Текст книги "Следствие защиты"

Автор книги: Клиффорд Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

22

Дождь кончился, циклон повернул на север, и утром в четверг весь город изнемогал под тяжестью девяностоградусной жары в пропитанном влагой воздухе. Зной словно наложил свою липкую руку на лоб Уоррена. По его щекам катились капельки пота.

Рик уже дожидался своего партнера в коридоре пятого этажа перед входом в отделанный ореховыми панелями зал 342-го окружного суда.

– Ты говорил с ней? – спросил Рик.

– Еще нет! – раздраженно ответил Уоррен. – Но я поговорю. Дай мне маленькую передышку, хорошо?

Из кондиционеров тянуло прохладой. Пот на Уоррене медленно подсыхал, оставляя на лице и пояснице тонкую клейкую пленку. Жокейские трусы облегали тело, будто доспехи.

Первым свидетелем защиты, вызванным Уорреном, был Джордж Свейз, молодой врач из госпиталя Хермана, который лечил Джонни Фей в декабре прошлого года. Четким и ясным голосом Свейз прочитал свой диагноз, некогда поставленный пострадавшей, и предписание, назначенное им в связи с переломом у пациентки скуловой кости, а затем, когда ему задали вопрос, заявил:

– Она сказала мне, что это сделал ее дружок.

– Она описала вам этого “дружка”? – спросил Уоррен.

– Она сказала, что это был большой и сильный человек. И что он был пьян.

На перекрестном допросе Альтшулер поинтересовался у доктора:

– Не говорила ли она, который именно из нескольких ее дружков так ее ударил?

Уоррен выступил с протестом против “нескольких дружков”.

– Пожалуйста, перефразируйте вопрос, мистер Боб, – сказал судья.

Когда Альтшулер сделал это, доктор ответил:

– Нет, имени она ни разу не называла.

Следующей свидетельницей была Кэти Льюис, бывшая официантка из “Гранд-отеля”. Рик в конце концов разыскал ее через Департамент автомобильного транспорта и выставил девушку на перекрестный допрос.

На фоне постоянных протестов Альтшулера, что они собрались здесь для слушания дела об убийстве, совершенном Джонни Фей, а не для того, чтобы разбирать прошлые неразумные поступки доктора Отта, Кэти Льюис рассказала историю своей любовной связи с доктором и о том, как тот ударил ее по лицу “своей большой волосатой лапой”, выбив ей три передних зуба, которые потом пришлось вставлять.

Кэти Льюис сообщила, что Клайд оплатил ее счет дантисту и дал ей впридачу 25 тысяч долларов наличными.

– За что? – спросил Рик.

– Я поняла, что это “прощальные” деньги, и еще для того, чтобы я держала рот на замке.

Боб Альтшулер сказал судье:

– Ваша честь, мне бы хотелось подойти к свидетельнице поближе. Я хочу вблизи посмотреть на ее зубы.

Заглянув в открытый рот свидетельницы, он сказал:

– Зубы ее выглядят ужасающе! Не окажете ли вы мне любезность? Подойдите к присяжным и покажите каждому из них, какую чудесную работу проделал тот дантист.

Покраснев, Кэти Льюис сделала так, как ей было сказано. Когда она снова уселась в свидетельское кресло, Альтшулер спросил:

– Есть ли у вас расписка в получении тех двадцати пяти тысяч долларов наличными, которые, как вы, мисс Льюис, утверждаете, дал вам доктор Отт?

– Нет, сэр.

– Значит, мы должны поверить вам на слово, правильно?

– Да, сэр.

– Вы были официанткой в коктейль-баре большую часть своей взрослой жизни, верно?

– Да, сэр.

– Вам когда-нибудь приходилось выполнять эту работу без бюстгальтера?

– Очень недолгое время.

– И случалось ложиться с мужчинами в постель за деньги?

– Собственно говоря, нет, – ответила она, прежде чем Рик успел вскочить и заявить протест.

Рокочущий смех Альтшулера эхом разнесся по залу.

– Вы никогда не стреляли в доктора Отта из пистолета, не так ли?

– Никогда.

– Вы носили с собой пистолет?

– Нет.

