Текст книги "Следствие защиты"

Автор книги: Клиффорд Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

19

В понедельник 24 июля, через пять дней после того, как судья Паркер дала разрешение на отсрочку слушания по делу “Куинтана”, двое адвокатов, защищавших Джонни Фей Баудро, встретились за завтраком в офисе Рика Левина в здании “Олд-Коттон-Эксчендч-билдинг” на Трэвис-стрит. Они пили черный кофе и ели датский чернослив. Часом позже под синевато-серыми тенями дубов они прошли мимо Старой торговой площади и здания Гражданского суда. Уголовный суд находился всего лишь на несколько кварталов дальше.

Уоррен тащился позади приятеля.

– Теперь, когда я вижу тебя при дневном свете, – сказал Рик оборачиваясь, – я обязан сказать тебе, что ты выглядишь, как одна из моих кляч, когда они пришли последними в заезде на шесть фарлонгов. Знаешь ли ты, что лошадям требуется четыре дня на восстановление сил после скачек? Дело не в ногах, у них выматываются сердца. Я думал, что у тебя было несколько выходных дней. Какого черта ты делал?

Он разыскивал человека, которого нигде не было.

В течение пяти дней и ночей – с Мари и без нее – Уоррен рыскал по центральным улицам и окрестностям Хьюстона, беседуя с каждым бродягой или бездомным, которые ему встречались. В тот день в суде Шива Сингх снабдила его чуть более подробным описанием. Белый мужчина среднего роста и обычного сложения, бедно одетый, неряшливо выглядевший, скорее, с темной или загорелой кожей, чем с бледной, – вот и все, чем располагал Уоррен, плюс к тому возможность, допустимая благодаря любезно предоставленной Мей Си Трунг информации, что этот мужчина может быть одет в серый костюм или зеленый хлопчатобумажный свитер. Вдова просмотрела одежду своего покойного супруга и подтвердила воспоминания Шивы Сингх: именно эти вещи, похоже, и отсутствовали. Все рубашки Дан Хо Трунга, отданные в стирку, были из оксфордской ткани, белые и на пуговицах. Других он не покупал.

Уоррен объездил все миссии и бесплатные кухни, все парки, дешевые бары на Монтроз и Хайт, ночлежные дома, посетил автобусную станцию “Грейхаунд” и станцию “Эмтрэк”, в которых на деревянных лавочках спали отверженные мужчины и женщины. Он проезжал вдоль торгового центра на Уэслайн-террас по три раза на дню. Проверял городские больницы и тюрьму. Все безуспешно.

Больше он не мог сделать ничего – разве что начать все сначала.

– Хорошо, – сказал Рик, – я понял. А теперь, если тебя это не очень затруднит, постарайся сосредоточиться на нашей встревожившейся клиентке.

– А почему она встревожилась? Мы натаскивали ее, покуда ей не стало дурно от этого. У нас будет великое дело.

– Потому что ты пренебрегаешь ею. Она вызывала меня в пятницу для беседы. Она, должно быть, действительно в отчаянии. Я сказал, что ты думаешь о ней день и ночь.

– Я так и делаю, – ответил Уоррен.

* * *

В роскошном, обшитом деревянными панелями зале судьи Бингема первый ряд зрительских мест предназначался для прессы и стоял отдельно. Перед залом в переполненном коридоре поверх телекамер ярко сияли галогенные лампы. Джонни Фей Баудро, экипированная в серый чесучевый костюм, купленный ею в день убийства Дан Хо Трунга, занимала скромную позицию в середине и немного позади своих адвокатов.

– Мы с мистером Левиным ожидаем короткого процесса и вердикта о невиновности нашей подзащитной в убийстве доктора Отта, – заявил Уоррен в микрофоны.

– Будет ли миз Баудро давать свидетельские показания в свою защиту?

– Когда придет время, мы с мистером Левиным посовещаемся с нашей клиенткой и примем соответствующее решение. А теперь будьте добры извинить нас…

Репортеры повернулись к Бобу Альтшулеру, одетому в безукоризненный черный двубортный костюм, скрывавший его раздавшуюся талию. Имея намерение принять участие в политической кампании за место судьи, Альтшулер всегда был только рад поговорить с репортерами.

