Текст книги "Кошачий глаз"

Автор книги: Клод Авелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

4

На последнем этаже красивого дома времен Директории Огюста Шенелон снимала однокомнатную квартиру без кухни. Вид из окон открывался фантастический: Люксембургский сад, купол Пантеона и безоблачное небо. Симон Ривьер, однако, не сразу это увидел. Сначала на бумажке, приколотой к двери, он прочитал надпись: «ОГЮСТА».

«Можно подумать, здесь живет гадалка или кто похуже, – пронеслось в голове у Симона. – А почему, собственно, похуже? Тоже профессия. Легавый – разве лучше?» Он постучал.

– Войди, не заперто, – ответил чистый, звучный голос.

Перед ним стояла красивая девушка с веселыми, блестящими, полными любопытства глазами. На ней было простое платьице, еще больше подчеркивавшее ее юность.

– Вот так номер! – воскликнула она. – Я думала, что это Франсуа. Вы его друг? Он не может прийти или договорился тут с вами встретиться?

Начало разговора было неудачным. Всегда лучше, когда свидетель сразу понимает, с кем имеет дело.

Огюста приглядывалась к нему.

– Что все это значит? Вы онемели? Франсуа заболел? Можете говорить смело. Конечно, мне будет жаль, если он захворал, но в конце концов это только мой знакомый! – Она улыбнулась. – Вы такой серьезный! Но вам это идет. Вы еще учитесь? Может, сядем?

Она свернулась на тахте в клубок, что, однако, не скрыло ее высокого роста. Надо сказать, Огюста не производила впечатления скорбящей и покинутой. Симон уселся в кресло.

– Я не учусь, – начал он. – Я пришел от имени Жан-Марка.

Выражение «от имени» было неточным, но Симон употребил его умышленно. Огюста нахмурилась.

– Чего Жан-Марку надо от меня? Нам нечего сказать друг другу. Все кончено.

Симон покраснел.

– Простите, я неправильно выразился. Я пришел не от его имени, но по его делу. – Краска отхлынула от его лица, но поза осталась скованной. – Вы видели утренние газеты? – прибавил он.

Огюста побледнела.

– Газеты? Все равно какие? Вы сказали, «видела», а не «читала». Первую полосу? – Симон кивнул. – Кто вы?

Симон постарался улыбнуться как можно более располагающе.

– Я инспектор криминальной полиции. Не пугайтесь, пожалуйста! Преступление ужасно, но Жан-Марк лишь косвенно затронут его последствиями.

– Преступление? – потрясенно повторила Огюста.

Симону не оставалось ничего другого, как коротко изложить суть дела. Огюста слушала с напряжением. Об Югетте Сарразен, о Нейи, об отрубленной руке. Когда он дошел до того момента, как Жан-Марк открыл чемодан, она позеленела, а после слов «колечко с „кошачьим глазом“ на безымянном пальце» заслонила рукой рот и застонала. Вместе с тем она нисколько не была удивлена.

– Да, – сказал Симон, желая как можно скорее закончить повествование, – госпожа Берже опознала кольцо, предназначенное для вас. Поэтому я здесь. Надеюсь, вы прольете немного света на эту историю и поможете Жан-Марку.

– Помогу Жан-Марку? А почему я должна ему помогать? – спросила Огюста, до этого смотревшая прямо перед собой невидящими глазами и только при последних словах Симона резко повернувшаяся к нему.

– Потому, – наставительно ответил Симон, – что, как бы велика ни была ваша обида…

– Да не об этом речь! – прервала его Огюста. – Почему Жан-Марк нуждается в помощи? Потому что он стал жертвой чьей-то страшной мести?

– Месть никогда не бывает без причины. И именно знание этой причины поможет нам найти преступника.

Огюста сложила руки на коленях – красивые, большие руки, намного крупнее, чем у мадемуазель Сарразен. И эти руки дрожали, а значит, жили.

– Месть не бывает без причины, – тихо повторила она и, помолчав немного, начала свой рассказ.