Альтшулер отпустил свидетельницу. На повторном опросе Рик заставил девушку сказать, что те несколько мужчин, с которыми она спала, включая Клайда, делали ей подарки, оплачивали некоторые ее счета. Иногда подарками служили крупные денежные купюры. Но никакой прямой связи между этими подарками и сексом не существовало.

Свидетель на перекрестном допросе, как уже давным-давно понял Уоррен, подобен мишени для метания ножей, с той лишь разницей, что один из тех, кто эти ножи бросает, ему незнаком.

– Этот Альтшулер – своего рода клоун, – сказал Рик за ленчем. – Он относится к судебному процессу, как к цирковому представлению.

– Да, так оно и есть, – согласился Уоррен.

После перерыва Уоррен представил суду человека, который являлся владельцем оружейного магазина на юго-западе Хьюстона. Как эксперту по стрелковому оружию, ему показали старый пистолет 22-го калибра, оборвавший жизнь Клайда Отта.

– Им нелегко управлять, – сказал эксперт. – Я имею в виду, что продолжительное нажатие на курок могло бы причинить очень много вреда. Да, можно стрелять из этого оружия, не перезаряжая его, хотя с перезарядкой пистолет стрелял бы намного быстрее. И, конечно же, из него можно стрелять и одиночными выстрелами, если после каждого выстрела сразу же отпускать курок.

Последние две свидетельницы, выступавшие в тот день, являлись бывшими пациентками доктора Клайда Отта. Прежде чем первая из них была приведена к присяге, Альтшулер вскочил с кресла и потребовал “предъявления доказательств” без присутствия присяжных.

– Единственно возможное основание для слушания здесь двух этих женщин, – обратился он к судье, – это бросить тень на память умершего человека. Но этого человека нет сегодня на данном процессе!

Судья пригласил обоих адвокатов к скамье для обмена мнениями. Уоррен хладнокровно возразил, что это является существенным моментом в решении присяжными вопроса о том, был или не был Клайд жестоким человеком.

– И что же, эти женщины собираются заявить, что он бил их? – требовательным тоном спросил Альтшулер.

– Мы выясним это, не так ли? – сказал судья. – Я разрешаю им давать показания, Уоррен, до тех пор, пока вы будете придерживаться вопросов, имеющих отношение к делу. Мы в любое время можем выступить с возражениями, Боб.

Патриция Гуриан – стройная сорокалетняя блондинка, замужняя, общественная служащая – заняла место свидетеля.

– Обычно, – сказала она, – я предпочитаю посещать гинеколога два раза в год для профилактического осмотра.

Во время второго ее визита к доктору Отту медсестра вышла из кабинета, чтобы позвонить. Доктор Отт начал поглаживать клитор миссис Гуриан, спрашивая, чувствует ли она что-нибудь при этом.

– Заявляю протест! – завопил Альтшулер. – Это не только не имеет отношения к делу, это настоящая похабщина.

Уоррен возразил:

– Ваша честь, эта линия опроса ведет к тому, чтобы показать характер доктора Отта в связи с его отношением к обвиняемой. Это также объясняет то, что случилось впоследствии. Данные показания совершенно необходимы для дела.

Судья вздохнул:

– Хорошо, только побыстрее переходите к дальнейшему.

– Не показалось ли миссис Гуриан, что доктор Отт вел себя неподобающим образом?

– Совершенно неподобающим, – ответила она.

– Случалось ли у вас что-то подобное с другими гинекологами?

– Никогда.

Уоррен подошел поближе к ложе присяжных и встал напротив одной из строгого вида женщин, сидевшей в первом ряду.

– Что вы предприняли, когда это произошло, миссис Гуриан?

– Я решила уйти.

– Доктор Отт пытался остановить вас?

– Да, пытался.

– Как?

– Он загородил мне дорогу. Схватил меня за руки.

– Вы испугались?

– Не особенно: я знала, что могу позвать медсестру. И к тому же в сумке у меня лежал баллончик с нервно-паралитическим газом.

– Доктор ударил вас?

– Нет.

– Угрожал он вам как-то физически?

– Нет.

– У меня больше нет вопросов к свидетельнице, – сказал Уоррен.

– Возражаю! – закричал Альтшулер и потащил Уоррена к судейскому месту для очередного приватного обсуждения.