– Я не столько представляю штат, сколько самих жертв и их горюющие семьи. Это концепция, о которой мы постепенно начали забывать в наши дни. Что касается теперешнего конкретного случая…

По пути в зал суда Джонни Фей потянула Уоррена за рукав.

– Знаете, вы могли бы сделать это и с большим энтузиазмом. Например, сказать, что убеждены в моей невиновности.

– Мы надеемся, что это скажет суд, – ответил Уоррен.

– Ну, так буду я давать показания или нет?

– Если это окажется необходимым.

– Тогда зачем вы заставляли меня просиживать зад и учили, что говорить, когда я окажусь там?

– Подождите.

Уоррен остановился, глядя на нее, и произнес так, чтобы Рик тоже мог слышать его слова:

– Я никогда не учил вас, что говорить, я лишь объяснял, как это нужно делать. Я советовал, если вам придется давать показания, говорить правду. Запомните это.

Voir dire началось. Дело не квалифицировалось как предумышленное убийство: будущие члены суда могли избираться и гуртом – из списка в 60 человек.

Джонни Фей помогала команде адвокатов делать их выбор.

– Мне не нравится та женщина в зеленовато-желтом, которая медсестра. Она смотрела на меня как-то нехорошо. – Или: – Этот мужчина в черной спортивной куртке – он симпатичный. Могу сказать с уверенностью. Возьмите его.

Рик в каждом случае спорил с ней. Медсестра была разведенной, и медсестры часто имеют дело с побитыми женщинами; она будет прекрасным присяжным, поддерживающим сторону защиты; мужчина же в куртке лютеранин, а они верят в “око за око…”. Уоррен возразил:

– Пусть будет, как хочет она. У нее развит инстинкт.

В помощь себе к этому процессу Боб Альтшулер подобрал двух молодых помощников прокурора – мужчину и женщину, которых готовил для других судов. Оба имели короткие стрижки, носили очки и никогда не улыбались никому, кроме друг друга.

– Они выглядят злыми, – прошептала Джонни Фей.

– Они на самом деле злые, – сказал Рик. – Это непременное условие их работы.

Запись судебной процедуры вела Мари Хан. Всякий раз, встречаясь глазами с Уорреном, она благопристойно улыбалась.

Присяжные были набраны к двум часам следующего дня, после чего судья Бингем пригласил старших адвокатов к своему столу. На одной из полок, находившейся как раз под рукой у судьи, Уоррен мельком заметил несколько стоп различных судебных документов, книгу о том, как расширить свой словарный запас, экземпляр “Современного английского языка” Фаулера и тоненькую брошюрку по выращиванию и уходу за циниями.

– Если хотите, – сказал судья, – мы можем начать прямо сейчас. Прослушаем вступительные заявления сторон. Или сделаем это завтра утром. Вам решать, джентльмены.

Альтшулер пожал плечами:

– Обвинение готово к процессу.

– Защита тоже готова, – заявил Уоррен.

* * *

В тот же вечер они с Мари на ее автомобиле ездили в Транквилити-парк. Там небольшим лагерем проживали бездомные: они спали под магнолиями или готовили свой ужин. Некоторые из этих людей были истощенными, некоторые казались довольно сытыми. Большинство носили бороды и походили на немытых дровосеков. Кое-где под деревьями кучками стояли продовольственные тележки, используемые в супермаркетах.

Ни на ком здесь не оказалось одежды Дан Хо Трунга. Уоррен побеседовал с каждым: и опять никто из них не был на Уэслайн-террас в конце мая, то есть в тот день, когда на автостоянке прогремел выстрел, – во всяком случае ни один в этом не признался. Когда эти люди отвечали, Уоррен внимательно смотрел им в глаза, держа при этом двумя пальцами сложенную десятидолларовую бумажку.

– Давай попробуем съездить в Германн-парк, – предложил Уоррен.

Уже в машине Мари сказала:

– Ты произнес сегодня отличную вступительную речь. Короткую и убедительную.

– Неужели? Но ведь я всего лишь изложил факты и сообщил, что, собственно, мы собираемся доказывать.

– Вступительная речь и должна быть такой. Боба, как всегда, занесло, и он едва не усыпил присяжных. Его речь больше была похожа на заключительное слово обвинения.

