Текст книги "Строматы. 1-7 Том"

Автор книги: Климент Александрийский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 42 страниц)

(2) Итак, только человек, творящий добро ближним, поистине воплощает в себе образ Божий. Его благотворение полезно и ему самому, ведь, подобно кормчему, он спасает не только других, но и самого себя. Вот почему просящий, получив просимое, не говорит своему благодетелю: kalw» e)didoka» (спасибо, что дал), но: kalw» ei)lhfa» (спасибо, что принял). Выходит, что дающий получает, а принимающий дает. (3) «Праведники милуют и сострадают.»³⁷⁰ «Благотворящие будут населять землю, непорочные останутся на ней, нечестивые же истребятся с лица ее.»³⁷¹ (4) И Гомер, говоря: «Дай другу»³⁷², предугадал, как мне кажется, характер человека веры. (Надлежит помогать другу, чтобы он стал другом еще в большей мере.³⁷³) Следует и врагу помогать, чтобы он не оставался врагом, ибо помощь укрепляет доброжелательность, а вражду рассеивает. (5) «Ибо, если есть усердие, то оно принимается смотря то тому, кто что имеет, а не по тому, кто чего не имеет. Не требуется, чтобы другим было облегчение, а всем тяжесть, но чтоб была равномерность в нынешнее время»³⁷⁴ «Расточил, дал нищим, праведность его пребывает во век» (Пс. 111:9, 2Кор. 9:9), – говорит Писание.

(6) Итак, слова «по образу и подобию», как мы уже говорили, означают не телесное сходство, да и невозможно сравнивать существо смертное с бессмертным. Имеется в виду подобие по разуму и способности суждения, которыми Бог запечатлевает меру уподобления ему в благих делах и властном начале. (7) Ведь власть осуществляется не телесными усилиями, но разумным решением.

Советом мужей хорошо управляется город

и дом,-

особенно, советом праведных мужей.³⁷⁵

XX. О роли аскетизма

(103, 1) Душевная сила сама направляет к уподоблению Богу, терпеливо пожиная плоды бесстрастия. Об этом напоминает и история из Писания об Анании и его сотоварищах, одним из которых был Даниил, пророк, исполненный божественной веры. (2) Даниил жил в Вавилоне, как Лот в Содоме, и Авраам, ставший впоследствии «другом Богу», в земле халдеев. (3) Итак, по приказанию правителя Вавилона Даниил был спущен в ров, наполненный дикими зверями, однако Царь вселенной, Господь верный, вывел его отсюда невредимым. Таково терпение истинного гностика, в этом проявляется его знание. Даже в состоянии невыносимой скорби, подобно мужественному Иову, он произносит лишь слова благословения. (104, 1) Будучи поглощен чудовищем, он молится, как Иона, и вера возвращает его на землю ради того, чтобы он пророчествовал в земле ниневитян. Будучи брошенным в клетку со львами, он укрощает свирепых зверей. И даже ввергнутый в пламя, он будет покрыт росой и выйдет невредимым.³⁷⁶ Он будет свидетельствовать днем и ночью. Более того, сами его речь, жизнь и нрав свидетельствуют за него.

(2) Живет он с Господом, будучи его «собеседником»³⁷⁷ и пребывая с ним в духовном единении. Чистый телом и сердцем, он освящен Логосом. (3) «Мир распят ему, – говорит апостол, – и он миру.»³⁷⁸ Неся крест Спасителя «следом за ним по пятам, как за Богом»³⁷⁹, он и сам святой из святых.

(105, 1) Божественный закон, не оставляя в стороне ни одну из добродетелей, особенно призывает к воздержности, служащей основанием и для всех остальных. Он наставляет нас в науке воздержания, начиная с запрета на употребление в пищу мяса некоторых животных, особенно тучных, например, свиней, отягченных жиром. Ведь такая пища прилична тем, кто находит отраду лишь в застольных наслаждениях. (2) Говорят, что один из философов выводил слово свинья (u(») из выражения приносить в жертву (qu»), поскольку это животное годно лишь для жертвы и на заклание. И действительно, жизнь ему как будто затем только и дана, чтобы утучнять свое тело. (3) С этой же целью закон запрещает употребление рыб, не имеющих плавников и чешуи, ибо мясо именно этого рода рыб особенно жирно.