– Судья, – задыхаясь, проговорил он. – Это было подлинное безумие. Женщина не настаивала на том, что к ней было применено насилие! Словом, где же тут связь с разбираемым делом?

– Вам следовало бы радоваться, что она на этом не настаивала, – сказал Уоррен.

Альтшулер неприязненно процедил:

– Он сделал это только для того, чтобы заставить нас выслушивать, как доктор заигрывал с сокровищем этой дамочки. Судья, это просто возмутительно! Вы не имеете права разрешать ему выставлять в качестве свидетельницы вторую пациентку! Я не могу это слушать!

Последняя фраза, казалось, разозлила судью Бингема.

– Боб, вы не можете это слушать, но я должен. – Он повернулся к Уоррену: – Это будет иметь отношение к делу, молодой человек?

– Я не ясновидящий, ваша честь, но то, что это относится к настоящему делу, я вам обещаю.

– Неплохо сказано, – заметил судья. – Почти так же хорошо, как и нахально. Значит, договорились – вызывайте ее.

Мари находилась поблизости, записывая все сказанное на стенографе. Краешком глаза Уоррен заметил, что она изо всех сил старается сдержать смех.

Джудит Тарр – рыжеволосая тридцатилетняя женщина, работа которой заключалась в обслуживании банкетов, – произнесла слова присяги. Свидетельница была хороша собой и прямодушна. Несколько лет назад она числилась среди клиенток доктора Отта. У них тогда была любовная интрижка.

– Как это началось? – спросил Уоррен.

– Я находилась на кресле, и он начал заигрывать со мною прямо там же.

– Протестую! – снова завопил Альтшулер, но протест его был отклонен.

– … а затем доктор Отт сказал мне: “Вы не возражаете? Вам это нравится? У вас одна из самых миленьких кисок, какие я когда-либо видел”. – Миссис Тар пожала плечами: – Я была одинока в то время. Я вообще люблю докторов. Поэтому я сказала: “Нет, я не возражаю, благодарю вас”. Вот так все и началось.

Уоррен пристально посмотрел на присяжных. Там раздалось несколько быстрых вздохов, а двое из женщин нахмурились. Смех донесся только со скамьи прессы.

– Доктор Отт был женат в то время? – спросил Уоррен.

– Да, это происходило примерно за полгода до того, как убили его жену.

– Как долго длилась ваша любовная связь?

– Месяца четыре или около того.

– Был ли он когда-нибудь груб с вами?

– Он был тяжелый человек. Много пил и не раз принимал кокаин в моем присутствии. Мне это не нравилось. Но нет, он никогда не обращался со мною жестоко. Я имею в виду – никогда не бил меня.

– Опрос свидетельницы закончен, – сказал Уоррен.

Альтшулер, буквально дымившийся от гнева, попросил десятиминутный перерыв. Он схватил Уоррена за локоть и потащил его к прихожей, которая вела в кабинет судьи Бингема. Альтшулер готов был выпрыгнуть из своего черного костюма.

– Что это за дерьмо! – набросился он на Уоррена. – Ты, конечно, не ясновидящий, но ты не имел права обещать, что это относится к делу. Что за школярскую чепуху ты здесь пытаешься протащить?

– Но ведь это сработало, не правда ли?

– Это чертовски близко к тому, чтобы называться неэтичным!

– Да пошел ты… – спокойно сказал Уоррен.

Он вернулся к столу защиты. Джонни Фей встала и крепко пожала ему руку.

– Адвокат, – сказала она. – Вы сегодня были в ударе. Я снова верю в вас!

* * *

Завершив работу на этот день, Уоррен сел вместе с Джонни Фей в ее автомобиль, припаркованный на Сан-Джакинто-стрит. Она приехала во взятом напрокат “шевроле”. Куда делся ее “мерседес”, Уоррен не имел представления. Очевидно, перекрашен и продан, – догадался он. Никаких замечаний на этот счет он делать не стал.

