Текст книги "Безмолвный мир Николаса Квина"

Автор книги: Колин Декстер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

29

Глядя на людей со слуховыми аппаратами, собравшихся в четверг вечером на занятия, Морс напомнил себе, что в последние недели этого семестра Квин приходил сюда и вместе со своими товарищами познавал секреты беззвучного общения. Учеников было восемь, они сидели перед учительницей в один ряд, и расположившемуся сзади Морсу казалось, что он смотрит на экран телевизора, у которого выключен звук. Учительница что-то говорила, так как её губы шевелились, и сопровождала речь естественными жестами. Но при этом не издавала ни звука. Когда Морс наконец отделался от мысли, что он сам вдруг стал глухим как пень, он стал следить за губами учительницы более внимательно, изо всех сил стараясь разобрать слова. Время от времени кто-нибудь из учеников поднимал руку и беззвучно задавал вопрос, тогда учительница писала слово на доске. Как правило, трудные слова – озадачивавшие весь класс – начинались с букв «п», или «б», или «м»; реже – с «т», «д» или «н». Чтение по губам, несомненно, было очень хитроумным навыком.

В конце занятия Морс поблагодарил учительницу за то, что она разрешила ему присутствовать, и завёл с ней разговор о Квине. Здесь он тоже, как выяснилось, был первым учеником, и все в классе очень расстроились, узнав о его смерти. Да, он действительно был почти абсолютно глухим – но об этом можно было и не догадаться. Если только не иметь дело с подобными вещами.

Звонок зазвонил на всё здание. Было девять вечера – время освобождать помещение.

– Он мог это слышать? – спросил Морс.

Но учительница отвернулась, чтобы сделать запись в журнале. Звонок продолжал звенеть.

– Квин был способен слышать такие громкие звуки? – повторил Морс.

Однако она по-прежнему не отвечала, и тогда до Морса, хоть и с опозданием, дошло. Когда она наконец подняла голову, он ещё раз повторил свой вопрос:

– Квин был способен слышать такие громкие звуки?

– Такие робкие звуки? Простите, я не совсем уловила…

– Он мог слышать звонок? – спросил Морс, чрезмерно и смешно артикулируя.

– Ах, звонок! Сейчас звенит звонок? Боюсь, что ни один из нас не способен его слышать.

В четверг в Лонсдейл-колледже был вечерний приём, но после ужина и двух рюмок портвейна декан синдиката решил, что будет лучше, если он пойдёт домой. Он был определённо недоволен тем, что приходится менять планы на пятницу, поскольку одной из немногих обязанностей, которая ещё доставляла ему наслаждение, являлось собеседование с абитуриентами. Пересекая внутренний двор, он мрачно размышлял, сколько может продлиться собрание синдиката и почему Том Бартлет был так настойчив. Всё выходит из-под контроля, ну да ладно. Он становился стар для этого поста и с нетерпением ждал следующего года, когда можно будет уйти на заслуженный отдых. Одно было несомненно: с неприятностями вроде тех, что случились за последние две недели, он справиться просто не в состоянии.

Дома он просмотрел личные дела абитуриентов, что лежали у него на столе, и прочитал казённые похвалы, которыми осыпали своих учеников и учениц директора и директрисы, столь отчаянно желавшие возвысить на несколько мест положение своих школ в табели о рангах Оксбриджской[19]19
  Оксбридж – разговорное название Оксфордского и Кембриджского университетов; употребляется как символ первоклассного, привилегированного образования.


[Закрыть] лиги.

Если бы только понимали такие директора, что всё их многословие производит прямо противоположный эффект! Раскрыв первое дело, он прочитал данную директрисой характеристику юной девушки, стремящейся занять одно из мест, отведённых в Лонсдейле для женщин. Девушка была (естественно!) самой способной ученицей выпуска и завоевала целый шкаф призов. Далее декан прочитал замечания директрисы в графе «Личные качества»: «Миловидная и, несомненно, весьма бойкая девушка с озорным чувством юмора и пикантным острословием». Декан медленно улыбнулся. Ну и фраза! За годы он составил свой небольшой словарик синонимов:

миловидная = страшно смотреть бойкая = не дура выпить озорная = чокнутая пикантная = невоспитанная

Ну, да ладно! Может, она и не такой бросовый вариант. Но побеседовать ему с ней не придётся. Проклятый синдикат! Было бы интересно ещё раз проверить свою маленькую теорию. Люди так часто пытаются казаться совсем не теми, кем они являются на самом деле. Это нетрудно. На лице улыбка, а сердце затвердело, точно кремень! И наоборот тоже бывает: лицо, как кремень, а сердце… Смутное воспоминание разбередило декана. Старший инспектор Морс вроде бы тоже говорил что-то похожее. Но декан не мог вспомнить, что именно. Ну и наплевать. Вряд ли это могло быть важно.

