Текст книги "Кошачий глаз"

Автор книги: Клод Авелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

IV
Улица через большое и маленькое «у»

1

Перед домом стоял черный полицейский автомобиль. Его приезд, отъезд и возвращение возбудили всеобщее любопытство. Одни стояли на улице, другие смотрели из окон. Сенвиль велел Жан-Марку сесть и сам занял место рядом с ним. Жонне уселся рядом с шофером. Когда машина тронулась, на пороге магазинчика госпожи Пешон показался Леонар и помахал рукой.

– Ваш брат не спешил домой, – заметил Сенвиль.

– Стало быть, не мог соединиться с нужным человеком. Такие вещи не говорят кому попало, вы должны признать.

– Признаю, – ответил инспектор.

Машина на огромной скорости неслась в сторону Роны. Инспектор наслаждался свежей зеленью и искрящейся вдали рекой. Внимание Жонне, как и шофера, было приковано к дороге. Отупевший Жан-Марк, погрузившись в апатию, подскакивал при каждой выбоине или повороте.

– Взгляните, – сказал Жонне шоферу. – Улица Терран. Мы тут работаем уже тридцать лет. На шелкопрядильном комбинате Сен Поликарп. Мой брат и я.

Шофера это мало занимало. Приближаясь к улице Пюи-Гайо, он включил сирену. Через три минуты они были у цели, на улице Вобан, в здании криминальной полиции, где их с нетерпением ждал комиссар Тевене.

Получив рапорт из комиссариата на Круа-Русс, полиция немедленно известила набережную Кэ-дез-Орфевр, но на вопрос «Есть ли у вас тело женщины с отрубленной рукой» в Париже ответили: «Нет!» Потом Делорм принес «кровавый», как его прозвали, чемодан и отдал в лабораторию, адрес же мадемуазель Сарразен он сообщил шефу, который тут же соединился со своим парижским коллегой, комиссаром Пикаром, чтобы поделиться с ним информацией.

После напрасных попыток дозвониться на улицу де ла Ферм Пикар заявил:

– Едем туда! Как только что-нибудь узнаю, позвоню вам!

В дверь постучали.

– Войдите.

Сенвиль вошел один.

– Они здесь, шеф. Жених с отцом.

– Наши парижские коллеги, наверное, уже в ее квартире, – сказал Тевене. – Ну, а он что говорит?

– Несет чушь.

– Хорошо. Давай его сюда.

– Отца тоже?

– Нет.

Сенвиль открыл дверь. Вошел Жан-Марк. Тевене указал ему на кресло и представился:

– Комиссар Тевене, начальник криминальной полиции. Мне очень неприятно, господин Берже, что я вынужден вас побеспокоить. Понимаю, как вы переживаете.

– Да, это страшно, – прошептал Жан-Марк.

Тевене снова занял место за широким столом и знаком пригласил Сенвиля сесть. Потом он посмотрел на Жан-Марка.

– Оставим пока эту удивительную историю с заменой чемоданов. Начнем с самого главного. Вы уверены, что опознали руку своей невесты, мадемуазель Югетты Сарразен и кольцо, которое вы ей подарили?

– Да.

– Мы звонили в ее квартиру, никто не ответил. Объясните мне, пожалуйста, такую вещь: то, что не подошла к телефону мадемуазель Сарразен, понятно. Она мертва. Но почему не взял трубку никто из ее семьи? Почему никто вчера не известил полицию об убийстве? Вероятно, с момента преступления до того, как американец подбросил вам этот чемодан, прошло много времени?

– Мадемуазель Сарразен живет… жила одна. Со служанкой. Но у той по воскресеньям всегда был выходной.

– Одна? Такая молодая девушка?

– Она… она была не такая уж молодая… Ей тридцать пять лет… Около того. Тридцать пять или тридцать шесть…

Сенвиль поднял брови, не отрываясь от своих записей.

– А вам? – спросил Тевене.

– Мне?

– Да, вам. Тут написано, что вам двадцать три года. Ну ладно… Сенвиль, соедините меня с квартирой мадемуазель Сарразен. Возьмите другую трубку и записывайте.

Жан-Марк опустил плечи, он выглядел так, словно хотел провалиться сквозь землю. Раздался голос телефонистки:

– Майо сорок шесть-семьдесят девять на проводе!

– Это квартира мадемуазель Сарразен? – спросил Тевене.

– А кто говорит?