Она говорила, неотрывно глядя на свои руки и все больше наклоняясь вперед.

– В прошлом году мы должны были пожениться. По крайней мере я так решила. Мне казалось, что он тоже. Мы вместе уехали в Париж, начали учиться. Нам случалось спать вместе, вон за той ширмой. Мы нашли ее на свалке. На субботу, воскресенье Жан-Марк всегда оставался у меня. Мы выходили тогда только за продуктами. Готовил он. Вместо фартука повязывал полотенце. Все нас смешило, мы радовались любой мелочи. Я думала, что такой будет и семейная жизнь. Кроме занятий в Академии, он работал на площади Вандом у Пижона, знаменитого реставратора. Ну и рисовал так, для собственного удовольствия. В музеи мы ходили не реже, чем в кино. А потом, в декабре, точнее, в самом начале декабря, еще перед Рождеством, он исчез.

Огюста скрестила руки на груди. Теперь она смотрела на коврик перед тахтой. Казалось, она видит на нем то, что рассказывает.

– Это было в понедельник. Утром он сказал: «Не жди меня на этой неделе. Шеф завалил меня работой». Всю неделю его не было. И потом тоже. Никогда, никогда больше я его не видела. Он жил на улице Бонапарта в гостинице «Марсель». Я звонила туда много раз. Мне говорили, что он ушел или еще не вернулся. Он не вспомнил обо мне ни на Рождество, ни на Новый год. Конечно, я встречалась со знакомыми и днем, и по вечерам. Я не из тех, кто быстро сдается. Но праздники без Жан-Марка! Я почувствовала, что такое одиночество. Одиноким можно быть и среди людей. Мне казалось, что родители, дом, даже воспоминания – все пропало вместе с ним! Я словно превратилась в бездомную бродяжку. Я, дочь Шенелона, одна из самых завидных невест в Лионе. Я поздравила семейство Берже с Рождеством. Надеялась получить какие-нибудь новости из Лиона. Может быть, он туда поехал? Может быть, кто-нибудь заболел, например бабушка? Ах, эта кошмарная бабушка! Надо признать, это она посоветовала ему учиться в Академии. В глубине души я знала, что, если б он там был, родители написали бы мне. Я каждую неделю получала от матери послания на двадцати страницах. Но ответ пришел именно от его бабушки.

Огюста еще больше помрачнела и стиснула кулаки.

– В ее письме была такая фраза: «Надеюсь, тебе понравилось колечко, подаренное Жан-Марком». Я сожгла письмо, но эти слова неотступно преследовали и мучили меня. Я решила, что женщине, носящей вместо меня кольцо, это даром не пройдет. Три дня я подстерегала Жан-Марка близ мастерской Пижона. Он не появился. Я стала ездить к гостинице «Марсель». Он много раз проходил мимо моего такси, я вся дрожала от страха, что Жан-Марк меня заметит. Он всегда был один. Что из того! Однажды вечером он вышел и взял такси. Я поехала за ним. Машина остановилась в Нейи, на улице де ла Ферм, девять бис. Конечно, там мог жить какой-нибудь его приятель. Но я была уверена, что это не так. Шофер моего такси был молод, странно на меня поглядывал, и я боялась, что он начнет приставать. Пришлось вернуться в Париж. В телефонной книге Нейи я нашла имя хозяйки виллы на улице де ла Ферм. Это была мадемуазель Сарразен. Я сразу набрала номер. К телефону долго не подходили, наконец в трубке раздалось: «Алло!» Это был звучный, чистый, твердый женский голос. Мне стало нехорошо. «Это квартира мадемуазель Сарразен?» – спросила я. «Да, – ответила женщина. – А кто говорит?» «Погоди, – подумала я, – я задам тебе страху!» И молчала. «Алло! Алло!» – повторила она и, кладя трубку, сказала кому-то, бывшему рядом, вероятно, Жан-Марку: «Устраивать розыгрыши среди ночи!» Розыгрыши! Это она называла розыгрышами. Назавтра я отправилась к ней.

