Текст книги "Август"

Автор книги: Кнут Гамсун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 25 страниц)

Подойдя к лавке, они замедлили шаги. На дворе оказалось полно народу. Йоаким разговаривал с Габриэльсеном, хозяином невода, ещё там группкой стояли три женщины, спрятав посиневшие от холода руки под фартуком, глава банка Роландсен вообще прогуливался без всякого дела, явно занятый какими-то мыслями. В дверях стоял Эдеварт, рослый и крепкий, и окидывал взором собравшихся; время от времени из дверей, сбоку от Эдеварта, выглядывала Поулине и, выглянув, тотчас исчезала.

Йоаким сделал вид, будто крайне удивлён появлением нежданных гостей, и сказал Габриэльсену:

– Это как же понимать: двое, а ещё четверо плюс шестеро будет десять, нет, двенадцать человек? Странно, странно!

Пришедшие поздоровались.

– Да вас тут целая команда! – приветливо сказал Йоаким.

Никто не ответил. Пришлось заговорить Теодору:

– Мы ходили в Новый Двор, искали там чего-нибудь съестного.

– Ну и как? Нашли?

– Нет, только по ковшику молока каждому.

Поулине от дверей подала голос:

– Стало быть, вы ходили в Новый Двор и искали там, чего бы поесть. А теперь решили поискать здесь? Так вот что я вам скажу: много вы здесь не найдёте.

Йоаким:

– Николаи, а ты тоже ходил вместе с ними?

Николаи привычно стал объяснять, что, мол, жизнь у него собачья, и он уже перестал понимать, что делает, и раньше он никогда не занимался грабежом и разбоем.

Вот он и пошёл вместе со всеми в Новый Двор, чтобы посмотреть, не сыщется ли там картофелинка-другая или вяленая рыбина. Он не знает, кто из них выломал дверь в погреб, но зато ни один из них не поднимал шума, не кричал, они не разбудили детей, не заходили в хлев и не прихватили ни одной животины...

– А что вам сказал Ездра? – полюбопытствовал Йоаким.

– Ну что он мог сказать? Он всё твердил про свои права! Я его могу понять. Мы-то думали, что у него полным-полно еды от подземных духов, но ничего там не было, нас, грешных людей, ввели в обман. Ну что нам теперь делать, Йоаким?

Староста Йоаким покачал головой:

– Да, плохо сейчас быть полленцем.

– Благослови тебя Господь, мы просто не можем больше так жить, мы ходим и жуём щепки, мы забыли вкус настоящей еды. Самое время всем нам ложиться в землю.

Они беседовали приветливо и разумно, ни единого грубого слова сказано не было.

Поулине спросила, стоя у дверей:

– А ты, Теодор, ты тоже пришёл из Нового Двора?

Теодор слегка отпрянул, ведь Поулине некоторым образом его начальство, она над ним главная.

– Я заглянул туда лишь на минутку, – отвечает он, – видишь, ни топора, ни лопаты у меня нет.

– А зачем почтарю вообще нужен топор или лопата? Ему положено быть честным и уважаемым человеком, вот как ты у нас.

– Чего ты хочешь от меня, Поулине? – вдруг истерически взвизгивает Теодор. – Ты, может, хочешь выгнать меня и лишить куска хлеба? Валяй, действуй, желаю успеха.

Но тут один из полленцев пробивается вперёд и заявляет, что не намерен больше слушать пустые разговоры. Не затем он сюда пришёл. И с этими словами он бросается на дверь лавки, поддевает её лопатой, стараясь выломать, снова разбегается и снова начинает ломать. Крепкая дверь, чёртова дверь, окованная железом, новые железные петли, филёнки из двухдюймовых планок.

– А ну, тащите сюда топор! – командует этот человек.

Шум и грохот разносятся по всему двору, Поулине тащит за руку Эдеварта, чтобы тот вмешался, однако тот мешкает. «Йоаким!» – кричит она, но Йоаким не отвечает.

