Текст книги "Следствие защиты"

Автор книги: Клиффорд Ирвинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

4

Координаторша не без ехидства сказала:

– Судья дожидается вас уже десять минут, мистер Блакборн.

Уоррен постучался в дубовую дверь кабинета судьи Паркер, затем повернул медную ручку и вошел. Комната была чрезвычайно просторной, окна ее смотрели на запад: на фоне ослепительно синего неба четко вырисовывались контуры ротонды гражданского суда и высокое готическое здание республиканского банка. На стене, по обе стороны от своих дипломов, судья Паркер поместила увеличенные и оправленные в рамки фотографии Джорджа Буша и Джона Уэйна. На книжных полках стояли ряды “Судебных дел юго-западного Техаса” и “Классики Гарварда”. Уоррен не припомнил какого-нибудь особого намека на литературную грамотность хозяйки, однако, воскресив в памяти обстоятельства своего визита сюда три года назад, подумал, что тогда был слеп ко всему, кроме собственного унижения.

Лу Паркер сидела за столом, заваленным бумагами, скуластая и насупленная, покусывая резинку на конце карандаша и отставив в сторону руку с тонкой сигаретой. Судья жестом указала Уоррену на кожаное кресло.

Без всякого предисловия она спросила:

– Вы хотите получить это дело?

Какое-то мгновение Уоррен молчал. А почему бы ему не хотеть этого? Взять дело – значит начать выкарабкиваться из подвалов уголовного законодательства на его престижные этажи. Он подумал о том, что могло быть на уме у Паркер, и в голову ему пришел простой ответ. Вполне возможно, что ей нужен был адвокат, который делал бы то, что ему скажут, такой, которым можно управлять. Известно, что такие вещи уже нередко случались. Далеко не все судьи были беспристрастны.

Однако Уоррен вынужден был пойти на риск.

– Да, мне хотелось бы получить его.

– Что вы в действительности знаете обо мне? – спросила судья Паркер.

Уоррену вновь пришлось задуматься, что она имеет в виду. Ему было известно, что судья Паркер развелась, уже имея взрослых детей, что была она одной из первых женщин-адвокатов в округе, а теперь управляла 299-м судом, как немецкой железнодорожной станцией. И еще недолюбливала Уоррена.

Однако он быстро сообразил, что заданный ему вопрос был риторическим.

– В 1953 году, – сказала Лу Паркер, – я окончила колледж по специальности “бухгалтерское дело”. Вышла замуж, начала растить детей. Но однажды утром проснулась и сказала себе: “Послушай, это неквалифицированный труд, любая необразованная женщина из предместья может это делать”. Короче, я отправилась в центр города, в одну из нефтяных компаний, где, как я слышала, открылась вакансия бухгалтера. Хотите знать, что случилось дальше?

Уоррен понял, что все, что ему нужно было делать, – это с понимающим видом качать головой и притом неважно, в каком направлении.

– Они дали мне от ворот поворот, потому что я женщина. Их парень сказал мне это прямо в глаза. Он сказал, что очень сожалеет, но при этом явно гордился тем, что он такой честный. Поэтому я тоже сказала ему: “Да провались ты вместе со своим хозяином и тем конем, на котором ты сюда въехал!” Я вышла оттуда и подала документы в юридическую школу. Двадцать лет проработала адвокатом. Получила этот суд семь лет назад, после того, как скончался ваш отец.

Судья Паркер затушила окурок в пепельнице, которая уже была переполнена.

– Я не так популярна, как Дуайт Бингем, но мне наплевать на это. Я делаю то, что мне нравится, и говорю то, что хочу. Вы, адвокаты защиты, жалуетесь на меня, потому что я не позволяю вам проворачивать ваши делишки, к чему вы так привыкли. Я управляю судом, работа которого четко налажена. Я справляюсь со своими обязанностями и знаю, что делаю. Не то, что другие, чьих имен я не хочу называть.

Уоррен знал, что в ее словах была известная доля истины. Техасские судьи избираются, и единственное, что для этого требуется, – это партийная поддержка и пятилетнее членство в суде. Один судья, бывший чиновник страхового ведомства, в свой первый рабочий день пришел в кабинет и увидел, как его предшественник убирает книги по законодательству. С несколько встревоженным видом новый судья спросил у своего клерка: “А что, я тоже должен буду покупать все эти книги?”

