Текст книги "Строматы. 1-7 Том"

Автор книги: Климент Александрийский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 42 страниц)

Ныне ты ясно познаешь и Бога и смертного мужа.¹⁸⁵

(2) Именно он показал несомненным образом, как нам постичь самих себя, он, явивший Отца всего тем, кому пожелал в такой форме, чтобы человеческая природа могла постичь его. «Ибо никто не познал Сына, кроме Отца, ни Отца никто, кроме Сына или того, кому откроет Сын». (Мф. 11:27.)

(179, 1) Справедливо сказал апостол, что он «через откровение узнал тайну, о чем выше и написал кратко и из чего вы, читая, можете усмотреть разумение тайны Христовой». (Еф. 3:3—4) (2) Оговорившись «… из чего можете вы усмотреть», он намекнул, что некоторые не доросли еще до твердой пищи, но только до молока, да и то в нечистом виде.

(3) Веления закона открыты нам трояким¹⁸⁶ образом. Они могут открыться в символе, через заповедь, которой надлежит следовать в праведной жизни, или же через пророчество. (4) Ясно, что различить этот троякий смысл Писания смогут только совершеннолетние в вере. Постижение смысла Писания не есть, по пословице, «один Микон».¹⁸⁷ Но если вы желаете пройти весь круг божественных наук, то вам придется воспользоваться, насколько это возможно, строгим диалектическим методом.

XXIX. Заключение первой книги

(180, 1) Итак, прекрасно выразился египетский жрец у Платона: «О Солон, Солон! Вы, эллины, вечно останетесь детьми, ибо умы ваши не сохраняют ни единого предания, унаследованного от древних, и нет среди эллинов старца».¹⁸⁸ (2) Под старцами же, полагаю, жрец этот разумел людей, знакомых с древними учениями, то есть нашей традицией. Напротив, юношами являются те, кто занят вещами сравнительно недавними, подобными тем, которые прежде всего интересуют эллинов и которые возникли лишь вчера или позавчера, а преподносятся ими как древние и почитаемые. (3) Потому и прибавил жрец: «Учения, поседевшие от времени», хотя возможно вам покажется эта варварская метафора и не очень складной. Впрочем, знающие люди на собственном опыте постигают искусство толкования. (4) Жрец говорит, что эллинские учения не многим отличаются от детских историй, то есть от сказок, сочиненных для детей. (5) Все эти истории он назвал «детскими», поскольку даже мудрейшие среди эллинов способны усмотреть в них лишь немногое. Учением, «поседевшим от старости», жрец обозначает древнейшее и истинное варварское предание. Противопоставляя ему «детские сказки», он указывает на искусственные элементы в более поздних учениях, поскольку они не подкреплены (подобно детским сказкам) преданием древности, а значит и мифы их и философия есть всего лишь детская игра.

(181, 1) Не иначе как некая сила по божественному вдохновению обратилась к Герме: «Видения и откровения необходимы лишь лицемерной душе, которая вечно задается вопросом, существуют ли эти вещи на самом деле или нет?»¹⁸⁹ (2) Доказательства, основанные на разнообразных познаниях, дают устойчивое основание для аподиктических аргументов, хотя юные умы и витают в облаках.¹⁹⁰

(3) Согласно Писанию, «заповедь благая – поистине светильник, закон – свет в пути; наставление обличает путь жизни».¹⁹¹ (4) «Закон – всем царь, – говорит Пиндар, – смертным и бессмертным».¹⁹² (5) В этих словах слышится голос законодателя. Нижеследующие стихи Гесиода говорят, как мне кажется, именно о Боге этого мира, хотя поэт скорее догадывался, нежели понимал смысл им передаваемого:

(6) Ибо такой для людей установлен закон громовержцем:

Звери, крылатые птицы и рыбы, пощады не зная,

Пусть поедают друг друга. Сердца их не ведают правды.