Вот-вот, Йоаким, который отнюдь не славится своим долготерпением, теперь не спешит действовать. Подобно старшему брату, он стоит неподвижно, лицо у него бледное, но он улыбается.

– Зачем ты так надрываешься, Кристофер? – спокойно спрашивает Йоаким. – Дверь ведь не заперта.

– Не заперта? – переспрашивает Кристофер и хватается за ручку. Дверь открывается.

– Она была открыта! Дверь была открыта! – проходит по толпе гомон.

Кристофер на мгновение застывает и собирается с мыслями. В другое время не миновать бы ему насмешек, но теперь людям не до смеха, слишком горестный настал час, один лишь Йоаким улыбался бледными губами. Кристофер широко распахнул дверь, надеясь, быть может, что вся толпа сразу ринется за ним, но, поскольку ничего подобного не произошло, ему ничего не оставалось, как самому войти первым, что он и сделал. Однако, войдя, Кристофер остановился, так, чтоб все его видели.

Такой возможности Теодор упустить не мог, он спешно зашёл следом, бормоча в оправдание, что ничего, как есть ничегошеньки там не тронет. За Теодором кто-то третий сунул туда нос, не преминув сообщить: «Я только посмотрю, что там есть». После чего вся лавка заполнилась людьми.

– Ну, Эдеварт, – молвила Поулине, – ты только погляди, сколько сыскалось покупателей на твой товар.

– На мой товар? – переспросил старший брат. – Нет у меня никаких товаров.

– Не могу понять, с чего это дверь была открыта. Я ж заперла её.

– А я открыл, – вмешался Йоаким.

– Ты-ы? Хорош староста! Будь я мужчиной, я б их вышвырнула оттуда.

Эдеварт, конечно, был мужчиной, но он равнодушно глядел на происходящее.

– Всё равно они не найдут там ничего съестного.

– Съестного? Да не больше, чем у меня на ладони.

Йоаким окликает:

– Николаи, а ты что остался, почему ж и ты не зайдёшь?

– Да ну, – отвечает Николаи, – я ведь слышу, что там никакой нет еды.

– Тогда почему же ты не уходишь домой? – спрашивает Поулине.

Николаи:

– Почему, спрашивается, не ухожу? А что мне делать? Когда я вернусь, всё семейство будет глядеть на меня. Оно каждый раз так на меня глядит. Вот будь у меня в кармане несколько картошек либо какой другой пустяк... Вот как они на меня смотрят. А у тебя не найдётся несколько картошек, Йоаким?

– Разве что самая малость.

Оба спускаются в подвал. Поулине кричит им вслед:

– Не забывайте, что у нас есть больной, которого тоже надо кормить!

В самом углу подвала и впрямь лежала кучка картошки, примерно несколько мерок; Йоакиму, как и всем остальным, пришлось делиться с теми, у кого и вовсе ничего не было... «Благослови тебя Бог», – пробормотал Николаи, рассовывая картошку по карманам. Затем Йоаким направил его в кладовую, там, по его словам, висит кусок баранины. Дверь открыта. «Нет, только не здесь, не то нас увидит Поулине, выйди сзади, за дровяницей».

– Благослови тебя Бог! – бормочет Николаи в ответ.

А как же три женщины, которые всё стоят и мерзнут? Йоаким подходит к ним и спрашивает, зачем они здесь стоят. «Да просто стоим, и всё», – слышит он в ответ. Йоаким продолжает, что лучше бы им идти домой, к своим детишкам. Они отвечают, что ждут своих мужей.

Из лавки доносятся голоса и шум. Оттуда выходит какой-то человек и высоко поднимает палочку лакрицы. Это Кристофер.

– Я её взял и хочу, чтоб ты видела, Поулине, я не желаю воровать.

– А что ты сделал со своим носом? – говорит в ответ Поулине.

– Ничего я с ним не делал.

– А он у тебя распух. Дошло до меня, что тебя крепко вздули, когда ты ходил воровать овец.

– Подлая ложь! – взрывается Кристофер. – Это не меня вздули!

– А как ты вообще ходишь воровать, если ты прозрел и обратился к Богу?