(106, 1) Здесь же, думаю, скрывается и смысл того, что посвященным в мистерии не только возбранялось касаться некоторых животных, но и употреблять в пищу некоторые части жертв по причине, которая известна только посвященным. (2) Если следует ограничивать сладострастие и сексуальную страсть, то ясно, что этим постановлением Господь давно уже заповедал искоренение страстей. И мы достигнем этой цели, если искренне будем воздерживаться от всего, что воспламеняет желания или сладострастие. (3) Некоторые утверждают, что наслаждение есть нежное и приятное воздействие, воспринимаемое чувством. (4) Говорят, что после взятия Трои Менелай сначала хотел убить Елену, бывшую причиной столь долгих и ужасных бедствий, но порабощенный сладострастием и ее красотой, напомнившей прежнее наслаждение, не в силах был исполнить задуманное. (107, 1) По этой причине он стал объектом постоянных насмешек трагических поэтов:

Ты нежные едва увидел перси,

И меч из рук упал… Ты целовать

Изменницу не постыдился, – псицу.³⁸⁰

И еще:

Иль красота мечи заворожила?³⁸¹

(2) Разделяю мнение Антисфена, который говорит: «Если бы я поймал Афродиту, то пронзил бы ее стрелой. Скольких прекрасных и честных женщин она развратила!» (2) Тот же Антисфен называл эрос «природным злом». «Те же несчастные, – говорит он далее, – что позволяют себе впасть в эту беду, называют мучащую их болезнь божеством.»³⁸² Отсюда видно, что люди побеждаются сладострастием лишь по неопытности и неведению. Поддаваться ему не следует, хотя бы оно и называлось божеством и допускалось Богом для размножения и продолжения человеческого рода. (4) Ксенофонт открыто клеймит сладострастие именем порочности, говоря: «Несчастная, что ты понимаешь в прекрасном? Что знаешь о том, чего желаешь? Ты не хочешь подождать даже, пока желание приятного родится в тебе. Ты ешь прежде, чем ощущаешь голод, и пьешь раньше, чем явится жажда. Чтобы наладиться едой, ты мучаешь поваров, (5) а чтобы пить с приятностью, заказываешь дорогие вина и летом бегаешь повсюду в поисках льда. А для того, чтобы спать с приятностью, требуешь не только мягкой постели, но и подставки под нее.»³⁸³

Поэтому-то, как говорит Аристон, «для отражения нападок четырех этих союзников – сладострастия, печали, страха и вожделения – требуется много трудов и долговременная борьба, ибо они

Глубоко проникают в нас и ранят,

Тревожа сердце смертных.»³⁸⁴

По Платону, «сладострастие делает мягкими, как воск даже души величавых и сильных», ибо «всякого рода сладострастие и всякая скорбь приковывают к телу»³⁸⁵ душу того, кто отдается страстям и не защищается от них крестом. (3) «Погубивший душу свою, – говорит Господь, – спасет ее»³⁸⁶, или добровольно подвергая ее опасностям ради Спасителя, как сам он сделал это ради нас, или отрешая ее от утех повседневной жизни. (4) Если и вправду желаешь достигнуть отрешенности, отвратить и отгородить (именно это означает крест) свою жизнь от наслаждений и услад, то тем самым найдешь ее в жизни, на которую мы надеемся и которую обретаем в ожидании успокоения.

(109, 1) «Попечение о смерти»³⁸⁷ приучает довольствоваться лишь теми желаниями, которые необходимы в силу самой природы и которые, если они не превосходят пределы допустимого и не противоестественны, не превращаются в греховные наклонности. (2) «Итак, облечься надлежит во всеоружие Божие, чтобы можно нам было стать против козней диавольских»³⁸⁸, ибо «оружие наше не плотское, но сильное Богом на разрушение твердынь: им ниспровергаем замыслы и всякое превозношение, восстающее против познания Божия, и пленяем всякое помышление в послушание Христу,»³⁸⁹ – говорит божественный апостол. (3) В этом сила человека, который ни к чему не привязывается и не смущается в ситуациях, обычно порождающих страсти, таких как богатство и бедность, слава и безвестность, здоровье и болезнь, жизнь и смерть, труды и наслаждения. (4) Чтобы достигнуть непоколебимости в столь противоположных состояниях, нужно соединять в себе много превосходных качеств, ведь прежняя жизнь довела нас до крайней слабости, дурное воспитание и обычаи увлекли на край погибели, а неведение отклонило от правого пути.