– Коллегия адвокатов не особенно меня беспокоит, – резко сказала Паркер, – потому что я не позволяю им втирать мне очки. Это мой суд, и вам лучше усвоить это сразу же. Никаких речей для галерки. Один лишь намек на фокус вроде того, что вы выкинули несколько нет назад, – и вы пулей вылетите отсюда. И тогда можете зарабатывать себе на жизнь ловлей рыбы в канале.

Судья Паркер сделала паузу, но на этот раз Уоррен кивать не стал.

– Я даю вам это дело о предумышленном убийстве, – сказала она, – потому что, в конечном итоге, вы все-таки отважились прийти и попросить работу, а, по моему мнению, любой сукин сын на этой земле заслуживает второго шанса. Это не особенно громкое дело, поскольку оно является лишь китом в бочке для обвинения, но оно все же лучше, чем то, что вы имели за последнее время. От вас требуется всего лишь протолкнуть его вперед. Я не утверждаю, что обвиняемый виновен, – я не имею права так утверждать, – но я говорю вам, что все, что в данном случае предстоит сделать обвинителю, – это прицелиться и нажать на курок. Так что не отнимайте у меня времени попусту, вы поняли? Я говорю это, поскольку ожидаю, что вы уладите дело до суда, вне зависимости от того, что вы при этом выиграете.

Итак, все было ясно. Яснее уже некуда. Темные глаза Лу Паркер блеснули. Она выдохнула сигаретный дым чуть ли не в лицо Уоррену.

– А теперь ступайте знакомиться с вашим клиентом.

* * *

В парке, напротив уродливого монолита здания суда, Уоррен отыскал тихую скамейку в тени дуба. Он купил на улице хот-дог и теперь ел его, изучая досье Гектора Куинтаны. На страницы с дерева упали несколько мошек. Уоррен смахнул их носовым платком.

Часом позже Уоррен сидел в кресле с железной спинкой в приемной комнате Харрисской окружной тюрьмы, как это уже было однажды в связи с делом Верджила Фрира. Снабженное самым современным оборудованием – кондиционерами, компьютерами, внутренней телевизионной сетью, – массивное, квадратное двенадцатиэтажное здание тюрьмы ни на минуту не затихало. Вопили мужчины-заключенные, рыдали женщины, постоянно названивали телефоны и лязгали железные двери. Уоррен сидел за начищенным металлическим столом под флюоресцентными лампами, такими яркими, что от их света было больно глазам. Он беседовал с Гектором Куинтаной через железную решетку.

Куинтана имел гладкую кожу, черные волосы и простодушное лицо. Уоррен предположил, что они с его подзащитным были примерно одного возраста.

– Мистер Куинтана, вы говорите по-английски?

Куинтана кивнул, но Уоррен заметил некоторую неуверенность в его карих глазах.

Он постарался говорить как можно проще.

– Меня зовут Уоррен Блакборн, и я адвокат, назначенный судом представлять ваши интересы, потому что у вас нет денег, чтобы самому нанять себе защитника. Мой гонорар выплатят мне власти штата Техас, но я не хочу, чтобы вы хоть на минуту подумали, будто это означает, что я работаю на них. Теперь я работаю на вас, мистер Куинтана, если, конечно, у вас нет каких-то возражений против моей кандидатуры. Если таковые у вас имеются, то вы можете изложить их судье Паркер. Ничего из рассказанного вами по вашему делу не будет повторено мною ни одной живой душе, если я не получу на это вашего специального разрешения. Я связан торжественной клятвой – тем, что мы, адвокаты, называем конфиденциальностью и привилегией наших подзащитных. Вы понимаете, что я говорю?

– Сэр, – сказал Куинтана, – я не делал того, в чем они меня обвиняют.

Уоррен проигнорировал это замечание. Он сам никогда бы не спросил Куинтану о том, совершал тот преступление или нет. Это было основным правилом, отпечатавшимся в мозгу Уоррена с первого дня адвокатской практики.

– Вы доверяете мне? – спросил Уоррен.

– Да, сэр.

– Тогда давайте продолжим.

Уоррен формально изложил Гектору Куинтане, что тот обвиняется в совершенном вечером 19 мая 1989 года в округе Харрис убийстве человека по имени Дан Хо Трунг, электрика по профессии, двадцати семи лет, женатого, отца двоих детей.