В восемь часов Бартлету позвонила миссис Мартин. Вы не знаете, где может пропадать Дональд? Он был на собрании? Она знает, что ему приходится иногда работать по вечерам, но он ни разу не задерживался до столь позднего часа. Бартлет попытался произнести нужные слова: попросил не волноваться, обещал перезвонить, сказал, что найдётся простое объяснение.

– О Господи! – простонал он, положив трубку.

– Что случилось, Том?

В комнату вошла миссис Бартлет и с тревогой посмотрела на мужа. Он ласково положил ладонь на её руки и устало Улыбнулся:

– Сколько раз я тебе говорил? Ты не должна подслушивать мои телефонные разговоры. У тебя и без того…

– Я никогда этого не делала. Ты это знаешь, Том. Но…

– Всё хорошо. Это не твои проблемы, они мои. За это мне платят деньги, не так ли? Нельзя же ни за что получать приличную зарплату, верно?

Миссис Бартлет любовно положила голову к нему на плечо.

– Я не знаю, за что тебе платят, и не хочу знать. Даже если бы тебе платили миллион, и то было бы слишком мало! Но…

Она была обеспокоена, и Бартлет это понимал.

– Знаю. Кажется, что мир вдруг сошёл с ума, да? Звонила жена Мартина. Его до сих пор нет дома.

– Не может быть!

– Полно. Не торопись делать глупые выводы.

– Ты не думаешь, что?..

– Иди сядь и налей себе джина. И мне налей. Я через минуту подойду.

Он нашёл в записной книжке телефон Моники и набрал номер. Точно так же, как некто накануне, он начал механически считать гудки. Десять, двадцать, двадцать пять. Салли, должно быть, тоже нет дома. Он подождал ещё несколько секунд и медленно положил трубку. Кажется, синдикат на грани полного краха.

В мыслях Бартлет возвратился к тем годам, в течение которых он так упорно работал, чтобы возвести это здание. Но почему-то в одно мгновение фундамент начал оседать и трескаться, что немедленно отразилось на всей постройке. Бартлет даже мог точно указать, когда это произошло: когда в совет синдиката был избран Руп. Вот именно. Тогда-то всё и затрещало по швам. Руп! Несколько минут секретарь нерешительно стоял у телефона, думая, что с удовольствием убил бы этого человека. Вместо этого он позвонил в кабинет Морса в «Темз-Вэлли», однако Морса тоже не оказалось на месте. Впрочем, это было не важно. Он уже говорил с ним об этом сегодня утром.

30

Миссис Сет пришла без четверти десять и поднялась в комнату для заседаний. Из всех членов синдиката она пришла первой, и, сев за стол, мысленно возвратилась к тому дню, когда сидела здесь последний раз. Когда вспомнила про отца… когда взял слово Руп… когда назначили Квина… Комната постепенно стала заполняться людьми. Миссис Сет кивала, здороваясь с вошедшими, но обстановка была довольно мрачная. Остальные члены синдиката тоже сидели молча и тоже возвращались мыслями к последнему заседанию, как и она. На собраниях членов синдиката время от времени присутствовали один-два научных сотрудника из постоянного штата, но только по приглашению. В это утро не было никого из них, кроме Бартлета. Его утомлённое, поникшее лицо отражало общее настроение. Рядом с Бартлетом сидел человек, которого миссис Сет не знала. Должно быть, из полиции. Приятной наружности, примерно её возраста: лет сорока пяти – пятидесяти. С редеющими на макушке волосами, красивыми глазами, хотя они, казалось, одновременно смотрят на вас и сквозь вас. В комнате находился ещё какой-то человек – вероятно, тоже полицейский. Но он робко стоял вне магического круга с блокнотом в руке.