Людям же правду Кронид даровал – высочайшее благо.¹⁹³

(182, 1) Говорит ли здесь поэт о врожденном законе, или же о том, который Бог даровал впоследствии, все равно выходит, что естественный закон и закон заповедей и установлений, данный через откровение, тождественны, являя собой один и тот же закон. Вот почему и Платон в Политике говорит, что в действительности есть только один и единственный законодатель. В Законах же он утверждает, что один и наилучший мог внести во все внутреннюю гармонию.¹⁹⁴ Все это указывает на единый закон и единого Бога. (2) Очевидно, Моисей имеет в виду Господа, когда он говорит о завете: «Вот я, завет мой с тобою». (Быт. 17:4.) О Завете он упоминает и ранее, добавляя, что не следует искать его в записанном виде. Этот Завет есть создатель космоса, который все расположил в должном порядке. И называется он qeoU», поскольку является источником всякого установления (qesin). (3) В Проповедях Петра¹⁹⁵ Господь также именуется Законом и Логосом.

На этом заканчивается первая книга наших Стромат, гностических заметок для памяти, посвященных истинной философии.

Книга вторая

I. Предварительные замечания

(1, 1) Поскольку Писание назвало эллинов ворами (Io. 10:8.) варварской философии, то следующей нашей задачей будет краткое прояснение этого обстоятельства. Мы покажем, что в своих сочинениях они не только копируют удивительные истории, которые открывает наше предание, но также и заимствуют важнейшие из наших учений и искажают все, что касается веры и мудрости, гносиса и научного знания, надежды и милосердия, раскаяния и воздержности и, наконец, страха Божьего, который является воистину средоточием добродетелей, ведущих к истине. (Тот же факт, что наши Писания намного древнее, уже было доказано;¹⁹⁶ (2) и мы привлечем в наших заметках все необходимое и подходящее для демонстрации этого факта.) Мы проникнем во мрак варварской философии, всмотримся в ее символизм и загадочные образы, о которых особенно заботились ревнители древних преданий. И все это полезно, а лучше сказать, совершенно необходимо разобрать в целях познания истины.

(2, 1) Далее, исходя из предыдущего и опровергая возражения, выдвигаемые против нас эллинами, мы обратимся к анализу отдельных пассажей из Писания таким образом, что и иудей, если придется ему соприкоснуться с нашим словом, имел бы шанс перейти от того, чему он уже верит, к тому, чему еще не верит. (2) Затем совершенно естественно будет критически, но с любовью рассмотреть жизни известнейших философов и созданные ими новые доктрины. Наша цель не отмщение нашим обвинителям. Ни в коем случае. Мы научились благосклонно относиться к проклинающим нас, даже если они распространяют о нас беспочвенные слухи. Наша задача состоит в том, чтобы обратить их. Может быть, критика со стороны варвара заставит устыдиться всех этих ученых мудрецов, и даст им возможность понять, какова действительная цена всем их хваленым учениям, из-за которых они оставляют отечество и, переплывая море, обходят далекие страны. (3) Дабы поубавить их спесь, следует показать им, что же именно они украли. Обсудим мы и то, что они якобы открыли «вглядываясь в себя»¹⁹⁷. Следовательно, нам надлежит перейти и к тому, что называется стандартным эллинским образованием, выяснив насколько и до какой степени оно полезно, коснувшись, далее, и таких наук, как астрология, математика, магия и искусство заклинания, (4) то есть всего того, чем эллины хвалятся как величайшими познаниями. «Тот, кто обличает с дерзновением, бывает миротворцем.» (Притч. 10:10.)

(3, 1) Как это уже не раз отмечалось, мы не намерены упражняться в изящной эллинской словесности, признавая, что мы не достаточно подготовлены для этого. Красноречие необходимо лишь для того, чтобы отвлекать толпу от истины, подлинная же философия заботится скорее о смысле и понимании, нежели о словах. (2) По моему мнению, поборник истины должен стремиться не к красоте стиля и тщательному выбору выражений, но к наиболее точному выражению своей мысли. Ибо у тех, кто сосредоточен исключительно на способе выражения, предмет речи от внимания ускользает.