– Комиссар Тевене из лионской криминальной полиции.

Голос тотчас же изменил интонацию.

– О, извините, господин комиссар. С вами говорит инспектор Блондель. Сейчас дам трубку комиссару Бело.

– А это дело будет вести Бело? – обрадованно спросил Тевене.

Сенвиль казался не менее довольным.

– Добрый день, дорогой Бело, – начал Тевене. – Я так рад, что застал вас!

– Я тоже рад вас слышать, комиссар, – сказал Бело. – Жертва действительно мадемуазель Сарразен, хозяйка виллы на улице де ла Ферм, девять-бис в Нейи. Это тяжелое зрелище, не только из-за отрубленной руки…

– Она в спальне?

– Нет, лежит на тахте в гостиной. Одета в ночную рубашку и халат.

– Когда это произошло?

– По мнению доктора Бонитета, около восьми вечера. Руку отрубили позже.

– Я полагаю! Но как объяснить тот факт, что никто не поднял тревоги?

– Жертва жила одна, со служанкой, которая до нашего прихода ничего не знала. Открыла нам как ни в чем не бывало и удивилась только, когда мы представились. Сказала, что ушла в воскресенье утром и, вернувшись из кино, проскользнула в свою комнату на цыпочках, чтобы не будить хозяйку. Она как раз ожидала звонка, чтобы подать завтрак.

– Кстати о звонке, – сказал Тевене, – мы недавно звонили по этому номеру, и никто не взял трубку.

– Телефон был отключен. Меня удивляет то, что служанка не вошла ни в гостиную, ни в какую-либо другую комнату на первом этаже, хотя они соединяются друг с другом. Она должна была заметить жертву. Служанка утверждает, что ей было запрещено убирать в доме и даже поднимать шторы, пока мадемуазель не проснется.

Тевене, который, слушая, перелистывал записи Сенвиля, искоса взглянул на Жан-Марка.

– Бело, спросите, пожалуйста, эту особу, когда она в последний раз видела жениха мадемуазель Сарразен.

– Подождите минутку…

– Извините, я хотел бы… – начал удрученный Жан-Марк.

Но Тевене продолжил телефонный разговор:

– Слушаю…

– Она не знала жениха.

– Не знала жениха?

Жан-Марк возмущенно воскликнул:

– Это Жизель, горничная! Спросите ее, знала ли она Жан-Марка Берже.

Тевене передал вопрос. Через некоторое время в трубке раздался голос Бело:

– Действительно, она хорошо знает господина Берже, друга мадемуазель Сарразен.

– Друга, – повторил Тевене. Жан-Марк пожал плечами. – Дорогой Бело, я думаю, нам вскоре снова придется поговорить.

– Мне тоже так кажется, господин комиссар.

2

Они попрощались, и Тевене, повесив трубку, с добродушным выражением обратился к Жан-Марку:

– Вы хотели мне что-то сказать…

– Да, я хотел предупредить вас насчет Жизели. Это полная идиотка, и мадемуазель Сарразен не питала к ней никакого доверия, просто не из кого было выбирать. Почему мы должны были делиться с ней своими планами? Мадемуазель Сарразен не нуждалась в такой наперснице. У нее было множество знакомых в большом свете. Мы любили друг друга и были обручены, клянусь своей сестрой! Я приехал, чтобы известить семью о предстоящей свадьбе. Разница в возрасте не имела для меня значения. Она выглядела так молодо, была так умна, так тонко понимала искусство! Она любила живопись, а я собираюсь стать художником, специально для этого приехал в Париж! Мы познакомились на большом приеме в Академии. Танцевали… Потом начали встречаться…

– И не ждали до свадьбы… – вставил Тевене.

Жан-Марк пожал плечами, давая понять, что так оно и было. Неожиданно Тевене рассердился. Он заговорил тоном директора школы, распекающего непослушного ученика:

– Не считаете ли вы, молодой человек, что пришло время говорить серьезно. Этот искалеченный труп…

– О, нет, нет! – застонал Жан-Марк.

– Этот искалеченный труп ставит вас в серьезную, даже трагическую ситуацию. Если двадцатитрехлетний парень становится любовником тридцатипяти-тридцатишестилетней женщины, это их дело! Оба совершеннолетние, особенно она. Но что нам пользы от ваших рассказов о совместных планах на будущее, раз ваша любовница не может этого подтвердить? Какие у вас доказательства?