– Боб Альтшулер – это ответ округа Харрис на нейтронную бомбу. Все здания останутся стоять на месте, а все люди будут до смерти замучены его комментариями.

– Почему же ты не возражал?

– Наше дело будет говорить само за себя.

Уоррен сделал небольшую паузу.

– И все это, – добавил он, – постоянно напоминает мне об одном: что же случилось когда-то между тобой и Бобом?

– Мне бы не хотелось рассказывать об этом тебе.

– Тогда не нужно.

– Нет, я все же расскажу.

Боба Альтшулера назначили главным обвинителем в суд Дуайта Бингема три года назад, когда сыну Мари было пять лет. Отцом Ренди являлся детектив из Далласа, приезжавший сюда снимать показания в связи с каким-то делом.

– Я несколько раз переспала с ним – сказала Мари, – а проснулась беременной. Я просто места себе не находила от злости. Мне не хотелось, чтобы этот парень стал моим мужем, – он был сексуален, физически крепок, привлекателен на вид, но и только. И все же я решила завести ребенка. Мне тогда исполнился тридцать один год, и возраст для этого был подходящий. В девятнадцать лет я перенесла ужасный аборт. Короче, у меня появился Ренди. Никаких сожалений. Я люблю этого ребенка.

Любовный роман с Бобом Альтшулером был делом увлекательным, потому что опасным: Боб являл собой крупную фигуру в 342-м суде, к тому же был женат. Мари полюбила Боба за его ум, а он любил в ней ее тело.

Уоррен отлично понимал все это.

– Дело в том, что он хотел бросить свою жену и детей, чтобы жениться на мне. У него трое дочерей-подростков, очень трудных юных леди. Их дом походит на ад – вечные истерики, рок-н-ролл и запертые ванные комнаты. К тому же, жена Боба то и дело лежит в больнице. Я соблазнилась, потому что Боб с ума по мне сходил и по-настоящему любил Ренди. Я постоянно твердила ему, что Ренди тоже когда-то станет подростком, но Боб отвечал, что мальчики – это совсем другое дело. Как бы то ни было, в конечном итоге я на это не пошла. Любовный роман – это одно, и я, в сущности, не любила Боба, а наш брак означал, что рухнет другая семья. Я верю в такие вещи. Он перенес это довольно тяжело.

– Это видно.

– Да, я тоже так думаю. Он мне по-прежнему нравился. Боб превосходный юрист, с ним не так-то легко справиться на процессе. Ну, а теперь ты расскажи мне, что произошло у вас с женой.

Уоррен, как мог, пересказал ей свою историю. Мари заявила:

– Я не понимаю этого. Она, должно быть, сумасшедшая. Ты же отличный мужик.

– Спасибо. Честно говоря, я и сам по большей части этого не понимаю. Но, может быть, я не всегда был такой отличный.

– Да, всякое случается.

Но в этом ли было дело? – думал Уоррен. Последние дни Чарм лишь изредка занимала его мысли. Нельзя сказать, что он уже пережил ее уход, однако рана постепенно начала зарубцовываться. Безусловно, дружба с Мари помогла этому. После того вечера, когда она готовила ласагну, Уоррен почти каждую ночь проводил в ее доме. Вместе они разыскивали человека, которого нигде почему-то не было. Когда это занятие утомляло или обескураживало их, Уоррен разворачивался на 180 градусов и они ехали спать. Однажды они даже ходили в кино, где купили “попкорн” и держали друг друга за руки. Руки Мари были изящны и удивительно прохладны. Словом, всякое случается. Простое стечение обстоятельств. Мари казалась ему простой женщиной, вовсе не необычной, какою виделась Чарм. Но, может быть, с экстраординарными людьми труднее ладить и тем более жить. Слишком много драм и треволнений в сочетании с их сознательной стимуляцией. В себе самом Уоррен тоже не находил ничего необычного: он был простым трудягой-адвокатом. Однажды он обзавелся бы детьми, новыми стенами, на которых развесил бы свои фотографии, новой газонокосилкой. Возможно, ему и нужна была ординарная женщина, которая любила бы его и которую он без всяких эмоциональных закидонов любил бы сам. Ему хотелось гармонии и простоты. Что касается драм, тревог и самобичеваний, то он с лихвой получал их в своем суде. Может быть, простота и была ответом на его вопрос.

