарата или 0,6 грамма безводной синильной кислоты… после смерти в результате соединения с серой в организме произошло быстрое химическое превращение…» А, вот оно: «…внешние признаки в этом случае позволяют заключить, что смерть наступила почти мгновенно… из-за отсутствия царапин и ссадин нет оснований предполагать, что тело после смерти перемещали…» Любопытно. Морс продолжал скользить по строкам: «…предположительно за 72 – 120 часов до момента обнаружения тела. Более точную оценку в этом случае сделать затруднительно…» И во всех остальных случаях тоже, проворчал Морс. Он не переставал удивляться, почему при явном прогрессе в медицине заключения относительно времени наступления смерти всегда оказываются столь обескураживающе размытыми. Ибо оставался реальный вопрос: когда умер Николас Квин? Если верить Аристотелю (а почему бы ему не верить?), истина лежит где-то посередине. Скажем, не семьдесят, не сто двадцать, а девяносто четыре часа. Это означало, что смерть наступила в пятницу, примерно в середине рабочего дня. Возможно ли это? Морс отложил заключение и ещё раз сопоставил то немногое, что он знал о местонахождении Квина в прошлую пятницу. Да. Вероятно, ему следовало поинтересоваться у сослуживцев Квина, где они были в пятницу, а не когда видели Квина в последний раз. Но времени ещё предостаточно. Всё равно он должен вскоре поговорить с каждым из них. По крайней мере, ясно одно: человек, оставивший свои отпечатки на бутылке шерри, кем бы он ни был, должен знать кое-что о ядах. И знать немало. Но кто?.. Морс направился к полкам, взял объёмистый, исчерпывающий справочник Глейстера и Рентула по судебной медицине и токсикологии и раскрыл его на статье «Синильная кислота» (страница 566). Пробегая глазами подзаголовки, он внутренне улыбался. Составитель медицинского заключения, которое он только что читал, его опередил: некоторые фразы были заимствованы почти дословно. Впрочем, почему бы и нет? За прошедшие годы цианид не претерпел никаких изменений… Он вспомнил Гитлера в берлинском бункере вместе со своей кликой. Там ведь тоже был цианид? Цианид. Может, самоубийство? Ага! Очевидное, как правило, приходило на ум Морсу в последнюю очередь, и он вдруг понял, что самый очевидный ответ на его вопрос таков: Квин покончил с собой. Но это, если призадуматься, вовсе не было ответом. Ибо если он совершил самоубийство, то почему тогда?..

Льюис был озадачен, когда через полчаса Морс привёз его к себе на квартиру в северном Оксфорде. Последний раз Льюис был здесь два года тому назад. Он приятно удивился, обнаружив квартиру сравнительно прибранной и чистой. Морс куда-то ненадолго исчез, но прежде просунул голову в дверь и велел Льюису чего-нибудь выпить.

– За меня не беспокойтесь, сэр. Вам налить?

– Да. Налей мне шерри. И себе заодно.

– Я бы предпочёл…

– Делай, как тебе говорят!

Ничего необычного в столь стервозном поведении шефа не было, и Льюис подчинился капризу начальника. В баре было полно спиртного. Льюис взял две рюмки и наполнил их шерри, потом опять сел в кресло и стал гадать, что приготовил для него Морс.

Он нежась потягивал свой шерри, когда тот вдруг подошёл, взял свою рюмку, поднёс её к губам и тут же поставил на столик.

– Льюис, до тебя доходит, что, будь шерри отравлен, ты был бы уже покойник?

– Как и вы, сэр.

– О нет, я к своему не притрагивался.

Льюис медленно поставил наполовину пустую рюмку и начал постигать смысл этой небольшой шарады.

– И на бутылке, и на рюмке остались бы мои отпечатки пальцев…

– А если бы я заранее протёр эти предметы, то мне осталось бы лишь вылить свой шерри в раковину, вымыть рюмку – и дело в шляпе.

– Значит, кто-то приходил домой к Квину, чтобы отравить его шерри?

– Необязательно. Кто-то мог преподнести бутылку Квину в качестве подарка.

– Но нельзя же подарить открытую бутылку! А запечатать шерри как следует – морока. Да и не выйдет ничего.

– Может, в этом не было необходимости, – медленно проговорил Морс, но до Льюиса никак не доходило.