– А я ходил до того, как прозрел, это ещё когда было!

– Не на прошлой ли неделе?

– Ну и что? Плевать мне на то, что ты говоришь, – мрачно отвечает Кристофер и подходит к трём женщинам, что стоят во дворе.

– Вы только поглядите! – говорит он и делит между ними лакричную палочку.

Из лавки, порыскав в ней, выходят и другие.

И добыча плоха, и весь поход дурацкий, просто детские игры какие-то. Никто не срывал со стен полки, не разбивал стёкла, они просто выдвигали ящики, да и те потом задвинули обратно, ох, размякли мужчины, совсем размякли. Один вышел, жуя кусочек корицы, который он нашёл в одном из ящиков, другой нёс стручок перца, Теодор и ещё парочка вышли из лавки с новыми трубками, а один так и вовсе грыз стеариновую свечку.

– Ты никак без табака куришь? – ехидно спросила Поулине.

– Да не нашёл я его.

– Ясное дело, табак вы получили к Рождеству, всё до последнего листочка.

– А у тебя, Поулине, не найдётся чуток молока? – напрямую спрашивает он.

– Найдётся, – отвечает она. – Пришли за ним Рагну.

Теодор:

– Я и сам могу его взять.

– Нет, ты его выпьешь по дороге.

– Так Рагна-то лежит.

– Она что, заболела?

– Рагна совсем обессилела и решила лечь.

– Ладно, я пошлю ей молока, – говорит Поулине. – Эдеварт, ты ведь не откажешься отнести ей кружечку молока?

– Кто-кто? – кричит Теодор. – Нашла кого посылать к женщине, которая лежит в постели.

Никто не смеётся, а Эдеварт так даже не улыбается.

– Здесь, выходит, нельзя получить даже капли молока! – шумит Кристофер. – А почему это бабы стоят посреди двора? Чего бы им не сходить и не подоить коров?

Поулине:

– Коровы уже подоены.

– Отыщите-ка в хлеву подойник или какую другую посудину! – говорит Кристофер приказным тоном.

Три женщины зашевелились, они словно советуются о чём-то.

И тут Поулине приходит в ярость и кричит:

– Только попробуйте! Я подоила коров сегодня в семь утра, а вы хотите снова их тревожить.

Одна из женщин спрашивает:

– Господи, Боже ты мой, Поулине, ведь ты не откажешь нам в капельке молока для детей на завтрак?

– Нет, – говорит Поулине, – не откажу. Ступайте домой и принесите посуду под молоко.

– Сейчас пойдём, как же, дожидайся! – снова вылезает Кристофер. Он держит себя очень нагло, полагая, будто у него есть право на это. – Ишь ты, словно мы собаки какие перед хозяйской дверью!

Поулине:

– А ты ведёшь себя как баран!

– Да ну? А разве у тебя нет новёхоньких жестяных фляг? Вон они развешаны под потолком в лавке, на кой они тебе, спрашивается, нужны? Ты разве не знаешь, что в Поллене голод и что мы помираем?

Эдеварт делает движение, он больше не стоит в дверях, он спускается с крыльца и направляется к Кристоферу. В этом нет ничего странного и ничего такого уж особенного, но почему-то все это замечают.

Но тут вмешивается Йоаким, он что-то шепчет на ухо старшему брату, после чего говорит громко и раздумчиво:

– Слушай, Поулине, а пусть они нальют молоко в бутылки! У нас ведь много пустых бутылок.

– Да-да, давайте разольём его по бутылкам, – подхватывают женщины.

Нелегко остановить старшего брата, коль скоро он пришёл в движение, но тут он вдруг замедлил шаги. Кристофер отступает назад и даже чуть улыбается.

– Я так и знал, что можно найти выход, – говорит он, кивая. – Понимаешь, Эдеварт, дела-то хуже некуда, мы ходим-ходим, а сами еле на ногах держимся. Вот какие у нас дела. Но Йоаким правильно говорит: для молока нет ничего лучше бутылок, в жестянках оно теряет вкус. Ума не приложу, с чего это вдруг я помянул фляги!