Две минуты одиннадцатого, когда все кресла, кроме одного, были заняты, Бартлет поднялся и в коротком выступлении, полном печали и разочарования, проинформировал собрание о подозрениях полиции – и своих собственных тоже, – что добрая репутация их ведомства была непоправимо испорчена преступными действиями одного или двух лиц, которые пользовались в синдикате полным доверием. Бартлет сообщил, что, по мнению старшего инспектора Морса («Который сидит справа от меня»), смерть Квина и Оглби была прямо связана с этим обстоятельством и что по завершении сравнительно небольшой осенней экзаменационной кампании деятельность синдиката будет временно приостановлена, пока не закончится следствие. Он сказал также, что возможное закрытие синдиката может иметь далеко идущие последствия, поэтому сейчас необходимо полное сотрудничество всех и каждого его членов. Но в данный момент речь не об этом. Цель их сегодняшней встречи совершенно иная, как это скоро будет ясно.

Декан поблагодарил секретаря и счёл необходимым поделиться собственными тягостными мыслями о будущем синдиката. Пока он, мыча, покашливая да охая, скучно продвигался вперёд, становилось ясно, что синдики беспокоятся всё сильней и сильней. Вдоль столов перешёптывались: «Один или двое, ты слышал, что сказал Бартлет?», «Что ты обо всём этом думаешь?», «Почему здесь находится полиция?», «Они правда из полиции?».

Наконец декан закончил, и шёпот прекратился тоже. Это было странным нарушением привычного порядка, и миссис Сет подумала, что всё это связано с человеком справа от Бартлета, который до сих пор бесстрастно сидел в своём кресле, время от времени проводя указательным пальцем левой руки по крылу носа. Она заметила, что Бартлет повернулся к Морсу и вопросительно на него посмотрел, на что Морс незаметно кивнул, а потом медленно поднялся из-за стола.

– Дамы и господа. Я попросил доктора Бартлета созвать это собрание, поскольку считаю единственно правильным поставить всех вас в известность о том, что мы установили факт утечки экзаменационных материалов из данного учреждения. Кое-что об этом вы уже слышали (здесь Морс неопределённо посмотрел на декана и затем на Бартлета), и я думаю, что на этом официальная часть собрания может быть завершена. Если у кого-то есть неотложные дела, можете идти. – Он оглядел присутствующих холодными серыми глазами. Напряжение в комнате заметно усилилось. Все боялись шевельнуться, стояла глубокая тишина. – Наверно, правильно будет также, – продолжал Морс, – чтобы вы кое-что узнали о полицейском расследовании обстоятельств гибели мистера Квина и мистера Оглби. Я уверен, что всем вам будет приятно узнать, что дело уже завершено, вернее, почти завершено. Выражаясь языком официальным, я могу сообщить вам, дамы и господа, что человек, подозреваемый в убийстве Квина и Оглби, был арестован и подвергнут допросу.

Тишину в комнате нарушал лишь шелест бумаги, когда Льюис переворачивал страницу в блокноте. Морс умел держать аудиторию. Синдики ловили каждое его слово.

– Вам всем известно – во всяком случае, большинству из вас, – что в прошлый понедельник ваш коллега, мистер Кристофер Руп, был задержан в связи с убийством Николаса Квина. Полагаю, вы также знаете, что вскоре он был отпущен. Улики против него показались нам недостаточными для дальнейшего задержания. Казалось, всё говорит о том, что у Рупа существует обоснованное алиби на тот период времени в пятницу, двадцать первого ноября, когда, по мнению полиции, был убит мистер Квин. И тем не менее, я должен вам сообщить, что, вне всяких сомнений, именно Руп и есть тот человек, который продал святая святых синдиката в Аль-Джамару и, насколько я знаю, ещё в несколько ваших заморских центров.

Некоторые синдики задержали дыхание, другие приоткрыли рты, но никто ни на секунду не сводил глаз с Морса.

– И во всех случаях, дамы и господа, его главным сообщником был ваш бывший коллега, мистер Джордж Бланд.

В комнате раздался всплеск удивления и шока, и снова – тишина и ожидание.