(3) Земледелец срывает розу, растущую среди шипов, не повреждая себя. Точно так же опытный ловец легко находит жемчужину в теле раковины. (4) Говорят, что мясо вкуснее у тех птиц, которые не слишком раскормлены готовой пищей и добывают пропитание себе сами, разгребая землю. (5) Подобным образом и человек, созерцающий вероятное и стремящийся к познанию истины, потерявшейся в эллинской аргументации, как истинные черты лица теряются за ужасной маской, должен приложить усилия для открытия ее. Ведь явилась же Герме сила и пообещала: «Все, что возможно тебе открыть, будет открыто.»¹⁹⁸

II. Путь к Богу лежит через веру

(4, 1) «Не надмевайся своей мудростью, – говорится в книге Притчей, – на всех путях познавай ее» (Притч. 3:5—6), «дабы она выровняла пути твои; нога же твоя пусть не претыкается»¹⁹⁹. Он желает сказать этим, что все наши действия должны согласовываться с разумом и что из каждого учения надлежит усваивать лишь полезное и лишь его придерживаться. (2) Пути мудрости разнообразны, но все они выводят на путь истины, и этот путь есть вера. «Нога же твоя пусть не претыкается», – говорит он о людях, противящихся единому божественному промыслу. (3) Поэтому и прибавляет он: «Не будь мудр в собственных глазах» (Притч. 3:7.), следуя безбожным рассуждениям тех, кто противится Божественному управлению, но «бойся Бога единственно мощного»²⁰⁰, которому, следовательно, ничто не может противостоять. (4) В частности, отсюда явствует, что страх Божий – это путь, удаляющий от зла. «И уклонялся от всякого зла, – говорит он. – Такова заповедь Премудрости.» (Притч. 3:7.) Ибо «кого любит Господь, того наставляет», заставляя страдать в процессе обучения, но в конечном итоге восстанавливая учеников в мире и нетленной вечности.

(5, 1) Итак, варварская философия, которой мы следуем, является совершенной и истинной. «Сам он, – говорится в книге Премудрости, – даровал мне неложное познание сущего, познать состав мира» и далее, до слов: «... и силу корней.» (Sap. 7:17—20) В этом высказывании содержится описание всей совокупности явлений мира физического. (2) Далее следует намек на то, что сюда включается и мир умопостигаемый: «Все сокровенное и явное познал я; научила же меня Премудрость – искусница во всем.» (Sap. 7:21.) (3) Процесс познания, при условии правильного руководства, ведет нас от искусницы во всем Премудрости, которая оформила весь мир, к самому творцу этого мира, существу непостижимому и неуловимому, вечно ускользающему от взора исследователя. (4) Но этот же Бог, сколь бы далеко не отстоял он от человека, удивительным образом находится в то же время и близ него. «Я Бог приближающийся», говорит Господь. (Ier. 23:23.) Далекий в своем существе (ибо как сотворенное может быть сродни нетварному?), он близок через свою силу, которая все объемлет. (5) «Если сделает кто что-нибудь тайное, я ли не увижу его?»²⁰¹ Мощь Бога постоянно присутствует, охраняя, благодетельствуя и руководя нами своею силой. (6, 1) Потому и Моисей, убедившись в том, что своею мудростью человек не в состоянии познать Бога, сказал: «Яви мне Себя Самого.» (Исх. 33:13.) И силился он проникнуть во мрак (Исх. 20:21.), где гремел глас Божий, то есть туда, где пребывает неприступная и невидимая мысль всего сущего. Но Бога нет ни в облаке, ни в другом месте. Он за пределами пространства и времени и не объемлется свойствами тварных вещей. (2) Точно так же, его не найти ни в одной части, он ничего не содержит в себе и ни в чем не содержится, не может быть ограничен чем-либо или разделен. (3) «Какой дом построите мне», – говорит Господь (Ис. 66:1.). Даже и сам он не создал себе дом, будучи безграничным. И хотя небо называется его престолом, он все же не заключен в нем, но лишь покоится на нем, довольный делом рук своих.