– Я не знаю этого человека, – сказал Куинтана.

– Дайте мне закончить, пожалуйста.

Медленно, время от времени прибегая к испанскому языку, который он изучал в Сан-Мигель-де-Альенде, Уоррен объяснил, что суд присяжных вынес вердикт о предумышленном убийстве, поскольку предполагается, что нападение было совершено с целью ограбления, – бумажник Дан Хо Трунга не был обнаружен ни в карманах убитого, ни в его машине. Согласно законам Техаса, если бы дело Гектора Куинтаны было вынесено на суд и там его признали виновным в совершении преднамеренного убийства или, вместо этого, Куинтана сам бы признал свою виновность на суде, то для подсудимого существовали бы только два возможных наказания: либо пожизненное заключение в тюрьме, либо смертная казнь через отравление цианидом.

Куинтана, задыхаясь, проговорил:

– Но я не убивал этого человека. Я не знаю его. Я пытался ограбить магазин, nada mas[13]13
  Только и всего (исп.)


[Закрыть].

Уоррен был готов к такому развитию событий. Мало кому из адвокатов случалось когда-либо, представляясь обвиняемому в убийстве, услышать: “Рад познакомиться с вами, адвокат. Безусловно, это я убил мерзавца, и если бы вы дали мне такую возможность, я сделал бы это еще раз”. Это придет позже, в самом конце долгой дороги со множеством каменистых обходных путей.

– Гектор, необходимо, чтобы вы изложили мне вашу версию случившегося вечером 19 мая.

– Я был borrachito[14]14
  Под градусом (исп.).


[Закрыть], – сказал Куинтано. – Немножко выпимши.

– Где ты живешь?

Он жил с приятелями около конюшен в Германн-парке. По вечерам за сараем они жарили свиные шкварки в горшке с кипящим жиром. Иногда они готовили menudo, разновидность похлебки из потрохов, которая очень хороша с похмелья. Когда Гектор впервые приехал в город, он качал бензин на заправочной станции “Мобиль”. Он потерял эту работу из-за того, что однажды пришел borrachito, и больше уже там не появлялся, насколько ему помнилось, по той же самой причине. Позднее он работал подручным в продовольственном магазине “7-одиннадцать”. Работа в “7-одиннадцать” ему нравилась, но магазин был продан вьетнамцу, который, выплатив Гектору недельную зарплату, уволил его, потому что двоюродный брат этого вьетнамца тоже искал место.

– Это тебя расстроило? – спросил Уоррен.

– Я остался без работы. Это было несправедливо.

Плохо, подумал Уоррен. Если прокуратура и не знает этого, то они обязательно докопаются. Они скажут: “И вы были обижены на то, что с вами несправедливо поступили, не так ли мистер Куинтана? И разве не факт, что после этого вы затаили злобу на всех вьетнамцев?”

С февраля Куинтана жил случайной работой: колол дрова, стучался в двери домов и предлагал помыть машину за два доллара, – а в апреле он отказался от места в ночлежке, чтобы сэкономить на плате и выслать деньги Франциске. С этого момента он и стал ночевать со своими друзьями Педро и Армандо в парке у конюшен. Policia не беспокоила их, если они вели себя тихо. Несколько раз Гектора приглашали убирать навоз и платили по пять долларов за чистку конюшен по утрам.

Однажды он нашел продуктовую тележку из “Сейф-уэй”…

– Нашел? И где же ты ее нашел, Гектор?

– На улице… я не помню…

Однако Куинтана сразу же покраснел, казался смущенным.

Уоррена это не обеспокоило. Всегда следует немножко сбивать их с толку, заставлять поверить, что нет никакого смысла лгать по мелочам. Большая ложь, вроде “я не делал этого”, хороша лишь на время. Но ложь в малом сияет, как неон. Она может обойтись гораздо дороже, чем то, во что ее оцениваешь.

– Ты стащил тележку с автомобильной стоянки у “Сейф-уэй”, так что ли?

– Я ее нашел. Может быть, ее стащил кто-то другой. Yo no – не я.

Упрямый парень. Хотя, возможно, он сказал правду. Этого уже не проверишь. В теории, которая, по сути, никогда не реализуется на практике, пока твоя вина не доказана, ты – невиновен.