– Завтра утром я выставляю вас на свидетельское место, – сказал Уоррен, – так что слушайте меня внимательно. Оденьтесь поскромнее и не злоупотребляйте косметикой. Возможно, вы будете нервничать, но в первые пять минут я не стану задавать вам никаких серьезных вопросов, пока вы не освоитесь со своим положением. Вы можете говорить пространно, если у вас возникнет такое желание, обо всем, что кажется вам важным и служит вашей пользе. Время от времени поглядывайте на присяжных, но не улыбайтесь им так, будто пытаетесь завести среди них друзей. Можете повторить все, что говорил вам Клайд, – это не будет показанием с чужих слов. Если я спрошу вас о том, что сказал тот-то и тот-то, перескажите все слово в слово и так точно, как только сможете. Говорите: “он сказал…”, а затем начинайте цитировать его или ее. Это всегда производит впечатление на присяжных. И давайте побольше деталей. Не торопитесь. Если вы, скажем, упомянули про телевизор, то говорите не просто “телевизор”, а, положим, “сорокадюймовый “Мицубиси”” или какой он там ни на есть. Это для того, чтобы присяжные поверили в вашу память на детали. Вы меня поняли?

– Я вся внимание, адвокат.

– Когда дело дойдет до перекрестного допроса, Альтшулер попытается затянуть на вас цепь. Не попадитесь в ловушку и не начните спорить с ним. Держитесь уверенно. Смотрите ему в глаза, и если ответ будет важным, и вы почувствуете особое доверие к вам присяжных, обращайте свою речь непосредственно к ним. Не вздумайте смотреть на меня, ища поддержки, – присяжные это сразу же заметят и истолкуют не в вашу пользу. Положите ваши руки на колени. Держите вашу сумочку, если это вам необходимо. Если не знаете, как ответить на вопрос, не гадайте. Так прямо и скажите. Большинство вопросов Альтшулера будут требовать ответов “да” и “нет”, и вы обязаны делать это. Но если он спросит что-нибудь вроде: “Бьете ли вы по-прежнему свою собаку?” – вы имеете право сказать: “Я вообще никогда не била свою собаку”. Если вы не уверены, какой из ответов вам выбрать, скажите что-нибудь вроде: “Я не думаю, что могу честно ответить вам однозначно, пользуясь “да” и “нет”, сэр”. Если вы не поняли вопроса, попросите его повторить. Если вам вдруг покажется, что мне следует заявить протест, а я не делаю этого, значит, на то есть веские основания – доверьтесь мне. Когда же я действительно выступаю с возражением, не отвечайте на заданный вопрос, пока судья не прикажет вам сделать это. Вам все понятно?

– Яснее ясного.

– Есть у вас какие-то вопросы?

– У меня их около сотни, – сказала Джонни Фей. – Я слушаю всех этих свидетелей точно так же, как и вы. Как насчет отпечатков ладони – каким образом мне объяснить их отсутствие? Как опровергнуть ложь Лорны Джерард, сказавшей, что я угрожала Клайду? Что мне сказать о том, шел или не шел на меня Клайд через всю комнату и в каком состоянии он был? Как мне быть с тем эпизодом, когда я спустилась по лестнице, пытаясь пробежать мимо Клайда и выскочить из дома, если я и вправду не могла это сделать? И вся эта чепуха о том, что я мастерски владею моим крошечным “двадцать вторым”? Что я должна сказать?

– Я постоянно твержу вам это, но вы меня не слушаете, – сказал Уоррен. – Вы должны попросту говорить правду…

Он опустил вторую часть изречения Рика, обращенного им к свидетелям: “… но вы можете давать показания так, как считаете нужным”.

Уоррен понимал, в чем здесь различие. Ему предстояло жить со своей совестью после того, как это дело закончится, и он продолжит борьбу за жизнь Гектора Куинтаны и спасет его, если сможет.

* * *

Уоррен вернулся в “Рейвендейл” в семь часов. Кроме его собаки, лежавшей на софе с теннисным мячом в зубах, в номере никого не было. Он вывел Уби прогуляться вдоль канала, накормил ее, перемыл посуду в раковине, вычистил пепельницы, сложил мусор в ведро и навел порядок на телевизоре. На диване он обнаружил новую дыру, прожженную сигаретой. На телефонном автоответчике снова мерцал огонек.

Первый голос, записанный аппаратом, принадлежал Педро.

– Звоню, как вы велели. Мы разговаривали с парнем, который знает этого Джима. Он говорит, что Джим почти наверняка уехал из города. Поехал домой. В какое-то местечко под названием Бивэ. Позвоню вам попозже. Viva Mexico, patron!