(4) Очевидно, таким образом, что истина сокрыта от нас, как это становится ясно в нашем случае и в дальнейшем будет доказано с помощью многих других примеров.

(7, 1) Нельзя отказать в похвале тем, кто желает узнать истину, и кто, по словам Соломона, «способен познать премудрость и наставление, уразуметь слова рассуждения, усвоить сплетение речей, постигнуть правоту истинную» (Притч. 1:2—3) (признавая тем самым, что существует и иная справедливость, которой учат законы Эллады и различные философы, и которая не находится в согласии с истиной) (2) «и суд исправлять,» (имея в виду не судебные определения, но те здравые и разумные стандарты, которые мы должны иметь в себе) «чтобы дать беззлобным хитрость, дитяти же и юному – чувство и разумение, дабы прислушавшись к ним, мудрый» (то есть привыкший соблюдать заповеди) «будет мудрее» (истинным гносисом), «разумный приобретет управление; уяснит он притчу и темное слово, речения мудрецов и загадки.» (Притч. 1:2—6) (3) Ибо вдохновляемые Богом и следующие за ними не учат тому, что ведет к ошибкам, и тем более не стремятся завлечь кого-либо в ловушку, подобно софистам, которые запутывают молодых людей своими хитростями, ни о чем истинном не заботясь. Носители Святого Духа исследуют «глубины Божии» (1Кор. 2:10.), то есть, истолковывают истины, сокрытые в образах пророческих писаний. (4) «Псов»²⁰² же, то есть людей, остающихся еще дикими зверями, допускать к святому непозволительно. Иными словами, завистливых, непостоянных и неверных, бесстыдно лающих на ветер, не следует допускать до чистого источника живой воды. (8, 1) «Пусть не расточаются у тебя воды из источника твоего; на путях твоих да распространяются твои воды.» (Притч. 5:16.) «Большинство людей не внимательны к тому, что видят и, даже узнав, не понимают, но грезят», – говорит благородный Гераклит.²⁰³ (2) Не кажется ли тебе, что и он порицает этим неверующих? «Праведный мой от веры жив будет,»²⁰⁴ – говорится у пророка. Говорит и другой пророк: «Если не уверуете, не уразумеете.» (Ис. 7:9.) (3) Ибо каким образом душа вместит учение, если живущее внутри нее неверие противится усвоению его?

(4) Вера же, которую эллины осмеивают и считают делом пустым и варварским, есть свободное предвосхищение (prolhyi» e(kousio») и благочестивое согласие, или, по божественному апостолу, «осуществление ожидаемого, уверенность в невидимом; о ней более всего свидетельствовали древние; а без веры угодить Богу невозможно.»²⁰⁵ (9, 1) Другие же определяют веру как акт мысленного допущения неявного, наподобие доказательства, открывающего нам существование вещи хоть и неизвестной, но очевидной. (2) Итак, вера – это акт свободного выбора (proairesi»), поскольку она есть некое стремление, и стремление разумное. Но так как каждое действие начинается со свободного выбора, то выходит, что вера и есть основа всякого разумного выбора. И именно ею мы руководствуемся во всех наших делах, так как она указывает разумные поводы для деятельности. (3) Свободное преследование того, что представляется наилучшим – это и есть начало разумения. Выбор, если он непоколебим, является сильным импульсом, толкающим по направлению к знанию. Попечение о вере сразу же становится знанием, которое опирается к тому же на твердое основание. (4) Знание же ученики философов определяют как состояние, которое невозможно опровергнуть никакими рациональными доводами.²⁰⁶ Но, может быть, есть и другая основа истинного благочестия, кроме той, которая дается единственным наставником Логосом? Не думаю. (5) И Теофраст называет чувственное восприятие началом веры.²⁰⁷ Ибо через него первоэлементы достигают нашего разума и проникают в наш рассудок. (6) Итак, верящий Писаниям и имеющий верное суждение, слышит в них голос самого Бога, свидетельство непререкаемое. Такая вера уже более не нуждается в доказательствах. Блаженны поэтому не видевшие, но уверовавшие. (Io. 20:29.) (7) Счастливы не внимавшие песням сирен, которым свойственно сверхъестественное влияние, захватывающее всех проплывавших мимо, подавляющее волю и заставляющее прислушаться к их песням.