Уоррен поставил машину на стоянку около конюшен в Германн-парке, там, где он когда-то нашел и потерял Педро. Вечер был теплым, хотя и не настолько, чтобы выступил пот. Сквозь листву деревьев проглядывали мерцающие огни города, и Уоррену удалось разглядеть даже высотный дом, в котором жила Джонни Фей, – светящиеся и расположенные на одинаковом расстоянии друг от друга окна делали его похожим на приборную панель реактивного самолета.

– Ты кого-нибудь видишь? – спросила Мари.

– Пока нет, но давай немножко порыщем в темноте.

– Насчет твоего “порыщем”. Скажи, ты когда-нибудь занимался любовью ночью, на траве под деревом?

– Ты это серьезно?

– Это такое дело, о котором я никогда не шучу. Или, по крайней мере, очень редко.

– А тебе случалось?

– Нет, но мне всегда хотелось попробовать. У меня в багажнике есть пляжное одеяло.

– Ты не возражаешь, если мы сначала все же поищем того человека? Чтобы я уже ни о чем другом потом не стал думать.

Мари вздохнула:

– О'кей!

Сарайчик за конюшнями оказался пуст, но Уоррен, благодаря карманному фонарику, заметил несколько пустых бутылок из-под пива и узелок со скомканным грязным бельем. Дверь в конюшню была закрыта. Уоррен расслышал, как за нею шуршат соломой копыта лошадей. Следуя за лучом фонарика, он прошел по пружинящей под ногами темной траве к площадке для выездки животных.

Мари схватила его за руку.

– Там кто-то есть. Похоже, какие-то двое парней.

Уоррен водил фонарем до тех пор, пока яркий луч не выхватил из темноты фигуры двух мужчин, которые отдыхали, прислонившись к ограде, окружавшей площадку. Мужчины курили и о чем-то тихо беседовали. Курят марихуану, догадался Уоррен по чмокающим звукам. Когда они с Мари подобрались поближе, крохотный красный огонек исчез за спиной одного из сидевших.

Голос спросил:

– Que paso?[34]34
  В чем дело! (исп.)


[Закрыть]

Уоррен направил свет фонаря в лицо одного из курильщиков.

Мексиканец. То же самое можно было сказать и о другом.

– Педро?

– Quien es?[35]35
  Кто это? (исп.)


[Закрыть]

– Я адвокат! Тот самый адвокат, от которого ты сбежал, негодяй! Я защитник Гектора. Я еще дал тебе сорок баксов, помнишь?

– Ах, да!

Педро повернулся к своему компаньону:

– Es el pinche adogado de Hector. Me queria ir al juez para ayudarle, recuerdes?[36]36
  Да это сам адвокат Гектора. Я собирался пойти к судье, помочь ему, ты помнишь? (исп.).


[Закрыть] Чертов адвокат, который хотел, чтобы я пошел в суд и помог Гектору.

– Это твой друг Армандо? – спросил Уоррен, стараясь теперь быть чуть дружелюбней.

– Это Армандо. Он не говорит по-английски.

– Так что же с тобой случилось, Педро? Я приезжал, хотел тебя найти, но вы оба куда-то пропали.

– Я потерял работу, парень. Пришлось уйти. В миссии все-таки кормят. Но мне не понравилось в миссии. Я вернулся.

– Давайте уйдем отсюда, – сказал Уоррен. – Я куплю вам пива.

Уоррен отвез их в ближайший бар и купил кувшин разливного “Мичелоб”.

– Слушай меня, Педро, и ты тоже, Армандо. Вы нужны мне, ребята. И еще важнее то, что вы нужны Гектору. Суд над ним еще идет. На следующей неделе я должен представить своих свидетелей. Наступает моя очередь, понимаете? У меня есть шанс спасти жизнь вашего друга. Мне нужно, чтобы вы пришли туда и поклялись, что у Гектора не было пистолета. Сделаете вы это? И не дурачьте меня. Скажите да или нет.

Мексиканцы продолжали невозмутимо разглядывать грудь Мари, которая сидела и пила пиво, положив одну руку на плечо Уоррена. В баре было прохладно, и соски Мари выпирали из-под ее тонкой белой блузки.