Второй звонок был от Чарм. Спокойным тоном она сказала:

– Пожалуйста, перезвони мне домой или на студию, Уоррен. Мне необходимо поговорить с тобой. Я звонила тебе и вчера, оставила для тебя сообщение с одним из служителей. Спасибо.

На пленке зазвучал голос Мари. У нее не было возможности поговорить с Уорреном в суде.

– Ты сегодня был неподражаем. Боб потерпел настоящее фиаско, слышал бы ты, как он потом бесился, разговаривая с судьей! Ты сегодня приедешь на ужин? Не торопись, но дай мне знать. Жду тебя в скором времени, адвокат.

Уоррен откопал в коробке свой старый атлас автомобильных дорог “Рэнд-Макнелли” и пролистал его до страницы с названиями техасских городов и поселков. Там не было такого места, которое называлось бы Бивэ или звучало похоже. В списке значились два города: Бивилл и Белвилл. Уоррен раскрыл карту и разыскал координаты Белвилла. Такое местечко находилось близ границы с Луизианой. Бивилл Уоррен знал: это был город в двух сотнях километров к юго-западу от Хьюстона по 59-й автомагистрали, идущей к Ларедо и мексиканской границе.

Уоррен позвонил Мари, чтобы сообщить, что он будет у нее между восемью и половиной девятого. По пути он заедет в магазин, так что пусть она поджарит пару кусков меч-рыбы. Уоррен поставил телефон на место и забарабанил пальцами по столу. Последний раз он разговаривал с Чарм несколько недель назад, сидя на капоте “мерседеса” Джонни Фей. Он ожидал, что жена напомнит о себе после его визита к Артуру Франклину, но за этим последовало молчание. Ни слова, ни звонка от Франклина. А вот теперь Чарм позвонила уже дважды.

Что бы там ни было, мне это не нужно. Пусть Франклин сообщит сам.

Уоррен принял душ и переоделся, приготовив на завтра свежий костюм и другие вещи, которые он брал с собой к Мари. Каждое утро между семью и восемью часами он забирал Уби из дома Мари, отвозил в свой номер и запускал в дверь, не будя своих мексиканских гостей.

– Ты можешь оставлять собаку здесь, – сказала Мари. – Я накормлю ее, если ты вернешься поздно.

Уоррен объяснил, что Уби привыкла по вечерам гулять вдоль канала. Это был способ, которым Уоррен сохранял за собой определенную долю независимости. Ни к чему слишком много семейности, ни к чему это… пока. Это было то, что он думал, но не то, что он объяснил ей. Однако Уоррен знал, что Мари все понимала. Во всяком случае, она никогда не спорила и не делала критических замечаний.

– Что происходит у тебя с Высокой Мари? – спросил вчера Рик.

– Что ты имеешь в виду?

– У меня есть глаза. И не у меня одного. Некто живущий поблизости от Мари пару раз видел вас вместе, ребята. А слухи у нас расходятся быстро.

Уоррен не пытался найти определение тому, что происходило у него с Высокой Мари. Он сам не был в этом уверен. И не хотел об этом думать. Или даже знать.

Уоррен уже собирался уходить из номера и почти собрал вещи, аккуратно уложенные на спинке кресла рядом с дверью. Но его охватили сомнения. Чарм позвонила именно в эти два его успешных дня. Если я не отвечу на ее звонок, то буду над этим думать и волноваться. Буду чувствовать себя в чем-то виноватым. Она по-прежнему имеет надо мной какую-то странную власть. Смешно, конечно, но это правда.

Он набрал хорошо знакомый номер. Телефон был занят. В течение нескольких минут Уоррен швырял теннисный мяч, а Уби упорно гонялась за этим мячом по ковру, разыскивала и приносила, а затем, пыхтя и виляя хвостом, бросала его к ногам Уоррена. Он попробовал позвонить еще раз. Опять занято. Уоррен покинул апартаменты.

23

– Сколько вам лет, миз Баудро? – приятным голосом спросил Уоррен.

– Ровно сорок. Мне будет сорок один в следующем месяце, четырнадцатого августа.

Джонни Фей посмотрела прямо на женщину приблизительно ее возраста, сидевшую в первом ряду присяжных, и улыбнулась.