Возбуждение Эдеварта мало-помалу проходит. Чего ради он проделал долгий путь от дверей? Что эти люди про него подумают? И он отвечает Кристоферу:

– Так я то же самое хотел сказать, но не мог же я кричать на весь двор, что с бутылками-то оно лучше.

Короче, объяснились.

Тут Кристофер снова почувствовал себя настоящим мужчиной. Он сказал:

– Меня вот что интересует: получат женщины полные бутылки или уйдут домой с половинкой? Я не очень-то доверяю Поулине.

Эдеварт, уже вознамерившийся вернуться к лавке, круто разворачивается:

– Тебе что, Поулине задолжала молока?

Кристофер, недовольно:

– На такой вопрос я даже отвечать не желаю!

Эдеварт снова подходит к нему. К нему вернулся былой кураж, лицо побелело, и он произнёс дрожащими от гнева губами:

– Я спросил: тебе Поулине задолжала молока?

– Нет, – отвечал Кристофер.

Мужество покинуло его. Уступать было, конечно, очень трудно: столько народу стояло кругом и все слушали. Кроме того, Кристофер не имел привычки сразу же идти на попятную, он был человек наглый и привык действовать напролом. Но тут он сдался, он и намыкался в последнее время больше, чем Эдеварт, который и голодать-то ещё толком не голодал. Словом, Кристофер больше не чувствовал себя героем.

– Да нет, Поулине ничего мне не задолжала, – в конце концов выдавил он из себя. – Я ничего подобного и не говорил. Тут даже и спрашивать незачем.

– Господи, кто б мог подумать!.. – в один голос вскричали люди, стоявшие вокруг, и подняли глаза на кофейню. – Да кто ж это такой идёт? Уж не сам ли?..

Это походило на чудо. Хотя это было отнюдь не землетрясение и не явление Христа народу, а было это, так сказать, явление человека, уже стоявшего одной ногой в могиле, – явление Августа.

Теперь всё внимание переместилось на него, люди обступили Августа. Эдеварт хотел немедля отвести его в постель, но Август не пожелал, он отмахивался обеими руками и спрашивал, что здесь происходит, что за страшный грохот раздавался во дворе сегодня утром и зачем сюда пришли все эти господа. Ему тут же объяснили что к чему, и Эдеварт снова попытался отвести его в комнату и уложить, но Август снова этому воспротивился; он прошёл к крыльцу и встал на ступеньку, чтобы не стоять в снегу.

– Август! – говорили люди друг другу. – Точно Август! Но до чего ж он худой и бородатый!

Август надел много штанов – одни поверх других, – и высокие сапоги с голенищами, и тёплую байковую куртку, которую он собирался подарить, даже трость, которую он тоже собирался подарить, прихватил с собой, а поверх всего – серое одеяло, накинутое на плечи бахромой вниз. Престранное это было зрелище, ещё совсем недавно – скорая добыча смерти, а теперь – прежний Август. Август в маскарадном обличье, но всем так хорошо знакомый. Воистину это был Август, благодарение Богу, до чего ж хорошо и отрадно снова его видеть...

– А может, это он в бреду? – спросил Йоаким.

– Ничего не в бреду, – ответил Август. Конечно, он ещё худой и слабый, но зато выносливый, за всё время болезни он по-настоящему ни разу не был близок к смерти, а теперь и вовсе возвращался к жизни! Вот чёртов Август! – Нет, – добавил он, – никакого бреда у меня нет. – Судя по всему, это были слова, исполненные весьма глубокого смысла, потому что, сказав их, он закрыл глаза и призадумался.

– Так или иначе, – промолвил Эдеварт, – а тебе надо вернуться в постель.

– Подожди маленько! Стоп, на одну минуточку стоп! Если человек встаёт с постели и тратит всё утро и все силы, чтобы самостоятельно одеться, – а ты-то, ты-то, Эдеварт, всё не приходил и не приходил...