Изменившийся, сдавленный голос Огюсты напугал Симона. Он понимал, как ей тяжело переживать снова все, что она старалась забыть в течение месяца. А Огюста все говорила. Перед ее глазами словно мелькали кадры фильма.

– Я позвонила. Она сама открыла мне дверь, но мне сначала и в голову не пришло, что передо мной мадемуазель Сарразен. Женщина в таком возрасте! О да, очень красивая, очень элегантная. С голубыми, холодными как лед глазами. «Могу ли я видеть мадемуазель Сарразен?» – спросила я. Женщина ответила, что мадемуазель Сарразен – это она. Я не могла в это поверить. Глаза ее смотрели холодно, подозрительно, враждебно. «Что вас, собственно, удивляет?» – спросила она. «Вы – любовница Жан-Марка?» – начала я. «Это вы мне вчера звонили. Я узнала вас по голосу», – прервала она. Она не пригласила меня в квартиру, но я и не собиралась входить. Мне хотелось, чтобы меня слышала вся улица. Но у меня пропал голос. Да и кругом не было ни души. «Вы у меня его украли!» – сказала я наконец. «Уже этой фразы достаточно, чтобы понять, почему Жан-Марк вас бросил! Маленькая мещаночка, подруга детства! И вы полагали, что такая девушка может всерьез нравиться Жан-Марку? Из того, что он о вас рассказывал, мне все стало ясно!» – «Он подлец, а вы воровка», – ответила я на это. Я была уверена, что она даст мне пощечину. Вдруг меня осенило… «Да, вы воровка, но не потому, что соблазнили Жан-Марка, а потому, что взяли у него колечко, принадлежащее мне». – «Колечко? – переспросила она. – Ах, да, вы ведь дочь ювелира». – «Не в этом дело. Я говорю о кольце, которое его мать прислала для меня», – ответила я. «„Кошачий глаз“?» – догадалась она. Так я узнала, что это был «кошачий глаз». На руке у нее было только одно кольцо, с огромным бриллиантом. Она сорвала его с пальца и, если бы я не отшатнулась, сунула бы мне его в руку. «Возьмите себе это кольцо, оно чего-нибудь да стоит, а я буду носить только то!» – сказала она. У меня снова пропал голос. Она протянула руку, чтобы захлопнуть перед моим носом двери. Левую руку, ту самую, которая… «Уходите отсюда! – крикнула она. – А если с Жан-Марком что-нибудь случится, я буду знать, чьи это проделки». Итак…

Неожиданно Огюста начала сползать с дивана. Симон поддержал ее. Огюста его оттолкнула.

– Оставьте меня в покое, мне больше нечего сказать.

Симон принял безразличный вид, достал из портфеля повестку и положил на стол.

«Мадемуазель Огюста Шенелон приглашается в среду в префектуру полиции, в шестнадцать часов. Следственный отдел. Кабинет комиссара Пикара. Улица Кэ-дез-Орфевр».

– В это время Жан-Марк Берже будет уже в Париже, – сказал Симон и вышел.

VII
Возвращение в Париж

1

Комиссар Тевене горячо пожал Бело руку. Они только что славно отобедали в ресторанчике на берегу Соны.

– Жаль, что я не могу оставаться с вами до самого отправления поезда. У меня к вам просьба: хоть дело у нас и забирают, проинформируйте меня, пожалуйста, о ходе расследования. Если окажется, что американец – не выдумка, я подаю в отставку. Я слышал, что кольцо и чемодан находятся под вашей личной опекой? – добавил он.

– Это мои лионские трофеи, – ответил Бело, – как и документация из вашей лаборатории. Надо сказать, все сделано с блеском. Впрочем, вы по-другому и не работаете.

– Не говорите так, а то нам станут завидовать. – Комиссар улыбнулся. – Фотографии руки действительно удались.

Во второй половине дня Жонне позволили увидеться с сыном. Бело не протестовал и против прихода Эмилии, но Жонне решил, что ей это будет слишком тяжело. Он принес с собой небольшой чемоданчик с одеждой. Бело предложил ему поговорить с сыном наедине, но Жонне переполошился.