(110, 1) Смысл нашей философии прост. Все страсти есть отпечатки, сделанные на нашей нежной и податливой душе, и являют собой как бы клейма, впечатанные в нее некими духовными силами, «против которых мы боремся». (Еф. 6:12.) (2) Ибо дело злых сил, полагаю, заключается не в чем другом, как в стремлении запечатлеть в каждом человеке какую-либо частицу своей природы, дабы нас, от них отрекшихся, победить в борьбе и поработить. (3) Понятно, что иные из нас сдаются сами. Тех же, кто вступает в борьбу с напряжением всех сил и ведет ее по всем правилам боевого искусства, злые духи, почтив всякого рода противоборством и допустив к получению венца не иначе, как немалым потом и кровью, оставляют наконец в покое, освобождают от дальнейших нападок и признают победителями.

(4) Из тел движущихся одни влекутся своими желаниями и представлениями (таковы животные), другие же – посторонними силами (таковы тела неодушевленные). Некоторые утверждают, что и из неодушевленных предметов некоторые, например растения, наделены двигательной способностью, позволяющей им расти (если только признать, что растения относятся к предметам неодушевленным). (111, 1) Камням свойственно особое, только им присущее состояние. Растениям свойственна способность к росту. Бессловесным животным, помимо двух предыдущих свойств, присущи стремление и способность восприятия. (2) Но способность рассуждать доступна лишь человеку.³⁹⁰ Вследствие этого душа человеческая не должна слепо повиноваться животным побуждениям, но выбирать, не увлекаясь предметом выбора. (3) Душам, падким на обольщения, упомянутые нами силы преподносят в заманчивом свете и красоту, и славу, и любовные утехи, и всякого рода чувственные услады, поступая подобно пастухам, которые сманивают за собой животных, помахивая перед ними зеленой веткой.³⁹¹ Затем, обольстив тех, кто не смог отличить истинное наслаждение от ложного и прикрасы временные и суетные от красоты священной, они порабощают беспечных и уводят их в плен. (4) Всякое решение, немедленно отражаясь на душе, оставляет запечатленным в ней свой образ. В результате душа, сама того не ведая, носит в себе этот отпечаток страсти и никогда не расстается. Причина же лежит в предложенном соблазне и нашем согласии его принять.

Критика воззрений Василида и Валентина

(112, 1) Последователи Василида считают, что страсти прилипают к душе (prosarthmata). Некие духи первыми пристают к разумной душе, смущая ее и беспокоя, а вокруг них и на их основании вырастают другие, иного рода, такие как духи «волка», «обезьяны», «льва» или «козла». Каждый из них на свой манер вызывает в душе желания, свойственные этим животным, как они говорят. (2) И люди так привыкают к ним, что сами начинают подражать этим животным, имитируя не только поведение и желания неразумных тварей, но даже движение и красоту растений (futwn kinhmata kaiU kallh), в тех случаях, когда духи растительной природы приросли к ним. (113, 1) Они имитируют даже свойственное неживой природе, например, твердость алмаза.³⁹² (2) Но мы остановимся на этом вопросе подробнее, когда речь пойдет о душе. Если сказанное верно, то человек, согласно Василиду, напоминает деревянного коня из поэтического мифа, в чьем чреве поселилась целая армия различных духов.³⁹³ (3) Сын Василида Исидор в книге о прилепившейся душе (PeriU prosfuouj yuxhj) говорит в опровержение своих же положений буквально следующее: (4) «Если мы покажем, что душа не проста и что прилепившееся к ней заставляет ее испытывать дурные страсти, то даже самые дурные люди получат отличный способ самооправдания. «Нас заставили, – скажут они, – нас вели насильно, мы поступали против своей воли, сами того не желая». Они найдут себе оправдание в этом аргументе, даже если сами и по своей инициативе поступали зло и не противостояли дурному влиянию.» (114, 1) «Силою разума следует бороться против низменных тварей, которые сидят в нас!» (2) Исидор, подобно пифагорейцам, о которых речь пойдет далее, полагает, что в нас сосуществуют две души.