– А где вы родились и воспитывались?

– В городе Одэме, штат Техас, неподалеку от Корпус-Кристи. Совсем маленький городишко. Хлопок, земляной орех, карликовый дуб. Мой папа был владельцем заправочной станции “Эксксон”. Мама помогала ему управлять этим предприятием. Я тоже некоторое время проработала там, качая бензин. Я сама могу поменять масло в машине. Папа по совместительству был еще и проповедником – учил меня священному писанию. Он ушел из жизни около пяти лет назад.

– У вас есть братья или сестры?

– Два брата, но они убиты во Вьетнаме. Я думаю, что они были теми, кого можно назвать невоспетыми героями. Теперь у меня одна сестра, и она по-прежнему живет в Одэме вместе с мамой. Я навещаю их всякий раз, когда представляется такая возможность.

– Расскажите о том, что случилось с вами после отъезда из Одэма.

Альтшулер выступил с протестом.

– Ваша честь, мы здесь не для того, чтобы выслушивать душещипательные истории из дешевых романов. Подсудимая обвиняется в умышленном убийстве.

– Да, но, тем не менее, давайте ее выслушаем, – сказал судья Бингем.

Джонни Фей, одетая сегодня в простое темно-синее закрытое шелковое платье, рассказала историю своей жизни присяжным и переполненному судебному залу. Ранний неудачный брак. Борьба за самообразование, хотя она по натуре всегда была трудолюбивой девчонкой. Чудесный опыт, полученный в двадцать один год, когда ей посчастливилось победить на конкурсе красоты. Джонни Фей была горда тем, что ей впоследствии выпала честь представлять Корпус-Кристи и на конкурсе “Мисс Техасский Карнавал”.

Она рассказала о том, как перепуганной провинциальной девушкой впервые приехала в Хьюстон. Ей пришлось поддерживать себя, зарабатывая на жизнь танцами. Пришлось отсылать деньги и матери, которая жила в трудных условиях. Потом был второй неудачный брак. Джонни Фей устремила взгляд на присяжных.

– Это мое несчастье. Я не умела выбирать. Мне никогда не везло с мужчинами.

Детей не было. Это постоянная боль, жившая внутри нее. Она жалела, что не завела их, а потом стало уже слишком поздно. В конце концов ей выпал счастливый шанс: работа по управлению ночным клубом, что она до сих пор и делала. Это была тяжелая работа, служебные часы были не нормированы, и приходилось сталкиваться со странными людьми. Но жизнь полна подобных компромиссов – Бог не создал этот мир совершенным.

– Как вы познакомились с доктором Клайдом Оттом?

Он пришел в ее клуб года четыре назад. У него была подружка, которая работала там танцовщицей. Он представился Джонни Фей. Они стали друзьями.

– В первое время вы были просто друзьями?

– О да! Я уже не была наивным ребенком. Я не хотела торопиться с такими вещами. И к тому же я знала, что он женат.

– Но затем вы стали близки?

– Очень скоро. Да, чрезвычайно близки.

– Как вы относились к тому факту, что доктор Отт был женатым человеком?

– Мне было не по себе, но он сказал, что очень несчастлив со своей женой. Меня всегда трогали такие печальные истории. Я влюбилась в него. Я ничего не могла с собой поделать.

– Любовь – это очень сильное чувство, – сказал Уоррен. – Расскажите нам, если не возражаете, каковы были ваши отношения с доктором Оттом.

Шерон умерла такой трагической смертью. Джонни Фей помогла Клайду пережить это. Но он очень много пил, курил марихуану и нюхал кокаин, чего она терпеть не могла, потому что наркотики свели в могилу одного из ее братьев. Джонни Фей давала Клайду советы по поводу его капиталовложений, по поводу здоровья: посылала его к целителю-травнику для серии кишечных промываний, сажала его на “геркулес” и побеги люцерны, умоляла ограничить прием блюд из говядины и свинины. Она пыталась убедить Клайда отказаться от марихуаны и белого порошка. Все оказалось бесполезно.