– Нет, вы не должны оставлять моего сына, господин комиссар! Я побеседую с ним при вас.

Наставления Жонне были торжественны и нелепы. Жан-Марк слушал их вполуха, краем глаза следя за Бело, листавшим газету.

Бабушка тоже хотела прийти, но Бело сказал, что инструкция допускает в таких случаях свидания только с ближайшими родственниками по прямой линии.

– Очень правильно! – заметил Жонне. – Отец и мать – это только два человека, а дедушек и бабушек уже четверо. А если допускать еще других родных…

Лицо Жан-Марка было землистого цвета, словно он провел ночь в подвале. Свежевыбритый, в костюме и при галстуке, он вполне мог ехать первым классом, если бы французские власти давали такие привилегии «главным свидетелям».

Выходя из здания полиции, Делорм шепнул Бело на ухо:

– Надеть ему наручники?

– Нет причины, – так же тихо ответил Бело.

В их распоряжении оказалось не три, а восемь мест. Целое купе! Делорм раздвинул занавески на окне, выходящем в коридор, а окно на улицу задернул.

– Не хочу, чтобы его заметили на станции, – сказал он.

– Ты в первый раз в роли ангела-хранителя?

– Да, господин комиссар.

– Поздравляю.

Делорм, обеспокоенный, пристально взглянул на Бело. Ни на вокзале, ни в вагоне на них не обратили внимания. Может, он перестарался с предосторожностями?

– Можете прилечь, – обратился Бело к Жан-Марку. – Поезд отбывает в одиннадцать, а на месте мы будем в шесть утра. Вам надо выспаться.

– Спасибо, мне что-то не хочется спать, – ответил Жан-Марк.

Сначала решетки, теперь это задернутое окно. Ему стало страшно.

– Если вы вспомните что-нибудь, связанное с делом, сразу скажите, – прибавил Бело. – Не может быть, чтобы мы с инспектором уснули одновременно. Кто-нибудь из нас запишет ваши показания.

Жан-Марк сразу воспользовался советом.

– Скажите, а вы можете допросить носильщика с Лионского вокзала? Он видел, как заменили чемоданы и как умчалась эта чертова машина.

– Утром его не будет. Он завтра работает во вторую смену, – сказал Бело. – Но вы не беспокойтесь. Мы очень рассчитываем на этого свидетеля.

– Спасибо.

Проснувшись этим утром, Жан-Марк вспомнил о ночной встрече с незнакомцем, к которому Сенвиль обращался с таким уважением, и спросил надзирателя, кто это был. «Тебе везет – не каждому наносят визиты такие важные птицы! – с гордостью ответил надзиратель. – Комиссар Бело специально из-за тебя приехал из Парижа!» Жан-Марк вспомнил радостный голос Тевене: «Это дело будет вести Бело?» И вот его судьба – в руках Бело. Если Бело поверит ему, поверят все остальные. Ох, если бы до этого дожить!

Поездка обошлась без приключений. Ни Делорм, ни «главный свидетель» не сомкнули глаз. Зато Бело спал сном праведника. Проснувшись, он смущенно сказал: «Это, должно быть, погода меняется».

По прибытии на набережную Кэ-дез-Орфевр Бело оставил Жан-Марка на попечении Делорма, а сам, сдав чемодан и рапорты в отдел криминалистики, пошел к Пикару.

– Господин Пикар в бешенстве… – начал Трюфло.

– Это не новость, – прервал его Бело.

– В бешенстве оттого, что не может вас сразу принять, – с легкой укоризной закончил Трюфло.

Оказалось, Пикар всю ночь сидел над составлением списка совершенных, но нераскрытых преступлений в парижском округе, и отправился с этим списком к префекту.

– Ну и отлично, – сказал Бело. – Приготовьте, пожалуйста, для молодого Берже относительно чистое временное помещение. Я пойду объясню ему, почему его сейчас не могут принять, а потом увижусь с Симоном.

Симон, Блондель и Гайярде уже давно ждали его.