III. Критика воззрений Валентина и Василида на веру и свободу выбора

(10, 1) Последователи Василида считают, что вера – это естественная предрасположенность (fusikhUn h(gountai thUn pistin), которая, однако, базируется на избранности (e)piU thj e)kloghj). Вера позволяет достигать знаний (taU maqhmata), минуя доказательство, посредством разумного схватывания (katalhyei nohtikh»?). (2) Валентиниане оставляют веру таким простакам (toij a(ploij) как мы, себя же считают уже спасенными по природе через гносис, поскольку [от остальных родов] их отличает семя высшей природы, в них вложенное. [Гносис] отличается от веры, говорят они, как духовное от материального. (3) Далее, последователи Василида считают, что [сила] веры и [степень] избранности индивидуальны, и что степень избранности, которая имеет природу сверхестественную, определяет ту силу веры, которую каждый может достичь в этом мире. Дар веры, говорят они, пропорционален степени надежды каждого.

(11, 1) Но если вера есть естественное преимущество нашей природы, то она уже не есть дело добровольного и непринужденного выбора. Не верующий не несет ответственности и не может быть осужден по справедливости, ибо не по своей вине не верил. Различие между верой и неверием, далее, не может рассматриваться как законное основание для вознаграждения или осуждения, ибо и то и другое возникает из естественной и внутренней необходимости, предопределенной универсальной силой. В этом случае оказывается, что мы подобны неким неодушевленным марионеткам, всецело зависящим от сил природы, а значит желание наше, равно как и нежелание предопределены заранее силою необходимости. (2) Нет нужды тогда вдаваться далее в вопрос о том, что собой представляет это животное, наделенное желаниями, которое контролируются необходимостью и приводится в действие некой внешней силой.²⁰⁸ К чему тогда приведет раскаяние в неверии, за которым следует прощение грехов? Нет тогда и дара крещения, получаемого от Логоса, нет печати благословения, нет Сына, нет и Отца. И Бог становится ни чем иным, как слепым распределителем природных даров, нисколько не заботящимся о началах спасения и о вере, возникающей в результате свободного волеизлияния.

IV. Без веры невозможно ни знание, ни научение

(12, 1) Итак, из Писания мы знаем, что человек одарен от Бога неограниченной свободой принятия или отвержения, и сам себе господин. Остановимся поэтому на вере, и будем опираться на нее как на неизменный критерий суждения. Проявим же силу «жизнеутверждающего духа»²⁰⁹ и изберем жизнь, поверив Богу через его слово. Верящий Логосу видит вещи в истинном свете, ибо Логос есть сама истина. Тот же, кто не верит изрекшему слово, не верит в Бога. (2) «Верою познаем, что мир устроен словом Божиим, так как из невидимого произошло видимое», – говорит апостол. «Верою Авель принес Богу жертву лучшую, нежели Каин; ею получил свидетельство, что он праведен, как засвидетельствовал Бог о дарах его; ею он и по смерти говорит еще.» И так далее до слов: «... нежели иметь временное греховное наслаждение.» (Евр. 11: 3—4; 25) Вера оправдывала людей, живших и ранее закона, делая их наследниками божественных обетований.

(13, 1) Но стоит ли далее множить свидетельства о вере на примере истории? «Недостанет мне времени, чтобы повествовать о Гедеоне, о Бараке, о Самсоне и Иеффае, о Давиде, Самуиле и пророках», и так далее. (Евр. 11:32.)