(3) Но и Валентин в одном из писем говорит о прилепившихся [духах] (periU twn prosarthmatwn): «Существует только одно благое существо.³⁹⁴ Его свободная речь находит свое выражение в Сыне, и только через него одного может очиститься сердце, изгнав из себя всех злых духов. (4) Ведь множество духов, обитающих в сердце, засоряют его и каждый стремится совершить то, что ему свойственно, заставляя различными способами потакать недостойным желаниям. (5) По-моему, сердце чувствует себя как постоялый двор³⁹⁵, где полно щелей, навоза и грязи, поскольку тех, кто останавливаются там, нисколько не заботит то, что случится впоследствии с этим местом, им не принадлежащем. (6) Как тот проходной двор сердце полно нечистот до тех пор, пока оно не почувствует эту заботу провидения. Только после того, как Отец, единственное благое существо, посетит сердце, оно просветится и наполнится светом. Благословен тот, кто имеет такое³⁹⁶ сердце, поскольку он узрит Бога.»

(115, 1) Хотел бы я их спросить, что мешает провидению присутствовать (tou mhU pronoeisqai) в этой душе с самого начала? Может, она его недостойна, и провидение присоединяется к нему только после обращения (metanoiaj)? Или же, будучи спасаемой по своей природе, как полагает Валентин, она с необходимостью посещается провидением и не допускает до себя никаких нечистых духов, за исключением того случая, когда они осаждают ее извне и она оказывается слишком слабой, чтобы выдержать эту осаду? (2) Но если он допускает, что душа способна обратиться и избрать лучшее, то он невольно признает то, что и мы считаем истиной, а именно, что спасение происходит через обращение и покорность (e)k metabolhj peiqhniou), а не по природе (e)k fusewj). (3) Как испарения, клубящиеся над землей и болотами, образуют плотный туман, так и телесные желания прилипают к душе, окружая [и ослепляя] ее чувственными образами. (116, 1) Они затемняют свет разума, и душа, вдыхая пары плотских желаний, заболевает от груза страстей, скапливающихся в постоянной погоне за телесными усладами. (2) Только что извлеченное из земли золото – это всего лишь руда, которая только после переплавки и очистки получает имя золота. Итак, «просите и дастся вам,»³⁹⁷ – говорится тем, кто сам способен выбирать наилучшее. (3) Чтобы показать, каким образом, по нашему мнению, демон и нечистые духи сеют в душе грешника то, что оскверняет его, нам нет нужды прибегать к пространным разъяснениям. Достаточно сослаться для этого на свидетельство Варнавы, одного из семидесяти апостолов и сотрудника Павла. (4) Вот его слова: «Прежде чем мы уверовали в Бога, жилище сердца нашего было тленным и немощным, как рукотворный храм, ибо исполнено было идолослужения и служило обителью демонам, где творились всякие богопротивные деяния».³⁹⁸ (117, 1) Он говорит, что грешники совершают дела, угодные демонам, но не утверждает вовсе, что эти злые духи актуально живут в душе неверующего. (2) Потому-то и добавляет он: «Молитесь, чтобы воздвигнут был со славою храм Господень. Как? Учитесь! Получив оставление грехов и надеясь на Имя, мы делаемся новыми, сотворенными заново.» (3) Следовательно, не демоны изгоняются из нашего сердца, но отпускаются наши грехи, которыми мы, прежде чем уверовать, согрешали подобно демонам. Вот почему он добавляет к сказанному следующее: «Поэтому в самом потаенном месте нашего жилища воистину поселяется Бог. Как же случается это? Его Слово – слово веры, его зов – зов обетования, его мудрость – оправдания, а его заповеди – заповеди учения.»