Куинтана рассказал Уоррену о различных сокровищах и нужных вещах, которые он унаследовал из “Дампстеров” у гостиницы, поделился своим изумлением по поводу того, что такие полезные и еще хорошие вещи были выброшены. Он часто ходил в “Рейвендейл”, и именно там, в тот самый вечер он нашел бутылку с остатками виски. И… la pistola[15]15
  Пистолет (исп.).


[Закрыть].

Допив последний глоток “Старого ворона”, Куинтана, как он рассказал, решил изменить свою судьбу и ограбить магазин “Секл-К” на Биссонет. Он пожал плечами, будто хотел сказать Уоррену: “Это было не Бог весть какое большое дело. Сейчас трудные времена. Человек теряет терпение и ослабляет свои принципы”.

Пистолет не был заряжен, и Гектор даже обрадовался этому. Однако он был уверен, что стоит ему направить пистолет на кассира и приказать отдать все, что находится в кассе, тот будет достаточно напуган, чтобы сделать это без всякого шума.

– Я хочу, чтобы вы поняли одну вещь, – сказал Куинтана, по-видимому, меняя тактику и глядя на своего адвоката ясными глазами. – Если бы я не был малость пьян, то я бы никогда этого не сделал.

Или не был бы в состоянии сделать это, – подумал Уоррен. Он вспомнил, что однажды сказал Альтшулер: опьянение не освобождает от ответственности за преступление.

Кассир в “Секл-К” утверждал, что не может открыть ящик с деньгами. Этот ящик частенько застревал таким вот образом, так что не оставалось ничего, кроме как взламывать. Кассир, насколько мог припомнить Гектор, сказал:

– Пожалуйста, не убивайте меня, я делаю все, что могу.

В конце концов ящик был с треском выломан, после чего кассир медленным движением протянул Гектору чуть больше 120 долларов разными бумажками и целую кучу мелочи.

– Я был так счастлив, – рассказывал Гектор Уоррену, – что поблагодарил его. Вышел на улицу. Но к тому времени там уже была полиция. Они приехали так быстро! Я глазам своим не поверил…

Харрисские полицейские выпрыгнули из сине-белого патрульного автомобиля с револьверами в руках.

– Полиция! Замри, дырка от задницы! Брось оружие на землю! Оттолкни его ногой от себя!

Гектор так часто видел эту сцену по телевизору, что происходившее казалось ему нереальным, и в то же время он абсолютно точно знал, что требуется от него. Без всякого приказа он повернулся и прислонился к ближайшей машине, так чтобы полицейские могли его обыскать и надеть на него наручники.

– Они говорили тебе, что ты имеешь право не отвечать на вопросы, право пригласить адвоката и тому подобное?

– Да, все было так, как по телевизору.

Только в конце следующего дня здесь, в тюрьме, выплыло дело об убийстве. Гектор не мог поверить, что они говорят серьезно. Он сказал им, что они принимают его за другого человека. Но было ясно, что ему не верят.

Уоррен спросил, где Гектор был в тот вечер 19 мая, перед тем как пришел в “Рейвендейл”.

Просто гулял, думая о Франциске и своих детях. Он был из Эль-Пальмито, деревушки, расположенной недалеко от города Сан-Луис-Потоси, что на севере центральной Мексики. Гектор женился в двадцать лет. Ему дали тощую корову, как подарок от его родни, ослика с проваленной седловиной – от отца Франциски и клочок голой земли на берегу ручья, в котором текла теплая минеральная вода. Однако в конце концов, когда поднялись цены, этого уже не стало хватать для пропитания.

– А в те часы, до того, как ты нашел пистолет в мусорном ящике, ты с кем-нибудь разговаривал? Встречался ли тебе кто-нибудь из твоих знакомых?

Куинтана припомнил, что он стучался в несколько дверей, спрашивая, не нужно ли кому помыть автомобиль. Но никому не было нужно.

Уоррен на минуту всерьез задумался.

– Давай сосредоточим свое внимание на la pistola, Гектор. Это то самое оружие, из которого немного раньше был убит вьетнамец, и тот факт, что оно оказалось у тебя, очень неприятен. Ты ведь понимаешь это, не так ли?

– В нем не было патронов, – возразил Куинтана. – Я говорил вам.

– А ты никогда не показывал кому-нибудь этот пистолет? Кому-нибудь из своих друзей на конюшне?