(2) Истина зиждется на четырех основаниях: на ощущении, разумении, знании и гипотезах. Разумению, естественно, принадлежит первое место. По отношению же к нам и в связи с нами это место займет чувственное восприятие. Сущность знания состоит в соединении чувства с разумением, ибо и то и другое равно стремится к ясности. (3) Чувственное восприятие при этом является подступом к знанию. Что же до веры, то она не останавливается на гипотезах, слагающихся на основе чувственных впечатлений, но, пролагая себе путь сквозь них, спешит к неложному и утверждается в истине. (4) Если же кто скажет, что знание рационально доказуемо, то мы напомним ему, что первоначальные принципы никакому объяснению не поддаются, ибо не познаются они ни искусными методами, ни разумным рассуждением. Ведь рассудок имеет дело только с изменчивым, искусство же имеет дело скорее с изготовлением, нежели умозрением. (14, 1) Только благодаря вере можно прийти к постижению начала всех вещей непосредственно. Научное же знание достигается в результате образования, которое, в свою очередь, есть результат предварительного полученного знания. (2) Греки, к примеру, не имели такого предварительного знания о первых принципах. Возьмем хотя бы учение Фалеса, который в качестве первопричины всех вещей полагал воду, или же остальных физиков, которые следовали по его стопам. Вероятно, Анаксагор первым предположил, что всем вещам предшествовал Ум. Однако и он, не сумев защитить достоинство деятельной первопричины, начал учить о кружении каких-то бессмысленных вихрей, представив Ум иррациональным и неактивным. (3) Недаром говорит Логос: «Никого на земле не называйте учителем.»²¹⁰ Весь смысл науки состоит в доказательствах. Вера же, напротив, есть особенный дар, который позволяет ее обладателю взойти от вещей недоказуемых к универсальной простоте, которая не является материей, никак не связана с материей и неподвластна ничему материальному.

(15, 1) Неверующие, говоря словами Платона, кажется «все готовы стащить из мира невидимого на землю, буквально хватая руками деревья и камень. Ограничивая все творение лишь чувственно воспринимаемым, они существующим считают только то, что допускает прикосновение и осязание. Сущность и вещество для них – одно и то же ... (2) Но те, кто вступает с ними в спор, защищаются от них как бы сверху, откуда-то из невидимого, решительно настаивая на том, что только умопостигаемые и невидимые идеи являются истинным бытием.»²¹¹

(3) «Вот я сотворю новое (Ис. 43:19.), – говорит Логос, – не видел того глаз, не слышало ухо, и не приходило то на сердце человеку.» (1Кор. 2:9.) И все это могут видеть, слышать и понимать ученики Господа новым зрением, новым слухом и новым сердцем, говоря, слушая и действуя под влиянием Божественного Духа.

(4) Наряду с настоящей монетой зачастую имеет хождение и поддельная, которая способна обмануть глаз неопытный, однако не обманет менялу, ибо он умеет различать и отделять подлинное от подделки. Только меняла может сразу указать несведущему новичку, какая монета фальшивая. Почему? Потому, естественно, что учился у банкира и знает это дело. (5) Аристотель говорит, что вера – это научное суждение, утверждающее, что нечто является истинной. Следовательно, вера важнее, нежели знание и является его критерием.²¹²

(16, 1) Догадка, или неосновательное предположение, есть подделка под веру, и не более чем льстец, выдающий себя за друга или волк, прикинувшийся сторожевым псом. Наблюдая тот факт, что плотник только в результате упорного труда становится хорошим мастером, а кормчий в силах управлять кораблем только после того, как он освоит науку судовождения, мы понимаем, что для того, чтобы достигнуть мастерства, одного желания недостаточно. Необходимо также послушное ученичество. (2) Послушание же Логосу, которого мы назвали нашим учителем, состоит в полном доверии ему без сопротивления, ибо кого можно противопоставить Богу? Доверие таким образом оказывается откровенным знанием, гносисом, а откровенное знание открывается в вере, соединившись с ним подобием нераздельного союза. (3) Даже Эпикур, удовольствие ставящий выше истины, считает, что вера есть предвосхищение рассудочного суждения.²¹³ Это предвосхищение (prolhyi») он понимает как внимание, направленное на «схватывание» очевидного, за которым следует четкое уяснение предмета. Без предвосхищения подобного рода, поясняет он, невозможно ни исследование, ни сомнение, ни мнение. Без него невозможен даже спор. (17, 1) В самом деле, как без предвосхищения результата распознать в найденном искомое. Ведь именно на основе предвосхищения формируется суждение. (2) Именно благодаря предвосхищению ученик ухватывает то, чему его учат, и именно поэтому он становится человеком, послушным истине. «Блажен говорящий в уши слушающих»²¹⁴, и поистине блажен человек послушания. (3) Поэтому внимательное слушание равнозначно пониманию. Итак, если вера есть не что иное, как рассудочное предвосхищение смысла того, что сказывается, то есть, так называемое внимание, или восприимчивость, или обучаемость, то никто не в силах достичь знания без веры, ибо никакое знание невозможно без предвосхищения. (4) Тем самым лучше всего доказывается неоспоримая истинность пророческого слова: «Если не уверуете, то не уразумеете.» (Ис. 7:9.) Гераклит Эфесский, лишь переиначивая это изречение пророка, говорит: «Не надеясь на безнадежное, не узнаешь неисследимого и недоступного.»²¹⁵