(5) Здесь уместно вспомнить и о ереси, глава которой хотел победить чувственность через погружение в нее. То была притворная битва, в которой знаменитый этот гностик (а он называл себя гностиком) на самом деле перебежал на сторону наслаждения. (6) Он полагал, что нет ничего великого в воздержании от чувственных удовольствий без предварительного погружения в них. Основная сложность, напротив, состоит в том, чтобы погрузиться в них, не позволяя им, однако, побеждать нас. Отсюда его речение: «Против чувственности я борюсь, живя в ней». (118, 1) Несчастный! Он не понимал ложности своего положения, обольщая себя хитрым коварством страсти. (2) Аристипп Киренский подобен тому софисту³⁹⁹, который уверяет, что он знает истину. Рассказывают, что когда Аристиппа обвинили в том, что он слишком долго общается с некой куртизанкой из Коринфа, он им ответил: «Но ведь это я использую Лаиду, а не она меня!»⁴⁰⁰ (3) Те, кто считают себя последователями Николая, учат о подобном же. Они по-своему истолковывают его слова: «Плоть должна служить не по назначению (dein paraxrhsqai th? sarki»)».⁴⁰¹ (4) На самом деле этот правоверный муж хотел своим изречением сказать лишь то, что мы должны умерщвлять плоть, то есть укрощать ее вожделения и порывы строгим обузданием чувственности и желаний. (5) Утопая в сладострастии, подобно козлам, и как бы издеваясь над телом, они сокращают жизнь свою в плотских забавах, не задумываясь о том, что тело, будучи слабым уже по самой природе своей, от этого разрушается в хлам. Душа же их, следуя зову телесных влечений больше, нежели учению апостольского мужа, погрязает в тине порока. (6) Чем жизнь их отличаются от жизни Сарданапала, о котором написано следующее:⁴⁰²

Пища обильная, страсти, утехи любовные, -

Вся эта роскошь – увы! – теперь недоступная.

Ныне я прах, некогда бывший Ниневии

Славным царем.

(7) Нет никакой необходимости потакать всем без разбора позывам к чувственным удовольствиям. Некоторые из них, однако, возникают вследствие естественных потребностей, как, например, чувство голода, жажды, холода или желание произвести потомство. (119, 1) Если бы было возможно пить, есть и зачинать детей без привлечения чувственного желания, то в нем не было бы вообще никакой нужды. (2) Ведь взятое само по себе наслаждение не является ни родом занятий, ни склонностью, ни вообще необходимой частью нашего существа. Оно является лишь вспомогательным средством, как соль в пище, которая, как полагают, помогает лучше ее переваривать. (3) Но если позволить ему распоясаться и завладеть жилищем, то на первое место выходит то, что сводится к неразумной вседозволенности и стремлению потакать страстям. Оно-то и убедило Эпикура объявить целью жизни философа удовольствие. (4) Он обоготворил также и «крепкое телосложение и твердую надежду на свое тело.»⁴⁰³ (5) Чувственность есть всего лишь сластолюбивое чревоугодие и совершенно излишняя и бесплодная преданность утехам. (6) В одной из своих трагедий Диоген⁴⁰⁴ выразился весьма ясно:

Погруженные в тину сладострастия,

И чувственность, мужчины недостойную,

Уж не способны и на дело малое, -

ведь именно таких упреков и позора, несомненно, заслуживают любители беспутств и наслаждений.

(120, 1) Потому мне и кажется, что божественный закон неизбежно должен был установить страх, [как меч] нависающий над нашими головами, дабы осмотрительностью и вниманием философ мог приобрести и сохранить беззаботность духа, во всех жизненных перипетиях оставаясь свободным от падений и чистым от греха. (2) Мир и свобода достигаются лишь неусыпной и неустанной борьбой с душевными страстями. (3) И эти мощные наши противники, не хуже тех, что выступают на Олимпийских играх, имеют жало куда страшнее пчелиного. Особенно это касается различных чувственных позывов, которые замышляют против нас козни, колдуют и расставляют ловушки не только днем, но даже ночью во сне.

(4) Как же могут эллины, не греша против справедливости, злословить закон, когда сами же учат, что страх создан для того, чтобы укрощать сладострастие? (5) Ведь именно поэтому Сократ советует быть наготове против искушений, склоняющих нас к еде, когда мы не голодны, к питью, когда вовсе и не жаждем и к заигрыванию и общению с красавцами, поскольку с их поцелуями в нас проникает яд еще более опасный, нежели от укуса скорпионов или тарантулов.