– Прежде всего, как прошла встреча с Огюстой? – спросил Бело.

Симон подал ему рапорт. Прочитав его, Бело спросил:

– У тебя есть что к этому добавить?

– Ничего. Не могу дождаться, когда ты сам с ней поговоришь. Она вела себя странновато. Она придет к нам в четыре.

– Что удалось выяснить насчет доходов мадемуазель Сарразен? – спросил Бело.

– Раньше она была страшно богата, – заговорил Гайярде. – В последние годы ее богатство подтаяло, но все равно денег было полно. Вот информация из ее банка. Вот адрес ее нотариуса. Господин Браве, бульвар Мальшерб, припоминаешь? Мы познакомились с ним, когда расследовали убийство гувернантки на Брюейр-де-Серв.

– А, ну да, там было туловище. Похоже, расчлененные трупы – его специальность.

– Действительно, очень милый человек, – ответил Бело. – Кончим сначала с банком. Вклад есть?

– Да.

– А что у нотариуса?

– Завещания нет.

– Вот черт!

– По крайней мере у него.

– Вроде бы в Нейи ты тоже ни на что такое не наткнулся.

– Насколько я знаю, прямых наследников у нее нет, – продолжал Гайярде. – Бездетная, родители умерли.

– Она никогда не была замужем?

– Нет.

– А откуда состояние?

– От папочки с мамочкой. В таких семьях мало ребят, зато много деньжат. – Все, включая Гайярде, рассмеялись. – Директор банка сказал, что она играла на бирже, и очень удачно, хоть «это дело рискованное», – его собственные слова.

– У кого хороший нюх, тот денежки гребет за двух, – заметил Блондель.

– Ты сам это придумал?

– Нет.

– Жаль. А я уж подумал, ты научился шутить. Директор банка сказал, что большую часть состояния она вложила в коллекцию картин.

– Мы узнали мнение экспертов, – вставил Блондель.

– Это важно, – заметил Бело. – Многие коллекционеры заблуждаются по поводу ценности своих собраний.

– Мы встречались с торговцами картинами, – начал Блондель, – с одними говорил Ривьер, с другими – я. Вот их фамилии и адреса. Буква «э» обозначает, что торговец является судебным экспертом. Всех их буквально бомбардирует пресса. Речь идет о Ван Гоге. Журналисты спрашивали даже о конкретных полотнах, да, Ривьер?

– Да.

– Мы записали названия. Похоже, что эти картины относятся к числу самых известных. О чем я говорил? Да, их волнует не только смерть клиентки. Трое торговцев заявили, что она была настоящим специалистом по творчеству Ван Гога. До сих пор нет полного каталога его произведений: не все, что он нарисовал, уже известно. Она очень помогала им в спорных вопросах. Они советовали ей заняться составлением каталога. «Я сделаю это в старости», – отвечала она. Теперь все пропало.

– Я спросил, не продавала ли она чего-нибудь, – вступил в разговор Симон. – Конечно, как все коллекционеры, ответили мне. Когда полотно ей надоедало, она продавала его, чтобы купить другое, обычно того же самого автора. Но она ни разу не продала ни одной картины Ван Гога. «Я в жизни не изменю своему Богу», – так она любила говорить.

– А по мнению этих господ…

– И дам, – уточнил Симон.

– …и дам, у нее были враги?

Симон и Блондель ответили отрицательно. Наоборот, у нее было много друзей среди коллекционеров такого же высокого уровня. Она встречалась с ними на больших вернисажах и на больших распродажах. Она была красива и элегантна и доставляла много радости фоторепортерам, охотно им позируя. Приезжала и уезжала она всегда на своей спортивной машине.

– У нее не было официального поклонника?

– Никогда. Банкир и нотариус, у которых был Гайярде, очень удивились, узнав о «женихе», молоденьком, никому не известном парнишке без всякого общественного положения.

– Это все? – спросил Бело.