Платон философ в своих Законах говорит: «Кто хочет стать вполне счастливым и блаженным, тот уже от начала должен быть причастен истине, чтобы как можно долее прожить по правде. Такой человек внушает доверие, но его не внушает тот, кто сознательно избирает ложь. Избирающий же ложь бессознательно просто безумен, но ни то, ни другое не заслуживает жалости и никому не мил невежда, равно как и человек, не заслуживающий доверия.»²¹⁶ (2) Возможно, речь здесь идет о том же, что называется царственной мудростью в «Эвтидеме».²¹⁷ И в Политике говорится буквально следующее: «Знание, которым обладает истинный царь, есть царственное знание, поэтому каждый, кто обладает им, будь то правитель или частное лицо, имеет полное право именоваться мужем царственным, в полном согласии с его действительными способностями.»²¹⁸ (3) Уверовавшие во Христа становятся благими (xrhstoi) и по имени, и на деле, подобно тому, как управляемые царем представляют собой народ царский. «Мудрецы получают свое имя от мудрости, и правые правы в силу закона.»²¹⁹ Точно так же, христиане являются царями благодаря царственности Христа, и зовутся христианами по имени Христа.

(4) Далее Платон уже открыто объявляет, что «все правое должно соответствовать закону; и закон, будучи по самой природе своей здравым разумом, не содержится ни в книгах, ни в других произведениях человеческих.»²²⁰ Поэтому и Элейский гость царя и главу государства называет одушевленным законом.²²¹ (19, 1) Такова природа человека, исполняющего закон и «творящего волю Отца» (Мф. 21:31.). Этот закон как бы выставлен на высоком деревянном столпе, являя собой образец божественной добродетели, видимый всем, кто способен его рассмотреть. (2) Эллинам известно, что лакедемонские эфоры, согласно обычаю, записывали свои предписания на деревянных скиталах.²²² Мой же закон, как уже сказано, есть закон царственный и одушевленный, здравый разум.

Закон всем царь,

смертным и бессмертным, -

как поет беотиец Пиндар.²²³ (3) Спевсипп в первой речи против Клеофана вслед за Платоном пишет: «Если царская власть имеет ценность, и если истинным царем и правителем способен стать только мудрец, то и закон, будучи правым разумом, также имеет ценность.»²²⁴ И это действительно так. (4) Стоические философы придерживаются суждений, которые следуют из этого. По их учению, царское достоинство, жречество, дар прорицания, авторитет законодателя, богатство, истинная красота, достоинство и свобода являются достоянием одних лишь мудрецов. Однако, как они справедливо полагают, такого мудреца очень трудно отыскать.