– У нас будут неприятности, – наконец выговорил Педро.

– Неприятности, – сказал Уоррен, – у вас будут в том случае, если вы не перестанете пялить глаза на титьки моей подруги.

Они сразу же прекратили. Уоррен обдумал слова Педро.

– Ты имеешь в виду неприятности из-за того, что у вас нет документов?

– Вот именно.

– Я уже говорил тебе раньше, что вас об этом не спросят. Я сумею вас защитить. Вы поклянетесь, что у Гектора не было пистолета, и затем можете идти.

Некоторое время оба мужчины быстро бормотали по-испански, очевидно, споря. Уоррен с нетерпением ждал.

– О'кей, – сказал Педро. Потом кивнул в сторону Армандо. – Но мой друг не так хорошо говорит по-английски, как я.

– Если он будет давать свидетельские показания, суд обеспечит переводчика. Где вы, ребята, сейчас ночуете?

Педро пожал плечами:

– Да где придется.

– Если вы знаете какую-то недорогую гостиницу, то я помещу вас на неделю туда. Или подождите, кажется, у меня есть идея получше. Вы можете пока пожить у меня. Отличный номер-апартаменты. Еда, пиво – все это за мой счет. Сколько влезет. Все, что придется делать вам, – это присмотреть за моей собакой.

Снова они на целую минуту заговорили. Педро повернулся к Уоррену:

– А у вас есть телевизор?

– И еще кабельное телевидение. Фильмы день и ночь. Два испаноязычных канала.

– А видеомагнитофон?

– И это тоже. Вы сможете взять напрокат “Да здравствует Запата!” – видеосалон внизу, в том же здании, выдает любые фильмы. Все, что вам понравится. Я плачу.

– И нас не арестуют? Не вышибут оттуда?

– Я даю вам слово. Mi palabra de honor.[37]37
  Даю честное слово (исп.).


[Закрыть]

Армандо снова заговорил. Педро сказал:

– Он спрашивает, не кусается ли ваша собака.

– Только если я попрошу ее об этом.

* * *

В своем номере в “Рейвендейле” Уоррен сказал:

– Только не звоните по телефону в Мексику. Это мне не по карману.

Он рассчитывал на то, что они в любом случае позвонят, но после такого предупреждения больше десяти минут говорить не станут. И к тому же им наверняка доставит удовольствие сделать что-нибудь такое, чего им не предлагали.

– Вы хорошо отнеслись к нам, – сказал Педро, – мы теперь не будем хитрить с вами.

Голос его прозвучал так искренне, что Уоррен передумал.

– Если вы будете звонить только один раз в день, то это я выдержу.

– Там, откуда мы приехали, нет телефонов, – объяснил Педро.

Мари оторвалась от своих ногтей:

– Почему ты не спросишь у них, не встречали ли они того парня, которого ты разыскиваешь?

Уоррен описал им внешность того мужчины.

– Многие парни так выглядят, – сказал Педро. Уоррен дал им описание одежды, взятой из химчистки.

Педро обернулся к Армандо и что-то проговорил ему на своем музыкальном испанском. Армандо ответил. Педро сказал:

– Мы знаем его. Мы его видели в миссии. Зеленый свитер, серый костюм. Точно. Он страшный пьяница. Его зовут Джим… какой-то. Все начинают смеяться, когда он говорит свое полное имя, но я не понял почему. Несколько дней назад он напился, и кто-то стащил всю его новую одежду.

– Когда вы в последний раз видели этого Джима? – взволнованно спросил Уоррен, наклонившись к мексиканцам через весь обеденный стол. – Он и сейчас там? Он в миссии?

– Нет, он приходит и уходит. Поспит там одну ночь, а потом надолго исчезает. Потом опять возвращается. Потом опять уходит. Он ночует по всему городу. Я его видел два вечера назад.

– Но ты знаком с ним? Ты можешь его узнать?

Педро кивнул.

– Слушайте, – сказал Уоррен, – у меня для вас есть работа, парни. Я целыми днями в суде, на другом процессе, по другому делу. Я заплачу вам, если вы отыщете мне этого Джима. Вы находите его и приводите ко мне – или вы его хватаете, звоните мне, а я за ним приезжаю.