– Знай я про такое дело, я бы привязал тебя к кровати!

– Вот и слава Богу, что не знал! Хорошо, что я смог к вам выйти!

Конечно, Август ещё только возвращался к своему нормальному состоянию, где есть место вранью, и бурной деятельности, и блестящим выдумкам, и бесшабашным глупостям. Возможно, его выманило из кровати обычное любопытство, а возможно, его встревожил грохот, который он слышал, когда Кристофер выламывал дверь лавки. Но, оказавшись в окружении дружелюбных и удивлённых односельчан, он исполнился былой удали и завёл речь о том, что услышал мистический голос, призывавший его восстать с одра болезни. Больной, закутанный в одеяло, он говорил именно так, как теперь говорили в Поллене. Если Август и впрямь услышал голос, призывавший его восстать с одра, то уж теперь он постарался рассказать об этом в красках, хотя, скорей всего, этот голос воззвал к нему, когда он уже спускался по ступеням крыльца. Он ощутил словно бы дуновение ветра. У Августа не было привычки строить подробные планы на будущее, все его поступки, все его россказни были неожиданными, он был находчив и проворен, свободен от чувства ответственности, он почти не ведал стыда, но всегда был деятельный и во всём превосходил односельчан. До чего ж это хорошо – на какое-то время забыть о болезни и смерти, стоять и нести всякую околесину и полгать с полленцами совсем как в былые дни! Кто мог сравниться с ним в умении будоражить умы, веселить парод и находить спасительный выход? Хорошо всё-таки, что он встал с постели.

Во дворе собралась толпа его друзей, а также известных жителей Поллена, собралась и не знала, как ей быть. Если верить объяснению, которое было тотчас дано Августу, они занялись грабежом из-за недостатка еды. Подумать только, голод в христианской стране, в таком крупном селении, каким является Поллен. И, как на грех, он именно в это время заболел и был лишён возможности вовремя вмешаться, надо немедленно что-то предпринять.

– А где Поулине? – спросил он, обводя взглядом двор.

Она раздаёт молоко. Ну что ж, это добрый, это благословенный поступок с её стороны! Но особого смысла в том нет, потому что, когда молоко будет выпито, его больше не станет.

– Правду говоришь, – откликнулся народ.

– А ты можешь предложить что-то другое, получше? – спросил Йоаким чуть высокомерно. Он не всегда принимал всерьёз рацеи Августа.

И Август отвечал:

– Не моё это дело давать советы старосте, но неужели ты считаешь, что ничего не случилось? Что-то я не припомню, чтобы приличные люди в Поллене, крещёные, конфирмованные люди с голодухи занимались насилием и разбоем. А ты, Йоаким, можешь такое припомнить?

– Ну а как же тут быть? – спросил Йоаким.

– Ну, – сказал Август, – уж кто-кто, а ты-то знаешь, как быть.

– Я?

Август:

– Мы должны помочь горю. – И, обратясь к слушателям, спросил: – Тут никто не хочет отправить телеграмму от моего имени?

Молчание.

Август обернулся к Йоакиму и сказал многозначительно:

– А тебе пора бы выйти с неводом.

Йоаким разинул рот от удивления, впрочем, все остальные тоже. Стало быть, надо выйти с неводом? А почему, собственно, надо? Разве в заливе есть сельдь? Люди думали, качали головой, размышляли над словами Августа. Йоаким же спросил, причём опять с видом некоторого превосходства:

– Туда что, пришла сельдь?

– Да, – ответствовал Август твёрдо и убедительно.

– Сдаётся мне, ты шутишь над нами.

Август, торжественно:

– Если человек, подобно мне, долгое время пребывал в стране смерти и вечности, он не шутит. Ибо ему открывается многое. Ты в это не веришь?

Йоаким ему и впрямь не верил, он вообще отличался здравым умом.

– Как же идти с неводом, когда в заливе ещё не сошёл лёд?

Август:

– Лёд, который лежит в заливе, – всего лишь жалкие, подтаявшие льдинки. Да ты и сам вполне можешь встать на нос и разгонять их веслом.