Морс замер, вглядываясь в туманное прошлое, где далёкое воспоминание задержалось на пороге сознания, но отказывалось от приглашения войти. Что-то связанное с одной симпатичной молодой девушкой, но она сливалась с другими симпатичными молодыми девушками. Когда-то их у него было так много… Подумай о чём-нибудь другом. Он залпом допил свой шерри и налил себе ещё.

– Будто лимонад пьёшь, правда Льюис?

– Какие планы на сегодня, сэр?

– В общем… Думаю, нам надо вести игру более деликатно. Может, мы ходим рядом с разгадкой. Ты должен понимать это, однако не стоит пороть горячку. Я хочу знать, что делали сослуживцы Квина в пятницу днём, но пусть они знают заранее, что я собираюсь их об этом спросить.

– Не лучше ли, если…

– Нет. Всё равно они будут юлить.

Льюис всё больше приходил в растерянность.

– Вы думаете, кто-то из этих четверых убил Квина?

– А ты что думаешь?

– Я не знаю, сэр. Но если поставить их в известность заранее…

– Что тогда?

– Ну, они что-нибудь приготовят. Выдумают что-нибудь…

– Именно это мне и надо.

– Но если кто-то из них действительно убил Квина?

– У него будет готово алиби, ты хочешь сказать?

– Да.

Морс несколько секунд помолчал, а потом вдруг резко изменил курс:

– Вот ты, Льюис, видел меня в прошлую пятницу?

Льюис открыл рот и тут же его закрыл.

– Ну, давай вспоминай же! Мы работаем в одном здании, верно?

Льюис напрягал память, но не мог справиться с задачей. Пятница. Это казалось так давно. Что он делал в пятницу? Видел ли Морса?

– Понимаешь, куда я клоню? Нелегко вспомнить, верно? Мы должны предоставить им шанс.

– Но, как я уже сказал, убийца Квина сочинит что-нибудь насчёт прошлой пятницы.

– Правильно.

Льюис отступился. Многое в шефе его озадачивало, но слова, которые тот произнёс, провожая его до дверей, буквально поставили его в тупик:

– А почему ты так уверен, что Квин был убит именно в пятницу?

Маргарет Ральстон была не замужем – стройная, но довольно страшненькая девушка с поникшими ресницами, проработавшая в синдикате больше трёх лет. Сначала она была личной секретаршей мистера Бланда, потом автоматически перешла в распоряжение мистера Квина. В прошлую ночь она никак не могла заснуть, и только когда наступил серый поздний рассвет, ей удалось совладать со своими страхами. Но Морса (который думал, что разбирается в подобных вещах) очень удивило, что она разрыдалась всего после нескольких минут вполне мирной беседы. Квина она в пятницу видела, это точно. Он продиктовал ей целую пачку писем приблизительно в десять сорок пять утра. С этими письмами она занималась почти всю первую половину дня, потом отнесла их в кабинет Квина и положила в коробку для поступившей корреспонденции. В пятницу днём она его не видела, но тем не менее у неё было ощущение, что он где-то рядом, поскольку она может вспомнить (однако не без старательного подстёгивания), что зелёная куртка Квина висела на спинке одного из кресел, и – да-да! – там лежала записка для неё, с её инициалами «М. Р.», и ещё одна короткая записка («Мистер Бартлет любит, когда ему оставляют записки, сэр»), но она не помнит… что-то вроде… нет. Что-то наподобие «ушёл туда-то» – кажется, так. А как насчёт «буду тогда-то»? Нет, она не могла вспомнить точнее – это было очевидно.

Морс допрашивал её в кабинете Квина. Когда она ушла, он закурил сигарету и принялся обдумывать всё заново. Это было весьма любопытно. Почему эта записка не сохранилась? Квин, должно быть, вернулся, скомкал её… Но корзина для бумаг была пуста. Уборщица! И всё-таки Квин был ещё жив в пятницу около одиннадцати утра. Это уже кое-что.