Уоррен на минуту остановился, раздумывая: главное тут стимул.

– Вы находите его до праздников – и я даю вам по сто баксов каждому. Находите его в самые ближайшие дни – и я плачу вам еще больше.

Перекрывая грохот орудийной пальбы и визг автомобильных покрышек, доносившиеся из телевизора, Педро разговаривал с Армандо. Мари с весьма довольным видом отправилась на маленькую кухню готовить выпивку.

– О'кей, – сказал Педро.

Они пожали друг другу руки. Ладони мексиканцев были грубы, но руки они пожимали несильно и мирно – по обычаю своей страны.

Чуть позднее Педро спросил:

– А где мы будем спать? У вас только одна кровать.

– Это большая кровать. Вы можете поместиться на ней оба, или же один из вас может спать на кушетке.

– А где будете спать вы?

– Ну, обо мне не беспокойтесь, – сказал Уоррен.

– Cabron, – подмигнув заметил Педро.

Он постоянно называл Уоррена козлом. Уоррен хотел было заявить протест, но вряд ли в этом был смысл.

В автомобиле, по пути к своему дому, Мари крепко сжала руку Уоррена.

– Видишь? Всякое бывает. Но иногда все-таки случается и хорошее.

Он смеялся от счастья. Ему казалось, его смех, будто эхо, долго слышался в машине или, быть может, в его голове. Во всяком случае он даже потом слышал его.

На следующий день Уоррен начал свой второй процесс.

20

Репортеры и телеоператоры толпились в коридоре перед входом в суд Дуайта Бингема. Штат был готов представить дело об убийстве доктора Клайда Отта обвиняемой Джонни Фей Баудро.

– Вы удовлетворены составом суда, мистер Блакборн?.. Вы по-прежнему ожидаете оправдательного приговора?.. Будет миз Баудро давать свидетельские показания в свою защиту?

Вопросы сыпались отовсюду. Уоррен подумал, что год назад он жизни бы не пожалел за такого рода внимание.

– Ни я, ни моя клиентка ничего не можем сказать на этой стадии слушания дела. Но я уверен, что вам удастся выжать несколько слов из мистера обвинителя.

Боб Альтшулер в элегантном синем блейзере и строгом галстуке сделал шаг к микрофонам. Уоррен быстро провел Джонни Фей в зал суда.

* * *

Обвиняющая сторона начала свою часть, как обычно – с выступления главного судмедэксперта, установившего причину смерти: одна из пуль 22-го калибра прошла сквозь надбровную дугу и переднюю долю мозга и вышла через затылочную кость; вторая – засела в средней легочной доле правого легкого. Смерть была мгновенной. Выстрелы, по всей видимости, были произведены из положения прямо напротив истца с расстояния приблизительно от четырех до шести футов.

Альтшулер спросил у медицинского эксперта, может ли он определить, двигался ли, стоял или лежал доктор Отт в тот момент, когда эти пули настигли его. Последовали утомительные технические подробности относительно углов попадания и возможного порядка выстрелов.

– Не могли бы вы, сэр, сократить подробности и сделать вывод, который был бы понятен нам, непрофессионалам, никогда не посещавшим медицинских школ?

– По моему должным образом взвешенному и обоснованному мнению, в момент убийства доктор Отт спокойно стоял на месте.

– У меня нет вопросов к свидетелю.

Уоррен все отлично помнил. “Он нападал на вас, когда вы его застрелили?” “Да”. “Он нисколько не колебался? Не останавливался?” “Нет”. Это была версия Джонни Фей, которую ей предстояло изложить суду в своем свидетельском показании. Если Клайд спокойно стоял, это означало, что особых оснований для стрельбы в него не было, и в то же время, что подзащитная солгала своим адвокатам.

Уоррен перешел к перекрестному допросу эксперта, однако доктор, который был не только судебным патологоанатомом, но и юристом, не уступил ни на йоту.

– Сэр, ваше мнение относительно того, что доктор Отт спокойно стоял в тот момент, когда пули настигли его, нельзя назвать установленным фактом, не так ли?

– В данном случае это можно считать именно фактом. Истец почти наверняка спокойно стоял на месте.

– “Почти наверняка” – это не значит “абсолютно точно”, так ведь?