Теперь Йоакиму понравилась идея, которую высказал Август. Ведь не может дальше идти так, как идёт сейчас. Надо взять себя в руки и как следует всё обдумать. Какой смысл в том, что к нему заявляются его же собственные соседи, и хозяйничают в лавке, и врываются в хлев, и доят его коров? Хотя, с другой стороны...

– Не знаю, будет ли в этом прок, – сказал он. – А народ что думает?

– При чём тут народ?! – отвечали полленцы. – Мы такие разнесчастные, мы знать ничего не знаем.

– Вот именно, – вмешивается Август, – вы сейчас всё равно как вороны над полем. Знаете, что в мире живёт множество людей, а думаете, что, кроме вас, никого нет. Выходите с неводом, вам говорят.

Казалось, будто Август получил приказ свыше, и его слова звучали, как благая весть. Но тут появилась Поулине и подпортила всю картину. Лицо её никоим образом не выражало кротость: чтобы избавиться от этих трёх женщин, ей пришлось отдать весь утренний удой. Однако кислое выражение её лица сменилось выражением глубочайшего удивления, когда она увидела Августа в его одеждах пророка. Что ж это такое? Неужто перед ней Август?

– Да, да, он хочет, чтоб мы вышли с неводом, – объясняет Йоаким.

– Это ещё почему? Сельдь пришла, что ли?

– Он говорит, что пришла.

– Так-так! Эдеварт, уведи Августа в дом и не давай ему стоять на холоде. Ну а ты, Август, не стой дурак дураком, иди и ляг.

– А ну стоп! – кричит Август. – Я уйду только тогда, когда сочту нужным! Да, кстати, Йоаким, ты уже решил, хочешь ты выйти с неводом или не хочешь?

Йоаким:

– Ну, люди, что вы думаете? А где ж это у нас Кристофер с дружками? Ушли, что ли?

– Похоже на то, – отвечают люди, оглядываясь по сторонам.

– Как ни крути, – говорит Йоаким, – а получается, что надо выходить. Еды нет, и духу тоже нет, и сил у людей не осталось, так что выходить надо большой артелью, вот я и раздумываю...

Вдруг подходит Роландсен, глава банка, вернее, не походит, а подбегает. Он всё время стоял в сторонке, зато теперь он очень спешит, вид у него разгорячённый, лицо бледное.

– Они увели из хлева корову! – докладывает он.

– Это как? Это кто?

– Они взяли корову и вывели её из хлева. Я сам видел. Поулине со всех ног бросается к хлеву, некоторое

время её не видно, потом она прибегает обратно, крича и воздевая руки к небу:

– Бык! Они увели большого быка!

– Что-о-о?

Йоаким рванулся было за похитителями, но Эдеварт удерживает его и хочет бежать сам.

– Пустите меня! – кричит он. – Я сам!..

– Стой! – кричит Август изо всех сил.

– Вон они идут, – указывает глава банка Роландсен. Поулине:

– Да-да, вон они. А ведёт быка Кристофер. Вы что, не видите, как они ведут нашего быка? Так и будете стоять и любоваться?

– А ну, замолчите! – вдруг восклицает Август. – Поулине, я заплачу тебе за твоего быка.

– Это ещё почему? – не соглашается Йоаким. – Они что, вот так и уведут моего собственного быка?

Август:

– Да заплачу я за него.

– Заплачу, заплачу! А Кристофер, значит, пусть делает, что хочет?

– Заплачу! – подхватывает и Поулине. – Сперва надо спросить у нас, хотим ли мы продавать быка.

Август:

– Куда важней, Поулине, спасти людей от голодной смерти.

– Нет, – перебивает его Йоаким, – в Поллене дело зашло чересчур далеко!

– Всё можно изменить, если ты выйдешь с неводом, – говорит Август. – Думаю, ты так и сделаешь!

Йоаким:

– Во всяком случае, попытаюсь.

– Когда? Сейчас?

– Да прямо сегодня. Пошли со мной, люди!