– На Рождество он прислал семье ее фотографию, – мягко вмешался Сенвиль. – Она у меня с собой вместе с документами, господин комиссар.

– И это вовсе не старый снимок! – выкрикнул Жан-Марк, весь дрожа. – Посмотрите на него, вы сами убедитесь, как она была красива!

Тевене взглянул на фотографию.

– Это не доказывает, что вы хотели на ней жениться.

– Клянусь, она этого хотела.

– Она хотела!

– И я! И я тоже!

– А откуда нам знать, не руководствовались ли вы корыстными соображениями? Женщина, которая старше вас больше чем на десять лет…

– Я никогда не взял у нее ни гроша! Клянусь вам! Можете собрать сведения о моей жизни в Париже. Я остановился в гостинице «Марсель», хозяева – супруги Беда.

– Можете на нас положиться, – ответил Тевене. – А зачем вы вводили в заблуждение своих близких, говоря о «молодой девушке»? Зачем вы скрывали от них ее адрес?

– Я не скрывал ее адреса, просто это вылетело у меня из головы. К тому же меня не спрашивали. А что до «молодой девушки»… Да, это была ложь! Родители думали, что я обручился со своей подругой детства…

– Речь идет об Огюсте Шенелон, – вставил Сенвиль, – дочери ювелира с площади Селестен.

Тевене кивнул. Жан-Марк продолжал:

– Чтобы совсем их не разочаровывать, я написал «молодая девушка». Теперь я собирался им все объяснить. Конечно, лучше было сразу написать правду. Моя бабушка…

Сенвиль откашлялся. Тевене взглянул на него и спросил Жан-Марка:

– Вы ее боялись больше всех?

– Да, – ответил Жан-Марк. У него сорвался голос. От бессонницы, страдания и страха он выглядел как пьяный. – Я устал! Я так устал! У меня голова лопается. Господин комиссар, отпустите меня, пожалуйста, домой! Я хочу лечь.

– Очень жаль, – невозмутимым тоном ответил Тевене. – Но мы не можем на этом остановиться. Париж требует от нас мельчайших подробностей того, как этот чемодан попал к вам в ваши руки.

– Я уже все сказал! Абсолютно все.

– А что вы на этот счет думаете, Сенвиль?

– Не все, – раздраженно ответил инспектор, повернувшись к Жан-Марку. – Вы говорили, что, когда перед Лионским вокзалом в Париже увидели, что чемодан заменен, вам оставалось времени ровно столько, чтобы вскочить в отходящий поезд. – Жан-Марк кивнул. – И вы хотите нас убедить, что американец рассчитал все до секунды?

– Простите, но это очевидно, господин инспектор! Отсюда и так называемая авария. И дорогу он удлинил, нарочно ехал бульварами!

– И не было ни одного свидетеля? – спросил Сенвиль, во время допроса на улице Дюмон не задававший ни одного вопроса. – Никто не проходил мимо, когда вы чинили машину?

– Я не чинил, господин инспектор, это он. Я ему только помогал, светил фонарем! Мимо проезжали автомобили, но на большой скорости, ни один даже не притормозил. Лило как из ведра. А может, кто-нибудь нас и заметил. Это было между одиннадцатью и четвертью двенадцатого. А если дать объявление в газету?

Оба полицейских промолчали.

– А когда он перед отелем «Марсель» предложил вам свою помощь, рядом никого не было? – спросил Сенвиль.

– Если бы это произошло буквально на две минуты раньше, при этом был бы господин Беда, хозяин гостиницы. Но он как раз пошел спать, я сам ему предложил. Была ужасная погода! Конечно, бандит ждал в своей машине где-нибудь в конце улицы! У меня никогда не было врагов, я никому не причинил зла, любой может подтвердить, а все же кто-то хотел мне отомстить.

– Если кто-то кому-то мстит, то, естественно, имеет для этого повод, – сказал Тевене. – Вам знаком этот американец? Советую честно признаться.

– Клянусь, нет! Я его в глаза никогда не видел! Это какой-нибудь завистник! Мне нужно отдохнуть, у меня голова раскалывается! Отпустите меня, умоляю вас!

– Жертва отдыхает за вас двоих, господин Берже, – ответил Тевене. – Ваши показания очень путаные.

– Они правдивые! – воскликнул Жан-Марк.

– Они ложные, – со зловещим спокойствием ответил Тевене.