Клайд хотел жениться на ней. Но она не знала, правильно ли будет, если она согласится на это. Она уже не раз испытывала на себе последствия его ярости. Однажды в присутствии их общих друзей Клайд пригрозил, что убьет ее. Несколько раз, будучи пьяным, он ее избивал. Она умоляла его бросить пить. Он пробовал сделать это дважды, но не смог выдержать. “Иди к врачу”, – сказала она. Клайд отказался, назвав это чепуховой затеей. А потом, в декабре прошлого года, он снова ударил ее, сломав ей скуловую кость. Клайд начал обвинять Джонни Фей в том, что она заглядывается на других мужчин и даже занимается с ними любовью, хотя ни то, ни другое не было правдой. Тем не менее, Клайд становился все ревнивее и все чаще угрожал ей. Вот тогда-то она и поняла, что их любовная связь обречена.

Однако Клайд очень рассчитывал на нее. Надо расстаться с ним легко, решила она. “Давай останемся просто друзьями”, – сказала Джонни Фей Клайду. Она хотела помочь ему смириться с их разрывом.

– И все же вы продолжали встречаться с ним?

– Время от времени, если он обещал быть трезвым.

– Он всегда держал свои обещания?

– Нет, но я переживала за него, поэтому мы встречались.

– Вы по-прежнему спали с ним?

– От случая к случаю. Я женщина слабохарактерная, как мне кажется. И к тому же, он был очень властным человеком.

– Каковы были его отношения с приемными детьми, насколько вы можете судить по вашим наблюдениям?

– Он имел власть и над ними. Он говорил: “Лорна – пьяница, еще хуже меня, а Кен – молодой наркоман”. В ресторане в Далласе у нас произошла та большая ссора. Клайд сказал им, что хочет жениться на мне, из-за этого-то Лорна все и устроила. Клайд опасался, что она поставит нас всех в неловкое положение прямо за обеденным столом, поэтому он отступил и сказал: “Хорошо, может быть, мы и не станем оформлять брак. Мы посмотрим”. Я рассердилась, обругала его и ушла из ресторана. Это было глупо. Я тогда пожалела об этом сразу же.

Итак, ей пришлось смириться с этим, подумал Уоррен, и она решила все признать, разумеется, солгав по-новому. Голос Джонни Фей звучал искренне. Уоррен деликатно улыбнулся. Но не ободряющей улыбкой, а улыбкой признания. Он мог бы и не рассказывать ей, что нужно делать.

Пришло время для опроса Джонни Фей.

– Миз Баудро, вы когда-нибудь говорили в присутствии Лорны Джерард что-нибудь вроде того: “Когда Клайд становится злым, напивается и впадает в беспамятство, мне хочется перерезать ему горло, пока он спит”?

Джонни Фей вспыхнула.

– Я действительно говорила это, – спокойно призналась она. – Однажды днем Лорна смотрела телевизор на первом этаже в доме Клайда, сидя напротив того большого сорокадюймового “Мицубиси” и доканчивая шестой бокал виски со льдом. Обычно она пила еще до полудня. “Шивас-ригл”, насколько мне помнится, в хрустальном бокале. Мне хотелось поговорить с кем-нибудь, поскольку прошлым вечером Клайд снова избил меня незадолго перед тем, как уснул. Лорна была совершенно поглощена шедшей по телевизору программой и не желала меня слушать. Поэтому мне нужно было как-то обратить на себя ее внимание, и та фраза – все, что я смогла придумать. Представляете, что значит заявить такое в присутствии приемной дочери того, о ком говоришь?! Я тут же попыталась убедить ее, что сказала это не всерьез, но Лорна закрыла уши руками и не стала меня слушать. Мне потом было так стыдно, что я даже заплакала. Я чувствовала себя просто ужасно. Позднее, в тот же самый день, я обо всем рассказала Клайду, когда он протрезвел, и он заметил: “Лорна ненавидит тебя, потому что у нее странная идея, будто ты пытаешься убедить меня больше не выплачивать ей денег. Сегодня ты дала ей еще один повод для ненависти”.

Чисто сработано, подумал Уоррен. Еще один ловкий обман. Она, должно быть, полночи потратила на то, чтобы это придумать.

– Вы когда-нибудь потом просили прощения у миссис Джерард?

– Конечно, просила. Но она все еще была потрясена и не захотела меня слушать. Но я не осуждала ее за это.

Ах ты, злобная сука, подумал Уоррен, да ты и ей перерезала бы горло во сне, если бы была уверена, что это сойдет тебе с рук.