(121, 1) Антисфен предпочитает лучше сойти с ума, чем подчиниться сладострастию.⁴⁰⁵ А Кратет из Фив говорит:⁴⁰⁶

Похоть в душе победив, заслужишь законную славу.

Не позволяй победить себя алчности или к утехам

Склонности пагубной. С ней ярости вкусишь плоды.

А заключает он так:

Освободивши себя от мужчины страстей недостойных,

Бессмертного царства свободы благо ты обретешь.

(2) В другом месте он со всей откровенностью заявляет, что лучшее успокоительное средство от необузданных стремлений тела – это голодание; если и это не помогает, тогда петля.

(3) Комические писатели, хотя и высмеивают Зенона Стоика, все же, сами того не подозревая, свидетельствуют в пользу его учения:⁴⁰⁷

Вот любомудр пришел к нам с новой мудростью.

Учеников голодных приманил к себе

Кусочком хлеба, смоквой и воды глотком.

(122, 1) Даже зубоскаля, они не считают для себя зазорным признать пользу благоразумия. Ведь истинная и не противная разуму мудрость доверяет не только словам и установлениям, но использует и надежное оружие и действенную защиту⁴⁰⁸, которыми являются божественные заповеди. […] Благодаря коллективным упражнениям и учебе и через содержащееся в ней вдохновенное и небесное начало получает она от Логоса божественную силу. (2) Поэты так описывают эгиду Зевса:⁴⁰⁹

Страшный очам, поразительным Ужасом весь окруженный:

Там и Раздор, и Могучесть, и, трепет бегущих, Погоня,

Там и Горгоны глава, чудовища страшного образ,

Страшная, грозная, знаменье бога всесильного Зевса.

(123, 1) Тем же, кто способен увидеть истинно спасительное средство, что может быть любезнее кроткого величия закона и его дочери – рассудительности? (2) В самом деле, если о ком-то скажут, что он «поет слишком громогласно», подобно тому как и сам Господь возвышал голос против тех, кто из-за чрезмерного усердия зря надрывал голос, который утратил гармоничность. Насколько я понимаю, дело здесь не в том, что певец чрезмерно напрягает голос. Голос Господа казался слишком напряженным лишь тем, кто отвергал божественное иго.⁴¹⁰ Слабые и немощные и умеренный тон найдут слишком высоким, а для живущих неправедно даже простые обязательства нестерпимы. (3) Души распущенные и вследствие греховных уз снисходительные к себе считают истину слишком грубой, строгость – чрезмерной, а того, кто вместе с ними не участвует в грехе и не увлекается им, называют безжалостным и жестокосердным.

(124, 1) Прав был трагический поэт⁴¹¹, который сказал об Аиде:

Ты хочешь знать, где кончится мой путь? Отвечу просто:

Бог не знает тот ни снисхождения, ни милосердья,

Ему понятна и мила лишь справедливость.

(2) Но даже если мы еще не в силах исполнить заповеди закона, мы можем по крайней мере рассмотреть множество славных примеров для подражания и найти в них силу для развития в нас самих любви к свободе. Свобода поможет нам, если мы достаточно усердно и в меру наших сил прислушаемся к призыву, устыдимся и постараемся им уподобиться. Ибо и эти древние праведники, жившие согласно с заповедями закона, были «не из мореного дуба» и «не из твердой скалы».⁴¹² В своем стремлении стать истинными философами они всецело предались Богу, и «это было им засчитано как вера».

(125, 1) Зенон в свое время великолепно сказал об индусах, что хотел бы он видеть хотя бы одного из них на костре, пожираемого пламенем, чтобы проверить их рассуждения о долготерпении.⁴¹³ (2) А мы ежедневно видим множество мучеников, сжигаемых, распинаемых, обезглавливаемых на наших глазах! (3) Страх перед законом привел, как наставник, их всех к Христу (Гал. 3:24.) и внушил им и решимость запечатлевать веру ценой крови. (4) «Бог стал в сонме богов, посреди богов произнесет суд.»⁴¹⁴ Что это за боги? Это победители, торжествующие свою победу над страстью к наслаждениям, понимающие смысл своих деяний, истинные гностики, превосходящие весь мир. (5) «Я сказал: все вы боги и сыны Всевышнего.» (Пс. 81:6.) О ком говорит здесь Господь? О тех, кто в меру сил сбрасывает с себя оковы телесности. (6) И апостол говорит: «Вы уже не во плоти, но в духе.»⁴¹⁵ И снова: «Мы, будучи во плоти, не по плоти воинствуем,»⁴¹⁶ ибо «плоть и кровь не могут наследовать Царствия Божия, и тление не наследует нетления.» (1Кор. 15:50.) «Вот, все вы умираете, будучи людьми» (Пс. 81:7.), – говорит, обличая нас, Дух.