3

В первый раз за все время работы на комбинате Сен-Поликарп Жонне очутился в кафе утром буднего дня. Это было кафе на улице Вобан, улице через маленькое «у», потому что большое «У» означало для него теперь улицу, на которой располагалась криминальная полиция. Он вышел из комиссариата один, без Жан-Марка. Полиция задержала его единственного сына, надежду рода, под предлогом, что он – главный свидетель. Почему главный, если вся семья видела содержимое чемодана? Ведь это он, Жонне, развернул полотенце! Полиция имела наглость не только задержать его ребенка, но и не позволить с ним увидеться! Не позволить отцу увидеться с сыном! Допустимо ли такое? Он их так просил! Все напрасно. Сходя по ступенькам, он слышал, как один полицейский сказал другому: «У нас новый человек в камере предварительного заключения! Паскудная история…» Не может быть двух паскудных историй в один и тот же момент и в одном и том же месте. Жонне знает, что такое камера предварительного заключения! Это клетка для диких зверей. И Жан-Марк заперт в ней, как бешеное животное, как буйнопомешанный! Дела складывались так ужасно, что Жонне хотелось довершить этот кошмар глотком чего-нибудь крепкого в рабочее время.

Пригубив коньяк, он еще острее ощутил разразившуюся катастрофу: главный кассир комбината Сен-Поликарп торчит в баре в понедельник, в десять часов утра, а его сын задержан полицией, арестован как подозреваемый в убийстве! И ко всему прочему эта жуткая отрубленная рука, чемодан, кольцо.

Он стал сомневаться в Божьем милосердии. Как это возможно, чтобы честная, трудовая жизнь в одно мгновение стала кошмаром? Он вздохнул, отставил рюмку, расплатился и вышел, не допив коньяк.

V
Осмотр места происшествия

1

А в Париже, точнее, в Нейи, повесив трубку после разговора с любезным Тевене, Бело, чтобы собраться с мыслями, прикрыл глаза и не сразу заметил стоявшую перед ним Жизель. Он сидел в мягком кресле, в самом центре второй гостиной (первой мы будем называть ту гостиную, где лежала жертва и работали люди из отдела криминалистики). Стены сплошь были увешаны картинами Ван Гога.

С ними Бело уже имел дело. В прошлый раз это была репродукция, маскировавшая сейф. Оригиналы Ван Гога не используют для укрытия денег или драгоценностей. Они сами – целое состояние. Большое или маленькое? В общей сложности, вероятно, огромное. Эксперт представит точные данные. Вся эта вилла в духе Трианона вместе с террасой из тесаного камня, хорошенькая, как игрушка, кажется намного меньше, чем она есть на самом деле. У входа – плиточный пол в виде шахматной доски из белого и черного мрамора. И за всем следит одна только служанка? Бело взглянул на Жизель. Жизель – название балета, которого он никогда не видел, но запомнил афишу. Как-никак, культурный полицейский! Эта Жизель ничем не напоминала балерину. У нее были толстые, сильные ноги. Она походила на крестьянку. «Танец с метлой», – подумал Бело. Вообще с утра он был в хорошем настроении. В первый раз в работе ему помогал его крестник, Симон Ривьер, сын его лучшего, не считая Пикара, друга, погибшего на посту. Парень уже год служил в полиции, мечтал работать с крестным отцом. Умолял об этом. Для этого требовались два условия: чтобы они оба одновременно были свободны и чтоб это было необычное дело. Случай с отрубленной рукой как раз им подошел. В настоящий момент Симон осматривал верхние этажи, Блондель – сад, а он, Бело, смотрел на Жизель.

– Садитесь, мадемуазель Жизель!

– Можете говорить просто Жизель, господин инспектор! После того, что случилось… – Она сложила руки на коленях. – Я никогда не думала, что потеря хозяйки меня так потрясет.

– Ты потеряла ее необычным образом, – заметил Бело.

– Да, правда, – согласилась Жизель.

– Ты давно работаешь у мадемуазель Сарразен?

– Нет, три недели.

– Всего-навсего?

– Да, господин инспектор. Я бы тут долго и не удержалась.

– Почему?

– В конторе по найму меня сразу предупредили.

– Что это за контора?

– Контора Ле Беллес в Терне.

– О чем же тебя предупредили в конторе?

– Мне сказали, что я не удержусь долго у мадемуазель Сарразен. Два месяца – это предел. Они сказали, что мадемуазель Сарразен очень капризна. Извините, что я так говорю, когда она… Я только повторяю.