– Как же это могло быть? – озадаченно спросил Куинтана.

– Было бы большой глупостью с твоей стороны лгать насчет этого пистолета. Если ты это делаешь, то я не смогу тебе помочь. Из меня тогда вытянут все жилы, но так же поступят и с тобой. И тебе придется намного хуже, чем мне.

Куинтана посмотрел в глаза Уоррену. Это был взгляд, которого Уоррен у него раньше не видел. Этот взгляд был слегка угрожающим.

– Если ты думаешь, – проговорил Куинтана по-испански, – что можешь заставить меня сказать, что я убил человека или вообще когда-нибудь стрелял из того пистолета, то ты поставил на хромого петуха. Тогда, как ты сам говорил, мне придется попросить у судьи другого адвоката.

– Опусти свои перья! – сурово сказал Уоррен. – Я еще зайду.

5

Джим-Максимум рассказывал Уоррену историю про старого горца, который говорил о своих блинах:

– Какими бы тонкими я их ни делал, все равно у них всегда получаются две стороны.

Уоррену необходимо было отыскать вторую сторону блинов, замешанных Гектором Куинтаной. К сожалению, самой подходящей персоной, к которой приходится обращаться при подобных обстоятельствах, является обвинитель. Им была помощник окружного прокурора Нэнси Гудпастер, та самая, которой четыре года назад Уоррен солгал насчет прежних судимостей Верджила Фрира.

Когда он поднялся на седьмой этаж и вошел в лишенный окон 299-й окружной суд, судья Лу Паркер объявляла официальный список защитников и заседателей.

– В суде запрещается разговаривать, – сказала она крайне раздраженным голосом, обращаясь к кучке женщин в последних рядах.

Уоррен поймал взгляд Нэнси Гудпастер и прошел вместе с нею в ее холодный маленький офис, располагавшийся рядом с кабинетом судьи Паркер. Все помещение было завалено папками с делами и распечатками последних компьютерных данных. На столе было чисто, и Уоррен заметил там фотографию седовласой пары – родителей Гудпастер, как он заключил. Улыбки стариков гордо сияли, обращенные к четырехтомному “Техасскому справочнику прокурора”.

– Похоже, судья сегодня не в настроении, – сказал Уоррен.

Усевшись за стол в вертящееся кресло с металлической спинкой, Гудпастер спокойно смотрела на адвоката:

– Судья в том настроении, в каком она бывает всегда. Все мы привыкли к этому.

В ее словах слышалась непроизнесенная кода: а если ты не дурак, то и ты к этому привыкнешь.

– Она отлично справляется со своим делом, – добавила Гудпастер с интонацией, которую Уоррен воспринял, как сдержанную нотку извинения. – Мы в нашем двести девяносто девятом идем в правильном направлении. – И снова она будто сказала: да и тебе лучше бы идти в ногу с нами.

Когда Нэнси Гудпастер только что окончила юридическую школу, когда пропустила в досье Верджила Фрира документ о его прежних судимостях, она выглядела добродушной и немножко суетливой. Когда бы Уоррен ни разговаривал с нею, она вечно теребила ноготь большого пальца, и серьезная атмосфера беседы, которую она обычно предлагала Уоррену, воспринималась им как знак ее тайной признательности за то, что ее, как юриста, воспринимают всерьез. Теперь она уже была тридцатилетним ветераном суда, старшим обвинителем в 299-м. Стройная и изящная молодая черноволосая женщина с короткой стрижкой. У нее уже не было пристрастия к строгим, мужского покроя костюмам и огромным галстукам-бабочкам, в которых ходят молоденькие девушки-юристы, чтобы казаться похожими на молодых адвокатов-мужчин. Теперь на ней была широкая юбка, черная блузка и непарадный светло-коричневый жакет. Ни галстука, ни колец, ни украшений. Ее тонкие руки уверенно покоились на стопке бумаг, лежавших перед нею. Ногтей она больше уже не теребила.

– Мистер Блакборн, – сказала она, – я заинтересована в скорейшем завершении дела. Так что давайте перейдем к нему.

Пять лет с Лу Паркер и прокуратурой штата Техас, подумал Уоррен, и вот она уже настоящий боец!

Кивком головы Уоррен указал на папку с документами, лежавшую на ее металлическом, казенного образца столе.