– Всё обнаружилось благодаря бдительности и честности одного человека – Николаса Квина. Когда именно Квин сделал своё открытие, мы, возможно, так и не узнаем наверняка, но я подозреваю, что это могло случиться на приёме, устроенном делегацией из Аль-Джамары, где рекой лилось вино и где у кого-то из виновных развязался язык. Квин читал по губам так ясно, что с тем же успехом они могли бы прокричать об этом в мегафон. И я полагаю, что прямым следствием весьма тревожного открытия Квина стало то, что он был убит. Убит за тем, чтобы заставить его замолчать. Чтобы виновные, злоупотребившие доверием общества, и далее могли гарантированно получать вознаграждение – не сомневаюсь, весьма значительное – от своих сообщников за границей. Более того, я думаю, Квин рассказал о том, что знал или, по крайней мере, сильно подозревал, не только виновной стороне, но и кому-то ещё – человеку, в чьей причастности к махинациям в синдикате он был твёрдо уверен. Таким человеком стал Филип Оглби. Есть свидетели, что Квин слишком много выпил на том приёме и что Оглби вышел следом за ним, когда Квин удалился. И вновь я строю догадки. Но нахожу более чем вероятным, что Оглби догнал Квина и сказал ему, что он будет глупцом, если сядет за руль в состоянии такого опьянения. Может быть, он даже предложил подвезти его до дома, не знаю. Одно почти несомненно – Квин рассказал Оглби о том, что узнал на приёме. Так вот, если Оглби сам состоял в шайке, многое из того, что было столь загадочным в смерти Квина, начинает вставать на свои места. Из всех коллег Квина только Оглби не имел алиби на интересующий нас период времени в пятницу. Он вернулся после обеда к себе в кабинет, где пробыл – во всяком случае, по его словам – до конца дня. Но кто бы ни убил Квина, он должен был присутствовать в синдикате вторую половину утра и между половиной пятого и пятью. И если хотя бы один человек из синдиката виновен в смерти Квина, единственный подозреваемый – это Оглби, тот самый человек, которому доверился Квин.

По комнате разнёсся лёгкий ропот. Кое-кто из синдиков неуютно заёрзал в кресле, но Морс продолжал, и эффект был таков, словно дирижёр постучал палочкой по пульту.

– Оглби солгал мне, когда я спросил, где он был днём в ту же пятницу. У меня имелась возможность свериться с его показаниями, поскольку присутствующий здесь сержант, – несколько голов повернулись к Льюису, и тот кротко пережил момент своей славы, – сделал в своё время полную запись, и теперь я могу судить, в чём именно солгал Оглби – в чём он обязан был мне солгать. К примеру, он настаивал, что около половины пятого находился в своём кабинете, где, по свидетельству не только мистера Рупа, но также мистера Ноукса, смотрителя синдиката, его не было. Теперь я нахожу это очень странным. Оглби говорил мне неправду, которая будто бы доказывала его виновность. Зачем? Почему он утверждал, что был в синдикате в течение всего дня? Зачем он затягивал петлю на собственной шее? На этот вопрос ответить непросто, согласен. Но ответ существует, притом очень простой ответ: Оглби не лгал. Во всяком случае, что касается этого, то он говорил правду. Он там был, хотя ни Руп, ни Ноукс его не видели. Когда я ещё раз просмотрел его показания, я спросил себя, а не могло ли случиться так, что ещё несколько моментов, казавшихся ранее очевидной ложью, на деле были далеки от неправды? Так я постепенно пришёл к пониманию, что именно случилось днём в ту пятницу. Мне стало ясно, что Оглби был совершенно невиновен в убийстве Николаса Квина. Факт состоит в том, что как раз благодаря тому, что в пятницу двадцать первого Оглби днём находился в синдикате, ему стало известно, кто убийца Квина. И за это он сам поплатился жизнью. Почему Оглби не доверил мне свои почти несомненные подозрения, теперь уже никогда не узнать. Могу только догадываться, но… В любом случае можно вздохнуть с облегчением: убийца арестован и в настоящее время находится под стражей. Он сделал полное признание. – Морс театрально указал на пустой стул. – Полагаю, вот то самое место, на котором он обычно сидел. Да, дамы и господа, это ваш коллега Кристофер Руп.

В комнате загалдели. Миссис Сет беззвучно рыдала. Раньше, чем утих гомон, наступила новая фаза высокой драмы. После сдавленных перешептываний с руководством заместитель декана попросил разрешение сделать короткое заявление. Морс сел и начал что-то бесцельно чертить на промокательной бумаге.