– И ты все-таки пошла на это место?

– Когда сидишь без работы… Мои прежние хозяева вынуждены были отказаться от прислуги.

Бело вынул блокнот.

– Может, ты скажешь мне их фамилию и адрес?

– Почему бы и не сказать? Я работала у них пять лет и получила от них рекомендательное письмо. Супруги Лекуры, улица Верней, тридцать один.

– Там, где аптека.

Жизель оживилась.

– Вы из того района?

Бело отрицательно покачал головой.

– Должна признаться, что мадемуазель хорошо мне платила, – продолжала Жизель. – Два месяца у нее – это все равно, что полгода в другом месте.

– По-твоему, она действительно была капризна?

– Нет! Всегда держала слово. Как говорила, так и делала. И никогда не повышала голоса.

– У нее часто бывали гости?

– Приемов она не устраивала, а для прислуги это главное. Наверху я тоже не убирала. Ключ был у госпожи.

– А спишь ты где?

– На втором этаже. Хорошая комната, совсем не такая, как обычно бывает у прислуги.

Они пошли в соседнюю гостиную. Царивший здесь беспорядок изменил ее вид. Через широко открытые двустворчатые двери виднелась нога, обутая в туфельку в восточном вкусе. Работники отдела криминалистики всюду понаставили свои приборы и прожекторы.

– Мы кончили, комиссар, можно забрать труп, – обратился один из них к Бело.

– Спасибо. Вызывайте машину. Останься тут, – обратился Бело к Жизели.

Он хотел еще раз посмотреть на жертву, прежде чем она исчезнет отсюда навсегда. Никогда не известно, что может открыть такой осмотр. На этот раз он не заметил ничего нового. Жертва, получив удар в спину, упала навзничь.

– Мгновенная смерть, – констатировал Боннтет. – Но подождем результатов вскрытия. Удар нанесен стилетом или ножом. Острым орудием. Его не нашли до сих пор и, возможно, не найдут никогда. Нож легко унести с собой, это не топор. Кстати, о топоре…

– На топоре нет никаких отпечатков пальцев? – спросил Бело, ни к кому персонально не обращаясь.

– Никаких! Мы бы тебе сказали! – ответил Нурри, старший из всех, ответственный за отпечатки пальцев.

Топор, а точнее топорик, находился в кухне. Жизель сказала, что рубила им дрова.

– Никаких, – повторил Нурри. – Вытерт, вымыт, вычищен, как алебарда стражника.

Женская рука у запястья тонкая. Достаточно было одного удара. Ужасно. Боннтет не смог определить, через сколько времени после удара в спину была отсечена рука. Остался ли преступник в доме вместе с трупом? Возвратился ли он, когда ему пришла в голову идея разыграть спектакль с «женихом», рукой и чемоданом?.. Да, красивая женщина, очень красивая.

– А тут какая красавица! – сказал Симон, незаметно ставший рядом с Бело. – Я нашел это фото в ее комнате.

Бело взглянул на снимок мадемуазель Сарразен, лежавшей на пляже. Великолепная фигура.

В гостиную вошли люди в белых халатах, с носилками.

– Можете забрать, – сказал Бело и обратился к Симону: – Наверху что-нибудь обнаружили?

– Ничего.

– Тогда иди на помощь Блонделю. Похоже, он заблудился в саду.

2

Жизель не двигалась с места. В сочетании беспорядка и царившей в комнате тишины было что-то странное. Бело снова опустился в кресло.

– Мы остановились на гостях мадемуазель Сарразен.

– Да, господин инспектор.

Голос у нее был, как и раньше, – спокойный, ровный. Исключительное самообладание. Или исключительная тупость.

– Она встречалась с кем-нибудь из семьи?

– Нет, ни с кем.

– У нее были родственники?

– Не знаю.

– А кто приходил?

– Торговцы картинами. Приходили, когда у них появлялось что-нибудь новое.

– Ван Гог?

– Вы его знаете?

– Естественно.

– У нее были и другие картины, импрессионисты, она, кажется, так их называла. Но на этом Ван Гоге она просто помешалась. Она мне сказала, что весь мир завидует ее коллекции.

– Она что-нибудь из этого продавала?

– Нет, только покупала. Вон те две картины купила одновременно.

– А друзья? Их было много?

– Ох нет, господин комиссар, только один! – смущенно ответила Жизель.