(126, 1) Итак, будем воздерживаться от всего того, что возбуждает страсти. Будем, как делали это истинные философы, избегать кушаний, разжигающих чувственность, и постелей, изнеживающих своей мягкостью, равно как и всякой иной роскоши, и страстей, с ней связанных. Что другие достигают величайшими трудами, для нас как бы не существует. Умеренность есть величайший из даров Божиих. «Ибо сам он сказал: «Не оставлю тебя и не покину тебя».»⁴¹⁷ Этим он как бы говорит нам: «Старайся быть достойным того избрания, которое соединяет тебя со мной.» (3) Итак, надлежит нам, стремящимся вперед, благоговейно и с готовностью принять на себя «легкое иго»⁴¹⁸ Господа. Именно он есть тот единственный, который движет нас к спасению, чтобы каждый, преуспевая «от веры в веру» (Рим. 1:17.), достиг в результате подходящего ему счастья. (4) По словам Гиппократа Кеосского, бывает упражнения как для души, так и для тела, и состояние здоровья есть «умеренность в труде и отсутствие недостатка в пище.»⁴¹⁹

XXI. Мнения различных философских школ

о смысле человеческой жизни

(127, 1) Эпикур считал, что счастье состоит в способности достичь безразличия к жажде, голоду и холоду и, нечестиво противореча богам, восклицал: «В этом готов поспорить я и с самим отцом богов – Зевсом.» Таким образом, он склонен отдать первенство скорее свиньям, питающимся всякого рода нечистотами, нежели разумным людям и философам. Среди тех, кто считал наслаждение основой всего […⁴²⁰] прежде всего выделяются киренаики и Эпикур. (2) Они утверждают открыто, что целью является жизнь, проводимая в удовольствиях, и удовольствие является единственным высшим благом. Согласно Эпикуру, наслаждение состоит в избавлении от страдания. Он утверждает, что предметом, достойным выбора может быть только такой, который исходит из самого себя и в себя возвращается, пребывая таким образом в постоянном движении.⁴²¹ (3) Дейномах и Каллифон утверждали, что цель состоит в том, чтобы всеми возможными способами достигать наслаждения.⁴²²

По мнению перипатетика Иеронима, цель человеческой жизни – безмятежность, целью же человеческой жизни является счастье. Равным образом и Диодор, будучи последователем той же школы, заявляет, что цель состоит в том, чтобы прожить благородную и честную жизнь.

(128, 1) Эпикур и киренаики считают, что стремление к наслаждению естественно для человека. Доблесть, как они говорят, возникает ради наслаждения и постепенно развивает наслаждение.⁴²³ (2) Каллифон и его последователи также считают, что доблесть является для наслаждения сопутствующим условием, однако впоследствии, увидев красоту, сопутствующую наслаждению, доблесть заняла место, равное первому началу, то есть удовольствию.

(3) Последователи Аристотеля утверждают, что целью является доблестная жизнь.⁴²⁴ Однако не каждый доблестный человек удостаивается счастья и достигает цели. Мудрец может подвергнуться злым несчастьям или испытать на себе различные превратности судьбы, которые не зависят от его воли. Оказавшись в таком состоянии он возможно сочтет для себя благом даже покинуть эту жизнь. В этом случае его едва ли можно назвать счастливым или благополучным. (4) Кроме того, для достижения добродетели необходимо некоторое время; последних ступеней совершенства не достигнешь в один день. Для полного осознания его необходимо быть в полной мере сознательным и взрослым человеком. Поэтому говорят, что ребенок едва ли является вполне счастливым. Для достижения этого совершенства потребуется вся человеческая жизнь. (5) Полнота счастья обусловлена трояким благом⁴²⁵. Человек бедный, безвестный, слабого здоровья или осужденный на жизнь в рабстве, по мнению философов этой школы, не может быть счастливым.