– Надеюсь, старший инспектор меня простит, но я хочу прояснить один момент, если это возможно. Я правильно понял, что человек, убивший Квина, должен был находиться в синдикате и утром, и в конце рабочего дня?

Морс ответил без промедления:

– Вы поняли совершенно правильно, сэр. Пока я не хочу вдаваться в детали этого дела, но Квин был убит приблизительно в двенадцать часов дня в пятницу – нет, позвольте быть с вами более откровенным – он был убит ровно в полдень двадцать первого ноября, а его труп вывезли из здания в багажнике ею собственного автомобиля примерно в четыре сорок пять. Мой ответ вас удовлетворил, сэр?

Заместитель декана неловко покашлял и сделал смущённую мину.

– Э-э… нет, господин старший инспектор, боюсь, что нет. Видите ли, в пятницу я тоже был в Лондоне и возвращался поездом в три ноль пять, который прибыл сюда примерно четверть или двадцать минут пятого. Непреложным фактом является то, что Руп ехал в том же самом поезде.

В гробовом молчании, которым было встречено новое свидетельство, Морс заговорил спокойно и неторопливо:

– Вы хотите сказать, что возвращались вместе?

– Нет, не совсем так. Я… я прогуливался по платформе и увидел Рупа. Он вошёл в вагон первого класса. Я не подошёл к нему, потому что ехал вторым классом.

Заместитель декана был рад, что ему не пришлось говорить всю правду. Даже если бы у него был билет первого класса, он скорее предпочёл бы занять место в вагоне второго класса, нежели иметь попутчиком Кристофера Рупа. Рупа он не переносил. И вот теперь, по иронии судьбы, ему приходится защищать его от обвинения в убийстве!

– Лучше бы вы сообщили мне об этом раньше, сэр, – сказал Морс и поднял руку, предупреждая возможное возражение. – Нет, разумеется, вы не могли знать, что это необходимо. Но то, что вы сообщили, меня не удивило, сэр. Видите ли, я и так знал, что Руп отправился с Паддингтонского вокзала этим поездом.

Синдики недоумённо переглядывались. В комнате наступило замешательство. Бартлет попытался выразить словами общий невысказанный вопрос:

– Но всего несколько минут тому назад вы заявили, что…

– Нет, сэр, – оборвал его Морс. – Я знаю, что вы собираетесь сказать. Вы ошибаетесь. Я сказал, что некто не мог убить Квина, не находясь в этом здании в два ключевых отрезка времени. Этот факт совершенно неоспорим. Повторяю, один человек не мог осуществить дьявольский и хитроумный план, который был приведён в действие.

Морс медленно обвёл взглядом комнату – смысл его слов постепенно дошёл до ума синдиков. Миссис Сет его голос казался очень тихим, как бы доносившимся издалека и в то же время очень напряжённым и внушительным, словно он вот-вот собирается сделать окончательное разоблачение. Она заметила, что Морс кивнул кому-то за её спиной. Полуобернувшись, она увидела, что сержант Льюис тихо пробрался к дверям и вышел из зала заседаний. Зачем?.. Но Морс опять заговорил тем же негромким стальным голосом:

– Итак, мы должны принять в качестве несомненного факта то, что один человек, будь то она или он, не мог совершить убийство Квина. Поэтому, дамы и господа, неизбежен вывод: мы должны искать двоих. Двоих людей, движимых одними и теми же мотивами; двоих, для кого смерть Квина была крайне необходима; двоих, имевших странное родство; двоих, кто мог совместно разработать план; двоих, кто вам хорошо знаком. Очень хорошо знаком… И прежде чем вернётся сержант Льюис, позвольте мне подчеркнуть только одно обстоятельство, поскольку я не уверен, что каждый из вас внимательно слушал всё, что я говорил. Я сказал, что Руп был арестован и обвинён в убийстве. Но я не сказал, в убийстве кого. А всё дело в том, что я совершенно убеждён в одном – Кристофер Руп не убивал Николаса Квина.