– Что у вас есть?

Категорическим голосом Гудпастер заявила, что то, чем она располагает, свидетельствует об абсолютной ясности дела. У нее имелся мотив преступления, возможность для его совершения и принадлежность орудия убийства обвиняемому.

– А какой-нибудь “Брэди”-материал? – спросил Уоррен.

“Брэди”-материалом называлась улика, способная либо помочь обвиняемому, либо поставить под сомнение достоверность показаний свидетелей обвинения, получившая свое название в честь дела “Брэди против Мэриленда”, где Верховный суд отменил приговор ввиду того, что обвинитель сознательно утаил информацию, которая могла послужить доказательством невиновности подсудимого. Но можно было выжать гораздо больше сока из пролежавшей неделю лимонной корки, чем “Брэди”-материала из Харрисской прокуратуры. Их позиция была такова: вам надо – вы и ищите. Там бывает и ложь, и сокрытия улик, и должностные упущения, подумал Уоррен. И власти штата покрывают своих любимчиков.

– Абсолютно ничего, – ответила Гудпастер. Мотивом убийства, по ее убеждению, являлись деньги.

Семья жертвы могла подтвердить, что, когда Дан Хо Трунг в то утро вышел из дома, в его бумажнике лежало свыше пятидесяти долларов, и еще было установлено, что в тот же день Дан Хо Трунг получил по меньшей мере девяносто долларов наличными за ремонт электрооборудования. Бумажник его найден не был.

Что касается возможности совершения убийства, то через час после этого Гектор Куинтана был арестован в миле от места преступления. Если у него и есть алиби, то пока оно не предъявлено.

Уоррен кашлянул, но ничего не сказал.

Баллисты подтвердили, что орудием убийства был тот самый кольт “Даймондбэк” 32-го калибра, который держал в руке Гектор Куинтана, когда выбежал из магазина “Секл-К” на Биссонет. Была прослежена история пистолета и обнаружено, что в последний раз его приобретение зарегистрировано пять лет назад в одном из ломбардов Далласа. Покупатель дал о себе ложную информацию.

– И когда Куинтана вошел в “Секл-К”, этот пистолет не был заряжен, правильно?

Гудпастер кивнула.

– Согласно полицейскому рапорту, обвиняемый был пьян. Возможно, слишком пьян, для того, чтобы подумать о перезарядке.

– Его подвергли тесту Брейсхалайзера?

– Полицейские и так чувствовали сильный запах спиртного.

Впервые с тех пор, как Уоррен вошел в этот офис, Гудпастер позволила себе иной взгляд, не похожий на прежний, официальный.

Она самодовольно заявила:

– Был Куинтана пьян или нет, честно говоря, меня мало беспокоит. Он судится не по статье закона, касающейся глухонемых или ограбления продовольственного магазина. Это статья о преднамеренном убийстве.

Уоррен облокотился на спинку деревянного стула, сложив пальцы рук вместе.

– Но у вас же нет свидетелей.

– Почему вы так думаете? У нас есть свидетельница, которая видела обвиняемого на месте преступления, а двумя днями позже указала на него на опознании. Так что извините, мистер Блакборн.

Уоррен не ответил, но все было понятно по его лицу. Гудпастер раскрыла досье и вытащила оттуда несколько подшитых вместе листов. Она через стол кинула их незадачливому адвокату.

По прошествии нескольких дней Гектор Куинтана вновь смотрел на Уоррена сквозь металлическую решетку. Ярко-карие индейские глаза его сверкали гневом и отчаянием, но темная кожа уже начала приобретать ту болезненную бледность, которая свойственна всем людям, смотрящим на небо через закрытые зарешеченные окна и дышащим днем и ночью искусственно охлажденным воздухом. Глаза тоже изменятся впоследствии: всякая живость в них постепенно померкнет. Отчаяние останется, а на место гнева придет скука.

Гектор рассказал, что ведет себя хорошо. Работает на кухне, моет посуду.

– Смотри, ни с кем не говори о своем деле, – предупредил его Уоррен. – Тюрьмы обычно полны доносчиков.

– Но никто не спрашивал у меня, почему я здесь.

Казалось, Куинтана был немного озадачен словами адвоката.

– Это тюремный этикет. Ты не рассказывал мне, – спокойно сказал Уоррен, – что тебя водили на опознание.