– Хорошо, я внесу поправку. Как эксперт, я нисколько не сомневаюсь в этом.

Чем больше Уоррен придирался к нему, тем тверже тот становился.

– А случалось ли когда-нибудь так, чтобы ваше мнение, сэр, оказывалось ошибочным?

– Нет, насколько мне помнится, хотя я и отдаю себе отчет в том, что оправдательный вердикт может считаться доказательством моей ошибки.

– То есть вы имеете в виду, сэр, что на другом процессе вы засвидетельствовали набор фактов или возможностей, а суд не поверил вам. Правильно я вас понял?

– Заявляю протест, – сказал вставая Альтшулер. – Он и не думал о том, во что поверил или не поверил другой cyд.

Уоррен повернулся к судье Бингему:

– Ваша честь, этот свидетель – эксперт, и ему разрешается отвечать так, как он сочтет нужным.

– Да, вроде того, – сказал судья. – Но не думаю, что я могу это разрешить. Протест поддержан.

– Больше нет вопросов, – сказал Уоррен, сев на место и начав покусывать кончик карандаша.

Джонни Фей бросила на своего адвоката мрачный вопросительный взгляд. Глаза Рика были спрятаны за поднятой ко лбу рукой.

В качестве вещественного доказательства суду были предъявлены фотографии тела жертвы, а затем Томми Руиз, сержант отдела по расследованию убийств, рассказал о своем прибытии на Ривер-Оукс. Он нашел обвиняемую ожидающей перед входом в дом. Прежде чем выйти ему навстречу, она стряхнула на газон пепел с сигареты. Сославшись на свои записи как на материал, послуживший основой для полицейского рапорта, Руиз процитировал слова, сказанные Джонни Фей: “Когда мы спустились по лестнице, я попыталась покинуть дом, но в коридоре, загородив мне дорогу, стоял Клайд… Я схватила кочергу, чтобы защитить себя, но он ее у меня отнял… Я не собиралась убивать его, но Клайд шел на меня, как старый медведь-гризли; шел, размахивая кочергою над головой”. Кочерга эта, как засвидетельствовал Руиз, действительно была обнаружена в восемнадцати дюймах перед белым кожаным диваном, стоявшим посреди гостиной. Тело доктора Отта находилось наполовину на диване, наполовину на полу.

С помощью учительской указки и большого трехцветного архитектурного плана, укрепленного на подставке, Руиз дал детальное описание особняка Отта. Альтшулер заставил свидетеля остановиться на громадных размерах гостиной (что-то фута тридцать два на сорок пять да плюс к этому одна ниша для рояля и другая – для книжного шкафа и дивана), на расположении мебели в комнате, на широкой мраморной лестнице, которая вела из вестибюля на второй этаж, и на просторном арочном проходе из гостиной в вестибюль и к входной двери.

Альтшулер спросил:

– Скажите, сержант Руиз, если бы в вестибюле или в коридоре стоял человек, то существовала бы для другой персоны какая-то сложность в том, чтобы пробежать мимо или – лучше скажем – обежать вокруг него? Я имею в виду, не слишком ли узко это пространство, чтобы один человек оказался там в состоянии увернуться от другого?

Рик Левин заявил протест: “Призыв к высказыванию предположения”.

Они с Уорреном договорились, что перекрестный допрос сержанта Руиза будет проводить Рик, а только адвокат, назначенный для этого, имел право заявлять протесты во время прямого опроса свидетеля.

– Поддерживается, – немного подумав, сказал судья Бингем. – Вы можете перефразировать свой вопрос, мистер Боб.

Альтшулер спросил:

– Сколько приблизительно людей среднего сложения, поставленных бок о бок, могло бы поместиться в этом арочном проходе, сержант Руиз?

– Десять или двенадцать, – ответил Руиз.

– Не стояло ли там какой-то мебели или других предметов, которые могли бы воспрепятствовать свободному выходу?

– Нет, сэр. Ничего.

– А какова общая площадь вестибюля?

– Восемнадцать футов на восемнадцать. Так что, полагаю, где-то свыше трехсот квадратных футов.

– То есть триста двадцать четыре квадратных фута там есть наверняка?

– Да, сэр.

– Что касается размеров спальни?

– О ней можно сказать то же самое.