V. Вера как источник мудрости и мать добродетели

(20, 1) Итак, оказывается, что все учения, о которых мы только что говорили, заимствованы эллинами у великого Моисея. Ведь именно он учит о том, что мудрецу принадлежит все, так говоря: «Потому что Бог помиловал меня, есть у меня все.» (Быт. 33:11.) (2) Мудрец является другом Бога, как он намекает: «Я Бог Авраама, Бог Исаака, Бог Иакова.» (Исх. 3:16.) Действительно, первого из этих патриархов Бог прямо называет другом (Jac. 2:23.), третьего переименовывает в «видевшего Бога», а второго избирает в качестве священной жертвы образом будущего искупления. (3) В эллинских поэмах говорится, что Минос в течение своего девятилетнего правления запросто обращался с Зевсом²²⁵, однако они измыслили это уже после того, как узнали, что Бог беседовал с Моисеем, запросто обращаясь к нему как к своему другу (Исх. 33:11.).

(21, 1) Моисей был мудрецом, царем и законодателем. Спаситель же наш возвышается над человеческим естеством столь удивительной красотой, что мы, стремясь душой к ней, можем любить только эту истинную красоту, «ибо он был свет истинный» (Io. 1:9.). (2) Как царя приветствовали его и несмышленые младенцы, и те из евреев, кто вовсе не веровал в него и не знал его; предвозвещали его пришествие пророки. (3) Богатство его было столь несчетно, что ничтожным счел он и всемирное владычество, и все золото, какое только находится на земле или скрыто в ее недрах. Презрел он и все блага, которыми прельщал его демон, и не променял своего дела на всю земную славу (Мф. 4:8—10). (4) К чему добавлять мне, что он является единственным первосвященником, и только он понимает истинный смысл богослужения, будучи, Мелхиседеком²²⁶, царем мира, единственно достойный стоять во главе человеческого рода? (5) Он является и Законодателем, так как устами пророков дал закон, в котором заповедано и ясно возвещено все, что следует делать и чего надлежит избегать.

(22, 1) Кто сравнится благородством происхождения с единственным сыном Бога? Сошлемся здесь Платона, подтверждающего высказанное нами. В Федре он называет мудреца богачом, так восклицая: «О Пан возлюбленный и все вы здесь присутствующие боги, даруйте мне внутреннюю красоту! А то, что есть у меня внешнего, пусть будет дружественно тому, что у меня есть внутри. Пусть богатым считается мудрец …» ²²⁷(2) Афинский же его гость, осуждая мнивших себя богачами потому лишь, что скопили много золота, так выражает свое негодование: «Стать богатым, оставаясь добродетельным, невозможно – по крайней мере богатыми в том смысле, как это понимает большинство. Ведь богатыми называют тех избранных людей, которые приобрели имущество, оцениваемое огромной суммой, хотя бы и сам владелец был дурным человеком.»²²⁸ (3) «У верного, – говорит Соломон, – весь мир богатств, у неверного – ни полушки.»²²⁹ Но еще более следует доверять Писанию, которое говорит, что «скорее верблюд сквозь игольное ушко пройдет»²³⁰, нежели богач станет философом. (4) Напротив, Писание называет блаженными нищих (Мф. 5:3.), с чем соглашается и Платон: «Бедность заключается не в уменьшении имущества, но в увеличении ненасытности.»²³¹ Не в безденежье бедность, а в ненасытности. Искорени жадность к деньгам, и человек добродетельный разбогатеет. (5) В Алкивиаде же читаем, что порочность есть «рабское» качество, добродетель же – «достояние человека свободного».²³² «Сложите с себя тяжкое иго, – говорит Писание, – и возьмите легкое».²³³ И поэты рабское состояние называют игом. В полной мере соответствует тому, что я сказал и следующее словоупотребление: «Вы проданы грехам»²³⁴. «Всякий, делающий грех, есть раб. (6) Но раб не пребывает в доме вечно. Итак, если Сын освободит вас, то свободны будете и истина освободит вас.» (Io. 8:34—36) (7) Именно в этом смысле афинский гость у Платона говорит об истинной красоте мудреца: «Утверждать, что мудрец и при отсутствии телесной красоты прекрасен именно своими справедливыми нравственными качествами – значит говорить правду.»²³⁵ (8) «Вид его был в пренебрежении у всех сынов человеческих», – восклицает пророк²³⁶. И Платон, как мы уже говорили, в Политике называет мудреца царем. Вот эти слова передо мной.²³⁷