Льюису было дано задание разузнать у смотрителя, что происходит с мусором, который скапливается в синдикате. И на сей раз ему сопутствовала удача. Два больших чёрных пластиковых мешка с ненужными бумагами стояли в специально отведённом, огороженном месте во дворе, готовые к отправке на свалку, и порыться в бумагах было по крайней мере гораздо более приятным занятием, нежели копаться в мусорных бачках. К тому же сравнительно быстрым. Большинство ненужных бумаг было разорвано пополам, но не скомкано: в основном то были устаревшие формы и несколько первоначальных набросков каких-то мудрёных посланий. Никакой записки от Квина своей личной секретарше не обнаружилось, и Льюис испытал разочарование, поскольку это было главной целью его поисков. Однако ему попалось несколько идентичных записок Бартлета, которые, как почувствовал Льюис, могли представлять какой-то интерес; и он принёс их в кабинет Квина, где застал Морса с прижатой к уху телефонной трубкой, испускавшей отрывистые гудки сигнала «занято». Он получше разгладил одну из записок, и Морс, положив трубку, прочитал её:

Понедельник, 17 ноября

К сведению всех сотрудников

ПРАКТИЧЕСКИЕ ПОЖАРНЫЕ УЧЕНИЯ

Пожарная тревога назначается на полдень, пятницу, 21 ноября. В это время все сотрудники должны прекратить работу, выключить свет и электроприборы, закрыть окна и двери и выйти через главный вход на автостоянку перед домом. Никто не должен оставаться в здании ни по какой причине. Работа в обычном режиме не будет возобновлена, пока все не выйдут на площадку. Поскольку погода, скорее всего, будет сырой и холодной, советую взять пальто и проч., хотя есть надежда, что учения продлятся не более десяти минут. Я прошу и вправе рассчитывать на ваше сотрудничество в этом вопросе.

Подпись: Т. Г. Бартлет (секретарь)

– Каков буквоед, не правда ли, Льюис?

– Кажется, довольно опытен в своём деле, сэр.

– Он не из тех, кто оставляет что-нибудь воле случая.

– Ну и что это, по-вашему, означает?

– Просто я задал себе вопрос, почему он не упомянул в разговоре со мной об этих учениях, вот и всё, – Он улыбнулся себе под нос, и Льюис понял, что это далеко не всё.

– Может, он потому и не сказал, что вы не спрашивали.

– Может быть. Ладно, иди и узнай у него, сохранился ли список присутствовавших на учениях. Как знать, вдруг нам удастся передвинуть смерть Квина с одиннадцати пятнадцати на двенадцать пятнадцать?

Над кабинетом Бартлета горела красная лампочка. Пока Льюис в нерешительности маялся перед дверью, мимо прошёл Дональд Мартин.

– Красный свет означает, что у него кто-то есть, верно?

Мартин кивнул.

– Он бывает очень недоволен, если кто-то из сотрудников его прерывает, но – я хочу сказать… – Видно было, что Мартин чем-то сильно обеспокоен, и Льюис воспользовался случаем (как его научил Морс), чтобы распространить весть о том, что коллегам Квина вскоре предстоит дать ответ на вопрос, где они были и что делали в прошлую пятницу.

– Но зачем? Не думает же он…

– Нет, он-то как раз много думает, сэр.

Льюис постучался к Бартлету и зашёл в кабинет. С несколько недовольным лицом обернулась Моника Хайт, но сам секретарь, милостиво улыбаясь, даже не пожурил за нарушение золотого правила. Отвечая на вопрос Льюиса, он сообщил, что лучше справиться у главного клерка на втором этаже – тот отвечает за операцию в целом и почти наверняка хранит регистрационный лист тех, кто присутствовал на пожарных учениях.

После того как Льюис вышел из комнаты, Моника повернулась и тягостно посмотрела на Бартлета.

– Зачем всё это, Господи?

– Не надо винить полицию за то, что они пытаются выяснить, когда мистера Квина видели живым последний раз. Должен сознаться, я не упомянул об учениях…

– Но он был ещё жив в пятницу днём – в этом никаких сомнений, не так ли? Его машина стояла тут без двадцати пять. Так утверждает Ноукс.

– Да, мне эго известно.

– Вам не кажется, что мы должны немедленно сообщить об этом полиции?

– У меня есть странное подозрение, моя милая, что инспектор Морс способен выяснить гораздо больше, чем хотелось бы некоторым из нас.

Что бы ни означала эта таинственная фраза, Моника сделала вид, что не обратила на неё внимания.

– Вы не думаете, что это может оказаться очень важным, сэр?

– Несомненно. Особенно если они считают, что мистера Квина убили в прошлую пятницу.