Уоррен перешел к событиям 7 мая, к тому ужину в ресторане “Гасиенда”. Он спросил, имела ли та встреча какую-то особую цель.

Джонни Фей ответила:

– С моей точки зрения, это был наш прощальный ужин. Я просто не могла этого больше вынести. Я рассчитывала, что мы пойдем в такое место, где я смогу поговорить с ним открыто, – вокруг было слишком много людей, и я рассчитывала, что он не станет набрасываться на меня, как он обычно это делал. Но все вышло по-другому.

Уоррен вспомнил запись разговора Джонни Фей со Скутом Шепардом: “Я хотела выйти за него замуж, но он продолжал тянуть канитель, и это чертовски разозлило меня…”

Значит, либо она лгала тогда, либо лжет сейчас. А может быть, неправда и то и другое. Не имело значения, что он думает по этому поводу, сказал себе Уоррен, в самом этом факте не было оснований, чтобы заключить, что Джонни Фей дает ложные показания. Теперь она свидетельствует под присягой, и рядом нет ни одного из ее адвокатов. Со стороны Уоррена вовсе не было неэтичным позволять ей продолжать свой рассказ.

Он напомнил себе об этом, когда спросил:

– В “Гасиенде” вы тоже были пьяны?

– Совсем немного.

– А вы не устраивали спора в баре ресторана, перед тем как сесть за стол?

– Да. Я была раздражена, потому что Клайд признался, что снова нюхал кокаин. Поэтому я воскликнула: “Ты солгал мне!” – поскольку он обещал, что больше не будет этого делать. И еще я его обругала. Временами у меня гадкий язык. Это из-за моей работы в клубе – там порою приходится иметь дело с отвратительными людьми.

– В баре “Гасиенды” и потом, уже сидя за столом, не пытались ли вы напоить доктора Отта?

– Он без конца заставлял меня делать заказ за заказом. Я сказала: “Я больше не хочу пить”. Клайд ответил: “Делай, что тебе велят, женщина”. Поэтому я вынуждена была подчиниться: мне не хотелось, чтобы он стал еще злее, чем был. Когда ему приносили бокал, он выпивал его одним залпом. Затем он сказал: “Если ты это не пьешь, передай мне”. Он мог пить всю ночь напролет и не свалиться.

– Что случилось после того, как вы покинули ресторан?

– Я намеревалась взять себе такси до его дома, потому что мне нужно было забрать оттуда свой автомобиль. Я подумала: если Клайд поведет машину сам, то он может разбиться. Поэтому я отвезла его в “порше”. А когда мы вышли у дверей его особняка, Клайд сказал: “Входи же, давай еще немного поговорим”.

– Вы разговаривали с ним?

– Мы ненадолго поднялись наверх. Затем он исчез в ванной. Он находился там, должно быть, минут пять. Когда он вышел, я заметила, что он был словно сумасшедший. Что он там делал, я не знаю, но глаза его были красными, и он весь вспотел. Снова начал кричать. Ударил меня по лицу. Я побежала вниз, и он последовал за мной.

– Куда?

– В гостиную.

– Как он вел себя в гостиной?

Она описала, как Клайд кричал и ругался на нее, как она схватила кочергу с камина, чтобы не позволить Клайду подойти ближе, и как он вырвал у нее эту кочергу и поднял над головой.

– Пожалуйста, одну минутку, миз Баудро, – сказал Уоррен, сделав жест рукой. – Сержант Руиз сказал суду, что, когда он прибыл на Ривер-Оукс, вы заявили, будто пытались выйти из дома, но доктор Отт загородил вам дорогу.

Уоррен некоторое время подождал, пока Джонни Фей ни кивнула.

– Этот факт имел место?

– О да, – ответила она, – но это случилось раньше. Я имею в виду, когда мы только приехали. Я тогда сразу же хотела уйти, и Клайд загородил мне дорогу. Конечно, я могла бы пробежать мимо него – тогда. Сержант Руиз абсолютно прав: коридор там большой. Но ведь тогда и Клайд еще не был похож на безумного. Он умолял меня остаться и поговорить с ним. Мне было жалко его, поэтому я сдалась. Вот тогда-то мы и пошли наверх.