За всё время, что Моника Хайт и Дональд Мартин провели в бывшем кабинете Квина, они не перекинулись ни словом, хотя два констебля доставили их сюда больше получаса тому назад. У Моники было такое чувство, словно она пробирается через бесплодную засушливую пустыню. Её мысли, её эмоции, даже её страхи были выжаты до капли – всё стало безразличным и пустым. В первую же минуту она заметила, что один из констеблей обводит взглядом её фигуру, но впервые это оставило её равнодушной. Какой она была дурой, считая, что Морс ни о чём не догадается! Ничего или почта ничего не могло укрыться от этого замечательного светлого ума… Да, он докопался до истины, хотя как ему удалось разобраться в её показаниях – она не могла понять. Действительно, странно. Ведь, право, это была вполне невинная ложь. Не то глупое враньё, что они с Дональдом наговорили вначале. Дональд! Как немужественно он теперь выглядел, сидя рядом с ней: подавленный, молчаливый, жалкий. Расставшийся с надеждой, как и она, поскольку у него тоже было мало шансов. Истина всё равно рано или поздно откроется – притом вся, без остатка. Суды, газеты… На мгновение она даже подумала о нём с долей сочувствия, поскольку в действительности это была её вина, не его. С того дня, как он получил назначение на должность, она поняла, поняла по наитию, что может вить из него верёвки…

Дверь отворилась, и вошёл Льюис.

– Будьте любезны проследовать за мной, мисс Хайт.

Она медленно поднялась по деревянной лестнице. Несколько секунд постояла в нерешительности перед закрытой дверью в комнату для заседаний… Льюис распахнул перед ней дверь и отступил в сторону. Муки совести становились непереносимыми. Да, снять наконец эту ношу будет большим облегчением.

Миссис Сет повернула голову, когда сзади открылась дверь. Инспектор только что рассказывал о том, что происходило в кинотеатре «STUDIO 2» на Уолтон-стрит. Но ум её словно застыл. Она с трудом успевала следить за его мыслью. Слышала только, как мужской голос произнёс: «После вас, миссис Хайт». Моника Хайт! Милосердный Боже, нет! Этого не может быть! Моника Хайт и Мартин! Разумеется, до неё доходили слухи. Наверно, они до каждого доходили, но… Теперь Моника сидела на месте Рупа. Рупа! Неужели Морс имел в виду Рупа и Монику? Двое, он сказал, что преступников было двое… Но вот Морс заговорил опять:

– Мисс Хайт. Я беседовал с вами в самом начале следствия. Вы заявили, что двадцать первого в пятницу провели день с мистером Мартином. Это так?

– Да.

Голос её был почти не слышен.

– И ещё вы утверждали, что были после обеда у вас дома?

– Да.

– А впоследствии вы признались, что это неправда?

– Да.

– Вы сказали, что на самом деле после обеда пошли с мистером Мартином в «STUDIO 2» на Уолтон-стрит?

– Да.

– Когда я допрашивал вас в первый раз, я спросил, видели ли вы в кинотеатре кого-нибудь из ваших знакомых помимо мистера Мартина. Помните?

– Да, я помню.

– И вы ответили отрицательно?

– Да. Я сказала вам правду.

– Затем я спросил у вас, видели ли вы кого-нибудь входящим в кинотеатр, не так ли?

– Да.

– И вы ответили «нет».

– Да.

– И вы по-прежнему на этом настаиваете?

– Да.

– Вы смотрели фильм под названием «Нимфоманка»?

– Да.

– И вы с мистером Мартином досмотрели фильм до конца?

– Мы ушли за несколько минут до окончания сеанса.

– Мисс Хайт, я прав, утверждая, что вопрос можно сформулировать по-другому? Вопрос, который имеет огромное значение в деле об убийстве Николаса Квина?

– Да.

– И этот вопрос: не «Кого вы видели входящим в кинотеатр?», а «Кого вы видели выходящим из него?»

– Да.

– И вы правда кого-то видели?

– Да.

– Вы могли бы узнать человека, которого видели выходящим из «STUDIO 2» в тот день?

– Да.

– Этот человек вам известен?

– Да.

– Он сейчас здесь, в этой комнате?

– Да.

– Прошу вас, назовите нам его имя.

Моника Хайт подняла руку. Словно магнитная стрелка, указывающая на полюс, рука постепенно приняла нужное положение. Сначала миссис Сет почудилось, что Моника показывает на самого Морса. Но этого не могло быть. И тогда она ещё раз проследила за направлением беспощадного пальца и не смогла поверить своим глазам. Снова она провела мысленную линию. И опять получилось то же самое. О нет! Этого не может быть! Ибо палец Моники был направлен прямо на секретаря синдиката Томаса Бартлета.