– А в вестибюле была какая-то мебель, загораживавшая проход в том или ином направлении?

– Пара резных деревянных стульев, но они стояли у стены. Два маленьких резных столика с лампами под шелковыми абажурами, но и они также располагались вдоль стены, по обе стороны от двери. В сущности, там было большое свободное пространство.

– Когда вы прибыли в дом доктора Отта, сколько времени уже прошло после телефонного звонка миз Баудро в полицию?

– Около двадцати минут.

– Миз Баудро, на ваш взгляд, была пьяна или трезва?

– Протест! – прервал Рик. – Ее не подвергали никаким тестам. Призыв к высказыванию предположения свидетелем.

– Поддерживается! – провозгласил судья.

– Еще один вопрос. Тот белый кожаный диван в гостиной – как далеко он находился от мраморной лестницы?

Руиз внимательно вчитался в свои записи, затем сопоставил их с архитектурным планом особняка.

– Я бы сказал, около шестидесяти пяти футов.

Альтшулер отпустил свидетеля, и к перекрестному допросу перешел Рик. К несчастью для адвокатов защиты, Томми Руиз не принадлежал к числу лгущих или жульничающих полицейских. Рик оставил в стороне теоретический вопрос о возможности или невозможности для обвиняемой покинуть помещение, сосредоточившись на ее подавленном состоянии в момент прибытия полиции.

Альтшулер попросил разрешения на повторный опрос свидетеля.

– Сержант Руиз, вы только что засвидетельствовали, что вскоре после того, как миз Баудро встретила вас у входной двери с сигаретой в руке, на глазах у обвиняемой выступили слезы, и она показалась вам глубоко потрясенной. Скажите, в тот момент вы стояли близко к ней или на некотором расстоянии?

– Близко. Всего в нескольких футах.

– Почувствовали вы запах спиртного, исходящий от нее?

– Нет, сэр.

– Судя по ее виду, она понимала, что делает?

Рик снова выступил с протестом.

Своим раскатистым баритоном Альтшулер воскликнул:

– Ведь они сами открыли дверь ко всякого рода размышлениям на этот счет, ваша честь! Они спросили мнение сержанта о состоянии миз Баудро в момент прибытия полиции. Я не возражал. Теперь и я должен пройти этот путь.

Судья Бингем сказал:

– Очень сожалею, мистер Левин. Но мистер Альтшулер прав. Я вынужден отклонить ваш протест.

Он повернулся к Руизу:

– Вы можете отвечать.

– Мне показалось, что она точно знала, что делает, – заявил Руиз.

– Скажите, в самом начале или впоследствии не путала ли она слова, не делала ли каких-то странных движений и не говорила ли чего-то такого, что заставило бы вас предположить, что она сильно пьяна?

– Нет, – ответил Руиз, – она выглядела абсолютно трезвой и вполне владела собой.

* * *

Уже на улице, когда Джонни Фей шла, на несколько шагов опережая адвокатов, Рик задумчиво заглянул в спокойные глаза Уоррена:

– Похоже, это будет немножко круче, чем мы предполагали.

– Альтшулер готовится, – заметил Уоррен.

За ленчем вместе со своими адвокатами, в том же самом садовом ресторанчике, где Уоррен когда-то беседовал с судьей Бингемом, Джонни Фей сидела с мрачным видом.

– Я ничего не понимаю, – сказала она. – О чем была вся последняя часть? Что за грандиозная проблема с этим “пьяная или непьяная”?

Уоррен объяснил, что Боб Альтшулер совершил двойную атаку: на достоверность ее показаний и одновременно на ее “обязанность отступить”. Через несколько дней, несмотря на то, что было сказано перед телекамерами, Джонни Фей должна была выйти на место свидетеля.

– И на перекрестном допросе, – сказал Уоррен, – Альтшулер попытается доказать, что вы вполне могли покинуть дом, имея в виду, что у вас не было оснований для убийства Клайда. Если вы все еще были немного пьяны, как вы заявили вначале, тогда, значит, выбраться из дома вам было не так-то легко, и к тому же это могло бы объяснить, почему вы не сумели удержать контроль над курком. Состояние опьянения не отменяет состава преступления, но это не работает и против вас. Однако Руиз утверждает, что вы пьяны не были.