– А что такое опознание?

– Это когда полиция заставляет тебя и еще нескольких других парней встать, повернувшись лицом к зеркалу. Затем вам приказывают развернуться в профиль. Каждый из вас держит в руках номер.

– А! – скучающим, беззаботным тоном произнес Куинтана. – Это было. Я держал номер пять. Я понятия не имел, что это означает.

– Помнится, ты говорил, что часто смотрел телевизор.

Куинтана снова пристально взглянул на Уоррена.

– Вот что происходит на опознании, – решил объяснить Уоррен, принимая на веру слова своего подзащитного. – Дело в том, что по другую сторону зеркала стоят люди. Они вас видят, а вы их видеть не можете. В данном случае за зеркалом находилась индийская женщина по имени Шива Сингх, и она указала на тебя. Она сказала: “Это он”.

“Он” означало тот мужчина, которого Шива Сингх видела бегущим от торгового центра на Уэслайн. Сингх находилась в помещении “Прачечной и химчистки” в аллее Уэслайн. Она складывала в коробки костюмы и платья и услышала странный звук, который, как она узнала позднее, был звуком выстрела. Подойдя ко входу через минуту или две после этого, она заметила на автостоянке мужчину, находившегося рядом с фургоном. А в следующую минуту: “Мой Бог, этот мужчина вдруг побежал, очень-очень быстро”.

Она редко выходила на улицу в такую жару, да и то, когда это бывало просто необходимо. Сингх вернулась к своим занятиям, а через несколько минут в помещение вошла клиентка, чтобы сдать в химчистку некоторые вещи. В полицейском протоколе были указаны данные этой клиентки: “Рона Моррисон, возраст – сорок пять лет, белая, разведенная, мать двоих детей, служит клерком в “Бетэ-Бай-моторз” на улице Биссонет”.

Возвращаясь к своему автомобилю, Моррисон заглянула в окно фургона.

Шива Сингх услышала крик. Она поспешила на улицу и обнаружила Моррисон, стоявшую на коленях рядом с машиной и давившуюся от рвоты. Тогда Сингх тоже посмотрела в окно фургона и увидела мертвого мужчину. Она отвела Моррисон в помещение химчистки, усадила ее в кресло и позвонила по телефону 911.

Когда прибыла группа из полицейского департамента, Сингх была опрошена сержантами, расследовавшими убийство, – Холлисом Силом и Крейгом Дугласом. Именно тогда она дала описание убегавшего мужчины: “Около метра семидесяти пяти или метра восьмидесяти ростом, с длинными черными волосами, одет в брюки и рубашку. Пиджака на нем не было. Выглядел он, если можно так выразиться, словно бедный или бездомный. Он был белым, не цветным. Я подумала, что он, скорее всего, какой-нибудь испанец”. Никогда раньше она этого человека не встречала.

На следующее утро в центральном районе города, в Харрисской окружной тюрьме, Шива Сингх указала на Гектора Куинтану, выбрав его из шести мужчин.

– Это, скорее всего, был номер пятый, – сказала она.

Уоррен пересказал большую часть всего этого Гектору Куинтане, чьи волосы были черными и вполне могли быть названы длинными.

– В чем ты был одет, Гектор, в тот вечер, когда отправился грабить “Секл-К”?

– Я был в рубашке и штанах.

– Без пиджака?

– Это был теплый вечер. Мой пиджак остался в продуктовой тележке.

– А где была тележка?

– Я оставил ее под лестницей, недалеко от того места, где нашел пистолет. Я собирался потом вернуться туда и ее забрать.

– Это плохо, – мрачно покачал головой Уоррен. – Индианка утверждает, что бежавшим был ты. Можешь ты объяснить мне, как такое возможно? И, пожалуйста, подумай минуту, прежде чем ответить.

– Мне не нужно думать минуту, – проворчал Куинтана. – Она видела кого-то другого. Yo no.

– Это и есть твой ответ? Что ты никогда не был рядом с фургоном, рядом с той химчисткой? Что ты никогда не бежал со стороны торгового центра? Пойми: я не спрашиваю тебя, убивал ли ты того мужчину, – я лишь задаю вопрос: бежал ли ты оттуда или из какого-либо другого места? Нет никакого преступления в том, чтобы куда-то бежать.