– Я был в Академии изящных искусств, – сказал Блондель. – К сожалению, по случаю Пасхи там очень мало народу, и я не встретил никого, кто бы знал Жан-Марка Берже, кроме сторожа. Но тому почти нечего сказать. Он уже обо всем читал в газетах. Ему не удалось вспомнить, откуда он узнал, что Жан-Марк работает у Пижона, но в декабре сторожу пришло в голову попросить Жан-Марка отреставрировать статуэтку Наполеона, у которой отбился краешек шляпы. Он хотел подарить ее старому армейскому другу, который…

– Ближе к делу! – сказал Бело с таким видом, словно подавал руку человеку, увязшему в грязи.

– Извините, шеф. Так вот, Жан-Марк взял работу и окончил ее намного раньше срока. «Я бросаю Академию по семейным причинам» – сказал он, возвращая фигурку. – «От места у Пижона придется тоже отказаться». Казалось, что его это радует.

– Ты ходил к реставратору?

– Нет, – ответил Блондель. – Я думал, вы сами заходите это сделать.

– Верно. Спасибо всем. Вы даром времени не теряли.

2

Со времени Людовика XV род Пижонов занимался реставрацией произведений искусства. Это была настоящая династия, значительно более сильная, чем королевская, с безупречной репутацией. Специализировались Пижоны всегда на керамике, но в их мастерских работали и скульпторы, и живописцы.

– Что касается живописи, то Жан-Марк Берже был несравненным специалистом, – сказал Луи Пижон комиссару Бело. – Он творил чудеса. Конечно, он пользовался нашими советами, но даже самые лучшие советы не делают мастера. Надо заметить, что таким работникам мы платим гораздо больше, чем они могут получить в любом другом месте. Я очень хотел, чтобы Жан-Марк и дальше работал у меня. Но тут вдруг недели за две, за три до Рождества он заявил мне: «Господин Пижон, вы всегда ко мне прекрасно относились, но теперь я нашел такую работу, что пальчики оближешь. К сожалению, я не могу объяснить подробнее. Это такое местечко, что я бросаю все, даже Академию!» Я ответил: «Поступай как знаешь, но я бы на твоем месте не пренебрегал дипломом, к тому же ты так одарен, что сможешь получить его без труда». А теперь, после смерти мадемуазель Сарразен, нашей лучшей клиентки, я узнаю, что они были обручены! Вы знали мадемуазель Сарразен?

– Нет, – ответил Бело, – нас обычно приглашают после смерти.

Господин Пижон, как и предполагал Бело, не счел это шуткой и не улыбнулся.

– Если бы вы ее знали, господин комиссар, вы бы сказали то же самое, что мы все в мастерской: «Быть не может!»

– Любовь слепа, – заметил Бело.

Господин Пижон опустил голову.

– Извините, но я со вчерашнего дня все думаю об этом и хотел бы поделиться с вами своими мыслями.

– Будьте так любезны.

– Что может объединять двух художников, если не искусство? Жан-Марк – своего рода художник, о мадемуазель Сарразен тоже это можно было сказать. На первый взгляд – удивительно! Богатая парижанка и безвестный провинциал, женщина с большим опытом и этот молодой дебютант! Но только – на первый взгляд. Люди могут полюбить друг друга, если от одного произведения искусства получают одинаковое наслаждение. – Пижон поднял голову. – Я окончил факультет психологии, как видите, это иногда пригождается.

– Безусловно, – ответил Бело. – Вы допускаете возможность мести покинутого любовника?

– А разве могут быть другие версии? По-моему, тут все ясно.

– Вы знаете кого-нибудь из окружения мадемуазель Сарразен или Жан-Марка? Его коллеги в мастерской, вероятно, почти все были старше его?

– Да, – ответил Пижон. – Из окружения мадемуазель Сарразен я никого не знал. А что касается Жан-Марка, то, помнится, уже после его ухода я держал в руках письмо от его бабушки.

– А-а… Вы ее знаете?

– Нет. Она хотела узнать, работает ли ее внук у меня по-прежнему. Я ответил, что нет. Меня несколько удивило, что он не сообщил об этом семье.