(129, 1) Пойдем далее. Стоик Зенон считает, что целью является добродетельная жизнь. Клеанф же полагает, что цель эта состоит в жизни в согласии с природой⁴²⁶; [Диоген⁴²⁷], отдавая должное разумной способности, считал, что цель состоит в сознательном выборе в соответствии с природой.

(2) Его ученик Антипатр придерживается мнения, что все человеческие усилия должны быть направлены на постоянный и безошибочный выбор вещей, согласных с природой; но с той же твердостью следует отрекаться и от всего несогласного с ней.⁴²⁸

(3) Архедем также полагает, что цель человеческой жизни должна состоять в том, чтобы из всех вещей, согласных с природой, следует предпочитать наиболее важные и значительные, не обращая никакого внимания на все остальное.⁴²⁹

Далее следует Панэций, который говорит, что жить следует в согласии с желаниями, которые вложила в нас природа. Наконец, Посидоний советует проводить жизнь в созерцании истины и мирового порядка и вести себя так, чтобы, насколько это возможно, не подчиняться неразумной части своей души.

(5) Некоторые из новейших стоиков также считают, что целью является жизнь, согласная с человеческой природой. (6) Не добавить ли и Аристона к этому списку? Целью он считал достижение безразличия, однако он не различает между различными видами безразличия. (7) Возможно, следует упомянуть и Герилла, который считает, что целью является жизнь «в соответствии со знанием».⁴³⁰

(8) Некоторые говорят, что новейшие академики определяют цель как воздержание от суждений по поводу всего кажущегося. (9) Лик перипатетик считал целью достижение душевной радости. Ликиск же поясняет, что имеется в виду радость по поводу прекрасного.⁴³¹ (10) Критолай, также перипатетик, говорит, что совершенной является жизнь, протекающая в соответствии с природными задатками, имея в виду три формы совершенства в соответствии с тремя родами блага.⁴³²

(130, 1) Но это еще не все. Давайте продолжим и рассмотрим, насколько возможно, все здравое из того, что можно обнаружить в доктринах физиков. (2) Традиция приписывает Анаксагору из Клазомен воззрение, согласно которому целью является созерцательная жизнь и свобода, которая таким образом достигается.⁴³³ Гераклит Эфесский видел ее в удовлетворенности.⁴³⁴ (3) По свидетельству Гераклида Понтийского, Пифагор учил, что счастье состоит в научном знании совершенного числа души.⁴³⁵ (4) Особое воззрение на этот предмет имели и абдериты. Демокрит в своем сочинении О цели отождествляет цель с душевным покоем, которое он называет благополучием, часто повторяя, что «наслаждение и ее противоположность образуют границы между счастьем и несчастьем» и что «человеческой жизни, в юном возрасте или зрелом, положена определенная цель».⁴³⁶ (5) Гекатей полагает, что цель человеческой жизни состоит в том, чтобы достигнуть самодостаточности. Аполлодот Кизикийский видит ее в душевном удовлетворении (yuxagwgia), а Навсифан – в невозмутимости (которую Демокрит, по его словам, называл неустрашимостью).⁴³⁷ (6) Далее, Диотим полагает, что цель состоит в овладении всякого рода благами; в этом видит он совершенство и называет такую жизнь благоденствием.⁴³⁸ (7) Антисфен полагает, что она состоит в преодолении всяческого раздражения. Так называемые анникериане, преемники Киренской школы, для жизни в целом не определили никакой особой цели. По их мнению, цель всякого действия состоит в особом наслаждение, порождаемом каждым этим действием. (8) Эти киренаики отвергают определение наслаждения, данное Эпикуром, то есть «отсутствие страдания», сравнивая это состояние с бесчувственностью трупа. Ведь радость и усладу доставляют нам не только телесные удовольствия, но также дружба и почести. (9) Эпикур же, по-видимому, утверждает, что всякая душевная радость происходит лишь от ощущения, которое испытывается телом.⁴³⁹