– А вы так не считаете?

– Я? – Бартлет посмотрел на неё с любезной улыбкой, – То, что считаю я, не имеет большого значения.

– Вы не ответили на мой вопрос.

Бартлет замялся и встал из-за стола.

– Если на то пошло, то нет, не считаю.

– В таком случае когда?

Но Бартлет поднёс палец к губам и покачал головой.

– Вы задаёте столько же вопросов, сколько они.

Моника поднялась со стула и направилась к двери.

– И тем не менее, я по-прежнему считаю, что вам надо поставить их в известность о том, что мистер Ноукс…

– Послушайте, – сказал он дружелюбным тоном, – если вам от этого станет легче, я поставлю их в известность сию же минуту. Вы довольны?

Когда Моника Хайт вышла из комнаты, к ней подошёл Мартин и что-то настойчиво зашептал на ухо. Вместе они вошли в кабинет Моники.

Главный клерк хорошо помнил эту учебную тревогу. Всё происходило по плану, и секретарь самолично проверил окончательный список, прежде чем разрешил сотрудникам продолжить работу. Из двадцати шести человек постоянного штата не отметились только трое. Но все они объяснили своё отсутствие: мистер Оглби был в издательстве «Оксфорд юниверсити пресс», одна из машинисток болела гриппом, а один из младших клерков был в отпуске. Против имени Квина стояла жирная галочка, выведенная чёрной капиллярной ручкой. И это было так. Льюис спустился на первый этаж и возвратился к Морсу.

– Льюис, ты заметил, что все в этой конторе пишут чёрными капиллярными ручками?

– Бартлет приучил их к организованности, сэр, даже к тому, какой ручкой писать.

Морс, казалось, пропустил это замечание как несущественное и вновь взялся за телефонную трубку.

– А ведь эта проклятая школа должна иметь больше одной линии, как по-твоему?

Но на сей раз раздались продолжительные гудки, и на звонок ответили почти немедленно. Морс услышал бодрый женский голос с северным акцентом, сообщивший, что говорит школьный секретарь, и поинтересовавшийся, чем можно помочь. Морс объяснил, кто он такой и какая информация ему необходима.

– В пятницу, говорите? Да, помню. Из Оксфорда, верно… Примерно двадцать минут первого. Помню, я взглянула на расписание, а у мистера Ричардсона урок до без пятнадцати час… Нет, нет. Он велел его не беспокоить. Просто попросил меня передать ему… Сказал, что пригласит этим летом мистера Ричардсона поработать на экзаменах… Нет, к сожалению. Я не помню сейчас, как его зовут, но мистер Ричардсон, конечно, знает… Да, да, я уверена, это был он. Квин, правильно. Надеюсь, ничего… Господи помилуй… Могу я сказать об этом мистеру Ричардсону?.. Хорошо… Хорошо, сэр. До свидания.

Морс положил трубку и посмотрел через всю комнату на Льюиса.

– Что скажешь?

– Скажу, что мы делаем успехи, сэр. Сразу после одиннадцати он заканчивает диктовать письма, в двенадцать он на учениях, а двадцать минут первого звонит в эту школу. – Морс кивнул, и воодушевлённый Льюис продолжил: – Чего мне действительно хотелось бы знать – так это когда он оставил записку мисс Ральстон: до или после обеда? А ещё лучше, наверное, попытаться узнать, куда он ходил перекусить.

Морс опять кивнул, но смотрел при этом как бы в никуда.

– Я начинаю сомневаться, что мы на правильном пути. И знаешь почему, Льюис? Я нисколько не удивился бы, если бы… – Зазвенел внутренний телефон, и Морс с интересом выслушал информацию. – Спасибо, что сказали, доктор Бартлет. Вы можете попросить, чтобы он немедленно зашёл ко мне?

Когда вкрадчивый Ноукс начал свой короткий рассказ, Морс задавался вопросом, какого дьявола он сразу доверительно не побеседовал со смотрителем? Ведь прекрасно знал, что на официальных бланках всех без исключения учреждений первым должно бы стоять имя смотрителя. Куда бы ни призвал Морса служебный долг (включая полицейское управление), он убеждался, что именно смотритель, с его странно отталкивающим сочетанием услужливости и угодливости, был тем человеком, чьё расположение ценилось превыше всего, чьё содействие по части ключей, чашки чая, кабинетов и прочих сиюминутностей было абсолютно незаменимо. Приняв это за аксиому, следовало отметить, что Ноукс являлся приятнейшим образчиком своей разновидности.