Взгляд Куинтаны стал еще более грозным.

– Если вы не верите мне…

– Знаю. Знаю. Я поставил на хромого петуха.

Уоррен засмеялся, чтобы снова установить между ними дух своеобразного товарищества и дать исчезнуть этому выражению с лица Гектора Куинтаны. Теперь наступила самая трудная часть. Диалог между адвокатом и его подзащитным является процессом исследования, странствием по каменистому мелководью в штормовую погоду, нередко путешествием из мрака неизвестности к болезненно-яркому свету. Сам факт отрицания Куинтаной его вины оставался в стороне. Как известно, люди отрицают свою вину почти до того самого момента, когда они входят в зал суда и видят суровые лица его членов. Техасские судьи убивали. Это было частью их наследия.

– Гектор, я слушаю все, что ты мне рассказываешь. Я тебе верю. Но я адвокат, а вовсе не твоя матушка. Я обязан взглянуть на доказательство, потому что это именно то, на что желают посмотреть судьи. Поэтому… Я не говорю, правда это или неправда, но вот есть эта индийская женщина, которая готова выйти перед судом, указать пальцем тебе в лицо и заявить, что она видела тебя бежавшим с места преступления. И эксперты-баллисты тоже скажут, что пистолет, который ты держал в руке через час после убийства, это то самое оружие, из которого был застрелен вьетнамец. Все это плохо, очень-очень плохо. Ты понимаешь это, Гектор?

Куинтана печально кивнул.

– Ну а что могу я, как твой адвокат-защитник, рассказать членам суда? Я не могу сказать им, что в тот момент, когда совершалось убийство, ты находился где-то в другом месте, потому что у меня нет ни одной живой души, способной подтвердить это. Я не могу заявить им, что ты миролюбивый гражданин, потому что, во-первых, ты вовсе не гражданин – ты не числишься ни там, ни здесь, – к тому же, во-вторых, тебя схватили, когда ты с оружием в руках грабил продовольственный магазин. А это далеко не миролюбивый акт. Ты был пьян, но это не сможет помочь тебе. Гектор, вот что я пытаюсь объяснить: ты в глубоком дерьме. Mierda profunda[16]16
  Дерьмо-предерьмо (исп.).


[Закрыть], – добавил Уоррен, переведя свое заключение на литературный язык.

Обычно после этого наступал момент, когда обвиняемый опускал голову, вцепившись в металлическую решетку, и сжимал кулаки, пока они не побелеют, а затем горько и с огромным усилием говорил, – потому что мир давил на него и он сам в конце концов понимал, какую страшную цену ему придется платить за свои грехи и свою, без всякого сомнения, глупость: “Что вы можете сделать для меня, если я признаюсь?”

В том, что Гектор Куинтана был повинен в убийстве Дан Хо Трунга, Уоррен почти не сомневался. Стремление разобраться и помочь подсудимому возникало в нем не только потому, что Куинтана ему нравился, – теперь Уоррен был более чем осмотрителен, помня, к каким последствиям может привести симпатия к клиенту, – но еще и потому что, как ему казалось, на лице этого человека он видел то же самое выражение своеобразной добродушной серьезности, которое часто замечал на лицах многих бедных людей в Мексике. Тех людей, которые могут до бесчувствия напиться в субботний вечер, лечь прямо на мощеный тротуар и лаять на луну, но вовсе не тех, которые способны на убийство, если, конечно, они не будут жестоко оскорблены или не увидят, что какой-то дурак публично пристает к их женщинам. Вовсе не психически больной мексиканец взобрался с крупнокалиберной винтовкой на макушку университетской башни и наугад палил оттуда в прохожих. И не мексиканец жестоко убил свою жену и детей, а затем перерезал глотку себе самому. Множество убийств совершается теми из них, кто связан с наркобизнесом, но обычно, если эти люди грабят вас, то это происходит из-за их бедности, – они берут ваши деньги и на всех парах мчатся домой, к своим Розам и Карменситам, или попросту напиваются вместе со своими companeros[17]17
  Приятели, друзья (исп.).


[Закрыть]. Конкистадоры, а затем владельцы гасиенд загнали большинство из них в состояние раболепства. Machismo[18]18
  Мужское превосходство (исп.).


[Закрыть], которое они впитывают в себя с молоком матери, не имеет ничего общего с насилием.