– Я не имел в виду любовников, – сказал Бело.

– Ой, простите, я неправильно поняла. Друзья… Друзья… Если речь о мужчинах, то их здесь никогда не бывало. Дамы приходили на чай. Но только по вечерам. А я в десять всегда уже была у себя в комнате. Мадемуазель мне говорила: «Жизель, если ты будешь у себя и услышишь звонок, не беспокойся. Я открою сама, если захочу. А если нет, пусть звонят сколько угодно». Нейи – это глухомань, господин инспектор.

– Ну и что? Ты когда-нибудь слышала звонок?

– Один раз.

– И мадемуазель Сарразен открыла?

– Мне показалось, что я слышала, как хлопнула калитка. У нас, чтобы открыть калитку, надо только нажать кнопку в прихожей.

– Ты видела, кто это был? Мужчина, женщина?

– Я уже лежала в постели, и мне не хотелось вставать, господин инспектор. Я подумала, что это приятель мадемуазель.

– Ну, хорошо, – сказал Бело, поудобней располагаясь в кресле. – Поговорим теперь о нем. Об этом Жан-Марке Берже.

На ее лице появилась та же гримаса, что во время телефонного разговора с Лионом.

– Мне кажется, он тебе не нравился, – заметил Бело.

– Мне до него дела не было.

– Он часто приходил?

– Да.

– Мадемуазель Сарразен очень им интересовалась?

– Не поняла, простите.

– Она его сильно любила?

– Думаю, что да. Мадемуазель Сарразен была не из тех, кто посвящает прислугу в свои дела.

– Сколько ему лет?

– Не знаю… Года двадцать два. Не больше двадцати пяти.

Бело присвистнул.

– Такой молодой? Ей-то было лет тридцать пять?

– Тридцать шесть. В этом возрасте такое случается.

– А ты, Жизель? Сколько тебе лет?

– Тридцать пять. Но я вас уверяю, со мной такого не произойдет.

– Я этого и не имел в виду.

– Ну, не надо думать, что я глупее, чем есть, – сквозь зубы процедила Жизель. отводя глаза.

– Не беспокойся, – ответил Бело. – Симпатичный был этот Берже?

– Если речь о чаевых, то не давал никогда. Случая не представилось. Но вежливый молодой человек…

– Они выходили куда-нибудь вместе?

– Днем нет. Но у мадемуазель была машина, может, она за ним заезжала.

– Верное замечание. Ты сказала, что, услышав ночью, как хлопнула калитка, подумала, что это он. У него не было своего ключа?

– Ни у него, ни у кого другого.

– Другие – это кто?

– Понятно, я! Это первое место, где мне не дали ключ. Когда я утром возвращалась с покупками, мадемуазель сама мне открывала.

– Однако вчера вечером она тебе не открыла?

– По воскресеньям она давала мне ключ. На случай, если я вернусь домой раньше, чем она. или захочу без нее выйти.

Бело помолчал минуту, потом сказал:

– Одним словом, она не боялась давать тебе ключ на время своего отсутствия. Но не хотела, чтобы кто-то пришел неожиданно. Ты или даже ее друг.

– Кроме воскресенья.

– Кроме воскресенья. Значит, она боялась кого-то, кто мог прийти в будний день и не мог этого сделать в воскресенье. А убита она была именно в воскресенье.

– Да, – тихо сказала Жизель.

– У тебя есть какие-нибудь подозрения?

– Откуда! Меня же при этом не было, – спокойно ответила Жизель.

Бело сделал вид, что не услышал этого чересчур наивного ответа.

– И последний на сегодня вопрос, Жизель. Мадемуазель Сарразен всегда носила на правой руке колечко с «кошачьим глазом»?

– С чем?

– С «кошачьим глазом». Это название камня. Я, как и ты, такого не знал.

– Да, она всегда его носила, – слегка презрительно ответила Жизель. – Но иногда, – глаза ее заблестели, – она надевала на другую руку кольцо с большим бриллиантом. Огромный, прекрасный бриллиант! Его нашли?

Она нахмурилась.

– Не знаю. Спасибо, Жизель. Можешь вернуться на кухню.

Симон и Блондель уже несколько минут ждали в соседней гостиной. Бело пошел к ним.

– Ну что, мальчики? – Он взглянул на диван. – Она так любила краски… И вот красное пятно на желтом атласе и другое, такое же, на белом коврике. Как грустно! Пошли в библиотеку.