– Да, сэр, его куртка там висела… я это запомнил очень хорошо, потому что его шкаф был открыт, и я сам его закрывал. Секретарю не нравится, когда шкафы незаперты. В этом вопросе он очень привередлив.

– На его столе лежала записка?

– Да, мы её видели.

– Вы сказали «мы»?

– Я и мистер Руп, сэр. Он был со мной. Дело в том, что…

– Что он тут делал? – спокойно спросил Морс.

– Он хотел видеть господина секретаря. Но доктора Бартлета не было. Я знал это точно, сэр. Поэтому мистер Руп спросил меня, нет ли кого-нибудь из помощников господина секретаря. Дело в том, что он привёз какие-то документы и хотел их кому-нибудь передать.

– И кому же он их в конце концов передал?

– В том-то и дело. Я хотел сказать, сэр, что мы обошли все кабинеты, но никого не застали.

Морс внимательно на него посмотрел:

– Вы совершенно в этом уверены, мистер Ноукс?

– О да, сэр. Мы никого не смогли найти, и тогда мистер Руп оставил бумаги на столе у господина секретаря.

Морс посмотрел на Льюиса, и его брови заметно подскочили.

– Ну-ну. Это весьма любопытно. Весьма любопытно.

Но если это, действительно, было так любопытно, как Морс хотел внушить смотрителю, то дальнейших вопросов это не вызвало. По крайней мере, в данный момент. Всё дело в том, что это сообщение для Морса оказалось совершенно неожиданным, и он теперь сожалел о своём преждевременном решении (до глупости театральном) распространить в офисе слух (который теперь ходит по всему синдикату), что он собирается поговорить с каждым на предмет их перемещений днём в прошлую пятницу. Меньше всего он ожидал, что всем четверым потребуется алиби. Он знал, что Бартлет был в Бенбери. Но где были остальные в ту роковую пятницу? Моника, Оглби, Мартин и Квин. Никого из них не было в синдикате. Вот это да!

– В какое время всё это происходило, мистер Ноукс?

– Примерно в полпятого, сэр.

– А кто-нибудь ещё оставил записку?

– Кажется, нет.

– А мог кто-нибудь из них находиться на втором этаже, как вы думаете?

– Мог, сэр, но… В общем, я пробыл здесь довольно долго. Менял в коридоре перегоревшую лампу, когда вошёл мистер Руп.

Морс, по-видимому, всё ещё был сбит с толку, и Льюис решил ему помочь:

– Мог кто-нибудь быть в туалете?

– Долго ж в таком случае он там сидел! – По слегка презрительной ухмылке, пробежавшей по лицу Ноукса, было совершенно ясно, что он не готов проявлять особенное почтение к предположениям простоватого сержанта, и почти неизбежное «сэр» было нарочито опущено.

– В пятницу днём шёл дождь, верно? – спросил наконец Морс.

– Да, сэр. Шёл дождь, дул ветер. Скверный был денёк.

– Надеюсь, мистер Руп вытер обувь? – бесхитростно поинтересовался Морс.

Впервые Ноукс заметно смутился. Он скрестил руки и спросил, что означает этот вопрос.

– Видели ли вы в тот день хотя бы кого-нибудь – позже, я имею в виду?

– Нет, не видел, сэр. То есть видел, как мистер Квин отъезжал на своей машине примерно в…

– Что-что? – Морс выпрямился и в замешательстве уставился на Ноукса. – Говорите, видели, как он отъезжал?

– Да, сэр. Примерно без десяти пять. Его машина была…

– А других машин уже не было? – прервал его Морс.

– Нет, сэр. Только машина мистера Квина.

– Что ж, спасибо, мистер Ноукс, вы были нам очень полезны. – Морс встал и проводил его до дверей. – И после этого вы никого – совсем никого – не видели?

– Нет, сэр. Разве что самого господина секретаря. Он возвратился в офис примерно полшестого, сэр.

– Понятно. Что ж, большое вам спасибо.

У Морса плохо получалось скрыть сильное волнение. Он еле удержался от того, чтобы поскорей вытолкать Ноукса в коридор.